Кровь текла горячо и обильно. "Уплыву, значит, скоро", – подумал Ромашкин, и понял, что остался без автомата. Потемкина вспомнил: урок, который он же, Ромашкин, провел у доски!
Ладонью, от пряжки, наощупь, прошелся налево. Есть! "Ребятки, постой – усмехнулся Ромашкин, – Я ж еще не сказал свое слово – не дали. А надо!"
Со стороны и потом – всегда легче принять решение верно – мозг имеет возможность спокойно пошевелить извилинами. Ромашкину лучше бы и оставаться таким, умирающим: не привлекая внимания, он бы остался нетронут. Объект нападения – деньги – не он. А там: повезет с медициной – спасут. Обнаружив себя, Ромашкин получит ответ – пулю из своего автомата.
Но он не закончил еще свой расчет боевых возможностей. Скользнув в кобуру, большой палец нащупал флажок предохранителя. Верхнее положение… Верхнее, – заперто! О, это много значит! "В пустом стволе запирать ему нечего". Значит, там заперта пуля – "в исходной позиции". Пуля – в стволе!
Вперед, вверх! Как бросок в воду – больше воздуха в легкие, силы – в мускулы. На ходу, как это делал Потемкин: флажок – вниз, ствол – на линию огня. "Можно снова в туман…", – согласился Ромашкин, чувствуя, что палец уже прижимает крючок к рукояти. "Можно…"
Со скоростью 315 метров в секунду покинув ствол, пуля нашла свою цель в двух метрах от дульного среза… Не признавая препятствий, она вонзилась в затылок новоиспеченного автоматчика. Удар выбил из рук угрожающее железо, сбил с ног, бросая вперед – лицом вниз и "отменил" всеобщее оцепенение. Десятки рук в порыве ненависти скрутили-скомкали, затоптали ногами второго налетчика.
Неужели Потемкин?
Ротный качал головой: как же так – убитым был свой – сотрудник милиции! Понятно, что теперь будет круто: проверки, комиссии, выводы. Резонанс сильнейший, шквал вулканический: если не пеплом на голову – то жарким духом, коснется каждого. А потом будут долго коллеги подозревать коллег, обоснованно и не очень… Слаженность, уверенность в группах и экипажах, пригаснут невольно, как в сырости пламя костра ослабнут на время, пока не утратят своей остроты издержки и память о страшном факте, не притупятся – как со временем притупляется нож…
***
Начальник Управления уголовного розыска, каменел лицом: огневой контакт на поражение между своими! И где? В "хозяйстве" где служит Потемкин.
Розыск работал. Работа кипела, но кипяток не давал ответа на главный вопрос: случайный эпизод или умышленное групповое преступление? Есть ли сообщники? Кто? Сколько? Где?
Есть одна нить, случай, когда врагу, моля бога, желают здоровья! Второй нападавший в больнице, но документов при нем – никаких, даже водительских… Убитый себя не таил: удостоверение было при нем: ИДПС ГАИ, Гапченко. "Девяносто девятка" техпаспорт – его. На его же имя. А толку? Убитый не даст показаний.
Полковник ткнул кнопку селектора:
– Что говорит медицина, как пострадавший?
– Только что сообщили, скончался.
В руке полковника хрустнула и переломилась ручка…
Потемкина дайте!
– "Тантал", я седьмой! – сообщила рация, – Мы на подходе, минут через сорок будем.
– Добре, седьмой. Я вас понял.
– Тут Потемкина просят, сообщите, а он на месте? Водитель просит, чтобы Потемкин обязательно встретил. Обязательно! Слышишь, "Тантал"?
– Ну, передай, что встретит…
– Что за новости? – удивился ротный.
И обернулся к Потемкину.
Потемкин пожал плечами: – Но сейчас же приедут – узнаем.
Потемневший лицом, уставший, не сразу поднялся водитель с сиденья. Непослушные руки нашли сигареты и спички. Он прикурил и увидел Потемкина. "Пора!" – сказал сам себе и поднялся навстречу. Нерешительно, но Потемкин подал руку первым– водитель пожал руку в ответ.
