ВЕНЯ
В последний четверг ноября в институте заканчивалась вторая пара совмещенных занятий первого курса - режиссерской, актерской и операторской мастерских. Режиссеры-первокурсники уже пару недель репетировали с актерами-первокурсниками драматические отрывки, и сейчас, когда они были почти готовы, операторы-первокурсники снимали последние прогоны на видео. У актеров это должно было заменить зачеты по сценической речи и движению, а в некоторых случаях - по пантомиме. У операторов - зачеты по кинокомпозиции и по технологии видеофильма. У режиссеров тоже были актерские дисциплины в учебном плане, и кое-кто из них принимал участие в собственных постановках.
В перерыве Веня проник в актерскую мастерскую и сразу же завопил:
- Я слышал, Мэдисон грозится в Москву приехать!
- А я не слышал, - заметил Ермилов.
- Так откуда взялось твое прозвище, Антон? - сказал Клементьев, продолжая какой-то разговор. - Автогонками увлекаемся?
- Какое прозвище?
- Шумахер.
Ермилов понял, что сейчас услышит ответ на вопрос, который давно его занимал.
- Это не прозвище, это моя фамилия.
- Как это?!
- Очень просто.
- Да как просто?
- Да так и просто, - пожал плечами Шумахер. - У тебя какая фамилия, Клементьев?
- Клементьев.
- Видишь - Клементьев. Тебя все зовут Клементьев, и фамилия у тебя Клементьев. А у меня фамилия - Шумахер. И зовут меня все - Шумахер. Все то же самое.
- Издеваешься?!
- Остынь, - посоветовала Кира.
- Да нет уж, пусть объяснит!
- Да что тут объяснять? - удивился Шумахер. - Почему я Шумахер? А почему у тебя пять пальцев, а не шесть?
- Вообще-то шесть тоже бывает, - заметил Веня. - Неужели ты действительно Шумахер? Я думал, кличка.
- Вам паспорт показать, чтоб отстали? - Антон достал корочку. - Вот, пожалуйста. Убедились?
- Это студенческий, а не паспорт, - проворчал Клементьев.
А Кира просто ободряюще кивнула Антону, мол, что ж поделаешь, Шумахер так Шумахер, надо с этим как-то жить.
- Да у нас полдеревни Шумахеров!
- А как деревня называется?
- Шумиха.
- Это где?
- Это в Мордовии.
- Полдеревни Шумахеров, ну конечно! - не унимался Клементьев. - А вторая половина - Ал-лены Просты? Или какие там еще гонщики есть?
- Вторая половины - Шумихины, - с достоинством возразил Шумахер.
- Мужики! - ворвалась запыхавшаяся Марта Юркевич из мастерской рекламного фильма. - Ой, привет, Кирка, не заметила тебя, "Оскара" получишь… Мужики! Могу снять трех человек! Гениальный рекламный проект намечается, противозачаточные таблетки для мужчин, гонорар вперед!
- Надеюсь, не рекламируемым товаром? - высказал скромное пожелание Веня.
Марта Юркевич была известна тем, что постоянно снимала рекламу. Последний раз она снимала рекламный ролик очередного чудодейственного шампуня прямо в общежитии: семья студентов совершенно внезапно открыла для себя новое недорогое средство избавления от перхоти, и теперь жизнь должна была стремительно наладиться. Организуя правильный свет и дрессируя актеров, Марта носилась по коридору мимо открытого блока, в левой комнате которого просматривался Веня Березкин. Он лежал, заложив руки за голову, и сосредоточенно смотрел в потолок. Кира тоже заметила его.
- Марта, смотри, умный, красивый, в меру упитанный мужчина в полном расцвете бесхозно на диване лежит. Может, пригодится для телевизионных нужд?
Марта глянула и махнула рукой:
- Ну его, на телевидении такого добра хватает.
