– Это такой напиток, – стал пояснять Лахновский, – который наши не любят по глупости. В общем, коньяк, только американский.
Потемкин стал разминать в руках "Магну". Лахновский его упредил:
– У Вас сигарета надтреснута. Возьмите вот это, – протянул он "Мальборо".
Потемкин взял "Мальборо" и уточнил:
– Не американский напиток. Очень ценный напиток– "Тетерев". Это Шотландии.
– Любопытно. Кто Вам сказал?
– Мой отец.
– В Вашей семье пили виски?
– Да. Я же здесь пришлый. А родился так далеко от Харькова, что районный Продснаб снабжался значительно проще с Аляски, чем из Иркутска.
"Цезарь и Помпей, – про себя улыбнулся Потемкин, – друзья и враги". И продолжил вслух – Попробуем смоделировать ситуацию: охранники, сторожа Ваши, приехали в офис какой-то фирмы, с законными требованиями… Ваших людей гонят прочь, иногда?
– Что там! В подвал посадить могут запросто!
– Ну, да. А приехали в нашем сопровождении…
– Совсем другой разговор – понимаете сами!
– Я закурю…
– Да, конечно! Так вот, о Вас…
– И моих перспективах.
– … Да. Отпуск, проблемы быта – мы все, на правах шефской помощи, главное, – без огласки, организуем: Вам, Вашей семье… А это ведь немаловажно – последнее? Вы – розыскник, человек, по профессии, скрытный. Я это пойму. У Вас столько проблем, автоматом, снимутся! Почему меня Ваши проблемы волнуют? – упредил он Потемкина, – А потому, что у Вас, таким образом, времени делу останется больше. Ваши проблемы, такого плана, Вы можете считать моими проблемами. Ну, тост сам сложился – за Вас! Ваше личное благополучие!
Он протянул свой бокал навстречу.
– Нескромно, – признался Потемкин, – так, сразу, и за меня…
– Почему же сразу? – чуть отдалился к спинке и пристально, издали, присмотрелся Лахновский, – Я так не нахожу…
– Ну, – пошутил Потемкин, – юридической силы у тоста нет. Я согласен: пусть за меня!
И тоже поднял бокал виски.
– Да. Прежде всего – сверхурочные. Тут, – Лахновский развел руками, – я откровенен. Но, – предупредительно выставил он ладонь, – оплачено все будет безупречно и дополнительно. Главное – обязательно! Вы сами с начальством согласуете графики смен, порядок сдачи оружия – это Ваше. Не мой вопрос, верно? Главное– не будем скрывать откровенных вещей, – Вам повезло! Лично Вам.
Матовым, благородным блеском стекла и бликами звездочек в венчике, где благородный напиток плескался по стенкам бокала – такой, неожиданно, представала судьба капитана Потемкина. Поэтому понял он вдруг, почему же так часто судьба представляется в образе птицы. Ухватил – и держи! Упустил – улетела! Посмотреть еще издали можешь, но достать еще раз – уже вряд ли…
Пришло время кофе. Опустел, оттого, что убрали посуду, смели крошки, столик.
– Ну, – спросил Альфред Петрович, – резюме?
– Получите официально.
– А неофициально?
– К чему это? Смешно мне делать выводы, делать которые вправе начальник управления, но не взводный.
– Боитесь казаться смешным?
– Да. Но разве Вы не боитесь? Но, могу обещать, что ответ будет скорым и обоснованным. Моя цель достигнута, Вы достаточно откровенны, я прекрасно сориентировался и всё понял, всё передам руководству.
– Вы тоже, – помедлил, подумал Лахновский, – достаточно откровенны…
"Мастер тонкой иронии", – оценил Потемкин.
Взглядом вовнутрь, Лахновский прошел, подытожил сказанное и несказанное им в этой встрече. Было с чего завязаться хорошему плоду: от предложенных им перспектив, отказаться нельзя.
– А о прошлом, – задумался вслух Лахновский, – забыть всегда можно, особенно если оно не на пользу плоду, который растет сегодня. Потери не все восполнимы – не все того стоят.
– Интересная философия, – также, подумав, не сразу, отозвался Потемкин, – не задумывался, а надо бы…
– Конечно, – оживился Лахновский, – Вы не задумывались, почему сейчас одни убедительно бедны, другие убедительно богаты?
