– Ты сейчас ненавидишь всех. Потому что всем лучше, им хорошо, и мне – тоже, а ты – в одиночку тонешь. Причем – в дерьме. Но ты забываешь, что всех обманул и объехал, сначала – ты! И хорошо ты поехал: вспомни 4 ноября! Никого не позвал! На автобусе, на который тебе же, друзья собирали деньги. Ты лучше меня, сам об этом сказал: "Нож в спину"! Не так ли? Ты просто не знал, что приедешь в болото. Но вот приехал! А прыгать в трясине лягушки способны, ты – нет. Со мной можешь спокойно поговорить. А не хочешь, я отвернусь, да пойду. Как хочешь…
– Ой, нет…
– Что?
Так и было все, как говорил Потемкин. Да он ведь не видел, что мысль Синебрюха, кусочком хлама кружилась, плыла, угодив в струю, да наткнулась на камень. "Дурак-дураком! – вспоминал Синебрюх: Потемкин таким был в автобусе, – "А жалко их, а? – "бомбанули"… Лиса, пес смердящий – вынюхивал бывший опер "ГАИшников, стало быть, знаете, наперечет? Ну-ну, ни гвоздя Вам, ни жезла!"
Синебрюх кипел. Но сварить хотелось Потемкина, а не себя! "Мало тебе, пес смердящий? "От пуза" давай! Дай, будь добр, аэропорт? Ты, скотина, подумал, что мне это – пару лет лишних в зоне? Мало?"
Понимал он, что в этом паршивеньком, да сильно уж "денежном" эпизоде, вполне можно выйти сухим.
– Я-то забуду, – услышал он вдруг, – и тебя, и вообще этот день. А вот ты… – покачал головой Потемкин, – Ты – нет! Но только не потому, что сегодня попал! Потому, что сегодня тебе повезло больше всех! Ты же думал пожить еще, правда? Подольше. А крест на тебе был поставлен! Славик тебя обогнал случайно. Дорогой туда – я имею в виду! – Потемкин рукой показал на небо. – Ты мысль ловишь?
Не уловил Синебрюх.
– Сегодня со Славиком, кто был, – напарник?
– Нет, Виталик. Напарника не было. Кинули.
– Как?
– Мутное дело. Славик три дня психовал. Мы же деньги в руках держали тогда, на таможне. А Вы… Все пришлось скинуть.
– Я полчаса, без учета дороги, вам дал, чтобы вы подержали добычу в руках, всплакнули над нею, и на таможню слетать успели – "обратку" дать. Что, мало?
– Как раз угадали! В общем, может быть, у него сейчас денег мало, или очень нужны, но решили они вдвоем, без напарника, сами, с Виталиком. Тот потом бы узнал, что остался без доли -ну так и что? Шум поднял? Муть это все, – не поднял, проглотил бы и сел голым задом! Да Вы не поймете.
– Пойму. Теперь ты разберись. Сорок вы там, в первый раз, "наварили"; семьдесят – возле аэропорта, – не спорь, – я знаю! Больше сотки, в общем, своими мозгами, Виталик со Славиком, "наварили". И о вас не забыли. А дальше? А дальше все – исчерпался бизнес! Заходик последний сделать, дай бог, и хватит! Пока слишком плохо не кончилось. Риск – ты теперь это понял! А я перекрыл вам границу. Вы проиграли! Вчера был последний аккорд! Больше бы вы не играли. Уразумел?
Синебрюх не решился спорить.
– А ты вдумайся: Славик меня хотел спать уложить "по-любому!".
– Да, – подтвердил Смнебрюх.
– А что это значит? Не думал? Не догадался? Нет?
"Синий" не понимал.
– На кладбище ленточки не приходилось читать: "Спи спокойно, дорогой"?
– Вы что? – побледнел Синебрюх.
– Доходит? А ты вот, Иван Петрович… Подельник бывший, свидетель опасный – ты был им нужен? Твоя жизнь стоит лишних переживаний?
– Ни фига себе!
– А жизнь "Красного"?
– Боже…
– Не слышу?
– Я сказал: боже…
– Я про аэропорт не слышу!
– Виталик там был, в салоне. Он деньги собрал, документы. И с ним его друг, из деревни, я понял: наверное, кум. Никогда его больше не видел. А останавливал Славик. Вьетнамцы, – мы так подумали, – все равно его не разглядят.
– А Виталик что, в гриме был?
– Ой, зачем? Он не боялся. Вообще не боялся!
– Чего так?
– Да он же у этого – знаете Вы – депутат, у Лахновского?
– Думаешь, что говоришь?
