- Вот именно что мужик, - насмешливо кивнул Турецкий и демонстративно придвинул к себе какие-то бумаги. - Все, приступайте! Времени нет, завтра в шестнадцать ноль-ноль жду обоих!
В полумраке просторной, дорого обставленной спальни звон будильника показался ему каким-то особенно режущим ухо, хотя на самом деле часы заряжены были старинной, медленной мелодией, им же самим и выбранной.
Мужчина поморщился, протянув руку, выключил будильник и нехотя сел в широкой, застланной темным шелковым бельем кровати. Он давно уже не спал, просто лежал, хотя время перевалило за полдень и даже сквозь плотные синие портьеры было видно, что день за окном яркий, солнечный.
Собственно говоря, в эту ночь он не спал вообще. Да и в предыдущие похвастаться тоже не мог.
Дверь бесшумно растворилась, и в комнату вошла молодая, удивительно некрасивая девушка с подносом в руках.
- Вставайте, дядечка, пора, - пробормотала девушка и, поставив поднос с завтраком на изящный прикроватный столик, проскользнула к окну, раздвинула шторы, впуская в комнату солнечный свет - слишком яркий после полумрака комнаты.
- Иди, Глаша! - буркнул он, щурясь от столь резкой перемены. - Не надо, уберешь потом!
Девушка, прихватившая было валявшуюся на полу бутылку из-под водки, испуганно выскочила из спальни. Глаша раздражала его в последнее время всем подряд, особенно обращением "дядечка". Но возразить ей было трудно, поскольку девушка и впрямь являлась дочерью его двоюродной сестры и за год, прошедший с того момента, как он забрал ее из глухой деревушки в Приуралье и поселил у себя в качестве прислуги, быть ею не перестала.
Мужчина косо глянул на поднос с плотным - как всегда любил - завтраком. Но ничего, кроме отвращения к приготовленной девушкой яичнице с беконом, не почувствовал. И, махнув рукой, начал вылезать из-под одеяла. Через полтора часа у него была назначена важная встреча, пропускать которую нельзя ни под каким видом.
Прежде чем направиться в смежную со спальней ванную, мужчина, как делал это теперь каждое утро, уже почти привычно подошел к высокой старинной конторке, похожей на пюпитр, которой лет шестьсот назад пользовались для того, чтобы писать на ней деловые бумаги… Конторка-пюпитр была сделана из дорогого красного дерева, со специальной подставкой для чернильницы, песка и гусиного пера. Писать за ней можно было исключительно стоя. В точности такой конторкой, а возможно, и вовсе этой же самой, пользовалась королева Елизавета Английская, когда подписывала свой приказ о смертной казни Марии Стюарт…
Эта редчайшая вещь была куплена хозяином спальни за бешеные деньги и привезена из Англии несколько месяцев назад. Привезена не для себя - в подарок. Женщине, любил которую до безумия и которую надеялся вернуть. Несмотря на время, прошедшее с того момента, когда она его бросила. Потому и купил. Потому и платил. Потому перевернул треть Британии, пока не нашел эту конторку-пюпитр. Потому и унижался перед хозяином-коллекционером, повышая и повышая цену, пока она не дошла до предела, перед которым тот не устоял…
…Теперь конторка-пюпитр была ей уже не нужна. А на том слегка наклоненном под углом пространстве, на котором подписывались смертные приговоры, стоял ее портрет, сделанный лет пять назад. На портрете женщина была веселой, улыбающейся и, разумеется, красивой и смотрела на него так, словно хотела сказать: "Ну и чего ты в конце концов добился?.. Ты ведь хотел избавиться от меня, верно? Но теперь-то знаешь, что не избавился и не избавишься никогда!.."
Мужчина какое-то время смотрел ей в глаза молча, потом издал невнятный звук - то ли шипение, то ли хрип, отвернулся и, закашлявшись, потащился в сторону ванной комнаты. Время его действительно начинало поджимать…
Глава 12 Против мафии
Отныне - он понял это как-то сразу, вдруг, - на все воспоминания наложен запрет… Отныне и до тех пор, пока вновь не почувствует себя способным продолжить борьбу с теми, кто отнял у него все, включая самых близких, самых надежных людей - тех самых, на воспоминания о которых наложен теперь запрет. Ради их же памяти, ради того, что они сумели сделать вместе и что нельзя позволить разрушить… Но… Не слишком ли поздно он спохватился?..
