- О господи, - сказал бармен. - И что бы тебе не смотаться отсюда? Ну, сейчас начнется… Или не начнется? Я не понял, ты от него сбежала или нет?
Кира глянула на него испуганно и сердито. Лицо ее в этот момент было совсем детским. Она отвернулась и посмотрела в окно.
- Ой, Филипп, - сказала Кира. - Кажется… кажется, Факир сюда идет. Вот черт, что мне делать?!
- Давно надо было смотаться, - буркнул Филипп. - И тебе, и… твоему Факиру. Тут сразу всем жить легче станет.
Спрятаться она не успела - Факир уже стоял в дверях, держа руки в карманах, и улыбался, не разжимая губ, только уголки его рта загнулись кверху. В те полсекунды, пока она скинула надетую туфлю и решила броситься в женскую уборную, она еще успела подумать, что в улыбке Факира не было ничего такого, что хотелось бы видеть в улыбке.
Филипп хмыкнул и отвернулся, предпочитая наблюдать за дальнейшим в синеватом зеркале над стойкой.
Факир вошел в бар.
- Здорово, Филипп, - сказал он, глядя на Киру с веселым бешенством.
Кира с поразительной быстротой соскочила с табуретки и кинулась было бежать через зал, но узкая белая юбка стесняла шаг. Факир перехватил ее в один миг и отпихнул к стойке. Кира оперлась о нее локтями, согнула колени и глядела на Факира. А он отступил назад, спрятал огромные ручищи и, покачиваясь на каблуках, улыбался. И она и Филипп ждали, что сию секунду он ее прикончит.
- Куда ж ты нацелилась, Кирочка? - промурлыкал Факир.
Осознав, что еще жива, Кира выпрямилась и даже гордо вскинула голову:
- Ну, в уборную, что ты, ей-богу…
Филипп, решив, что лучше скрыться, юркнул в закуток, именуемый кухней. Факир вошел в бар и запер за собою дверь. Главное, не молчать, решила Кира, а там видно будет.
- Знаешь, я тебя не понимаю, - заговорила она и украдкой потерла руку выше локтя: мускулы ломило от хватки Факира. - Зачем ты кидаешься на людей?…
- Стерва, воровка, - сказал Факир каким-то монотонным голосом. - Стырила мои деньги.
- И не думала.
- Врешь, дрянь. Я же дал тебе утром пятьсот рублей на жратву. Мало, что ли?! Почему выручку зажимаешь? Тебя видели с двумя клиентами, о которых я ничего не знаю.
- Факир, я же не… - Она отпрянула в сторону, потому что он шагнул к ней. - Факир, миленький, мне понадобилось в туалет. Вот я сюда и забежала. А деньги собиралась вечером отдать.
- Клади туфли на стойку. И сумку тоже, детка. Иди, а когда вернешься, я с тобой подзаймусь, чтоб ты усвоила, как нужно и как не нужно обращаться с миленьким Факиром. - Он опять улыбнулся и похлопал себя по карману.
Она знала, что там лежит. Все знали…
Шершавый влажный цемент холодил ноги. В окно не выскочишь - окон здесь нет, да если б и были… Кира отвернула кран умывальника и держала левую руку под горячей струей, сколько могла вытерпеть. Ее мутило от слабости и головокружения. Простыла, наверно, подумала она. Подняв глаза, она увидела свое отражение в зеркале на стене. "Хорошенькие голубые глазки, - подумала она. - У меня хорошенькие голубые глазки".
На пупырчатой стене над зеркалом было написано: "Машка, сука, помни, Геша тебя любит!"
Она перевела глаза с надписи на свое изображение.
- Это не про меня, - сказала она вслух.