– Да что думать, я знаю, что он депутат у него.
– Депутат у Лахновского?
– Да!
– Это кто же тогда Лахновский – Верховная Рада?
– Ну, да…
– Ну, хорошо, не парься, ты напиши только правильно. Депутат – Лахновский; Виталик – помощник народного депутата.
– Ну, Вам виднее.
– А вчера Краснокутского кинули тоже?
– Нет. Он сам не поехал. Не захотел. Уперся. Предчувствие, говорит: не поеду!
– Так. Что о Виталике знаешь: фамилию, адрес?
– Совсем ничего. Фамилии даже не знаю. Все они как-то: Виталик, Славик; в автобусе был, вот и вспомнил – Юрчик. Не взрослые люди – детсад.
– "Рено" у Виталика?
– Да, "Рено", черный.
– Вот теперь все, что мне рассказал – пиши.
Потемкин?!
Потемкин взял трубку. Телефон зазвенел у полковника Цупова.
– Товарищ полковник, мне повезло, что застал Вас. Потемкин тревожит.
– Что хотел, говори, Потемкин, да быстро, тут не до тебя!
– Явку с повинной примете?
– Что?
– Явка с повинной нужна? По Краснокаменке? Свежая, только созрела.
Полковник опешил:
– У тебя?
– У меня. Приезжайте, пока не остыла.
– Держись, я приеду, Потемкин!
Дав отбой, Цупов снова взял трубку:
– Дайте "Тантал"! Командир роты? Птицын? Полковник Цупов. Знаешь такого? Так вот, слушай меня, подполковник! Потемкин с оружием? Да? Вот что, мы скоро приедем, а ты, под любым предлогом разоружи Потемкина. Под предлогом, ты понял! Есть голова – ты думай. Ни в коем случае не заходи напрямую – стреляет он метко и быстро! И проследите, чтоб он – никуда. Надо, чтоб он нас дождался. Но больше – ничего. Без самодеятельности. Выезжаю сам. Ясно? Действуй, командир!
– Гаркуша! – позвал полковник, – Владимир Иванович, едем. Отступника навестить пора, поехали!
"Да хоть бы еще, – кладя трубку, взмолился ротный, – хоть бы еще позвонил кто-нибудь!" Лучше бы позвонили, дали задание, что-то другое, чтобы он понял, что этот приказ – ошибка…
"О, это счастье, – подумал он, – что я не включил динамик!" И покосился на зама.
– Что там? – спросил тот.
– Ничего. Я к Потемкину прогуляюсь.
– Привет передай.
– Передам, – сказал ротный, и достал пистолет. Крутанул до предела колесико громкости радио, и под столом привел пистолет в готовность.
– Ты чего? – изумился зам.
– Да, так, не в ту сторону крутанул, – подполковник убавил громкость. "Спать ложился, – подумал он, – Земля, как обычно, нормальной была. А сейчас – опереться не на что!"
Понять что-либо по обстановке, возможности не было. И "Рисковать, – решил он, – я могу только сам!"
Архангел услышал ротного и прозвонил в телефон:
– Подполковник, ты еще не поднялся? Я тебе подскажу, что придумать с Потемкиным. Слушай…
Потемкин был – весь внимание. Жизнь длинна, как дорога, а исповедь – краткий отрезок – тире! Синебрюх сейчас скинет последнюю тяжесть Потемкину в руки, устанет и окунется в тоску. А потом замолчит, или будет врать, потому что тоска выливается в мысли о самом насущном – спасении. А сейчас не врет – избавляется. Момент истины – ценный момент для коллег из розыска, – вот что держал у себя в руках Потемкин. А тут постучали в дверь.
– Да!
Вошел ротный. Осмотрелся, не угадал ничего особого и, тоном незваного гостя, проговорил:
– Потемкин, сдай пистолет. Приехал режиссер Фокин с "Мосфильма", он снимал "Петровку, 38" – побудешь у него гидом. Лучше тебя тут никто не справится.
– Что? – удивился Потемкин, – Опять!
Он "въехал" не сразу, о чем сказал ротный. А ротный, вообще не въезжая, добавил:
– Ну, тебя что, учить? Будет спрашивать – ты отвечай, покажи, чего гость захочет, да не молчи – это главное. Он ведь зачем приехал, что нужно? Общение, слово живое, Потемкин, давай! Ты к нему не для охраны, поэтому пистолет не нужен. Сдай! Это приказ.
Не будь Потемкин привычен эмоции прятать – отвисла бы челюсть: "Какая муха ротного укусила?" – не понимал он и собрался пойти, выполнять приказ.
– