- Да и черт с ними, пусть катятся! - не выдержал и подал реплику полковник, присутствующий при их разговоре. - Вспомни, сынок, хотя бы эту самую Западную Украину: как тебе жилось в Рахове? Ты уже большой тогда был, должен помнить, как москалем дразнили. Да и солдат в увольнение мы меньше чем по пять человек не отпускали - с условием, что не отойдут друг от друга.
- А я о чем?! - Федор глянул на отца, потом снова повернулся к матери. - Я как раз о том, что России нужна защита! И на границах, и изнутри! Мы должны сохранить нацию, и военные - это как раз те люди, которые в состоянии эту задачу решить.
- Ну с чего, с чего ты взял?! - воскликнула Мария Ипатьевна, совершенно не понимавшая хода сыновних рассуждений. - Уж кто-кто, а ты-то должен знать, что такое военная служба! Не успеешь на одном месте прижиться - тебя дальше гонят, а куда - узнаешь в последний момент. Федор, не делай глупостей! Поступай на истфак. И жить есть где - бабушка с дедом только рады будут, а то видимся раз в году, а они уже старенькие. Если ты так своеобразно мыслишь, займешься наукой, может быть, школу свою создашь.
- Мамуль, ты в окно давно смотрела? - усмехнулся Федор. - На дворе какой нынче год? Помнишь? Твои создатели научных школ, тем более исторических, давно уже на рынках дамскими лифчиками торгуют, кому они сегодня нужны?!
Возразить Марии Ипатьевне на это было нечего, как ни странно, возражение нашлось у Степана Петровича.
- А знаешь, кто им эти лифчики подвозит? - мрачно буркнул он. - Бывшие офицеры. Еще немного, Федя, и меня самого в отставку отправят. Те, кто разваливает армию.
- Заметь, разваливают преднамеренно! - живо возразил ему Слепцов-младший. - И бороться с этими гадами можно только изнутри! Нельзя допускать повторения истории - того, что было перед семнадцатым годом, когда именно развал армии обернулся падением империи, России! Заметь, мама, в офицеры на протяжении всей истории шли исключительно лучшие люди, дворяне, хранители культуры! Так и должно быть, так и будет: настоящие русские люди.
- Никакой дворянской крови ты в себе не найдешь - сколько ни ищи, - уже совсем вяло возразила Мария Ипатьевна. - Все прадеды крестьяне, а мои так и вовсе староверы…
- Что ж, тем лучше, - нашел и в этом ее возражении слабую сторону Федор. - Староверы - представители самой незамутненной части нации. Они чужаков к себе и близко не подпускали. Даже посуду, из которой те пили, выбрасывали, чтобы не оскверниться. Все, мама, давай на этом и закончим!
С момента того памятного разговора прошло десять лет, никаких дискуссий на тему выбора профессии у них с сыном больше не возникало, как не возникало и разговоров о том, разочаровался он в ней или нет. Если судить по всегда ровному настроению Федора, похоже, что нет. Наверно, он и впрямь выбрал то, что оказалось и по силам, и по душе…
Федор допил чай, но к печенью не притронулся, чем снова задел Марию Ипатьевну: пекла собственноручно, специально для него!
- Мам, ну я же не маленький, в конце концов, - рассмеялся он в ответ на ее упрек. - Ну ладно, давай с собой возьму… Все, спешу, Шурик будет здесь через пару минут, нам еще до аэропорта пилить и пилить… Пап, ты где?
Полковник, сонно потягиваясь, появился в дверях кухни и улыбнулся сыну:
- Надо же, разоспался сегодня. А вы меня почему не разбудили?
- Потому что ложиться надо вовремя! - строго сказала Мария Ипатьевна. - Вы с Федей вчера до скольких тут сидели? Когда ты ложился, я уже десятый сон видела!
- Тогда откуда знаешь, во сколько я лег? - удивился Степан Петрович.
- Проснулась ненадолго. Степа, тебе же не двадцать лет, в самом деле, чтобы по ночам бодрствовать. Ладно, садись, сейчас яичницу быстренько зажарю.
- Не надо, Маша, я просто чаю глотну.