– Юрий Юрьевич, – попросил Потемкин, – я по сути и подробно доложу Вам, но чуть позже. А пока, поговорить бы нам с Иван Петровичем вдвоем. Это важно…
Птицын, не уверенный, а надо ли – но согласился: кто сейчас знает, что не надо, а что надо?
– Полчаса, Потемкин!
– Спасибо. А это Вам, – протянул он папку.
– Что это?
– Обзорная справка, рапорт и обоснованный вывод.
– А-а, Лахновский? Я ознакомлюсь, а ты побеседуй свои полчаса.
– Здесь мы с Вами уже, – постучал по баранке Потемкин, – помните, говорили? Так что теперь – на моей территории.
И показал водителю на выход.
В кабинете, плотно закрыв за собою дверь, Потемкин вытряхнул пепельницу, вынул сигареты и зажигалку, приглашая Ивана Петровича к долгой беседе.
– Все готово уже, все Вам ясно, – тоскливо протянул Иван Петрович, водитель по прозвищу "Синий", – осталось руки, – поднял он запястья – сунуть Вам в кандалы, и конец…
– Что ясно, то это так, – согласился Потемкин. – Вот на работу приехал сегодня, и получил полную ясность.
– Я так и подумал. Вообще я сегодня ночью все уже понял. А поэтому, – "Синий" вздохнул, – явку с повинной хочу Вам дать…
– Я не требую явки, с повинной Иван Петрович.
– Я добровольно.
– А надо ли? Наши еще ничего не знают, свои не сдадут. Гулял бы, – Потемкин теперь говорил на "ты", – А то и "на лыжи стать"* (*Уголовный сленг: бежать) можно.
– Нет, Вы-то знаете! Нет… – тряхнул головой Синебрюх.
– Но я не работаю в розыске, в следствии. Как я приму у Вас явку с повинной?
– Да, но я с Вами, нормально … А опера – те порвут! Я не выдержу.
– Смеялся ты надо мной недавно…
– Это в автобусе, там, когда Вы баранку дергали? Было. А Славик потом мне всю плешь проел Вами.
– То есть?
– Спрашивал, что, да и как…
– Ну, и что ты сказал?
– Что, мол, баранку подергал, затылок почухал. Ну, в общем, как было…
– Понятно.
– И у "Синего" спрашивал. Он то же самое, в общем, сказал, и анекдот рассказал. Но я видел: Славик нам не поверил. Ему не понравилось, что Вы о том эпизоде у аэропорта спрашивали. Он говорил, что Вы человек опасный, а мы не верили. А после, сегодня, когда у него венчик кровавый слетел из затылка… тогда я все понял… Вы все про нас знаете. Славик ругался страшно, когда Вы на таможню приехали. "Красный" его успокаивал "Ерунда! Ну и что, что приехал? Плюнем, забудем!" А Вы же ничего и не делали, никого не трогали, поулыбались, с людьми поздоровались, да и уехали. Но у меня и тогда сердце екнуло. А вчера, Славик, зная, что Вы выходной, сказал: "Потемкина спать уложу – догоню вас!" Уложил, получается, нас догнал, и его убили. И я решил сдаться.
– А чего там, по месту не сдался?
– Не хватило духу. Приехали "Скорые". Нашего сразу, и этих – в носилки…
– Наш – это кто? Славик? Или подельник твой?
– Что Вы! Сержанта имею в виду, Ромашкина…
– "Наш"! – возмутился Потемкин, – Да кто б говорил!
– Ну да, извините. Неправ… -вздохнул Синебрюх. – Ну, так вот, – осторожно напомнил он дальше, – милиции понаехало много. Нас, меня тоже, жалели: писать, говорят, Вы сможете? В общем, ну как там признаться, они же меня человеком считают… Тогда я о Вас и подумал.
– Стыдно так, что признаться страшно! – покачал головой Потемкин.
– В общем, сдаюсь я Вам. А уж Вы – отдадите дальше, кому угодно и как угодно – мне все равно. Только не сразу – не переживу…
– Помогу тебе сделать явку с повинной, а это поможет тебе. Но пойми две вещи, – как два восклицательных знака, застыли два пальца Потемкина: – Явка с повинной не освобождает от уголовной ответственности. Вину смягчает. И следствие будет "За", и сказать свое слово суду, не забудет. Но ты должен сказать мне не меньше, чем я уже знаю. Ты понял? Не меньше!