– Задумывался, да глубоко не вник. Но то что среди честных и совестливых, больше бедных, чем наоборот – факт очевидный.
– Согласен. Однако, не зря я спросил, хотя сам же отвечу. Изначально в богатстве и бедности мы все равны. Но от создателя или природы дано человеку чувство времени. Многие, часто из лени, с ним не в ладу, но не все…
Потемкин согласно кивнул.
– Вот те, кто живет по инерции, в старом времени – те безнадежно отстали и безнадежно бедны. Вы же, уверен, вернетесь к анализу– и увидите явную и простую мысль, прошедшую лейтмотивом нашей беседы – будьте раскованы и современны – и тогда у Вас все… – Лахновский вздохнул, откинулся к спинке кресла и улыбнулся, – Мысль понятна, так ведь?
Потемкин опять согласился, кивнул не лукавя:
– Понятна. Верная мысль.
Глаза Лахновского и Потемкина – способные так много прятать, встретились. Сверхпроницательный в этом скрещении взглядов, и то, прочитать ничего не смог бы…
– Ответ будет завтра, Альфред Петрович.
***
– А Потемкин? Что, нет его? – спросил Лок
– Не будет. Выходной у Потемкина. Но завтра он будет точно, – ответил дежурный.
"А, может быть, – тяжело согласился Лок, – это к лучшему…". Удава, напоминал Потемкин. А Лок – это заяц, который сегодня, зачем-то хотел сказать, что он знает, где протокол: Краснокутский забрал. "Я же, – сказал Краснокутский, – ответил за вас! Вот пусть у меня протокол и лежит. Мне он – на всякий случай, а вам? На хрена ксерокопия, Лок?"
"Но, Потемкин, – считал теперь Лок, – может нашел бы в нем что-то нужное? Может быть, это важно? Луну он по-своему видит…"
– Жаль, – сказал Лок, – что Потемкина нет. Ладно, оформляем выезд сегодня, к вечеру, хорошо? Автобус и "КАМАЗ" под товар.
Автобус, "неудачно сходивший" в Москву, сегодня пошел безопасной дорогой: в Одессу.
Бежишь ты легко, в волчью яму, Славик!
– Коллега, привет! – услышал, на выходе из гаражей, Потемкин.
В окошке стоящей неподалеку "девяносто девятки", блеснув в наступающих сумерках, ползло, опускаясь вниз, боковое стекло.
– Дай руку пожать, подойди. Ты не помнишь меня? – спросил человек, выходя из машины. Сам подал руку и предложил:
– Присядем?
Потемкин кивнул, занял место на пассажирском сиденье. Водитель включил зажигание.
– Не волнуйся, я тебя не ворую! Отъедем, немного, поговорить. Я, как ты видишь, один, и без пистолета…
Остановились неподалеку, просто подальше от глаз. Хозяин машины принюхался, и нашел легкий повод начать беседу:
– А-а! Потемкин, ты водку пил! Жить хорошо стал, шофера нанял? Рад за тебя, безусловно, рад!
– Не-ет, – возразил Потемкин, -водки не трогал. Я виски пил.
– Шикарные вкусы! Есть такой у меня, дружбан – тоже виски любит!
– Вкусы мои оценить приехал?
– О, нет, вкусы дело второе – я жизнь оценить приехал! Чего ты хочешь? Какого черта тебе неймется? Лезешь, куда не просят! Ты кто – прокурор? Бывший опер – охранник! Так занимайся охраной, руководи – у тебя целый взвод. Или ты – я не очень тебя понимаю – чего-нибудь хочешь, Потемкин?
– От тебя – ничего не хочу.
– А от кого?
– Из тех, за кого волнуешься – ни от кого.
– Потемкин, скажи, – это точно?
– Что именно?
– Ну, ты же нам перегадил малину?
– Разве я мог знать, чья это малина?
– Я денег бы дал, понимаешь? Мы ведь не чужие, чего там… я дам. И нам бы спокойно, и у тебя – копейка… Ты что – боишься? Да знаю тебя – не боишься…
– Послушай, – ответил Потемкин, – езжай и забудь обо мне! Я не сдам, это правда. Не знаю, как быть, но не сдам.
– Спасибо, слово – сила, я знаю. Но этого мало, гарантии бы…
– Богом поклясться перед тобою, Славик?
