- Сами понимаете, когда не знаешь, где что лежит, а найдешь - не знаешь, куда потом положить, навести порядок и проверить хозяйство крайне сложно. Поэтому делали инвентаризацию частями, по мере необходимости. Готовится выставка икон - пытаемся разобраться с ними; готовится выставка, скажем, крестьянского быта - просматриваем запасник и выбираем нужное. Потир в собрании находился давным-давно, я еще не работала, когда он здесь появился. Лежал себе да лежал в шкафу. И я была в полной уверенности, что находится там. Лишь когда стали делать проверку, обнаружили, что украден.
- Свентицкий сказал, что купил его перед отъездом из Самары, то есть два года назад. А кто у вас отвечает за сохранность экспонатов?
- У нас есть должность хранителя. Сейчас это Зубова Тамара Александровна.
- Давно она здесь работает?
- Почти три года.
- А до нее?
- Корзинкина Матрена Васильевна. Она совсем старенькая, ей сейчас за семьдесят.
- Хотя про женский возраст говорить рискованно, - улыбнулся Турецкий, - но раз уж вы сами начали, то скажите заодно, сколько лет Зубовой?
- Тамаре тридцать с хвостиком.
- Замужем?
- Да, - кивнула Порошкова и спросила: - Вы что, подозреваете ее?
Александр Борисович с виноватым видом развел руки в стороны:
- Служба такая. Вы же сами понимаете, что, если вещь пропала из хранения, перво-наперво подозрения падают на хранительницу. Она сейчас здесь?
- Вы хотите поговорить с ней?
- Не сейчас, позже. Сначала вы ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос. Насколько мне известно, в собрании музея имелась лупа адмирала Завьялова. Вещь редкостная, ценная. Почему она не указана в перечне пропавших экспонатов?
Алевтина Ивановна оторопело посмотрела на следователя:
- Да, это одна из жемчужин нашей коллекции! Только она не пропала - она на месте.
Меньше всего Щеткину хотелось ехать в собачий питомник, но пришлось. Александр Борисович настоятельно советовал поговорить с Юшиным.
Может, тот припомнит подробности беседы с Вертайло.
Как назло, Плетнев в этот день был занят по горло. Номинальный директор "Глории" Голованов во что бы то ни стало хотел переговорить с ним о какой-то реорганизации агентства. Молчаливый Китайкин тоже не смог поехать с Петром. Пришлось Щеткину отправиться в "Красную звезду" одному.
В питомнике его охватило ощущение дежа вю. Дежурил тот же самый капитан, что и в первый их приезд. И он опять провел Щеткина мимо вольеров с собаками к тому месту, где находился Юшин. Полковник сидел в той же камуфляжной рубашке, у его ног распласталась та же овчарка.
Когда оперуполномоченный поздоровался с ним, Иван Игнатьевич сразу заметно оживился:
- Ну, как там генерал-лейтенант? Дошли слухи, пошел на поправку.
- Совершенно верно. Уже разрешили ему вставать с кровати, ходить по палате, по коридору. Только вы-то откуда узнали?
- Да сказал кто-то, уже не помню кто.
Петр вздохнул:
- Жаль, что вы подобные вещи забываете. Я ведь, собственно, приехал к вам в надежде на вашу память.
- В принципе, я на память не жалуюсь. Склероза нет. Просто иногда не сразу что-то вспомнишь, но если как следует поднапрячься, все становится на свои места. А вам важно знать, кто мне сказал про Свентицкого?
- Да, это тоже. Но в первую очередь я хотел узнать про другой разговор. Только он состоялся уже давненько, его точно можно забыть.
Щеткин вкратце познакомил Юшина с ходом своей части расследования. О том, как в его поле зрения попали Вертайло, Гайворонский и Легостаев. Рассказал, что Вертайло уверенно назвал убийцей Гайворонского.
