Оказалось, Костя, ввиду выдающейся эрудиции и еще более феноменальных способностей, был зачислен сразу на третий курс.
2006 год
ПЛЕТНЕВ
Плетнев и Меркулов сидели на скамейке в парке. Неподалеку Вася рисовал мелом на асфальте. Плетнев курил. Сделал последнюю затяжку и бросил окурок точно в урну. Потом покосился в сторону ларька с пивом, но остался сидеть на месте. Меркулов перехватил его взгляд и сказал, продолжая предыдущий разговор:
- Антон, ты абсолютно уверен, что с этими граффити что-то не так? А то, знаешь, у меня в подъезде весь лифт какими-то надписями и знаками исписан. Ни буквы не разберешь. А вот племянница понимает. Говорит - названия каких-то музыкальных групп… еще что-то, забыл.
- Я по подъездам уже двадцать лет не шарюсь и, как рисуют граффити, не особо в курсе… Тут совсем другое. Смотрите, Константин Дмитриевич, - сказал Плетнев. Он вытащил лезвие из маленького ножика, болтавшегося на брелке с ключами, и вырезал на скамейке тот же рисунок.
Меркулов склонился над рисунком. Вася тоже подошел - забрался с ногами на скамейку.
- Сравните. Похоже?…
Меркулов кивнул. Вася тоже подтвердил.
Плетнев покосился на сына - он явно не был в восторге от участия сына в его делах.
- Сходи, что ли, на детскую площадку, поиграй, а?
- Почему ты так говоришь? - возмутился Вася. - Я не ребенок!
- Конечно нет. Именно поэтому ты и должен понять. У нас конфиденциальный разговор.
- Так бы сразу и сказал, - сказал Вася, но на площадку все же не пошел - отошел подальше и снова стал рисовать на асфальте.
Плетнев продолжил:
- Его звали Георгий. Он оставлял этот знак во всех местах, где мы выполняли задания. Краской рисовал или глиной. Или на коре вырезал, если было время.
Меркулов ткнул пальцем:
- Это что вот здесь, солнце?
Плетнев закурил новую сигарету.
- Не знаю. Может, и солнце. Или голова льва… или еще что-нибудь такое… Когда я спросил, зачем он рисует эти знаки, он сказал: "Чтобы они знали, кто это делает".
- Кто - они?
- Местные, - пояснил Плетнев. - Он вообще интересовался их языком и обычаями, культами… Мы, бывало, сидим по месяцу, ждем задания… А он в деревне пропадал, с шаманами общался… Дети его очень любили. Умел он с ними как-то так общаться - липли к нему. - Плетнев невольно посмотрел на сына.
- А кто он был вообще?
- Кто он был? Да просто одним из нас. О своей жизни никогда не распространялся. Знаю только, что лет ему примерно столько же, сколько и мне. Может, года на два постарше…
- Он дружил с кем-нибудь из вас?
- Нет, довольно замкнутый был парень. С детьми у него лучше выходило… Впрочем, припоминаю… с Ринатом он больше других общался. Это тоже один из наших.
- Выжил этот самый Ринат? Плетнев кивнул.
- Уже неплохо. Фамилию помнишь?
- Я же сказал, - ухмыльнулся Плетнев. - Никаких фамилий у нас не было. Подловить, что ли, пытаетесь, Константин Дмитриевич?
- За спрос денег не берут. Ну да ладно, что фамилий нет - это ничего. Если он военный, то мы наверняка сможем проследить его дальнейшие шаги после Анголы.
- Вряд ли, - засомневался Плетнев.
- Почему?
- Дело в том… Один раз мы должны были пополнить отряд. В племени была нехватка мужского населения. Из кого мы должны были делать солдат? В общем, нам приказали обучать подростков…
Меркулов переспросил удивленно:
- Подростков?
- Вот именно. Двенадцати - шестнадцать лет… Они были фактически детьми. А мы их учили стрелять из автомата и ставить растяжки…
- Ну и дела. Прямо гитлерюгенд какой-то… А чего ты усмехаешься? - не понял Меркулов. - Считаешь, это нормально?