Марта поставила свет, сделала один дубль, осталась недовольна Шумахером, недостоверно решившим косметическую проблему, сделала второй дубль, еще раз пересняла Киру и наконец заметила, что Веня находится все в той же позе, высматривая что-то в потолке. Марта заинтересовалась настолько, что заглянула к нему в комнату - посмотреть на потолок. Потолок был белый с фрагментарными желтыми потеками. Представить, что кого-то могут заинтересовать ржавые потеки настолько, чтобы неподвижно любоваться ими несколько часов, с точки зрения реактивной Марты было чистым безумием.
- Чем ты так занят, Веня?
- Не мешай, - сказал Веня, - я свои фильмы смотрю.
КОСТЯ
Ноябрьской ночью на Веню упала книжная полка. Веня заорал во сне: "Только тронь, сволочь!" - поворочался и не проснулся. Зато проснулся Ермилов, включил свет и некоторое время с ужасом смотрел на эту картину: заваленный книгами Веня нежно обнимал полку и улыбался во сне.
Утром был проведен осмотр, в ходе которого выяснилось, что гвозди и шурупы потихоньку вылезают. Все полки висели на стене, пограничной с комнатой Кости, в противоположную, капитальную, стенку можно было забить только дюбеля, чем заниматься, конечно, никому не хотелось. Веня взял ремонт в свои руки, он нашел где-то неправдоподобных размеров гвозди, авторитетно заявил, что уж такие-то точно не вылезут, и принялся за работу. Каждый удар молотка сопровождался подрагиванием десятого этажа. После того как сантиметров пятнадцать было уже загнано в стену, из-за нее раздался крик. Веня бросил молоток и побежал к соседу. Выяснилось, что Венин чудо-гвоздь, пройдя стену насквозь, продырявил Костину куртку: на этом месте у Кости на вешалке висела одежда. Куртка была испорчена в области сердца, а вместе с ней злодейски пронзен членский билет Союза кинематографистов. Так, кстати, и выяснилось, что семнадцатилетний киноархивариус уже умудрился туда вступить.
Веня оказался этим обстоятельством раздосадован, если не разозлен. Он немедленно принялся язвить по поводу людей, давших Косте рекомендации, стал сыпать фамилиями, которые присутствовавшему Ермилову вообще ничего не говорили. Веня, как всегда, знал все и обо всех. Ермилов, привычный к этой особенности своего приятеля, не задавал бесполезных вопросов, тем более что не был уверен, что Веня сам в состоянии объяснить природу своей тотальной эрудиции. Возможно, единственное, чего Веня не знал - это откуда он знает те или иные вещи.
Вот с Костей все было по-другому. Костя, за дефицитом пока что жизненного опыта, знал все из умных книг и этого не скрывал. А что он не находил в умных книгах, разыскивал в Интернете, куда оно попадало из отсканированных других умных книг. Последнее обстоятельство - наличие в комнате у Кости компьютера - сыграло решающую роль в том, что по вечерам в блоке 1007 всегда было много сменяющих друг друга гостей: с недавних пор там был установлен стационарный телефон, и после 7–8 вечера блок превращался в переговорный пункт. Поставить телефон прямо в комнате можно было за некоторую мзду, эту услугу комендант Богосян предоставлял своим постояльцам. Костя сказал, что без Интернета (а значит, без телефона) ему тяжело дышать, и Ермилов с Веней собрали остальную часть денег.
Но если Веня держал в голове, как правило, служебную информацию - десятки телефонов, адресов и фамилий разнообразных полезных людей и сотни историй и нюансов, с этими людьми связанных, то Костя, этот семнадцатилетний мудрец, неутомимо постигал суть явлений. Единственное, что было присуще обоим, - ослиное упрямство, то есть абсолютная убежденность в собственной монополии на истину или исторический факт в кинематографической области и окрестностях. Веня закипал, едва Костя, который был почти на десятилетие моложе, только открывал рот. Но и Костя становился по-шекспировски ревнив в противном случае. Ермилов удивлялся этому, ведь вместе они могли составить несокрушимый тандем, и это было ясно всем, кроме них двоих.
КИРА
Киры весь день не было, и в институте она не появлялась, ее одногруппники, включая Шумахера, тоже ничего не знали. Это было странно, но не слишком, такое случалось в последние месяцы не раз, и Ермилов ждал не дождался, когда барышня наконец появится и можно будет рассказать о падающей книжной полке и длинном гвозде, ну и вообще любое унылое занятие становилось с ней забавным и приятным, и даже если это была одна только иллюзия, он все равно не возражал. Вечером он снова пошел в ее блок, и опять безрезультатно. Алины, ее соседки-третьекурсницы, тоже не было. Ермилов присел на кухне, чтобы оставить записку, быстро написал: "Кирка, я…" - и тут услышал шум из ее комнаты. Он сразу понял, что это за шум, такой шум он с ней и сам не раз издавал; но вряд ли он что-то обдумывал, вряд ли понял, кто именно там, за дверью, прежде чем высадил ее ногой, успев только удивиться про себя, насколько это оказалось легко и просто сделать, словно в кино… В комнате, кроме Киры, был Юрец Клементьев. Он встал, обмотавшись простыней, и двинулся к Ермилову, кажется, что-то говорил, но Ермилов вряд ли слышал. Он только почувствовал, как сдавило виски, как голова за считанные доли секунды стала ломиться надвое, натрое, и еще что-то непонятное происходило внутри; он уже жалел, что ворвался сюда, он сейчас предпочел бы ничего не чувствовать, просто лежать себе окорочком в морозильнике и ждать, пока сожрут. Не размышляя больше, он двинул Клементьеву куда-то в район солнечного сплетения и, наверно, попал, потому что тот согнулся с удивлением на лице. Однако броня брюшных мышц самортизировала, и Клементьев, пружинно выпрямившись, выбросил вперед кулак, резво долетевший до подбородка Ермилова и опрокинувший его затылком на стену. В этом же затылке мелькнуло, что вот если бы дело происходило в комнате Кости и если бы из стены торчал пресловутый гвоздь, то это вышло бы очень кстати… И еще он подумал, что в момент удара голова чудесным образом прошла так же быстро, как и заболела.
На следующее утро Кира попросила Веню сходить позавтракать с ней в кафе возле "Космоса". Веня, сумрачно глядя на нее, проскрипел, что у него нет для этого свободных денег, да и вообще никаких нет, но Кира сказала, что деньги не проблема, а уже сидя за столиком, сообщила:
- Просто хочу тебя предупредить, что уезжаю.
- Почему меня? - В первый момент он не нашелся сказать ничего другого.
- Остальные слишком пристрастны, - процедила Кира с некоторой долей презрения, совсем небольшой, но достаточной, чтобы Веня это заметил. - Особенно этот неврастеник, твой сосед.
- Что такое? - удивился он.
- К черту, надоело! - закричала Кира. - Строит из себя персонаж фильма ужасов, а тянет только на комикс!
Веня подумал и, перегнувшись через столик, дал ей пощечину. Не очень звонкую, но увесистую, запоминающуюся. Она даже задохнулась, не столько от боли или негодования, сколько от изумления.
- Если ты не понимаешь, я объясню, - предложил Веня. - Ермилов - единственный человек в институте, включая народных артистов, уборщиц и даже меня, который не играет какую-то там выбранную себе роль. А ты - последняя дура, если не видишь и не ценишь!
- Ладно, плевать. Как говорят в американском кино, это свободная страна. Просто я ухожу, и это не из-за него. Если хочешь, можешь передать.
- Не стану, - подумав, ответил Веня.
- Как хочешь.
- Ты вернешься? Она покачала головой. Официант принес лед, и
Кира заменила им нагревшиеся от щеки ключи, которые, не глядя, сунула в тугой карман расклешенных джинсов. Веня успел заметить, что ключей от машины там не было: вот откуда были деньги, она продала своего "жука".
Веня не знал и не мог знать, зачем она это сделала. Деньги срочно понадобились Георгию, и он спросил у Киры, не может ли она что-нибудь придумать. Она придумала.
- Любопытную новость по радио слышал, -
сказал Веня, вернувшись в общежитие. - Мэдисон
на следующей неделе в Москву приезжает, говорит,
что это город его мечты, ни больше ни меньше. Уве
ряет, что только здесь можно жить и работать…
Ермилов валялся на диване с книжкой и пытался ни о чем не думать. Выходило это скверно, книжку он даже не открыл.
"Московские ведомости" БОЛЬШАЯ ПРОГУЛКА В ОЖИДАНИИ БОЛЬШОГО ВЗРЫВА
Очень, просто очень часто в Москве что-нибудь вдруг взрывается. И гораздо чаще - не взрывается, что было обещано. И на том спасибо!
Вот и по столичным вузам прокатилась волна нереализованного терроризма. В один день задействованы, в частности, были: журфак МГУ, Институт международных отношений (МГИМО), Институт кинематографии. Вашему корреспонденту посчастливилось присутствовать в последнем из перечисленных очагов образования именно в тот день, когда вежливый голос по телефону обещал сделать из него очаг самый натуральный. Вышло это, надо сознаться сразу, совершенно случайно, никакой такой специальной связи ни с террористическими, ни с антитеррористическими организациями у меня не было. Зато была давняя договоренность об интервью с известным режиссером Артемом Плотниковым, за которым я охотился уже несколько месяцев. Плотникова, однако, во ВГИКе застать не получилось, несмотря на то что в этот день он должен был принимать зачет у студентов своей мастерской, а может, в последовавшей вскоре суете я просто с ним разминулся. Хотя это - миниатюрный институт, ибо если даже учесть всех иностранцев, заочников и академических отпускников, то в самый урожайный год в нем едва ли одновременно учится тысяча человек. Два проректора, Нина Суреновна Богосян и Виктор Андреевич Коломиец, узнав о моей проблеме, независимо друг от друга предложили сделать интервью с ними. Я оба раза согласился и оба раза их обманул.
Секретарша проректора по учебной и методической работе надолго запомнит тот звонок. "Все на улицу!" - разнесся по институту страстный призыв. Студенты и преподаватели, неуверенно улыбаясь, выходили из аудиторий и, не сговариваясь, шли в одно место - в столовую, в буфет, на первый этаж. Где уже откровенно и громогласно захохотали. Но вскоре, однако, были выдворены и оттуда. Молодой бравый проректор дал команду немедленно перейти на противоположную сторону улицы Вильгельма Пика, поскольку, дескать, если здание рухнет, то все окажутся под ним. "Разлет стекол - тридцать метров!" - авторитетно прошелестело в воздухе. Перейти дорогу? Да с удовольствием! Другая сторона приятно озонировала - притягательная травка, деревья, дальше - забор, за ним - бывший Институт марксизма-ленинизма, куда почему-то никто не позвонил.
Милиции и саперов между тем все не было. Из института же периодически выходили люди, до которых угроза взлета на воздух дошла не сразу. Нельзя сказать, чтобы публика томилась. Многие уже загорали, дамы жаловались на непредусмотрительность - отсутствие купальников, а впрочем, кинематографисты - люди достаточно раскованные.
В ход пошли шутки насчет тикающих механизмов, все с преувеличенным вниманием поглядывали на операторов, которые поголовно были с черными и с коричневыми кожаными кофрами. Операторы хихикали, но, кажется, чувствовали себя некомфортно.
Наконец подъехал микроавтобус "Соболь", оттуда выскочили несколько человек в погонах и двое без, но зато с собаками. Псы были странные, определить породу я затруднился, очень приземистые, длинные и мохнатые. Один сразу же утащил своего хозяина в здание. Второй сперва обнюхивал все снаружи, благо вокруг хватало разнообразной живности, но потом тоже удалился вовнутрь. Работы там для ищеек было немало: подвал, чердак, четыре этажа метров по сто каждый, учебная киностудия, какие-то пристройки, возможно, что-то еще, не знаю.
А солнышко припекало, все-таки середина апреля. День, потенциально полный зачетов и экзаменов, перевалил за первую свою половину. Энтузиасты просчитывали наиболее вероятные причины происходящего. Например, могла эта акция быть делом рук неудачливого и потому обиженного абитуриента? Теоретически - да, но зачем же ждать столько месяцев? Скорее уж тогда нахулиганил кто-то из действительных студентов, но и это маловероятно, ВГИК - заведение специфическое, здесь сопроматы не сдают и от экзаменов не бегают, к ним стремятся, экзамен - это снятый фильм, сыгранная роль, написанный сценарий. Есть, конечно, ряд сугубо технических дисциплин и некоторое количество абстрактно-гуманитарных, но все же как-то не верится. Или еще один вариант: происшедшее - хладнокровная диверсия Голливуда, решившего ликвидировать на корню целое поколение российских кинематографистов.
"Нет, старик, ну а вдруг не шутка?"
"Тогда Мэдисон к нам точно не приедет".
"Ладно Мэдисон, он и так фиг приедет. Но как же тогда черновики Эйзенштейна? А носовой платок Ромма? А кружка Шукшина? А любимый писсуар Довженко?"
"Ты думаешь, это действительно он?"
Паренек в оранжевой бейсболке, которого все почему-то называли Шумахер, рассказывал анекдот:
"Чечня. Минное поле. Табличка: "Проверено. Мин почти нет"".
Тут из института выскочили двое милиционеров, живо пересекли дорогу, выдернули из студенческой толпы какого-то очень бледного парня и потащили к машине. "Э! Э!!! Погодите, без собаки не считается!" - завопили возмущенные студенты и ринулись преграждать дорогу. Следом из здания выскочила административно-хозяйственная проректорша и вцепилась в арестованного студента с другой, немилицейской стороны. Вслед за ней появился крупногабаритный милицейский майор с поцарапанной щекой. Операторы вытащили фотоаппараты, видеокамеры и принялись снимать все, что видели, и это стражами порядка воспринималось без большого восторга. С такими студентами нужно было держать ухо востро. Вообще все присутствовавшие весьма возбудились: еще бы, впервые, и к тому же собственными глазами, они наблюдали поимку натурального живого бомбиста.
Однако, к некоторому общему разочарованию, выяснилось, что все гораздо банальнее. Пойманный злоумышленник - студент режиссерского факультета - в момент начала ажиотажа и выдворения на улицу всего живого из взрывоопасных стен находился в лаборатории учебной киностудии, где проявляли пленку его курсовой работы. А так как технические мощности учебного кинопроизводства института минимальны, то на все этапы этого процесса, в том числе и на проявку, постоянно существует внушительная очередь. И вполне понятно, что когда перед будущим режиссером возник милицейский майор и категорически потребовал очистить помещение по причине бомбы, то был принят за розыгрыш или происки однокурсников-конкурентов, дожидающихся своей очереди за ним, и потому послан в известном направлении. Тогда майор перешел к более решительным действиям и в результате своего добился, издержки же в виде поцарапанной физиономии и привели к изложенным выше фактам.
Тут вышли собаки с кинологами и дали понять, что внутри все нормально. Более-менее.
С разной степенью охоты все вернулись к своим занятиям. Зачеты были сданы, контрольные выполнены. День заканчивался как обычно, если не считать некоторых издержек. А именно:
- как выяснилось, три человека так и пробыли все это время в хрупком здании ВГИКа, в частности бабушка, чистившая картошку в подсобном помещении столовой и там же запертая; студент актерской мастерской Тараторкина, игравший труп и заснувший под столом во время репетиции;
- плиты на кухне оставались включенными, и все, что могло, сгорело;
- равно как и похоронены пленки курсовой работы, ухнувшие в лабораторной проявке, о чем уже косвенно упоминалось;
- интервью у Плотникова я в очередной раз так и не взял.
Больше других повезло ректору: того просто не было в институте. В целом же настроение объективно поднялось. Все чувствовали себя причастными к большой пиротехнике. Прогулявшие этот день завидовали остальным. У целой группы творческих людей появилась масса новых впечатлений и свежих импульсов. Откуда? От верблюда, как великодушно объяснил руководитель режиссерской мастерской второго курса, сам Федор Николаевич Копылов. Дескать, много ли надо, чтобы сделать человека счастливым? Отобрать у него все, а потом отдать самую малость.