От неожиданности Поремский фыркнул, но в глазах его вместо сердитого огонька моментально вспыхнуло любопытство.
- Ну да?!
- Тс-с-с… - Александр Борисович приложил к губам палец. - Смотри, никому, включая Померанцева, ни звука… Узнаю, что протрепался, придушу собственноручно!
- Обижаешь, шеф! - панибратски ухмыльнулся Поремский. - Во дает Валерка!.. Ладно, раз такое дело… А кто этим будет без меня заниматься? - кивнул он на папки.
- "Этим" займусь я сам, а там видно будет. Что касается оставшихся восьми дел, которые ты упоминал, временно передашь как раз Померанцеву, усек?
- Так точно, - продолжал скалиться "важняк". - Ну надо же…
- Все, лирическое отступление будем считать завершенным. - Турецкий посерьезнел и открыл первую папку, лежавшую сверху. В его команде существовала традиция: помимо порядкового номера и имени гражданина, на которого заводилось уголовное дело, следователь для всеобщего удобства присваивал папке еще одно название, отражавшее суть дела. Поэтому, едва прочитав это "внутреннее" обозначение, в данном случае звучавшее как "Нехорошая квартира", Александр Борисович тут же вспомнил, по какому поводу была данная папка заведена, и нахмурился: дела, связанные с коллегами, он не любил, а тут, кроме всего прочего, коллегой оказалась женщина… Красивая, между прочим, женщина, довольно молодая… Нельзя сказать, чтобы они были с Турецким хорошими знакомыми, но несколько раз сталкивались на общих, расширенных совещаниях МВД и Генпрокуратуры.
- Поначалу, - напомнил Володя Поремский, - дело вели ребята из Южного округа, помнишь?
Турецкий помнил. И даже неплохо знал следователя с "земельки", которому дело тогда, еще в начале февраля, досталось. Хороший, профессиональный сыщик с двадцатилетним стажем, благодаря чему и докопались в конце концов до сути произошедшего, на первый взгляд обыкновенного бытового убийства "по пьяни", каких сейчас и в Москве, и в провинции, увы, пруд пруди… Помнится, единственное, что его отличало настолько, что кадры с места преступления даже показали по телевизору, то, что убийцей пожилой женщины, проживавшей в Южном округе столицы, стал ее собственный сын. Как водится, пьющий, причем опьянение у него, по свидетельству экспертизы, наступало быстро и являлось патологическим. В переводе на обычный человеческий язык термин "патологическое опьянение" означал, что Леонид Жаров, в обычном состоянии человек заурядного темперамента, после пары рюмок становился агрессивным и соответственно опасным для окружающих… Мать, по показаниям соседей, не раз и не два только чудом спасалась от кухонного ножа, за который, напившись, хватался всякий раз ее сыночек… На сей раз спастись Инне Олеговне Жаровой не удалось.
Причиной смерти стали множественные ножевые ранения, три из которых, как указывалось в деле, являлись "несовместимыми с жизнью". Сыночка взяли по горячим следам - вечером того же дня, когда зашедшая за солью соседка обнаружила труп Жаровой посреди комнаты в луже крови, дверь была приоткрыта. Пьяный отморозок даже не удосужился ее за собой захлопнуть.