За окнами послышался настойчивый, прерывистый автомобильный сигнал, и Федор моментально поднялся из-за стола, несколько неловко одергивая пиджак: в командировку он на этот раз отбывал почему-то не в форме, а в непривычном штатском костюме. "Точно какая-нибудь неожиданная проверка…" - подумала Мария Ипатьевна, бросая взгляд в окно, за которым только что объявился старенький "сорок первый" вишневого цвета.
- И правда Шурик… А что с нашей машиной? - поинтересовалась сна. - Отцу на следующей неделе в Москву надо, к зубному.
- Шурка до тех пор и нашу пригонит, мамуль, не волнуйся! - Федор подхватил стоявшую возле стола спортивную сумку, обнял мать, подмигнул отцу, и через минуту его уже не было на маленькой, но уютной кухне Слепцовых.
Какое-то время Мария Ипатьевна постояла у окна, глядя вслед "Москвичу", за рулем которого находился Федоров друг Шурик, дружбы с которым она не понимала и не одобряла. Шурик Бурлаков жил в Калениках с детства, то есть с тех пор, когда никакого дачного поселка здесь не было, а была небольшая деревенька - часть богатого подмосковного совхоза. К тому моменту, как началось строительство дач, совхоз давно уже прекратил свое существование, большинство жителей Калеников, и в первую очередь молодежь, перебрались в город. А Шурик остался. Работать постоянно на каком-нибудь одном месте Бурлаков не любил, а поскольку при этом был не дурак выпить, перебивался случайными заработками в поселке.
Надо признать - руки у выпивохи золотые, особенно в том, что касалось автомеханики. Взять хотя бы слепцовский "субару", на котором Мария Ипатьевна ездила каждую неделю в город за продуктами. Водила она очень даже неплохо, а вот во "внутренностях" машины не разбиралась, как большинство женщин, совершенно. А "субару" им, как назло, попался не только подержанный, но и капризный, все время что-нибудь с ним случалось. У Бурлакова на сей счет имелась собственная теория.
- Есть такие машины, тетя Маша, - пояснял он, - которые сами к себе всякие происшествия притягивают. Ну или поломки. Вашу, например, и угнать пытались два раза, и в ту "Волгу" вы, помните, как едва не въехали? А уж то, что она глохнет вечно не вовремя, это само собой! Поменяли бы вы ее, что ли, пока чего похуже не стряслось?..
- Замолчи, наворожишь еще! - сердилась Мария Ипатьевна. - А то ты не знаешь, что Степан Петрович теперь в отставке, где нам деньги брать, чтобы машину сменить? Нет уж, чини давай, мастер!
- Ну тогда хоть освятите ее, что ли… Сейчас все свои колеса светят!
- И что, помогает? - усмехалась она, наблюдая, как Бурлаков в очередной раз копается в моторе "субару". В Бога бывший историк, получивший образование в советские времена, Мария Ипатьевна Слепцова не верила. И страшно удивилась, когда Федор, неожиданно приехавший несколько дней назад навестить родителей перед командировкой, встал на сторону Шурика.
- Ребята, - она растерянно обвела глазами свое немногочисленное семейство, остановив взгляд на муже, - а вы, часом, не того - не сдвинулись?
Полковник усмехнулся:
- Да ладно, Машунь, хуже не будет! Пускай освещают на здоровье!
Так вот и вышло, что Мария Ипатьевна, даже не подозревавшая, что процесс освящения машины займет столько времени, осталась ко вторнику, в который традиционно отправлялась в Москву за продуктами, а заодно заезжала на городскую квартиру смахнуть пыль, без колес. Мало того, так и сына в аэропорт по той же причине отвозила теперь не она сама, а Шурик на своем обшарпанном "Москвиче".
Возвратившись в кабинет после летучки, Александр Борисович Турецкий застал в своей небольшой, зато уютной приемной Славу Грязнова, активно кокетничающего с молодой секретаршей Наташей: по женской части Вячеслав Иванович был все так же неутомим, как и в стремительно удалявшейся в прошлое молодости.