– Да чего стоит бог в наше время! – махнул рукой Славик.
– Смутное время… – вздохнул Потемкин.
– Вот именно – мутное! А в мутное время и слово, и бог – пустой звук. Все решают деньги! Ты же сам это видел – там, на посту, где мы вместе служили. Да вон, вокруг посмотри, я все окна открою – смотри – все решают деньги!
– Решают, – согласился Потемкин, – но мне тебя чем утешить?
– Откат – вот лучшая из гарантий. Возьми денег, и мы разойдемся.
– Или они тебе не нужны? – помолчав, и не слыша ответа, поинтересовался Славик.
– Нужны. Но не возьму. Не возьму, ты пойми, я знаю, чем ваша малина кончится. И не хочу так кончить! А ты – это дело твое!
– Ты хочешь сказать, что я плохо кончу? Ты что – ребенок? Ты не понимаешь? Чего я приехал? Да за тебе же переживаю, Потемкин – знаешь ты слишком много! И – у нас за спиной… Что нам делать?
– Знаю. Однако, не строй иллюзий – не только я.
– Ты кому-то накапал?
– Нет, не капал. Но, – твой напарник – раз. "Красный", "Синий" – два. И еще кто-то есть… Они знают, а те, кто не знают сейчас, узнают позже. Этого мало, Славик?
– Вот это – мои проблемы. Что делать с тобой – вот чего я не знаю! Ты догоняешь? Деньги бери и расходимся, и все спокойны, а ты – доволен!
Славик спешил, но терпел, стараясь не торопить Потемкина.
– А то, еще лучше – к нам подгребай. Это лучше всего. Умом тебя бог не обидел: с твоими мозгами капусту рубить будет лучше, чем без твоих. Ты ведь плохо живешь: на "Жигулях" до сих пор катаешься… А почему? Да потому, что ко времени не приспособился, не понял его. Живешь вне времени, а это глупо! Подумай. Я честно скажу: друг мой не меньше чем я, за тебя волнуется. А он в депутатском корпусе, между прочим…И в перспективном месте твоей работы он тебе может очень помочь…
– Кажется, знаю его: рукопашник бывший, охоту любит…
– Не знаю, он говорил, что ты любишь… Давай к нам: у нас холдинг такой, небольшой, милицейско-гражданский. Я лично, доволен, а ты, – рассмеялся Славик, – пугаешь плохим концом… Каким, где он?
– Не так далеко, как кажется. Ты уже стартовал. У тебя хорошо получилось, чему я не рад. Ты назад уже не повернешь. Ты влип! Не понял? А я не хочу начинать, чтобы быть потом в твоей шкуре!
– Не рад? Ты не рад за меня? Ничего себе, мама, смешно!
– Стартовал и бежишь в тупик. Да, тупик – это слабо сказано, Славик! Бежишь ты легко, в волчью яму! Во-первых, ты можешь нарваться, – убьют… Ну, дай бог, не убьют: ты "рога по-другому "вмочишь"! Приехал ко мне – ты уже вмочил! Прокололся. Случайно, конечно, – из-за того, что в "Тантале" вьетнамцами занялся я. Но – тем не менее…
– Да, вот если б не ты…
– А ты что – один? Ты и сам, вдруг, окажешься лишним! Свои уберут. Вот я и не рад, что тебе повезло. А помочь тебе, жаль, не могу.
– Мне помочь? О себе подумай! Ты же на волоске висишь! У тебя в чердаке порядок? Чем помочь! Обо мне он подумал! – "Дурак!" – сдержался и не добавил он вслух… – Чего ты меня пугаешь? Не пугай, ничего не докажешь! Я не светился. При чем тут вообще я? А засветился б – водители ни в жизнь на меня не покажут. Они "не узнают" меня! Ну и, чем тебе крыть? Да – нечем! Таможня их ловит! Их это происки! С них и спросите. Где деньги? А я почем знаю? Таможня ловила – она и ответит, где деньги! Ведь так? Ты ж опер, ты знаешь, что так!
Задавив в себе то, что хотел бы сказать, Славик, сквозь зубы выдохнул и отвернулся.
– Уверенность, – хорошо! – признал Потемкин, – Но то, что я вижу в тебе – это другое, Слава. Это – самоуверенность!
– А ты, – огрызнулся Славик: – знаешь ли, кто за мной? За кем все это дело стоит, Потемкин?