– Понятно… Второе?
– Второе – деньги. Неприятный момент. Будет больно, но – выдать придется! Деньги изымем. Не домашние деньги – а те, что "намылись" от Вашего "бизнеса". К этому ты готов?
– Да, не думал, – печально сказал Синебрюх, – но, начальник, готов!
– "Начальник?" – способный ты человек, легко входишь в роль.
– Да Вы просто, – завелся "Синий" – Вы просто не видели, не были там! Не знаете, как на глазах убивают! Руками? Я это видел! Я все это видел! – кричал Синебрюх, – И что я мог сделать? А теперь уже все! Для меня уже все! Меня нет… Мне – конец!
– Да уж тебе-то… Живой, вон.
– Мне! И "Красному", тоже – конец! Да: нас – за такие деньги!!! А Славика мама? Друзья… А вьетнамцы? Да им показаться – на месте сгорю!
– От стыда?
Синебрюх торопливо кивнул.
– Какой бежать, какие "лыжи"? Найдут! И порвут – я уже это видел, в автобусе, ночью, сегодня! Порвали на части! Руками, ногами. Меня тоже самое ждет – мы для них как нож в спину…
– Виталика рвали7
–Его. И "Красного", – перевел дух "Синий", – заберите! На даче он, в Савинцах и ничего не знает. Но приедет – и попадет прямо в зубы. Не арестуете – изорвут… Арестуйте!
– Кого нам еще спасать?
– Это все.
– А водитель КАМАЗА?
– Нет. Он случайный, Лок заказал на одну поездку.
– Смертник!
– С чего вы взяли?
– С чего? – в упор посмотрел Потемкин, – А как у Ромашкина самочувствие, а? Ничего, как обычно?
– Но его не убили. И не собирались…
– Да, только крышу отбить немного… Кого обмануть ты хочешь? Себя? КАМАЗ потерял вас из виду. И он бы вернулся. А там сержант и водитель, у одного оружие, у другого глаза – свидетель. Вам был нужен свидетель?
Синебрюх молчал. На джинсах его была кровь Ромашкина, и не видеть ее, опустив голову, он не может.
– И для Славика ты не только подельник, но и свидетель. И если подельника можно забыть или бросить, то уж свидетеля… Ты меня понял?
Синебрюх перестал говорить. Видно, дошла правота Потемкина. Притянул лист бумаги и взял авторучку.
Потемкин продиктовал:
– Начальнику УВД… от гражданина… года рождения… уроженца… образование… место работы… проживающего… ранее не судим… Заголовок: "Явка с повинной".
Синебрюх писал торопливо, но почерком ровным, он хотел быть понятым. Уточнил:
– Обязательно: "даны добровольно, без оказания мер физического, психологического и иного воздействия"?
– Обязательно!
– Я сегодня писал объяснение, а этого там не писал…
– Мне, – уточнил Потемкин, – ты будешь писать то же, что писал там? Да я тебя выгоню. Вон, – указал на дверь Потемкин.
– Нет, Вам – всю правду!
– Договорились. Сочинения в школе писал? Здесь то же самое, самостоятельно, в произвольной форме. А уточним и дополним вместе.
Потемкин, как терпеливый учитель, не торопил, курил и рассматривал клубы дыма. Синебрюх табака не хотел, но и писать получалось не очень. "Не прилежный школьник…" – таможенник верно сказал.
– Неправильно! – подойдя, прочитал Потемкин.
– Ну, скажите, как надо?
– Ладно, я тебе вслух набросаю. Послушай, и если правильно, так и пиши, в таком духе. Ошибусь – исправишь. "4 ноября такого-то года… мы: с тем-то; автобус… госномер такой-то, выполняли, по просьбе вьетнамских предпринимателей, рейс в Москву. На трассе – указывай место и время, автобус был остановлен инспектором ДПС ГАИ; о котором знаю… или не знаю – ты правду пиши. В автобусе, кроме меня и водителя, находились – указывай, кто находился.
– Я не помню, четвертого ноября, или нет…
– Примерно, как помнишь, пиши. Диктовать я не должен.
– Да лучше бы …
– Не отвлекайся.
Синебрюх стал писать.