- Завидую я тебе, Славка, - улыбнулся Турецкий, пропуская друга впереди себя в кабинет. - Тут, понимаешь, одно дело за другим на башку валится, одновременно грозя развалиться, начальство кровушку пьет, никак не насытится, спать приходится по четыре часа в сутки, а тебя еще и на посторонних секретарш хватает - не говоря о своих собственных!
- Ха! - Грязнов-старший с гордостью выпятил грудь и подтянул животик. - А где, ты думаешь, я беру силы на свою немалую трудовую деятельность?! Прекрасный пол предоставляет мне сей источник живой воды. Впрочем, вам с Меркуловым, погрязшим в семейной жизни, этого не понять.
- Но-но! - почти всерьез обиделся Александр Борисович. - Это я-то погряз в семейном болоте?
И он совсем было собрался назвать Славе парочку-другую имен, разумеется женских, но тот тут же сдал назад:
- Ну тебя я так, до компании приплел, чтобы Меркулов не скучал. А чего тогда интересуешься, если и у самого пока что имеется порох в пороховницах, а?
- Считай, дань традиции отдаю… Ладно, Славка, давай к делу!
- Так я уже часа два как при деле, - сообщил Вячеслав Иванович. - Кое-что интересное тебе приволок, правда, бумажонки, пока ты там совещался, успел забросить Померанцеву. Речь идет о нашем скульпторе, любовнике Голубинской.
- Что, отыскался его бизнес? - заинтересовался Турецкий.
- Гораздо лучше: отыскались некоторые детали биографии пятилетней давности.
- И?
- Пять лет назад клиент получил условный срок за мошенничество.
- Что же это нам, по-твоему, дает? - пожал плечами Александр Борисович.
- Кое-что дает: его полюбовница по этому делу тоже едва не загремела под суд, но отвертелась, проходила исключительно как свидетельница! Именно благодаря показаниям ее и еще одного типа Шварц получил срок условно и небольшой, а на отсидку отправился его подельник. Суть пересказывать?
- Пока не надо, Слав, давай лучше запись послушаем - позавчерашнюю. Во вчерашней ничего интересного нет…
- Ты все-таки не утерпел, прокрутил без меня? - усмехнулся Грязнов-старший. - Ладно, прощаю, так и быть. Ну а что касается Шварца, его судимость, пусть и условная, дает по меньшей мере то, что с представителями криминального мира, пусть и не самыми-самыми, этот господин точно пересекался!
Александр Борисович немного помолчал, но все-таки менять своих планов не стал, решив поподробнее ознакомиться с делом позднее. И, махнув Вячеславу Ивановичу на стул, вставил кассету с записью, сделанной Галей Романовой, в маленький плеер.
"- Сева?.. Привет, Вагин беспокоит… Прими мои соболезнования, упокой, Господи, его душу, хоть и был он не нашей с тобой веры!..
- Здравствуй, Руслан. - Томилин говорил заметно холодно, сухо. - За соболезнование спасибо, насчет веры - так и я вроде бы не слишком хороший христианин. Чего ты хотел?
- Так вот сразу и хотел.
- Послушай, мне сейчас некогда, поэтому давай без этих твоих экивоков. Без дела ты вряд ли бы позвонил, особенно после вашего последнего разговора с Ренатом. Если тебя интересует, сказал ли я о нем в прокуратуре, - да, сказал. Или что-то еще?
- Вот так всегда. - В голосе Вагина звучало искреннее огорчение. - Я к тебе, можно сказать, с душой, а ты… Есть у меня разговор, Сева, но нетелефонный.
- Ты все еще о контрольном пакете акций Сибирской ГЭС хлопочешь?
- Я же сказал - нетелефонный разговор, встретимся - поговорим.
- Завтра у нас похороны, Руслан. У тебя что, горит?
- Нет, конечно, и насчет прокуратуры правильно сделал, что сказал, а как же? Только лично мне бояться нечего, дорогой Сева… совершенно нечего, поверь!
Томилин промолчал, и Вагин продолжил:
- А встретиться я с тобой хотел действительно по делу, ты же теперь вместо покойного остался? Не случись с ним такая беда, я бы сейчас с ним беседовал.
- Беда, как видишь, случилась… Если хочешь, звони послезавтра, возможно, сумею найти время. Извини, больше говорить не могу!"