Юрий Строганов - звезда мирового класса, супервезунчик, не имеющий только одного: опыта войны с врагами, которых у него просто никогда не было, - мрачно окинул взглядом собственное отражение в зеркале.
- Хорош… - пробормотал он. Смешно, но нынешним утром он впервые в жизни узнал, что такое похмелье… Действительно впервые в жизни. Режим, необходимый для того, чтобы драгоценные голосовые связки знаменитого тенора, голос которого некоторые музыкальные критики сравнивали с голосом самого Паваротти, крепкие напитки исключал. Но Юрий и не испытывал в них потребность, во всяком случае, до последнего времени. - Хорош, - повторил он, с омерзением разглядывая собственную, щеголявшую двухдневной щетиной физиономию, и решительно включил электробритву.
Спустя полчаса, выйдя из ванной комнаты, Строганов, прежде чем начать день, обещавший быть хлопотным, выглянул в окно и невесело усмехнулся: кажется, и природа тоже ополчилась против него. Ледяной циклон, ни с того ни с сего появившийся в самом сердце июня, уже почти сутки поливал Москву нудными ноябрьскими дождями. Будь жив Зальц, он никогда не позволил бы Юрию в такую погоду вообще покинуть помещение с кондиционером.
Но Зальца не было - так же, как не было никого из тех, кто сумел бы заменить Строганова в хлопотах предстоящего дня. Вероятно, в жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда он остается один на один с жизнью, предлагающей ему поединок: кто - кого? Не оставляющей при этом выбора оружия… Строганов никогда не считал себя слабаком. Он и не был им, и ни отступать, ни тем более сдаваться не собирался: один или с помощью тех, кто согласится ее оказать, но он выберется из этого кошмара, напоминающего бредовый сон. Главное сейчас - спасти театр и восстановить студию: прав был Розингер, когда настаивал на том, что студии требуется круглосуточная охрана, а не мальчик в камуфляже у входа с девяти до восемнадцати…
Юрий усмехнулся: ему в голову пришло сравнение, точно описывающее нынешние ощущения. Словно он, Строганов, вдруг очутился в густом, незнакомом лесу, в глухой чащобе, а под ногами - одна-единственная, тоненькая, как ниточка, колдобистая, неудобная тропинка. Но как бы ни было тяжело по ней идти - другой все равно нет. Хочешь - шагай. Хочешь - оставайся и погибай в чаще чужого леса…
Строганов почувствовал некоторое удовлетворение от сочиненной им метафоры и, решительно шагнув к телефону, набрал номер Генпрокуратуры, который ему дал этот симпатичный господин с необычной фамилией "Турецкий". Александр Борисович неожиданно для самого Строганова произвел на него очень приятное впечатление, кажется, за все последние страшные недели именно с ним связана первая ниточка надежды, которая замаячила перед Юрием в хаосе мрачной неразберихи…
Трубку по ту сторону взяли сразу, и Строганов почувствовал что-то похожее на облегчение, услышав уже знакомый баритон.
- Здравствуйте, Александр Борисович. - Против воли Юрий слегка улыбнулся, сам того не заметив. - Извините, что беспокою, у нас… Вы вызвали меня сегодня на двенадцать. На меня как раз в это время неожиданно свалилось неотложное дело… Скажите, я не мог бы приехать к вам пораньше?
- Сейчас глянем, - доброжелательно отозвался Турецкий, после чего в трубке послышалось шуршание бумаги. - Так… Сумеете добраться за полчаса?..
- Думаю, да, - обрадовался Строганов, который безуспешно в течение нескольких дней пытался отловить бригадира нанятых им рабочих, трудившихся в студии, и только накануне выяснил, что тот заявляется "на объект" ровно в полдень. Дела по ремонту шли ни шатко ни валко, следовало серьезно и жестко поговорить с работягами и решить: либо уволить эту бригаду, либо заставить их ускорить темпы. Прежде такими проблемами занимался Марк, теперь же, кроме самого Юрия, заниматься ими было некому. Не Риммочку же Катаеву посылать к этим матерщинникам?..