– А про инспектора, – снова "завис" Синебрюх, – что я знаю?
– Это я тебе должен сказать?
– Телевизор я ему покупал в Москве… Славик он. А потом, вот как Вы сказали, 4 ноября, они, с его напарником нас остановили. Как всегда, почитали бумаги. А потом он их спрятал, и говорит: покажите валюту. Они нас никогда не трогали, потому что мы ничего не вывозим. Работаем только на ввоз, поэтому и не трогали. А теперь мир вдруг перевернулся: ГАИшники требуют предъявить валюту! Мы с "Красным", в отказ. Они стали сами искать. И нашли. Тысяч под пятьдесят там было. Мы сами не знали, что возим столько. Работой довольны – зачем нам чужое считать? Ну, – говорят: это Славик, – что будем делать? А что было делать? Чужие, не наши деньги. Славик тогда говорит: "Вот что сделаем. Вот депутат с нами – он проверяет нас". Тот был рядом, в другой машине. Славик торопит: "Ну, что? Будешь с ним говорить? Или мы сразу оформим тебе контрабанду валюты, а после доложим?" Что делать? Мы согласились. Славик берет наши деньги и документы и несет к депутату в машину. Тот посмотрел, приглашает нас.
– Это не Славик, а депутат опрокинул мир? – уточнил Потемкин.
– Да, конечно он! Славик бы не догадался. Мы ему говорили, что деньги в Москву идут через банк, и он верил. А этот приехал проверить, и вот… Он сразу все понял. Спросил: "Попались?" Мы же чувствуем: в его руках наша судьба. Славик же не виноват, что верил нам… Мы с "Красным" ему всю правду…
– Славику? – уточнил Потемкин.
– Нет, депутату. Мол деньги не наши, и так мол, и так… А он документы наши листает. Спрашивает, а не обижают ли, мол, ГАИшники? Нет, – говорим, – нас не обижают. Жалеет он, вроде, нас… Посмеялся: "А мне, – говорит, труднее всех – и ГАИшников не обидеть, невиноватых, и вас, и вьетнамцев – они же кормильцы ваши? Не надо их обижать?" Да, мы что? Мы с "Красным", конечно, за! Он отдает документы, пересчитал деньги. Разделил на две части, и часть нам отдает: "Вот это, – сказал, – берите, и – вперед, на таможню! Вас остановят, досмотрят…"
***
– Все в порядке, – принес капитан Медведенко новость ротному, – Ромашкин в сознании. Розыск его опросил. Герой! Апельсинов и фруктов – палату, аж под завязку набили!
– Ну, добре, – вздохнул подполковник Птицын, и стал читать бумаги о фирме Лахновского.
– А где Потемкин? Вышел на службу?
– Да, вышел, вышел…
– А где он, почему я не видел?
– Я видел. Он заперся.
– То есть?
– В кабинете заперся, с этим, водителем нашим.
– Зачем?
– Водитель просил. Может быть, есть что-то важное, пусть говорят. Потёмкин доложит. Нам сейчас малейшая информация ценна.
– Ну, что ж службу не отменили… – вздохнул Медведенко, и открыл книгу нарядов.
– Черт! – прошипел возмущенно ротный.
– Что? – вскинул голову зам. Медведенко.
– Ты послушай, а что он пишет, а? Послушай! Ну, блин, ё-мое, Потемкин!
Хлопком кулака в ладошку, ротный выплеснул накипевшее, и зачитал:
– "Благоприятные финансовые и материально-технические условия, предложенные заказчиком, со временем приведут к многочисленным нарушениям дисциплины среди сотрудников, столкнет их с риском несанкционированного применения оружия и спецсредств. Деятельность отдельных структур АЛИСа, в силу своей специфики, под видом возврата долгов, может вовлечь сотрудников "Тантала" к участию в вымогательстве, другим незаконным действиям"
– Боже! – тряхнул головой Медведенко, – Кошмар! Начфин все бумаги уже написал, подписал, подсчитал… В общем, все! Звони, Юрий Юрич, давай-ка, звони этой шельме!