Послышался щелчок - Томилин отключился, не попрощавшись.
Но прежде чем Вагин положил свою трубку, им произнесено было словечко, верующему христианину решительно не подобающее.
- Здорово завернул, не находишь? - Турецкий усмехнулся и остановил запись. - Спешит господин Вагин, торопится переговорить с Томилиным, пока тот под свежим впечатлением убийства Мансурова, то есть максимально напуган.
- Да, он действительно напуган, - кивнул Грязнов. - А что там со вторым разговором?
- Сейчас… - Александр Борисович дважды прокрутил пленку, прежде чем вновь в кабинете зазвучал голос Вагина - на этот раз совершенно лишенный вкрадчивых, подчеркнуто смиренных интонаций.
"- Это я, Григорий.
- Слышу, не глухой… Почему с галимого номера?
- Мобильный разрядился… Слушай, Таран, ты не зарывайся, а слушай!
- За мобилой следить надо… Ну что еще?
- Жми на тормоз, понял?
- Жмурика напугался?
- Не твое дело, Таран!
- Ты базар-то тоже фильтруй… Ладно-ладно, понял, не дурак… Покедова!"
- Все, - сказал Александр Борисович, - дальше все разговорчики к нашему делу касательства не имеют. Чего молчишь, Слава?
Вячеслав Иванович Грязнов слегка шевельнулся на своем стуле и поглядел на Александра Борисовича отсутствующим взором.
- Слава, проснись! - ухмыльнулся Турецкий. - Что с тобой?
- Да нет, ничего… - Грязнов-старший нахмурился. - Если не считать того, что голос этого Тарана мне кажется знакомым. Вроде бы я его слышал, к тому же совсем недавно.
- Давай вспоминай! - потребовал Турецкий.
Но как Вячеслав Иванович ни старался, так и не вспомнил, где именно мог слышать голос собеседника Вагина.
11
Регина Голубинская бросила последний взгляд в зеркало и, оставшись довольна увиденным, неторопливо направилась через вестибюль в сторону зала, на пороге которого ее уже поджидал с самым восторженным выражением лица здешний метрдотель.
Ресторан, в котором она назначила встречу своей давней и, можно сказать, единственной подруге, был небольшим, очень дорогим и рассчитанным на элитную публику.
- Все как вы просили, - почтительно согнувшись, негромко пролепетал мэтр, - вас уже ждут…
Регина, преднамеренно задержавшаяся на четверть часа, и не сомневалась в том, что маниакально точная Марина будет ожидать ее, и специально дала ей возможность полюбоваться собой, пока дойдет до своего любимого столика в дальнем углу. Подруги не виделись почти пять лет, за это время много воды утекло, многое переменилось. Только не Регинина красота, для которой время, казалось, и вовсе не существовало. Интересно, в какой мере сохранила свою прежнюю форму Марина?
Едва глянув на вскочившую ей навстречу подружку, Регина ощутила что-то вроде ликования: Марочка явно сдала! Это видно даже издали, невооруженным глазом. А ведь тогда, пять лет назад, даже она, Регина, иногда завидовала ей. Как же, фантастически удачный брак, потрясающая внешность… Спрашивается: куда делся белокурый ангел с юным овалом лица, пухлыми губками и нежным румянцем во всю щеку?
Женщина, поднявшаяся ей навстречу, ангела не напоминала ничем, кроме сохранившихся пышных волос, уложенных в нарочито небрежную прическу. Время и сытая жизнь сделали со сладкоежкой Мариной Нечаевой свое черное дело: от когда-то изящной фигурки не осталось и следа - так же как от юного овала лица. Взглянув на подругу, Регина невольно припомнила ее мамашу - толстую, всегда хмурую бабу с тяжелым подбородком, преподававшую в их с Мариной школе химию. Слава богу, не в том классе, в котором учились тогда обе девушки.