- Да я не о том. Просто вспомнил… Мы их тимуровцами называли. Их было тридцать человек… Георгий, кстати, говорил на их языке, и они его слушались беспрекословно. В общем, было так. В тот день, когда их нужно было отвезти на точку, в долину, мы проснулись и никого не обнаружили. Он увел их в джунгли. Всех… Мы искали их три дня, но все было бесполезно. Георгий тоже исчез. Такие дела, Константин Дмитрич.
Меркулов вздохнул, потер переносицу. Действительно, ну и дела.
- Почему же он это сделал?
- Вот уж не знаю. Я не психолог. Спросите у жены Турецкого, может, она разберется. Помню только, что эти мальчишки перед ним преклонялись… Возможно, Георгий захотел почувствовать себя богом… Он вполне мог заставить их в это поверить.
- Хм. Ты думаешь, это как-то связано с религией? Он был фанатиком?
- Нет. Скорее, просто помешался, крыша съехала. Жара, Африка. В джунглях, знаете ли, это не редкость… В общем, через пару месяцев мы начали находить этих маленьких головорезов… Наверное, он просто бросил их… Тогда мы решили, что он попал в плен к юаровцам или погиб. Что, в общем, было одно и то же.
- Но его фотографии должны были остаться. В ФСБ, в ГРУ…
Плетнев покачал головой:
- Прошло двадцать лет. Думаю, если он и выжил, то сильно изменился.
Меркулов пытался найти какой-то ключ к новой информации.
- Тот, кто сделал… он, без сомнения, маньяк. Но даже у маньяков есть какая-то своя маньячная мотивация. Так чего же он хочет? Действительно быть богом? В это мудрено поверить.
- Вот уж не знаю. Я даже не знаю, Георгий ли это. Вдруг просто совпадение? Сами разбирайтесь.
- Совпадение? - скептически протянул Меркулов. - Хорошенькое совпадение: амулет плюс рисунок. Ты сам-то в это веришь?
- Мне до лампочки. Говорю же, разбирайтесь.
Возникла пауза. Плетнев закурил сигарету и задумчиво смотрел на своего сына, что-то увлеченно рисующего на асфальте. Плетнев стряхнул удлинившийся пепел с сигареты, и он беззвучно упал ему на ботинок. Он еще раз затянулся, горящий кончик сигареты сверкнул на солнце желто-сиреневым цветом. Плетнев выпустил изо рта клуб дыма, который медленно пополз вверх в неподвижном раскаленном воздухе.
- Надо бы, наверно, с Турецким посоветоваться, - пробормотал Меркулов.
- Посоветуйтесь, конечно…
- Он всегда полон неожиданных идей. Большей частью завиральных, но ведь алмаз можно найти и в большой куче…
- Честно говоря, я перед Турецким виноват, - сказал вдруг Плетнев.
- Ты-то тут при чем? - хмуро возразил Меркулов.
- Да есть грех…
- Ну и? Не тяни.
- Ладно, расскажу. Как-то меня забрали в вытрезвитель в славном городе Киржаче. Знаете Кир-жач?
- Мы его проезжали, - кивнул Меркулов. - Когда к тебе ехали. Только я не думал, что это город.
- Ну, город не город, а вытрезвитель там есть. Новенький. Недавно отгрохали. В общем, вечером я поплелся со случайными знакомцами выпить пива, а утром - бац, проснулся в незнакомом заведении. Вокруг сновали какие-то люди, таскали кровати и прибивали на стены плакаты "Соблюдайте тишину!". Я почесал раскалывающийся затылок и спросил: "Это ад?" Мне объяснили, что это новое "отрезвляющее учреждение № 1". И добавили еще: "Мы, правда, только завтра открываемся". Что сделал бы нормальный человек в таком случае? Постарался бы слинять поскорее, ну, еще, может, сунув кому-нибудь на лапу, чтобы не сообщали на работу. Но это нормальный. И потом, какая у меня работа? - усмехнулся Плетнев. - Я потребовал книгу жалоб и предложений и оставил запись: "Тут был Турецкий, сервисом доволен".
- Турецкий?! - переспросил Меркулов.
- Именно. Назвался я Турецким. А какая разница, думаю? Ему один хрен, а мне, глядишь, и полегчает.
- Ну и как, полегчало?