– Знаю, – Потемкин с торпеды взял "Мальборо", протянул Славику, и вытянул сигарету себе.
Тот машинально подал огоньку, прикурил и откинулся к боковому стеклу:
– А откуда? Ты шутишь? Не ошибаешься?
– Допускал, что могу ошибаться, да ты меня убедил.
– Я? Когда?
– Только что, Слав, только что.
– Ну, блин, анекдот какой-то!
– Анекдот. И анекдот, Слава, в том, что мы знаем, а он сам – нет. Не обольщайся. Ты намекаешь на могучего покровителя. Да, есть могучий, крутой человек, о котором мы говорим! Но о тебе он – ни сном, ни духом. Блеф это, Слава! Выдумка мелкой сошки – шестерки его! Лахновский – даже если и будет знать тебя по фамилии – то в тот же день, как ты влипнешь, забудет. Ты разгоняешься – чтобы расквасить лоб!
– Ладно. Мое это дело! Но – ты обещал! Или это – ля-ля?
– Не ля-ля.
– Да и бог с ним, я верю. Хотя, настращал ты меня, – покачал головой, пыхнул дымом Славик, – "Не тупик – волчья яма"… Помягче нельзя было?
– Помягче скажу: пусть не яма, а чайник… Он на огне – передумать поздно: смотри, дуй на него – он вскипит. Все равно вскипит! А конфорку гасить ты не хочешь. Не сможешь, пожалуй… Что выйдет? Вскипит, ничего не поделаешь, Славик! И не заметишь… И сварит…
– Меня?
– Ну, а кого же – тебя.
– Значит, поговорили?
– Поговорили. Я выходной, иду спать.
Пожали руки, Славик завел машину, Потемкин вышел.
– Предсказатель! – услышал он вслед.
За словом хлестко слетел на асфальт плевок. Отрезая салон от досадного, мокрого следа, и всей суеты, поползло, закрываясь, боковое стекло. "Ит-тих-ю! – чертыхнулись там, – Как в этой жизни немного надо – знать, что сегодня Потемкин спит дома!"
Потемкин ложится поздно. Привык Чтобы с чистой душой просыпаться, солдатом быть мало. С чистой душой просыпается тот, кто не оставил долги дня минувшего, на грядущий день, или хотя бы их свел, как можно ближе к нулю.
Он обдумывал прожитый день – никаких перспектив на рассвете проснуться с чистой душой. "От судьбы, Лахновского и уголовного розыска, спрятаться невозможно. Жизнь так устроена: не оставит в покое, покуда ты не оставишь её, а спрячешься – отыщет, придет, постучит в твою дверь" – думал Потемкин, выдохнув первое облачко дыма.
Он долго думал, и огонь сигареты подкравшись к пальцам, нанес первый укус. Боль напомнила, что время сгорает. "Не только табак выгорает – но жизнь…" – размышлял Потемкин. задетый колючей репликой: "Ко времени не приспособился, ты не понял его. Живешь вне времени, а это глупо! Подумай".
Вот он и думал, ни слова не выкинув из разговора с Лахновским, со Славиком.
"Лахновский!" – Потемкин курил, огонь крался к пальцам, грозя кусать их. Не шел из ума Лахновский. Год назад, накануне развязки, Потемкин признал ничью, отступил, удалился, даже не думая, что в противоборстве Помпея и Цезаря – ничьей быть не может.
Клеточки мозга, ворсинки рецепторов нервной системы: в Лахновском и в нем – одинаково жили преддверием встречи. Развязки искала их. Но развязкой становится рай от Лахновского. Рай, от непобежденного – не победившему. Шанс полнокровно войти в свое время, не жить вне времени, и не быть глупым…
Авторучка легла на бумагу и вывела первые строки к итогам его деловой встречи с Лахновским…
В окно постучали первые капли, пошел ночной дождь.
Шаловливый бесенок внутри, пробежался, пощекотал: "Потемкин, не отдавай этот рапорт!"