Подружились они где-то классе в пятом. И хотя после окончания школы судьба их развела - Регина подалась в модельный бизнес, еще будучи ученицей восьмого класса, а Марина по настоянию матери поступила в химико-технологический, - дружба от этого не слишком пострадала. Надо сказать, в основном благодаря Марине, отчаянно завидовавшей подружке, ее красивой жизни. Ей так хотелось стать участницей этой жизни хотя бы краешком, а Регина ничего против не имела: Марочка при всем желании не смогла бы с ней соперничать - ростиком не вышла. К тому же эта бессильная зависть приятно щекотала самолюбие Голубинской, повсюду таскавшей за собой Нечаеву. Соперничества по части мужчин со стороны подруги Регина и вовсе не боялась: внешне девушки были очень разными, и столь же различались их вкусы по отношению к сильному полу. Голубинская предпочитала блондинов, Марина - исключительно жгучих брюнетов. И то, что ее супругом стал почти пятидесятилетний, бесформенный тип с серыми волосенками и вечно кислой физиономией, к реальным Марочкиным предпочтениям никакого отношения не имело.
- Боже, ты ничуть не переменилась!.. - В голосе Марины послышались истеричные нотки.
- Ты тоже неплохо выглядишь, - с удовольствием солгала Регина, высвобождаясь из жарких объятий подруги. - Полнота тебе очень идет!
- А-а-а! - Марочка махнула пухлой ручкой и опустилась на свое место. - Внешность меня уже давно не волнует. Плюнула после родов! Зато видела бы ты мою девочку - вот где красавица так красавица!
И не успела Регина ответить, как Марина, сверкнув крупным бриллиантом на безымянном пальце правой руки, схватила крошечную сумочку и извлекла из нее снимок:
- Ты только глянь на мою Катечку. Ради нее я способна на все. На все!
Ничего, кроме брезгливых чувств, дети у Регины никогда не вызывали. Но, учитывая предстоящий разговор, она изобразила умильную улыбку при виде запечатленного на снимке пучеглазого белокурого существа и кивнула, одновременно протянув руку к бокалу поданного официантом аперитива.
- Так ты назвала ее Екатериной?
- Ну да… В честь мамы, я же тебе писала!
- Должно быть, я это письмо не получила, у нас много писем не доходит до адресата… И что, папочка ничего не имел против такого выбора имени?
- О, он по-прежнему меня обожает, - рассеянно ответила Марина, удовлетворившая свое материнское тщеславие и теперь думавшая с чем-то другом. Голубинская догадывалась о чем. "А она здорово изменилась!" - решила Регина.
- Ну, дорогая, - произнесла она вслух, - за встречу! Даже если ты, как и раньше, не пьешь. Столько лет не виделись!
- Зато с твоим Аркадием я успела повидаться, - неожиданно сухо сказала Марина и пригубила свой бокал.
- Я в курсе. - Регина ответила спокойно и довольно холодно. - Более того, Марочка, Аркаша, прежде чем с тобой встретиться, обсудил детали со мной. Он меня, знаешь ли, тоже по-прежнему обожает… И боится!..
Марина бросила на подругу быстрый взгляд и ничего не ответила.
- И знаешь, родная, - продолжила та все так же спокойно, - я подумала, что тебе лучше все понять сразу, поэтому, прежде чем мы перейдем к воспоминаниям, давай завершим дело… Насколько я знаю, ты улетаешь послезавтра?
Нечаева кивнула и нервно крутанула в пальцах свой аперитив.
- Значит, завтра вся сумма должна быть у нас. Надеюсь, ты не думаешь, что я обведу тебя вокруг пальца?
- Но, Регина… Как же так? Мы же договаривались иначе!
- Предполагалось, что ты пробудешь в Москве до самого финала. - Голубинская холодно поглядела на подругу. - Но ты решила улететь раньше. Так о чем тогда вообще речь?
- А если…
- Никаких "если" не будет, дорогая! Ты меня знаешь: мое слово - лучшая гарантия. Ему верят все, кто меня знает. А уж ты-то меня знаешь точно!
Марина попыталась посмотреть Голубинской в глаза, но тут же отвела взгляд. Да, она знала свою подругу, знала это ее выражение лица, знала… О, она многое знала! И последнее, чего пожелала бы себе - так это столкнуться с Голубинской на узкой дорожке… Тем более сейчас, когда угроза нависла не только над ней, но и в первую очередь над малышкой.