- Еще одно, Александр Борисович… - немного замялся Юрий. - Нельзя ли все-таки забрать Пуфа?.. Вам необязательно ведь со мной ехать, можно просто позвонить Але… Алевтине…
- Приезжайте, поговорим, - коротко ответил Турецкий, и в его голосе, как показалось Строганову, прозвучали какие-то странные нотки.
- Чего он хотел? - Константин Дмитриевич Меркулов, удобно расположившийся в лучшем кресле, имеющемся в кабинете Турецкого, вопросительно посмотрел на Сан Борисыча.
- Вообрази - пораньше свидеться с твоим покорным слугой, говорит, будет через полчаса… Ну и насчет кота этого, который мне скоро во сне будет сниться, хотя я его в глаза не видел, спрашивает…
Турецкий вдруг замолчал и уставился в одну точку перед собой, явно пораженный внезапно пришедшей мыслью. Его шеф некоторое время с интересом разглядывал своего старого друга и наконец насмешливо поинтересовался:
- Тук-тук-тук! К вам можно или как?..
- А?.. - Александр Борисович слегка вздрогнул и перевел взгляд на Меркулова. Тот подождал, пока взгляд Турецкого станет осмысленным, и предложил вернуться к прерванному разговору, суть которого состояла в кратком докладе по делу Краевой.
- Погоди-ка, Костя… - Александр Борисович, поспешно открыв ящик своего стола, извлек из него целую пачку снимков и, быстренько перебрав их, достал один. - Вот!
В голосе Турецкого звучало торжество.
- Что - вот? - терпеливо поинтересовался Меркулов, знавший своего подчиненного лучше, чем себя самого, и не собиравшийся на него давить - лишь слегка подтолкнуть.
- Кажется, я понял, для чего этот сукин сын стер все отпечатки в холле…
- И так ясно для чего, - удивился Константин Дмитриевич.
- Ты не понял, Костя! - возразил Турецкий. И протянул ему первый из снимков, сделанных на месте преступления. - Смотри! Видишь, как лежит Краева? Снято со стороны лестничной площадки!.. А теперь попробуй восстановить сцену убийства - и все поймешь сам!
- Получается, - медленно произнес Меркулов, - она открыла убийце двери, и он сразу с площадки выстрелил… Так?
- Вот именно! И второй выстрел - в голову, чтобы его сделать, ему не нужно было входить в прихожую, понимаешь? Не нужно!
И тем не менее он вошел, более того, "наследил", оставив там "пальчики", но ничего не украл… Понимаешь, да?
- Ни черта не понимаю! - не выдержал Меркулов. - И на кой черт ему нужно было входить, перепрыгивая через труп, и "следить", а затем протирать… Не уборку же он решил там сделать после убийства?..
- Во! Я, знаешь ли, все время над этим думал, а допетрил только что: все дело в коте!..
- В коте?.. - растерянно пробормотал Меркулов.
- Ну да! Мне про него все время кто-нибудь что-нибудь рассказывает, и все восхищаются, какой огромный и вообще зверюга… А Гудкова уверяет, что он, как собака, был предан хозяйке, однажды едва не загрыз какого-то охамевшего пуделя, которому Краева не понравилась. А теперь представь, как он должен был среагировать на убийцу?..
- Ясно… - Константин Дмитриевич кивнул головой и, помолчав, вздохнул. - Ну и что это нам дает, кроме того, что мы теперь знаем, что этот котяра напал на киллера и у того наверняка расцарапаны и по сей день руки? Чтобы это доказать, на киллера еще выйти надо, увидеть эти самые его ручонки…
- Думаю, что этот сукин сын не только поцарапан, но и покусан, коли, чтобы избавиться от кота, поневоле ввалился в прихожую… Думаю, тут-то он и уронил ствол, иначе пристрелил бы ни в чем не повинную животину…
В дверь кабинета негромко постучали, и Меркулов, слегка пожав плечами, поднялся.