- Начнем с того, что Легостаева я совсем не знаю, - выслушав его, сказал полковник. - Что касается двух других и разговора с Вертайло, то постараюсь припомнить. Есть у меня, как у многих незрячих, кой-какие мнемонические правила, не буду вдаваться в подробности. Короче говоря, в пятницу, седьмого июля, командир наш, начальник питомника, ездил в Москву, в Министерство обороны. Там он узнал про гибель Гайворонского. Ему сказали, мол, раньше младший лейтенант служил в Косове. Ну, командир догадался, что, наверное, я его знаю, и на следующий день рассказал мне про Виктора. Это произвело на меня очень тяжкое впечатление. Бывает, что люди проштрафятся, жуликоватые, но при этом вызывают безотчетную симпатию. Вот Виктор был для меня таким человеком. Что угодно могли про него говорить, могли справедливо ругать, только мне он все равно нравился. Как Остап Бендер - аферист, но обаятельный. Тем более что Гайворонский не был закоренелым преступником, рецидивистом. С ним как раз тот случай, когда про человека говорят - оступился. Смерть его, можно сказать, героическая, показала истинную ценность. Он был человек порядочный. Тем более сейчас на общем фоне, когда у каждого есть какой-то скелет в шкафу. Я думал о Викторе целый день. А на следующий, девятого, неожиданно услышал голос Вертайло. Сначала думал, просто похож, но оказалось, он. Мы с ним маленько поговорили, и, конечно же, я сказал ему про Гайворонского. Ведь Михаил его тоже знал.
- А как он прореагировал на это сообщение? - поинтересовался Щеткин.
- Вот с этим сложнее, - хмыкнул Юшин. - О событиях я еще с грехом пополам могу рассказать. А передать чувства, тем более чужие, тут особый дар нужен - писательский. Таковым не обладаю. - Он на минуту задумался. - Как, говорите, он прореагировал? Скупо. Сказал: "Ишь ты, ай, ай, ай! Да будет ему земля пухом". Причем произнес это с прохладцей. Не было сожаления, да и искренности, пожалуй, не было.
- Вы поговорили про Гайворонского?
- Нет, Вертайло сказал, что торопится, мол, сегодня финал чемпионата мира по футболу, а ему еще ехать, и вообще дел много… Я понятно вам рассказал?
- Спасибо, да. Мне главное было выяснить, знал ли он о гибели Грайворонского или нет.
- Приятно слышать, что вы не напрасно ехали в такую даль, - сказал Иван Игнатьевич, вставая со скамейки. - Теперь позвольте, я вас провожу. Если один пойдете мимо вольеров, тут такой лай поднимется, что хоть святых выноси.
Глава 21 БУДНИЧНЫЕ ЗАБОТЫ
Капитан Санаев по-прежнему был уверен в виновности Павла Алферова и откровенно говорил об этом начальству, Меркулову и детективам из "Глории". Те вполне резонно пытались его разубедить, напоминали о презумпции невиновности, об отсутствии доказательств. Сергей Сергеевич в ответ только разводил руками и с простодушной улыбкой говорил:
- Ничего не могу с собой поделать. Уверен, Алферов тут каким-то образом замешан. Если не сам стрелял, то ознакомил преступников с маршрутом, сказал время.
Дело даже не в детекторе лжи. Как раз муровцы сумели разубедить капитана в стопроцентной надежности хитрого аппарата. Тем не менее его постоянно не покидало ощущение, что водитель Свентицкого хитрит, что-то скрывает, недоговаривает. У Санаева крепкая хватка, он надеялся, что после его допросов сержант выложит все начистоту. Действительно, Павел отвечал на вопросы достаточно искренне, а в результате концы с концами не сходились, и капитан мучился из-за того, что не удается понять логику развития событий.
Больше всего Сергея Сергеевича удручало отсутствие у Павла внятного алиби во время второго покушения. Поведение водителя во время первого тоже не внушало доверия. Говорит, никаких примет преступника не помнит, догонять его не стал. Сначала пытался, а потом махнул рукой и бросился помогать генералу. Такое поведение можно понять, хотя тут тоже чепуха получается: каким образом о покушении узнала жена Свентицкого? Нужно будет и этим заняться. Однако в первую очередь необходимо уточнить, где Алферов провел ту ночь.