Казалось бы, все: и улики, и свидетели налицо, преступник под арестом, оставалось то, что профессионалы называют "писаниной", и дело можно передавать в суд. Следак, выезжавший на место преступления с "земельки", Иван Кириллович Никитин, сдав все полагающиеся документы старшему следователю Следственного управления своего ГУВД Анне Константиновне Мокрушиной, успокоился и постарался выкинуть кровавую историю из головы: у него и без этого подобных дел хватало. А уж за двадцать-то лет беспорочной службы и вовсе насмотрелся. И лучшего способа, чем рыбалка, в том числе подледная, чтобы не стать жертвой постоянных стрессов, для себя не нашел. Именно на рыбалку, загрузив свой охотничий рюкзак соответствующим оборудованием, он и отправился в ближайшие выходные, на давно освоенное им подмосковное озерцо. Отправился Иван Кириллович на сей раз на электричке, поскольку его старенький "Москвич" в очередной раз стоял на ремонте. И за пять минут до того, как нужную ему электричку подали к перрону, в густой субботней толпе на платформе он неожиданно увидел не кого-нибудь, а того самого Леонида Жарова, которого неделю назад собственноручно препроводил в КПЗ… Разумеется, рыбалка была тут же забыта, а спустя два часа оба - и Никитин, и Жаров - уже находились в отделении милиции, где и трудился в качестве дознавателя Иван Кириллович. Поначалу не поверивший ни единому слову убийцы, утверждавшему, что "выпустила его сама следовательша", а потом не поверивший и собственным глазам, когда тем была предъявлена Никитину подписка о невыезде, подписанная Мокрушиной…
Никитин оказался честным служакой: вместо того чтобы плюнуть на все и продолжить путь к заветному озерцу, он с помощью дежурных оперов, судя по всему не слишком разборчивых в средствах, расколол Жарова за полчаса и рассказанную им историю не только запротоколировал, но и, как положено, записал на пленку.
И протокол, и пленка лежали сейчас перед Александром Борисовичем: он прекрасно помнил их содержание, оттого и хмурился… Анна Мокрушина не производила впечатление человека, способного на служебное преступление, тем не менее она его совершила… Непреодолимым, видимо, искусом оказалась для нее квартира Жаровых, в которой после гибели матери сыночек остался единственным прописанным жильцом… Хорошая двухкомнатная квартира в Северном Бутове: ее стоимость уверенно переваливала по нынешним временам за двести тысяч долларов… В обмен за переоформление Жаровым жилища на Анну Константиновну Мокрушину она не только изменила ему меру пресечения, выпустив из-под стражи под подписку о невыезде, но и пообещала закрыть уголовное дело "за недостаточностью улик".
В вине Мокрушиной сомневаться не приходилось: на стол Володи Поремского и соответственно Турецкого дело легло как раз перед завершением преступной сделки. Подписывать документы на квартиру Анна Мокрушина явилась с оформленным на закрытие уголовным делом под мышкой, не подозревая, что все происходит уже под контролем Генпрокуратуры…
- Володя, - устало произнес Турецкий, который только сейчас, после полудня, ощутил на себе наполовину бессонную ночь в больнице. - Я не вижу пока, почему ты дело Мокрушиной отнес к разряду горящих. Давай-ка быстренько своими словами!
- Все очень просто, Сан Борисыч, - вздохнул Поремский. - Эта история какая-то одинаковая на всех витках своей спирали…
- То есть?
- А то и есть… Кто-то надавил сверху, меня буквально вынудили изменить ей меру пресечения…
- То есть как?! Кто на тебя давил, Меркулов?!
- Скорее, давили, конечно, на него… Кто - понятия не имею… Он тогда и так был вымотан делом Цезаря. Садовничего еще не поймали, только готовились, все было на нем, ты в отпуске… Словом, вызвал он меня и говорит: черт с ними, если что случится, отвечать будут сами!
- Дьявол!.. Только не говори мне, что Мокрушина слиняла!
Володя Поремский вздохнул и поглядел на шефа сочувственно:
- В тот же день, когда мера пресечения была ей изменена. Она даже домой не заехала.
Александр Борисович молча сжал губы. Володя немного понаблюдал за тем, как играют у шефа на скулах желваки, после чего решил сжалиться над ним:
- Да не волнуйся ты так, Сан Борисыч, мы ж тут тоже сложа руки не сидели! Похоже, дамочка укрывается у своего любовника, мы его уже определили… Как раз вчера. А вот наружку я организовать не успел…
- Для чего тебе наружка? В таких ситуациях организовывают визит на дом, под невинным предлогом и с хорошими ребятишками за спиной!
- Ага… Все дело в том, кто именно любовник…
- Что, тоже из наших? - уныло поинтересовался Турецкий.
- Из эмвэдэшных, да еще и в чине генерала… - Поремский назвал фамилию и добавил: - Вячеслав Иванович уже в курсе, мы с ним сегодня утром разговаривали, я еще не знал, что меня в этот Мухосранск отправляют… В общем, с наружкой будет все в порядке, и она точно нужна: не может же наша Анна Константиновна вечно сидеть у своего хахаля в четырех стенах? Наверняка он попробует помочь ей смыться, скорее всего, за рубеж…Тут мы ее и возьмем - тепленькой. То есть теперь уже не мы, а ты.
- Ладно, - вздохнул Александр Борисович, - разберемся. С Вячеславом Ивановичем я сам созвонюсь… Вот дура баба… Насколько понимаю, до исчезновения ей грозило где-то от семи до пятнадцати?
- Думаю, больше семи не дали бы…
- Зато теперь получит на полную катушку с довеском, - произнес Турецкий и, сняв с телефонного аппарата трубку, начал набирать рабочий номер Славы Грязнова.
3
Разговор с Меркуловым по поводу дела Мокрушиной ничего нового Александру Борисовичу не дал, если не считать дополнительной головной боли.
- Ты знаешь, кто мне звонил по поводу изменения ей меры пресечения, да еще в момент, когда все мы тут были на нервах из-за твоего Цезаря?! - обиженно произнес тот.
- И знать не хочу! - продолжал злиться Турецкий. - Насчет ее именитого любовника я уже в курсе… Ты сам-то хоть понимаешь, что авантюру с квартирой они задумали наверняка совместно, а это значит…
- Это значит, что уголовное дело по Мокрушиной разрастается и теперь входит в интересы Главного управления собственной безопасности МВД!
- Ага… При условии контроля со стороны Генпрокуратуры… Мы со Славой это уже обсудили и ближайшие оперативно-следственные мероприятия наметили.
- Срок расследования можем продлить, - буркнул Меркулов.
- Уже…
- Разрешаю привлечь Светлану Перову, отпуск она уже отгуляла.
- Все-то ты помнишь, - усмехнулся Турецкий. - У Светы сейчас и своих заморочек хватает! В Питере, если не забыл, разгромили буквально на днях банду скинов, - тех самых, которые намеревались сорвать саммит "большой восьмерки"… Взяли практически всех, кроме кукловода, а его следы отчетливо ведут в столицу нашей родины…
- И ты привлек к этому делу Перову?! - Теперь уже Меркулов уставился на Александра Борисовича с возмущением, несколько, как тому показалось, наигранным. - На мой взгляд, она у нас не из гениев!
- Бедная Светлана… - вздохнул Турецкий. - Ее подводит внешность…
- Что ты имеешь в виду?
- С одной стороны, блондинка, которые, как известно, умными не бывают, с точки зрения некоторых мужиков, с другой - выглядит как заправский синий чулок… На самом деле Перова умница, аккуратна до занудства: когда нужно пройти по следу, как в нашем случае, не упустит ни одной детали. Сам понимаешь, фашиствующие молодчики сейчас проблема номер один…
Меркулов задумчиво поглядел на Турецкого и, прежде чем заговорить, немного поколебался. - Вот она, столь любимая нашими демократами свобода! Какой только швали не всплыло!.. Нет, ты только подумай: фашисты в стране, победившей фашизм!..
- Господь с тобой, Костя! - Александр Борисович возмущенно уставился на шефа. - При чем тут свобода-то?! Нет, конечно, вполне можно сказать, например, что молоко полезнее живописи… Кстати, многие сейчас наши политики именно это, по сути дела, и утверждают: мол, для России свобода чуть ли не вредна, а в качестве альтернативы указывают на любовь к Отечеству и традиционно христианским ценностям!
- Ничего похожего я не говорил, - запротестовал Меркулов, но явно задетый за живое Турецкий его не слушал.
- Идиотизм чистой воды! Я и сам за любовь к Отечеству, за почтительное отношение к религиозным ценностям и традициям, но кто сказал, что это противоречит свободе?! И вообще, сомневаться в ее ценности, тем более презирать общества, исповедующие ее как главный принцип жизни, - абсурд! И если хочешь знать, статистически - во всяком случае, на бытовом уровне - западное общество куда религиознее нашего!
- Ничего удивительного для страны, семьдесят лет провозглашавшей атеизм… - поспешно согласился Константин Дмитриевич. - Все равно не понимаю, с чего ты так завелся!
- С того! Я, Костя, сидючи по ночам у Ирки в больнице, телевизор теперь куда чаще смотрю, чем раньше… Знаешь, у скольких видных политиков сейчас проскальзывает это рассуждение? - Какое? - нахмурился Меркулов.
- Болтовня насчет того, что у нас в России платой за свободу, которую исповедует Запад, стали всеобщая распущенность, всеядность, безответственность и безволие… И тут же рядышком выдумка насчет того, что любовь к христианским и традиционным ценностям - наше главное отличие от европейцев и америкосов… На самом деле причина отнюдь не в свободе, а в том, что все последние годы… Да что там годы! Считай, последние сто лет, и не ошибешься! Целый век нас так колбасило, что даже при всем желании придерживаться означенных ценностей мы путаемся, хватаясь то за одно, то за другое! То Глинка, то Александров, то Сталин, но без Ленина, а то и вовсе Николай Второй с Андроповым…
- Ну и что предлагаешь лично ты? - прищурился Меркулов, который подобные разговоры недолюбливал.
- Просто понять, что очень глупо приписывать себе неочевидные преимущества перед Западом, а заодно и достоинства, наличие которых весьма сомнительно… Это скорее мистифицирует россиян, чем что-то объясняет! Запомнить, что традиционные ценности и свобода не могут противопоставляться, то бишь молоко не полезнее живописи… И определить наконец, что есть свобода вообще!
- Вот и определи! - разозлился запутавшийся в рассуждениях Турецкого Константин Дмитриевич.
Александр Борисович внимательно посмотрел на Меркулова и, поняв причину его раздражения, улыбнулся - Лучше я тебе на примере объясню - с этой действительно грязной книжонкой и не менее грязным фильмецом "Код да Винчи"… Против него дружно выступили как христианские иерархи, так и мусульманские лидеры… Верно?
Меркулов молча кивнул.
- На первый взгляд полная солидарность… Но все дело в деталях! Христиане призывают бойкотировать фильм, а мусульмане, между прочим так же, как и белорусский президент, его просто-напросто запретили!
- Теперь понял, - усмехнулся Меркулов. - Первые - приверженцы традиционных ценностей - свою приверженность им демонстрируют в рамках понятия "свобода", вторые - в рамках общества, исповедующего принуждение!
- И ты меня, Костя, хоть убей, но признать нас свободным обществом я отказываюсь: у нас не просто принуждение, но еще и принуждение самого примитивного, низкого уровня… который и оборачивается всплесками вседозволенности!
- Какой ты умный, Турецкий! - иронично ухмыльнулся Меркулов. - А главное - если бы не упомянутая тобой вседозволенность, вряд ли бы тебе удалось полчаса разливаться соловьем на данную тему в кабинете шефа, да еще являясь первым помощником генерального прокурора нашей, как ты утверждаешь, несвободной страны… Вот только при чем тут наши с тобой конкретные дела по той же Мокрушиной, скинам и прочим таможенникам-взяточникам, то бишь коррупционерам, понять лично мне не дано! А поскольку я твой начальник, а не наоборот, смириться с этим придется как раз тебе. В принудительном порядке!..
Александр Борисович не сумел сдержать улыбку и поглядел на своего шефа почти с нежностью:
- Все-то ты понимаешь, Костя, за то и люблю… А что за сплетни насчет генерального бродят по конторе?..
- Сплетни - они и есть сплетни, - ушел, насупившись, от ответа Меркулов. - Жизнь, как говорится, и покажет, и накажет… Саня, насчет дела Мокрушиной с ее генералом я все понял, свою невольную вину готов признать, а все твои действия одобряю заранее… Времени совсем нет, пожалей старика!