Почему-то кружилась голова и клонило в сон. За дверью - Факир, в кармане джинсов у него маленький пистолет с полной обоймой патронов. Она помнила даже аккуратненькую выемку на рукоятке. Кира вдруг скорчилась от животного страха - в памяти отчетливо всплыла насечка на сизом металле, и невозможно было отогнать это видение. Перед этой стальной штукой ее тело казалось ей таким мягким и уязвимым, так легко войти в него пуле…
Кира снова почувствовала дурноту, потом чихнула - так и есть, простудилась, опять простудилась. Она подставила руки под горячую воду, умыла лицо и вытерлась грязным общим полотенцем. Когда уже Филипп повесит здесь бумажные? Наверное, никогда. По крайней мере, она этого уже не увидит…
Наверно, он все-таки ее убьет. Вообще-то это не очень больно. Раз - и готово. То, что Факир выстрелит, когда она войдет, казалось ей естественным и правильным. Почему и за что, она уже не очень понимала, но одно знала наверняка: Факир из тех, кто убивает.
- Не знаю, как быть, - сказала она зеркалу. -
Почему я правда не уехала?
Ответ на это имелся и заключался в запутанных бытовых обстоятельствах, в могиле матери, еще кое в чем… но сейчас все это казалось ей таким несущественным и далеким… Почему я не уехала?!
Если он пальнет, не пускаясь в разговоры, если ей не надо будет слушать и смотреть на него, тогда она просто будет мертвая, и все.
- Я устала, - сказала она. - Выпить бы сейчас, тогда я пошла бы и плюнула ему в рожу… Ладно. Живи быстрей, люби горячей, умри молодым. Я больше никогда не буду бояться. Никого и ничего.
Она отперла задвижку и вышла из туалета.
Филипп протирал, кажется, все тот же стакан.
Факир вытряхнул на стойку все, что было в ее сумочке: деньги, косметичку, презервативы. И теперь рассматривал ее карточку с покойной матерью.
Она подошла поближе и остановилась, глядя в пол, а Факир вцепился ей в плечо и очень медленно стал говорить о своем пистолете, о том, что вот он достанет сейчас свою родимую пушечку, сунет ее Кире в рот и приткнет к самому небу, и когда он нажмет собачку, мозги ее заляпают потолок, и так далее, и так далее. Он любил лирическую декламацию на эту тему, и Кира почему-то всегда слушала его как завороженная.
Он не успел договорить, как она подняла голову, и, увидев ее лицо, он умолк. Улыбка убийцы загнула кончики его губ кверху, подчеркивая жесткие темные впадины под скулами. "Он похож на пятно, - подумала Кира, - осклизлое пятно, какое бывает на нижней стороне ящика с гнилыми фруктами. Кого я боюсь, в самом деле?!"
- Ты хоть понимаешь, кто я, дешевка?! - донес лись до нее далекие слова.
Она приблизила лицо к его лицу и, по-детски восторженно улыбаясь, сказала ласково и проникновенно:
- Кто ты ни есть и как бы тебя ни звали - иди ты к…
Факир сунул руку в карман.
- Факир! - ворвался вдруг Филипп. - Факир! - завизжал он бабьим голосом. - Ты с ума сошел!
- Не твое дело, - ответил Факир, как-то обмяк (передумал, что ли?) и вдруг в какую-то долю секунды выхватил руку и полоснул ее по шее сверкнувшей полоской стали.
…Через неделю после того как Факира забрали в милицию, Киру выписали из больницы, и она пришла в бар к Филиппу. За плечом у нее был рюкзак.
Филипп улыбнулся и сказал:
- Кофе?
- Да, - сказала Кира. - С цикорием.
- Уже уезжаешь?
- Да, только не знаю, куда податься. До чего же я рада, что эта чертовщина кончилась. Мне от нее прибыли никакой не было, уж поверь.
Филипп покачал головой, но говорить ничего не стал. Но посмотрел на ее тощий рюкзачок и все-таки не удержался:
- Не густо.
- Все мое при мне. Пара шмоток да документы. Паспорт и… - Она хихикнула. - Школьный аттестат.
Филипп тоже засмеялся:
- Ты что, учиться, что ли, собралась?!
- Да ну тебя!.. Так, захватила зачем-то… Спасибо за кофе. - Она опорожнила чашку и полезла в карман.
- За счет заведения. Значит, будешь искать работу?
- Да.
- Мой тебе совет: иди работать в бар.
- Нет, в бар мне бы не хотелось. Я думала, может, устроюсь официанткой - что-нибудь такое…
- А куда поедешь?
- В Москву хочу. Филипп присвистнул:
- Москва большая…
- Вот и я о том же.
- Там легко затеряться.