- Немного. Я потом попросил, чтобы мне выдали грамоту как первому посетителю. И что вы думаете? Мужики меня поняли. Оживились, бросили свои кровати, стали дружно искать бланк "Почетная грамота", составили текст и вручили документ, хором исполняя при этом туш. "Гражданину Турецкому за примерное поведение в вытрезвителе № 1".
Меркулов с удовольствием засмеялся. Эта история была в жилу - она, конечно, не сняла напряжения последних дней, но немного разрядила атмосферу.
- Где же эта грамота?
- Где-то есть. Надо поискать.
- Найди мне ее, - попросил Константин Дмитриевич.
Тут у него зазвонил мобильный.
- Да, это я. Что?! Ах, вот как, значит… Хорошо…
Да слушаю я, слушаю… - Меркулов молча слушал, и лицо его становилось все отчужденней.
Плетнев, чтобы не мешать, встал и пошел к сыну. Оказалось, что Вася на асфальте воспроизводил тот самый рисунок, что Плетнев вырезал на скамейке. Он поднял глаза на отца, ожидая его похвалы. Действительно, нарисовано было один в один.
- Сотри, - сказал отец. Улыбка сползла с лица мальчика.
- Почему?!
- Сотри, я сказал.
- Но чем?!
Действительно, чем? Асфальт - не классная доска, влажная губка рядом не приготовлена.
- Тогда зарисуй сверху.
Вася удовлетворенно кивнул и принялся за новую работу. Скоро появилось море и пара кораблей. Плетнев оглянулся на Меркулова. Тот еще не закончил разговор.
- Это точно? - сказал Меркулов в трубку. -
Ничего не изменится. Ладно, я все понял. До свида
ния.
Он сунул телефон в карман, и к нему тут же подскочил Васька, потянул за пиджак, пачкая его мелом.
- Дядя Костя, папа сказал, что я здорово рисую!
- Да… Конечно… - рассеянно подтвердил Меркулов. Качнул головой, будто отгоняя какую-то дурную мысль, и сказал Плетневу: - Я больше не занимаюсь делом о взрыве.
- Как это? - оторопел Плетнев от неожиданности.
- А вот так, как слышал. Такая наша работа. Нужен в другом месте… вдруг. - Константин Дмитриевич рассеянно посмотрел по сторонам. Взгляд его остановился на ларьке. - Хм… Я бы, пожалуй, пива сейчас глотнул.
Плетнев присвистнул:
- Неужели вас можно отстранить? Заместителя генерального?!
- Все не так просто… - Меркулов вздохнул. - Есть гибкие формулировки для подобных случаев. В общем, мне поручены "более важные дела".
- Значит, как раз все просто. Может, не стоит искать кошку в черной комнате, когда ее там нет?
- Может, ты и прав.
- Нет, да вы же сами не верите! Какие же причины, - не успокаивался Плетнев, - на самом-то деле?
- Их две… Первая: личная заинтересованность в связи с нашей дружбой с Турецким. А вторая… Я привлек к расследованию "оборотня в погонах".
- Час от часу не легче! Кого это? - удивился Плетнев. - Не меня же, надеюсь? - сказал он в шутку, но в голосе послышалась легкая обеспокоенность. - Да и не в погонах я больше…
- Ты тут ни при чем.
ТУРЕЦКИЙ
Он переложил кистевой эспандер из правой руки в левую и принялся за дело. Пока ноги не работают, самое время разрабатывать руки. Вдруг придется кому-нибудь по репе дать, а рука не поднимется?! Не в смысле моральной дилеммы, а в смысле физических возможностей, ха-ха! Хотя кому тут давать по репе? Разве что какому-нибудь эскулапу особо ретивому?
Впрочем, дело хоть и медленно, но ощутимо шло на лад, по крайней мере, он уже не лежал день-деньской в койке, а мог перемещаться в специальном кресле. Когда никто не видел, Турецкий ездил по коридору что было мочи, но в основном приходилось довольствоваться небольшим пространством больничной палаты.