Капитан придумал план, пусть бесхитростный, зато способный дать нужный эффект. Надо было встретиться и, якобы случайно, разговориться с матерью Алферова на улице. По просьбе Сергея Сергеевича оперативники разузнали о родителях сержанта. Отец работает водителем инкассаторской машины. Уже сама по себе такая работа не располагает к излишней общительности, всякие новые знакомства нежелательны. К тому же Алферов-старший по натуре человек замкнутый. Другое дело мать. Раньше Вера Петровна работала секретаршей в научно-исследовательском институте, сейчас на пенсии, иногда подрабатывает по мелочам, в основном сиделкой у больного человека или нанимается последить за котом, когда хозяева уезжают в отпуск. Остальное время она проводит дома, по утрам регулярно ходит в близлежащий универсам "Копейка". Женщина словоохотливая, можно сказать, болтливая. Этой маленькой слабостью необходимо воспользоваться. Кто-то из сотрудников прокуратуры во время такой "случайной" встречи должен разговориться с ней и попытаться узнать про Павла.
Проще всего, если это окажется школьная знакомая Павла, его одноклассница. Вряд ли Вера Петровна помнит их всех - с того времени, как сын окончил школу, прошло семь лет. На всякий случай решили посоветоваться с классной руководительницей Алферова. Даже та не очень много знала о своих бывших учениках. Из того, что Ольга Павловна рассказала, заинтересовались лишь Людмилой Усольцевой, которая вскоре после окончания школы вышла замуж за итальянца и уехала жить в Неаполь. Для школы это было такое нашумевшее событие, что об этом знали не только одноклассники, но слухи дошли до их родителей тоже. Сейчас Людмила по-прежнему живет в Италии, и не будет большого риска, если ровесница Павла, оперативница Лена Курдюкова, "сыграет" перед его матерью роль Усольцевой.
Утром Вера Петровна Алферова вышла из дома. В сумке у нее лежала пустая трехлитровая банка. По вторникам привозили вкусное и, главное, дешевое фермерское молоко, цистерна останавливалась недалеко от их дома, и Вера Петровна вышла пораньше, чтобы занять очередь. Машина приедет через полчаса, пока же можно постоять на свежем воздухе, посудачить о том о сем.
- Вы последняя? - спросила ее подошедшая молодая женщина.
- Пока за мной никто не занимал, - обернувшись, ответила Алферова.
- Ой, Вера Петровна, здравствуйте! - воскликнула женщина. - Вы меня не узнали?
- Чтой-то не припомню.
- Я - Люда Усольцева, с вашим Пашей в одном классе училась.
- Ай, Людочка, милая, действительно не признала. Сколько лет, сколько зим. А ведь ты, сказывали, за границей живешь.
- Да, в Италии. Приехала родителей проведать. Я ведь каждый год приезжаю, и они ко мне раз в год ездят.
Если до этого времени Елена волновалась, то сейчас, поняв, что собеседница все приняла за чистую монету, успокоилась.
- Ну и как там, в Италии? - спросила Вера Петровна. - Небось, такого молочка нет?
- Такого нет, и творога рыночного тоже нет. Поэтому я, когда приезжаю, обязательно все это покупаю. И черный хлеб тоже наворачиваю со страшной силой! Жутко в Москве поправляюсь! Ой, да что это я все о себе. Вы лучше скажите, как дела у Павлика? Он женился?
- Нет еще, говорит, рано меня бабушкой делать.
- Девушка-то хоть есть у него? Или даже не одна, а много? - Людмила рассмеялась. - Он ведь симпатичный парень.
Вера Петровна обиженно поджала губы:
- Не сказала бы, что много. Лучше бы уж так. А то ведь прикипел к одной, а она замужняя.
- Это не Светка Снежко? Была у него в школе такая зазноба.
- Как же, как же, помню Светочку. Славная девушка. Она была замужем, да развелась, бедняжечка.
- Я слышала.
- Хорошо хоть детей нет. Каково по нынешним временам одной ребятенка воспитывать! А у тебя, Людочка, детки есть?