- Вот и я о том же. Он покосился на ее шею. Шрам был заметен.
- Мой тебе совет, - еще раз сказал Филипп. - Говори всем: я попала в аварию. Поняла?
- Ага, - сказала Кира. - Была авария. И я в нее попала.
- Какая-то ты странная, - сказал Филипп, внимательно разглядывая Киру. - Заторможенная, что ли?
- Травки на дорогу покурила, - улыбнулась Кира.
- Понятно, - протянул он и вдруг спросил: - Кстати, откуда у тебя шрам?
Она отрапортовала:
- Я попала в аварию. И порезалась о боковое стекло.
- Молодец. И какая досада. Такая хорошенькая девушка!
- Считаешь, шрам меня портит?
- Да его почти не видно.
- Ну ладно.
Кира послала ему воздушный поцелуй и вышла из бара и из города - навсегда.
…В поезде она разговорилась с попутчицей - разбитной тридцатилетней хохлушкой, которая заверила, что жизнь в столице - "супер", надо только крутиться.
- Вы случайно не знаете, куда я могла бы устроиться?
- Я знаю, куда можно устроиться в два счета, но только не официанткой!
- А кем?
- Вот, - сказала женщина, - позавчерашняя газета, у проводника стянула.
Кира развернула газету на странице объявлений о найме и проглядела весь столбец, водя пальцем по строчкам. На букву "Б" было строчек пятнадцать, начинавшихся со слова "барменша". Ниже с десяток объявлений начинались словом "девушки" с восклицательным знаком.
- Что-то не то совсем… - пробормотала Кира.
Другой попутчик, молчаливый мужчина с непроницаемым лицом, всю дорогу пролежавший на верхней полке и, казалось Кире, ни на минуту не закрывавший глаза, забрал у нее газету, быстро пробежал глазами и сказал:
- Это ей ни к чему. Не забивай голову девчонке. - И так посмотрел на хохлушку, что та забилась в угол и больше не проронила ни слова. На Киру же он глянул совсем по-другому, ласково, как-то по-отцовски. Но было в его взгляде и что-то неистребимо мужское, влекущее.
- Ты же, малыш, наверно, про учебу спрашиваешь? - сказал он.
- Про учебу, - неожиданно для себя повторила Кира.
- Меня зовут Георгий… Можно дядя Юра.
Через пятнадцать минут они занимались сексом в туалете. Ничего подобного Кира в жизни своей еще не испытывала… На шее у него она увидела какой-то странный амулет.
- Что это?
- Игрушка.
- Подари?
- Может быть, - ответил он уклончиво и повернул ее к себе спиной. - Потом… А ты далеко пойдешь, - сказал дядя Юра. - Задатки что надо. Запомни мой телефон на всякий случай…
Через неделю на приемной комиссии во ВГИКе она прочитала монолог проститутки из "Пышки" Мопассана, прошла собеседование и была зачислена на актерский факультет.
На собеседовании у нее спросили: "Что вы любите в кино?"
"Хохотать до судорог. И плакать, если получается".
"А не любите?"
"Людей, которые заставляют себя ждать".
"То есть как это?"
"Ну это если я в кино иду не одна".
"Ах, в этом смысле… У вас есть любимая актриса?"
"Нет".
"Как вы это объясняете?"
"Очень просто. Вообще-то я не хожу в кино".
"Вот тебе раз! Почему?!"
"Жизнь слишком коротка".
"Ну, знаете… Что нам в вас по-настоящему нравится, так это отсутствие даже приблизительных представлений о будущей профессии. Это правда, что вы ни разу в жизни не играли ни в профессиональных, ни в самодеятельных спектаклях, не ходили в театральные кружки и студии?"
"Вы уже не первый раз спрашиваете".
"Просто никак не могу поверить. У нас тут обычно фигурируют юные девицы с такими послужными списками, которые, по-хорошему, можно заработать годам к сорока. Скажите, Кира, вы занимаетесь спортом?"
"Не-а".
"Но ведь надо же как-то поддерживать форму".
"Пока она сама как-то держится, а перестанет - может, и начну".
"Достойный ответ. У вас незаурядные внешние данные, вы пользуетесь косметикой?"