Это хорошо, что Ирка взяла к себе этого мальчишку, думал Александр Борисович. По сути, она ведь сейчас совсем одна. Нинка грызет науку в своем Кембриджском колледже, что само по себе совсем неплохо. (Туда ее помогли устроить приятель Турецкого, шеф международного антитеррористического центра "Пятый уровень" Питер Реддвей, и его собственный приятель, знаменитый английский разведчик в отставке.) Так что у Ирины, несмотря на всю ее "музыкально-психологическую" занятость, навалом свободного времени и, как это ни больно, - нерастраченных материнских сил. Она ведь так ждала этого ребенка… И потеряла его из-за треклятого взрыва. Этот выкидыш Турецкий буквально чувствовал, ему самому будто что-то отрезали… Что же тогда чувствовала Ирина? Страшно было даже представить.
Наверно, сейчас он любил жену как никогда прежде, и все же постоянное присутствие в больнице начинало тяготить его, мешало сосредоточиться на деле. В общем, такая ее неожиданная занятость оказалась терапией для всех.
Господи, сколько утраченных жизней… Неродившийся ребенок… Денис Грязнов…
Думать о Денисе было не менее больно и мучительно, ведь он был совершенно родной и близкий человек. И если Грязнову-старшему он приходился настоящим племянником, то сейчас, когда Дениса не стало, Турецкий окончательно понял, что он был его братом, младшим и бесконечно любимым.
Но действительно ли не стало Дениса?
Последнее время Александр Борисович много размышлял на эту тему - отрицания смерти. Не думать об этой материи не получалось. Воспоминания о Денисе никуда не исчезали и были такими осязаемыми, словно существовал виртуальный Денис - каким он мог бы быть теперь. Иногда появлялось чувство, что он стоит за дверью, вот прямо сейчас постучит, войдет, тряхнет своей рыжей шевелюрой и начнет со смехом рассказывать о своих "лоботрясах-сыщиках", каждый из которых на добрый десяток лет его старше и каждый из которых относился к нему с огромным уважением и слушался беспрекословно.
Хотелось надеяться, что Денис счастлив в своей жизни после смерти, но так как Турецкий был воспитан безо всяких верований, то не имел никакого представления о загробном мире. В прошлом он старался убедить себя, что после смерти нет жизни, но, как оказалось, не смог. Так что теперь, наверное, чисто интуитивно он чувствовал - что-то там такое есть… Где-то же Денис должен был сейчас быть?!
Через несколько минут интенсивных упражнений Турецкий отложил эспандер и покосился на папку, которая лежала на подоконнике. Там была фотография и краткие сведения о человеке по имени Георгий Грозов, воевавшем вместе с Плетневым в Анголе. Папку привез Меркулов, ему не удалось получить эту информацию в ФСБ, что само по себе было неудивительно, учитывая, насколько неохотно главное секретное ведомство страны делится какой бы то ни было информацией вообще и о своих сотрудниках - в частности. Но нужные сведения смог раздобыть Алексей Петрович Кротов - через свои личные каналы. Недаром он столько лет оттрубил и в ФСБ, и в разведке МВД. Все связи остались при нем, и для него на свете не существовало намертво запертых сейфов. В данном случае, как следовало из намека Меркулова, произошло проникновение в архив ГРУ - Главного разведывательного управления.
Примечательно было вот что. По словам Плетнева, его боевой товарищ Георгий, которого так любили дети, не то погиб, не то пропал без вести. Однако, по сведениям, которые раздобыл Кротов, Гро-зов вернулся из Анголы.
В папке были, разумеется, сведения более чем двадцатилетней давности, и Турецкий сомневался, что они помогут. Обычный парень, нормальный спецназовец. Родом из Липецка. Родители давно умерли, братьев и сестер нет. Не женат, детей нет. Служебные характеристики. Исполнителен, инициативен. Боевые задания. Награды. Проследить его дальнейшие шаги после Анголы, как надеялся это сделать Меркулов, не удалось. Человек исчез, как в воду канул. Бывает и такое. Но вот фотография… Она почему-то не давала Турецкому покоя. Спокойное, дружелюбное лицо, прямой взгляд. Таких лиц тысячи, миллионы, таких людей Турецкий встречал за свою жизнь видимо-невидимо, но Грозова он не знал, в этом не сомневался ни секунды. Однако его лицо что-то неуловимо напоминало, причем отнюдь не из далекого прошлого. Конечно, снимку было слишком много лет, чтобы судить наверняка, вполне возможно, Грозов сильно изменился, но было в этом лице что-то такое, что Турецкого тревожило.