- Что ж… Ясность даже в такой мелочи не помешает, но по большому счету ничего это нам, Саня, не дает… Ладно, зайдешь ко мне, когда освободишься! К тебе, похоже, твой визитер явился… Ты уж с ним потактичнее, ладно? И так на мужика столько бед свалилось… - и покачав головой, добавил: - Если это как-то отразится на его голосе, будет настоящая трагедия… И не смотри на меня так! Таких, как Строганов, в мире - в мире! - не больше десятка найдется!..
Генеральная прокуратура, казалось, задалась целью с каждый визитом сюда удивлять Юрия Строганова все больше. Грузный, начальственного вида господин в мундире с кучей нашивок, с которым он столкнулся в дверях кабинета Турецкого, вместо того чтобы, как это водится у важных шишек, проплыть мимо, самым почтительнейшим образом отступил назад, пропуская Строганова, а в глазах этого туза промелькнуло что-то, напоминавшее то ли восторг, то ли просто восхищение…
Посмотрев на закрывшуюся за этим господином дверь, Строганов перевел взгляд на Турецкого и обнаружил, что тот едва сдерживается, чтобы не расхохотаться…
- П-присаживайтесь, Юрий Валерьевич, - сдавленно произнес он, - я вижу, вы чем-то удивлены… Не удивляйтесь, наш заместитель генерального прокурора - ваш преданный поклонник… Можно сказать, вам здорово повезло!
Строганов хлопнул глазами и не нашел что ответить. А покойный Марио утверждал, что опера в России потеряла былую популярность. Как же потеряла, если даже в таком учреждении и на таком уровне не вывелись ее почитатели?!
- Удивляюсь, как он удержался, чтобы не попросить у вас автограф! - Турецкий наконец расхохотался, и Юрий невольно улыбнулся за компанию.
- Я тронут, - нашелся он наконец.
- Да уж… - неопределенно пробормотал Сан Борисович и тут же сменил тон: - Ну ладно, будем считать лирическое отступление законченным, перейдем к делу.
И, нажав кнопку селектора, наклонился над его микрофоном:
- Померанцева ко мне, пожалуйста…
Спустя несколько минут обстановка в кабинете уже совсем не напоминала игривую. Вопросы на этот раз Юрию задавал сам Турецкий, а Померанцев вел протокол где-то за спиной певца.
- Сегодня, - произнес Александр Борисович, - я хотел бы услышать от вас, Юрий Валерьевич, все о той ночи… Все, что вы помните, начиная с того момента, как договорились с Краевой о своем визите…
- Да… Да, конечно. - Строганов помрачнел. Было видно, что предстоящий разговор для него не просто труден - почти непереносим… Дело не только в самом убийстве, но и в реакции на него Юрия, которая оказалась, мягко говоря, не самой достойной…
Сейчас ему предстояло собрать все мужество, чтобы назвать вещи своими именами…
- Прежде всего, - голос Строганова слегка сел, - мы с Машей об этой встрече не договаривались, мы с ней вечером поссорились из-за какой-то мелочи…
- Из-за какой именно?
Юрий опустил глаза, вздохнул и продолжил:
- Глупо вышло… Я вообще-то не ревнивый, тем более к прошлому. Но тут мне показалось… Словом, она выразила недовольство тем, что дела с зарубежными поездками продвигаются медленнее, чем хотелось бы. И сказала, что у нее есть один близкий знакомый, который, если она попросит, сделает для нее все, и что он мог бы помочь - конечно, если я согласен… Маша так это сказала, что мне не понравилось - насчет близкого знакомства, я спросил, кто это такой, она не стала отвечать, ну и поссорились… Вечером после репетиции она уехала одна на такси. А я просто не мог ехать домой, мысли всякие в голову лезли… Просто катался какое-то время по городу… Я был страшно расстроен, потому что этот день… вечер… был традиционно днем нашего свидания…
- Постоянно?
- Да, уже не первый год… Я тогда еще, если поймете, надеялся, что жена с сыном одумается и вернется… очень скучал по сыну. И не хотел афишировать наши с Машей отношения. Тем более что так сложилось еще при жене - я имею в виду пятницу как день свидания.