"М-м-м. Не скажу".
"Вы готовы к жесточайшей конкуренции? Чему это вы улыбаетесь?"
"Погода хорошая".
"Кажется, вы не представляете, что вас ожидает. Из всего вашего курса в кино будут работать только один-двое. Это по секрету. Просто хочется честно предупредить вас о перспективах. Вернее, я хотела сказать, что ни о каких перспективах ничего нельзя сказать. Старая советская система кинопроизводства сломана безвозвратно, а новая… Вы понимаете, что актерская судьба - это лотерея?"
"Слушайте, так меня приняли?"
"Конечно".
"Ура!!!"
Теперь у нее было жилье и какая-никая стипендия. За неделю она перезнакомилась со всем общежитием и чувствовала себя так, будто сто лет тут прожила. Жизнь началась заново.
КОСТЯ
Справа, перед столовой, гнездились три умывальника, слева висело огромное зеркало, все-таки Институт кино, негоже, чтобы будущие звезды ходили с крошками в уголках рта.
Веня Березкин, с рюкзаком на плече, набрав полный поднос, озирался в поисках свободного места. За ближайшим столиком сидела непоправимо красивая девица. И сидела она одна. И он ее не знал. Веня удивился. Он не без оснований относил себя к тем, кто, единожды оказавшись в новой для себя местности или среде, моментально впитывал ее топографию. Приятели говорили, что в военное время из него вышел бы хороший лазутчик. Но эта девица как-то ускользнула от его внимания во время абиту-ры, а трудноуловимые черты и детали говорили о том, что она первокурсница. Веня недолго ее разглядывал, плюхнулся за столик, дотронулся двумя пальцами до тонкого запястья и на недоуменный взгляд пояснил:
- Два к одному, что ты меня отошьешь, а так, по крайней мере, останутся хорошие воспоминания.
- У кого? - Она прищурила глаза.
- У всех.
Тут к ним подсел Ермилов с двумя чашками кофе.
- Илюха! - обрадовался Веня. - Вот ты нас и познакомишь.
- А кто он? - заинтересовалась Кира.
Ермилов сам не особенно знал, что сказать.
Впрочем, режиссура - дело нехитрое.
- Это Кира, - объяснил он, рассчитывая, что толстяк назовет и себя. - Актерское отделение.
Не тут-то было.
- Ясное дело, не бухгалтерское, - энергично кивнул Березкин, наворачивая макароны. Ему в голову не приходило, что кто-то вообще может его не знать. - У меня тоже была подружка Кира, года полтора. Дочка футбольного тренера. Он потом олимпийскую сборную тренировал. Кто ж такое мог предвидеть?…
- Полтора года - уже немало, - с уважением заметила Кира.
- Еще бы! Тем более что, когда мы расстались, мне стукнуло шесть, а ей семь.
- Некоторым нравятся женщины постарше, - засмеялась Кира.
А Ермилов размышлял над тем, стыдно ли не уметь заставить себя положить под столом руку барышне на коленку. Вот этот толстяк наверняка бы не рефлексировал. С другой стороны, если употреблять слово "заставить", то смысл в этом движении начисто отпадает, потому что оно должно быть естественным, то есть даже безотчетным, а рассчитанное, спланированное - теряет свое обаяние. Как-то все это сложно… "Тебе сколько лет, парень?"
- Как твой роман? - спросил он и пояснил Кире: - Он за лето успел книжку написать.
- Не книжку, а роман, - поправил Веня. - О, сорри, ребятишки, мне надо бежать! - Он сорвался с места и понесся к буфету, где мелькнул проректор по учебной и методической работе.
- Так кто это был, я не поняла? - Она хмыкнула: - Как говорят в американском кино: так как он сказал его зовут?
- Он не сказал, - подыграл Ермилов, поскольку точно так отвечают в американском кино.
- У меня идея. Не уйдем отсюда, пока этого не узнаем.
- Сейчас третья пара начнется, - напомнил Ермилов. - У меня русская литература.
Кира пожала плечами:
- А у меня сценический бой, ну и что? Фиг с ними, прогуляем! Что такого важного может быть в первый день? А потом, если он окажется режиссером или актером, прогуляет только один из нас. Давай так, кто первый выяснит личность подозреваемого, выполняет желание. Классная идея! И такой тип занятный.