Вместо приветствия впилось железо…
Пасмурная погода сближает людей. Пряча небо, она приземляет, напоминая об одиночестве и о том, что счастье – предмет очень хрупкий, не существующий в одиночестве. Невольно, в такую погоду, один человек начинает искать другого – пусть не рукой притронуться, просто поговорить, хотя бы…
А в непогоду, ночью и за рулем, поговорить не только хотелось бы -надо! Но водитель мог говорить беззаботно, а собеседник, сержант Ромашкин – нет. Потому, что сержанту, кроме погоды, не нравилось то, что автобус заметно, до беспокойства – отставал от сопровождения. Ромашкин просил, и не раз, подтянуться. Но "Синий", догнав головную машину, опять отставал. "Пистолет упакован, – припомнил Ромашкин, – должен быть так, чтобы успел сказать свое слово веско и вовремя. Когда неспокойно, не поленись, позаботься об этом. И станет спокойней".
– Пройдусь по салону, – сказал он.
– Зачем? Да все хрюка давят…
– У Лонга есть термос с горячим кофе.
– А-а, ну давай…
Отпив кофе, Ромашкин отвернулся и осторожно достал пистолет. Недоуменно блеснул взгляд одного из пассажиров, встречный тяжеловес-автопоезд, тряхнул автобус и погасил все звуки. Ромашкин передёрнул затвор. В патронник вошел патрон, запирая механику, поднялся вверх флажок предохранителя.
Допив кофе, Ромашкин вернулся к водителю.
– От кофе глаза заблестели, и порозовели щеки! – пошутил водитель.
– Ага – кофе – великая сила. А что с "Красным"? Чего он с тобой не поехал?
– Да, приболел.
– Чем это, в летнюю пору?
– Был на рыбалке. Не знаю, съел что-нибудь…
– Мотыля?
– А черт его знает… Ты что? – спохватился водитель, – Да, мотыля не едят.
– Значит, что-то другое.
– Да что, сам не справлюсь? Устану, конечно. Уже устаю. Но они, – кивнул он в салон, – за двоих заплатят.
– Устаешь, я вижу. Но догоняй КАМАЗ!
– Сейчас догоню, но не уйдет он от нас, в самом-то деле.
– КАМАЗист не из ваших?
– В первый раз его вижу. Заказывал Лок, в гараже.
КАМАЗ шел далеко впереди: огоньки едва различал Ромашкин. И, время от времени, просто терял их из виду.
– Да пусть себе катит, он же пустой. На обратном пути за нас будет держаться. Обратно– да, главные ценности там. Тогда по-другому. Тогда он от нас ни на шаг. А сейчас – пусть бежит! – не переживает водитель.
– Ну, да, – согласился Ромашкин, оглядывая дремотный салон, – сейчас главные ценности здесь…
Свисток. Светящийся полосатый жезл перекрыл дорогу. "Не заметил поста! – удивился сержант, – освещения нет. Светофор? Ах, ну да – веерное отключение электроэнергии…". Но это был, безусловно, знакомый ему, пост ГАИ.
Обычное дело. Проверка. Свои.
"А КАМАЗ чего пропустили? – хотел пошутить Ромашкин, – Не наш он, чужой!"
Но вместо приветствия, тут же, в затылок Ромашкину впилось железо обманки-жезла. Опрокинутый им, Ромашкин ткнулся левой щекой в колени водителя. Через долю секунды тот ощутил на себе кровь. Второй из вошедших, сорвал с плеча Ромашкина автомат, не найдя кобуры в штатном месте – справа на поясном ремне, сдернул с пояса рацию и передернул затвор автомата.
В глубь салона, в упавшей как смерть, тишине, смотрел автомат Калашникова.
– Деньги! Быстро, без шуток, – деньги!
Зрачок автомата смотрел в побелевшие лица. Подельник пошел по салону. Торопливые руки без труда, из чужих, непослушных рук – вырывали пакеты и сумки.
Мозг сержанта Ромашкина, внезапно и потрясающе быстро увидел во сне, как его, идущего как по канату – по высокой стене забора – бьет током! Он сам виноват: схватился руками за провода над собой. Теряя сознание, падает, обрывая провод. Но теперь было что-то не так. Налево летел он – на острые колья в гороховых грядках. На самом же деле, свалился направо – в траву. Он же помнит! Давно это было – в детстве. Летел он, как будто в колодец – обратно. Не надо, Ромашкин, возьми себя в руки – не то!
Салон: колыхания, звуки, через струйки крови – обратным током просачивались в сознание. Вслепую, мысленно, стал он ощупывать, проверять свое тело, как командир перед боем, считает гранаты и уцелевших людей.