- Моему сыну скоро пять лет стукнет. - Тут Курдюкова сказала сущую правду, только не о неведомой Людочке, а о себе, и перевела разговор в нужное русло: - Неужели Павлик не может найти себе незамужнюю девушку?!
- Ну, мы с ним эту тему не обсуждаем. Думаю, может, но не хочет.
- Если та женщина замужем, как же они встречаются? - удивилась Лена. - Даже у нас, в Италии, где полно жилья, такие свидания организовать сложно. Особенно по ночам.
- Если бы я знала, Людочка, - вздохнула Алферова. - Видать, что-то находят. Он и свои выходные не всегда дома проводит.
- Павел кем работает?
- Сейчас он при штабе шоферит, генерала одного возит.
- И сегодня на работе?
- Как же иначе? Где ж ему еще быть? - сказала Алферова.
Женщины помолчали. Уже было одиннадцать, а молочная машина еще не приехала.
- Они всегда опаздывают, - объяснила Вера Петровна. - Сейчас такие пробки, что точно рассчитать трудно.
- Вот жалость-то! Мне нужно ехать за билетом. Боюсь, не дождусь молока, - вздохнула Курдюкова, с трудом сдерживая улыбку: что бы она делала с этим молоком, если бы пришлось купить. - Так что я побегу. Павлу привет!
"Не такая уж простая эта женщина, - думала Елена, возвращаясь в управление. - Соврет - не дорого возьмет. Сказала, что Павел сегодня на работе. То, что выгораживает сына, это понятно. А вот насчет его замужней пассии проговорилась. Такая информация капитану наверняка пригодится".
Свой разговор с Алферовой Елена пересказывать Санаеву не стала - во время беседы в кармане ее куртки работал портативный диктофон. Поэтому у Сергея Сергеевича была возможность послушать целиком весь диалог.
Каждый телефонный разговор с Турецким придавал Антону уверенности. Вроде бы Александр Борисович говорил самые что ни на есть обычные слова, однако действовали они на Плетнева ободряюще. Уже одно сознание того, что он работает бок о бок с известным специалистом, позволяло ощутить твердую почву под ногами. Правда, иной раз такая уверенность исчезала, и тогда Антону требовался допинг. В такие моменты он жаловался Турецкому, а тот его быстро успокаивал, не прилагая никаких усилий. Майору было достаточно слышать чуть ироничный голос "важняка". Вот и сегодня Плетнев говорил хнычущим голосом:
- Александр Борисович, это не работа, а черт-те что! Я думал, у сыщиков совсем другая жизнь.
- Что тебя не устраивает, Антон?
- Ну как же! Я надеялся, что будут погони, засады, драки, стрельба.
- Так была же стрельба, - удивился Турецкий. - В генерала стреляли. Или этого тебе мало?
- Вы же понимаете, я имею в виду совсем другое. Я думал, у нас, как у детективов, будет живая, рисковая работа, какое-то разнообразие. А вместо этого я хожу на приемы к каким-то бюрократам, читаю какие-то бумажки, проверяю цифры. От этого опупеть можно.
- Понятно, - прервал его излияния Александр Борисович. - Ты хочешь такой романтики, при которой в тебя стреляют. Боюсь, Антон, что в любой шарашкиной конторе, если кому-нибудь не понравится, что ты проверяешь их бумаги, могут и стрелять, и ножом пырнуть, и машину взорвать. Запомни, ты своими проверками ходишь по лезвию бритвы, и не очень-то расслабляйся. Кто-то из тех, по чьим следам мы идем, организовал покушение на Свентицкого. Значит, где-то существует опасный преступник, и каждый из нас сейчас рискует. В том числе ты. Поэтому хватит ныть, господин Плетнев, ходите, проверяйте и помните, что вас всегда подстерегает опасность… Все, Антон, заболтался я с тобой, мой телефон вот-вот разрядится.
План действий на сегодняшний день у Плетнева уже был намечен. Перво-наперво нужно встретиться с Вересаевым и посмотреть акты о ремонте школы, потом то же самое придется сделать непосредственно в школе.
Он позвонил Вересаеву домой. К телефону подошла жена, которая ошарашила Антона:
- Дмитрий Михайлович еще не вернулся.