- Понятно, - кивнул Турецкий. - И, надо полагать, встречались вы тоже всегда в одно и то же время?
- После спектакля Маша уезжала одна, спустя какое-то время я отправлялся следом.
- Какое время?
- Ну… минут, наверное, двадцать, может, немного больше…
- Давайте посчитаем, - прервал его Турецкий, - это может оказаться важным… Итак, насколько понимаю, спектакль завершался в одиннадцать?
- Да, по пятницам - в одиннадцать. Потому что короткий рабочий день, можно было начинать его пораньше, но позже, чем в выходные…
- Хорошо, - кивнул Александр Борисович. - Плюс полчаса вы выжидали, плюс на дорогу… Сколько?
- Ровно сорок две минуты, - вздохнул с тоской Строганов.
- Итого получается, что к дому Краевой вы добирались где-то в десять - пятнадцать минут первого… Верно?
Юрий молча кивнул.
- А она? Она соответственно на полчаса - сорок минут раньше вас, то есть где-то около полуночи Краева была уже дома, - утвердительно сказал Турецкий. - Валерий, что там говорит судмедэксперт о времени наступления смерти?..
- От двадцати трех вечера до трех утра, - моментально отозвался Померанцев.
- Годится, - кивнул Александр Борисович и снова обратился к Строганову: - Продолжайте…
- Ну в ту пятницу я, как уже говорил, катался по городу, пока не решил поехать к Маше, несмотря на поздний час. Я понял, что не могу не помириться с ней, собирался извиниться…
- В котором часу вы подъехали к ее дому?
- Вот тут я вам вряд ли помогу, - невесело покачал головой Строганов. - Я знаю, что была ночь, поскольку улицы опустели, но время… Нет, не знаю, я не смотрел на часы.
- Теперь, если можно, подробнее, - мягко попросил Турецкий.
- Да-да, конечно… Я помню, что, после того как вошел в подъезд, даже лифт не стал вызывать, мне казалось, что пешком быстрее: я очень спешил помириться, через ступеньки перепрыгивал, добираясь до Машиной квартиры… И в первую секунду обрадовался, что дверь приоткрыта, значит, не спит… А потом… Потом я ее увидел и поначалу подумал - Маше плохо стало, она упала в обморок… Нет, я не знаю, что я подумал, не помню!..
Строганов сжал руки, в тишине кабинета хрустнули суставы пальцев.
- Знаете, это было, как в дурном сне… - горько произнес он. - Я увидел кровь, когда схватил Машу за плечи и попытался ее поднять… Потом эту жуткую рану… Потом - пистолет…
- Вы не пытались ее окликнуть в первую минуту, когда думали, что ей просто стало плохо?
- Не знаю, наверное, может быть… Помню, что, когда понял, что Маша мертва, убита… у меня гортань сжало, как петлей, я бы в этот момент и под пыткой не издал ни звука…
- Вы помните, как подняли пистолет?
- Нет, помню, что увидел его вначале у Машеньки на спине, словно кто-то специально, в насмешку его туда положил, а уж потом он почему-то оказался у меня в руках… Потом я увидел Пуфа, он лежал на пороге, в дверях, которые в гостиную ведут, он показался мне мертвым, и я… я… В общем, после этого я пришел в себя уже на улице, куда-то бежал, потом вспомнил про машину, вернулся… Как добрался домой - не помню. И уже дома увидел, что у меня пальцы и ладони, вообще руки - в крови… в Машенькиной крови!..
Строганов не выдержал и, содрогнувшись, закрыл лицо ладонями, плотно прижав их к глазам. Но предложить певцу воды Турецкий не успел: Юрий сумел взять себя в руки, выпрямился и поднял лицо на Александра Борисовича.
- Извините, - проронил он. - Видимо, это все, что я могу рассказать…
- Понимаю, - кивнул Турецкий и перевел взгляд на Померанцева. - Сейчас прочтете и подпишете протокол, после чего мы с вами и со следователем Померанцевым поедем забирать этого несчастного кота - разумеется, если вам удастся это сделать, Юрий Валерьевич.