Человека, с которым, по словам Плетнева, Георгий общался больше, чем с остальными, звали Ринат Алиев. Биография его и послужной список были схожи со всеми прочими. Военную карьеру он также продолжать не стал. Правда, мусульманин, очень верующий. В те времена такие вещи не особо кого-то волновали, был бы профессионал хороший. Но сейчас это может иметь коренное значение. Если связь Грозова с Алиевым не прервалась или возобновилась и Алиев исламист, ваххабит или что-то в этом роде, то Грозов - более чем реальный кандидат на роль организатора взрыва. И значит… значит… взрывы могут продолжиться.
Александр Борисович нажал на кнопку вызова медсестры. Она появилась через пару минут.
- Я хочу поговорить с моим доктором.
На физиономии медсестры появился легкий испуг.
- Что-нибудь не так, Александр Борисович?
- Да все в порядке, - с досадой сказал Турецкий. - Не собираюсь я ни на что жаловаться. Просто мне надо кое о чем побеседовать с ним, понимаете?
- Он сейчас заканчивает обход, я передам вашу просьбу.
- Очень любезно с вашей стороны, - буркнул Турецкий.
Доктор появился через полчаса.
- Здравствуйте, тезка, - Александр Сергеевич пожал Турецкому руку и остался вполне доволен уже достаточно крепким рукопожатием. - Как чувствуете себя?
- Не о том речь, - сказал Турецкий. - Речь о том, что я не чувствую.
Доктор перестал улыбаться.
- Александр Борисович, я не волшебник, и вы, несмотря на свою неправдоподобную силу воли, тоже. Я не могу вам сказать, когда вы будете ходить. Наберитесь терпения.
- Говорю же, я не о том!
- О чем же тогда?
- Об этом, - Турецкий выразительно постучал себя по голове. - Я не могу вспомнить некоторых вещей, и это меня тревожит.
- Провалы в памяти? Что именно вы не можете вспомнить? Что-то из прошлого? Имена друзей? Номера телефонов?
- Ну… приблизительно.
- Поймите, Александр Борисович, помимо всех прочих бед, у вас была тяжелая контузия. Чудо, что вы вообще так быстро восстановились. Не требуйте невозможного, не гневите Бога.
- А вы верите в Бога? - заинтересовался Турецкий.
- Это, знаете, личный вопрос, - немного обиделся доктор.
- Извините, все забываю, что я нынче не следователь, а простой инвалид. Упал-очнулся-гипс…
- Еще в баскетбол играть будете, - предрек доктор.
- Надеюсь. Потому что пока получается только в крестики-нолики… Понимаете, доктор, мне показали фотографию одного человека, и я почувствовал нечто странное. Я его не помню, не знаю, вроде бы никогда не видел, однако же он мне кажется странно знакомым! Как это расценивать?
- Ну это же вполне бытовая ситуация. Может, вы видели его по телевизору, читали о нем или слышали. Да мало ли способов! Не думаю, что это имеет отношение к вашему нездоровью. Не берите в голову, все в порядке.
- Нет-нет, я абсолютно и совершенно уверен, что никаким косвенным образом о нем осведомлен не был. Но дело даже не в моей уверенности. Об этом человеке и не могло быть никаких косвенных сведений.
- И у вас не возникает никакого ассоциативного ряда, с ним связанного? - заинтересовался доктор.
- Ни малейшего! - отчеканил Турецкий.
- Ложная память? - задумчиво произнес доктор. - Знаете, такой эффект тоже случается. Как бы объяснить полапидарней… В общем, ваши мозги еще настолько не уверены в себе, что, вполне возможно, приписывают явлениям и людям несуществующие качества.
- То есть мне просто кажется, что я знаю какого-то человека, а на самом деле это все туфта?
- Вот именно. Турецкий с сомнением посмотрел на папку:
- Вот спасибо, утешили… Доктор с виноватой улыбкой развел руками: чем
богаты, мол, но это ведь не самое большое зло из того, что с вами могло случиться, верно, господин пациент?