- Как так? Он же должен был прилететь из Австрии в воскресенье, у него билет.
- Зачем-то ему пришлось задержаться в Вене. Даже не стал объяснять мне причину.
- Когда же он прибудет?
- Этого Дмитрий Михайлович еще не знает. Сказал, что, как только освободится, сразу возьмет новый билет.
Новость не из приятных. Задерживается на неопределенное время. Вдруг он, чего доброго, решил вообще там остаться? Тогда следствие можно считать законченным. Раз остался, значит, боится возвращаться, значит, виноват. Что ж, посмотрим. Ну а теперь нужно поехать в школу. Анатолий Алексеевич посоветовал сравнить акт о ремонте и там, и в "Семицветике". От перемены мест слагаемых сумма не меняется.
Антон позвонил Брюшкову, тот как раз направлялся в школу. Завхоз спросил:
- Предупредить директора о вашем приезде?
- Николай Николаевич, пожалуй, лучше не предупреждать. Ничего плохого о вашем директоре не думаю, я ее знать не знаю. Только раз уж мы проверяем документы, раз существует теоретическая возможность какую-то бумажку спрятать, утаить, лучше будет, если я нагряну неожиданно.
Согласившись с ним, завхоз рассмеялся:
- Вы учтите, Щука… ой, простите, директор часто уезжает по разным делам. Если я не смогу ее предупредить о вашем визите, вы можете проехаться вхолостую. Вы человек везучий?
- Я человек невезучий. Но мне так часто в жизни не везло, - улыбнулся Плетнев, - что по теории вероятности скоро должна начаться полоса удачи. А почему Щука? Ее фамилия Щукина?
- Фамилия Тюнькова. Но у нее такое худое лицо, мелкие зубы, что ученики прозвали ее Щукой. А потом и учителя стали так называть. Правда, несмотря на хищную внешность, она очень доброжелательна, интеллигентна…
Очевидно, в жизни Антона наступила удачная полоса - директрису он застал. Это была женщина средних лет, с худощавым, нездорового цвета лицом и гладко зачесанными волосами, что придавало ей то самое сходство с рыбой, которое подметили школьники. Детектива она встретила в высшей степени доброжелательно, вызвала бухгалтера, велела той принести все нужные бумаги.
Хотя для Антона подобное дело внове, он заметил, что на актах, предоставленных ЗАО "Семицветик", нет ни даты составления, ни упоминания о периоде выполненных работ. Директор и бухгалтер не смогли объяснить эту странность. Обе женщины плохо разбирались в бюрократических хитросплетениях. Тогда Плетнев прямо при них позвонил в управу Анатолию Алексеевичу и объяснил ситуацию.
- Школа тут ни при чем, - ответил Долгопятов, - и не таких вокруг пальца обводят. Думаю, "Семицветик" нажился на бюджетных деньгах, завысив стоимость работ. Только не здесь, а в своих отчетах, в фирме. Поэтому-то их и нужно сравнить.
Антон покидал школу с ощущением того, что он не приблизился к разгадке, а отдалился от нее. Даже если Вересаев нажился на двойном ремонте школы, это никак не отвечало на вопрос о его притязаниях на помещение, обещанное фонду "Рукопожатие".
Вечером он позвонил Кате. Она сказала, что в пятницу у нее день рождения.
- Если я надумаю отметить в субботу, ты придешь?
- Спасибо, постараюсь.
- Или тебя что-то может задержать?
- Всякие случайности бывают, но, надеюсь, приду. Ну, если вдруг не приду, без меня повеселитесь.
- Если не придешь, я отмечать не буду. Все подруги придут с кавалерами, а я буду как белая ворона. Я давно не отмечала, могу и в этот раз пропустить.
- Приду, приду, - поспешил заверить ее Антон. Ему стало жалко Катю, которая из-за неудавшейся личной жизни сама себя лишала праздников. Почему не прийти, не сделать человеку приятное?..
Несмотря на все свое самообладание, Турецкому не удалось скрыть растерянность.
- То есть как это - на месте? - тупо переспросил он. - Может, мы говорим о разных вещах?