– Потемкин! – загремел, дождавшись ответа из трубки прямой связи, ротный, – Место тебе человек заказал, у Христа за пазухой! Ты не находишь? Находишь! Так что же ты мне написал? С головой ничего не случилось? Рассол принесу. Не надо? А как же тебя понимать? Он же звонить мне сегодня будет! Да он, к концу дня приехать должен! А что я скажу? Ты думал? Ты отвечаешь за то, что писал?
– А ты слушай… – включил Юрий Юрич динамик для Медведенко.
– Отвечаю. Лахновский, если и позвонит Вам сегодня, то вряд ли приедет.
– Ты что, в пятый угол загнал его, а? Ты что с человеком сделал?
– Будьте спокойны, я ничего с ним не сделал! Но он не приедет. Уверен, – помедлил, секунду, Потемкин, – на девяносто восемь процентов.
– Он себя плохо чувствует?
– Как может чувствовать себя депутат, у которого помощник в реанимации?
– Как так? – ничего не понимает Птицын.
– Совершил преступление, а теперь при смерти…
– Что происходит, что ты несешь, Потемкин? А ну-ка, давай выходи и дай разъяснения, по существу.
– По существу я изложил в рапорте: уважаемый Альфред Петрович старается сделать из нас карманную милицию для себя.
Ротный выключил связь.
– Юрий Юрич! – качал головой Медведенко, – А я говорил, в первый день говорил: хлебнем мы чудес! Опера – там нормальных нет…
– Давай о другом! Два процента не так уже много, а он, скорей всего думал, когда писал.
– Так вот, – продолжал Синебрюх, – депутат научил нас: "Обшмонают вас на таможне, а вы говорите: знать ничего не знаем, мы люди простые, но если нарушили – оформляйте. А после – сюда и подойдете к Славику. Ясно?" Вот так – с потрохами, сидели мы с "Красным" в чужих руках!
Все так и было. Нас досмотрели, нашли валюту. Так и так – задержали. Оформили, как полагается. Мы возвращались, встретились снова и Славик на нас, на троих, отдал по доляшке из тех же, вьетнамских денег. А все остальное, сколько – не знаю – ГАИшники взяли себе. Вьетнамцам мы показали бумагу с таможни, сказали: попались.
– А депутат?
– Когда мы вернулись с таможни – не было.
– Так и пиши.
– А на прошлой неделе, – поднял Синебрюх и куснул авторучку, – мы так же решили сделать. Лок согласился, что лучше в Москву. Мы убедили, – сказали, что образовались концы на границе. Он поверил, у них теперь денег мало, а очень надо… Славик нас, как положено, остановил. Мы отдали деньги и позвонили Локу. А что мог вьетнамец? Туда сунуться – нет, однозначно! Все, – решил бы – хана! Смирился бы, и не сунулся. Пережил бы… Не первый раз. А он Вам позвонил. Этого мы не знали. А потом позвонил: выезжаем с Потемкиным. Ужас! Мы к Славику: Славик, что делать? Нас уже обыскали, в таможне. Славик туда. "Козлы!" – орал на меня и "Красного". Да кто знал! В общем, все пришлось сделать в обратку.
– Хорошо, – согласился Потемкин, – Верно. Но это – пока не пиши…
– Почему?
– Нарушаешь порядок. А возле аэропорта?
– А там? А что там…
Обрыв в середине подвздошья ощутил Синебрюх. Не хотела, не поднималась рука, писать об этом. Страх пригнавший к этой беседе, уже отступил: Потемкин его успокоил. "А не много ли будет?" Из-под бровей, Синебрюх посмотрел на Потемкина: чем ему крыть? Да ведь, кажется, нечем… В живых – только "Красный", но что он, дурак? Торговаться! – решил Синебрюх. Пусть же Потемкин, хоть раз, утрется.
Близкую ненависть ощутил Синебрюх. А Потемкин – с чистенькой, светлой душой, расхаживал, или курил за соседним столом. Спокойно и с удовольствием, просто…
"Слоняра! – подумал о нем Синебрюх, – Ты уши развесил. Ты очень легко свое получаешь! Даром. На блюдечке – от меня – с голубой каемкой! А я? Да плевать! А я приговор самому себе и своей рукой, под диктовку, пишу! И тебе наплевать, тебе этого мало?"
Он готов был… хотел…
– Я знаю, – сказал Потемкин.
Синебрюх поднял остывающий взгляд.