- Смотри-ка ты, взмолился… Ладно, Костя, у меня еще одна мелочь к тебе: я все это время хотел бы уходить из конторы пораньше…
- Что, неважные у Иринки дела? - Меркулов сочувственно поглядел на друга. - Конечно, какие проблемы…
- Для Ирины сейчас, по словам врачей, главное - спокойствие. А она, наоборот, стала нервная и даже суеверная… Представляешь, сегодня утром я брился у нее в палате, поскольку служебный туалет был заперт, а общий у них на этаже исключительно женский…
- Как же ты… - начал было Константин Дмитриевич и, не закончив, фыркнул.
- "Как", "как"… В шесть утра еще открыт был, вот как! А когда я бриться пошел - уже заперт, а кто унес ключ, медсестра не знала… Я не об этом! Ну побрился я перед маленьким карманным зеркальцем, да и хрен бы с ним. Но меня угораздило его выронить, стекло, понимаешь, треснуло… А с Иркой, которая отродясь не была суеверной, чуть ли не истерика!..
- Даже я знаю, - заметил Меркулов, - что разбить зеркало - очень дурная примета. Все в нее верят, в том числе несуеверные…
- Глупости! Боятся разбитых зеркал! А у меня оно только треснуло слегка…
- Слушай, Сань, по моим наблюдениям, у тебя у самого скоро истерики начнутся, - покачал головой Константин Дмитриевич. - Наверняка ведь ты в этой лечебнице спишь вполглаза… Переутомление тебе гарантировано, а ты и так когда в последний раз отдыхал?.. Неужели на твою Ирину так повлияла беременность, что она этого не понимает?
- Во-первых, понимать в такой ситуации должен я, а не она. Во-вторых… Словом, я наврал ей, что на данном этапе занимаюсь не следственными делами, а общественными поручениями… Учти это, Костя, на всякий случай! Вдруг позвонит тебе, чтобы проверить, а меня нет на месте?.. Сейчас мне, например, на таможню надо ехать вместе со спецназовцами, у них очередной финал очередной операции на очередной таможне… Должен был от нас присутствовать Поремский, но он, если ты не забыл, отправлен в командировку в Коксанск.
- И она тебе что, поверила?.. - удивился Меркулов. - Надо же, оказывается, беременность действительно на мозги влияет?
- Так в том-то и дело, что я не знаю, по ней не поймешь, поверила или нет: перепроверить вполне может, причем наверняка через тебя! - И что я ей должен сказать?
- Что я вместе с Вячеславом занят сбором средств и покупкой подарков для детского дома! Славку я уже предупредил и проинструктировал!..
Константин Дмитриевич расхохотался:
- Тоже мне два общественника!.. Ты хоть в курсе, что твой Слава сбросил сию вполне реальную обязанность на племянника?.. Вот Денис сейчас точно мотается насчет подарков детям - в отличие от дядюшки… Не забудь, пожалуйста, и его проинструктировать!..
- Хорошо, что ты сказал, - совершенно серьезно всполошился Александр Борисович. - Все, я пошел, позвоню ему от себя… Так ты не забудешь, Костя?..
- Не забуду! С какой стати?.. Провалов в памяти у меня пока что нет… Иди уж, конспиратор хренов, любимец детей и беременных женщин!..
На таможне они управились на удивление быстро, тем более что операцию начали еще до их с Грязновым-старшим прибытия на место. Вячеслав Иванович отправился вместе с Турецким исключительно по собственной инициативе: из чувства солидарности и потому что соскучился по своему другу, пропадавшему все это время у жены в больнице.
- Если хочешь, - предложил Александр Борисович, заводя свой "Пежо", - поехали вместе к Иринке, она будет рада. Скучает там, бедненькая, целыми днями. - Куда, в роддом?! - немедленно испугался Вячеслав Иванович. - Там же это… рожают!..
Его испуг выглядел настолько забавно, что Турецкому понадобилось не меньше минуты, чтобы отсмеяться и лишь потом тронуть машину с места.
- Слушай, ну что ты, ей-богу, как маленький? Взрослый мужик… В Иришкином отделении никто, к счастью, пока не рожает, наоборот, все стараются этот момент оттянуть!