- Выполняет желание другого? Любое?
Энергичный кивок.
- По-моему, он сценарист, вот роман же написал, - напомнил Ермилов.
- А кто его видел, этот роман? Ты его видел? И потом, сценарист - это не имя. Но только в лоб не спрашивать. Договорились?
А Веня тем временем уже взял проректора Коло-мийца под руку и вежливо подталкивал его к столику. Ермилов и Кира наблюдали эту картину несколько удивленно. Впрочем, проректор был еще, как сам любил говорить, "отчаянно молод, поскольку пребывал в возрасте Иисуса Христа и Остапа Бендера единовременно". Он походил на удачливого боевого офицера, который получал регалии и делал карьеру словно в ускоренном просмотре.
Вскоре Веня вернулся доедать остывшие спагетти. Некоторое время сумрачно ковырял их вилкой, потом, выпив полстакана сметаны, спросил Ермилова:
- Ну и как тебе в мастерской Бертолуччи? Ермилов непонимающе уставился на него.
- У вас же Плотников группу набирал, верно?
- Да… Но при чем тут Бертолуччи?
- Как тебе твой мастер?
- Плотников пока не появился. Говорят, улетел в Японию. Договариваться о каком-то проекте. Но почему…
- Кино про беременную принцессу?
- Откуда ты знаешь? - удивился Ермилов.
- И кто теперь его замещает?
- Ольга Александровна.
- Боровицкая? - уточнил Веня.
- Кажется, ты всех тут знаешь, - заметила Кира. - Что-то у меня голова кружится.
"Это что, такой ход?" - подумал Ермилов.
- Вот сосательная конфетка, как в самолете, - тут же сказал Веня и, словно ждал этого, и в самом деле протянул "барбариску". - А мне надо в туалет.
Ермилов и Кира немедленно двинулись следом.
На первом этаже мужской туалет был закрыт, и он поднялся на второй. Ермилов и Кира не отставали. Веня зашел в туалет, Ермилов тоже, Кира, слава богу, осталась. Подошли к писсуарам. С облегчением расстегиваясь, Веня увидел, что справа то же самое делает… Марлен Хуциев. Ну, если карьера не задастся, все равно будет что внукам рассказать.
Ермилов, не обращая внимания на живого классика кино, да он его, собственно, и не знал в лицо, смотрел на Веню, обдумывая тактику шпионажа. Приз обещал быть заманчивым.
Хуциев, оказавшись между двумя молодыми людьми, каждый из которых, как ему казалось, внимательно наблюдал, как он расстегивает штаны, передумал и вышел вон.
Веня покатился со смеху, Ермилов удивился. Вышли в коридор. Там слонялась Кира, катая за щекой "барбариску". Ермилов вдруг сообразил, что выиграл.
- Ты обещал дать роман посмотреть, еще в метро, помнишь? Он у тебя случайно не с собой?
Веня расстегнул рюкзак, достал из бокового кармана сложенную вчетверо пачку листов. Там было страниц пятнадцать, никак не больше. В рюкзаке Ермилов успел увидеть носок и тюбик зубной пасты, похоже, этот парень все свое таскал на плече.
- И это роман? - не удержался Ермилов.
- Ну не книжка же, - сказал Веня. - Я сократил последние девяносто страниц.
Ермилов развернул оставшееся, на титульном листе было написано: "В. Березкин. "Моя жизнь".
- Супер, - оценила Кира, насмешливо подмигивая Ермилову.
Кто-то тронул его за плечо. Ермилов обрадовался возможности переключиться и обернулся: это был киновед Костя, с которым он был знаком с абитуры. Костя удивлял неправдоподобно детским видом в сочетании с неправдоподобной же эрудицией. У Ермилова Костя вызывал желание нажать на какую-нибудь кнопочку, чтобы убедиться в наличии батареек. Он поманил Ермилова к себе и спросил шепотом:
- Займешь полсотни, я завтра заберу стипендию за прошлый год, сразу отдам, ага?
- Как это - за прошлый год? - удивился Ермилов, доставая деньги. - Мы же только поступили?!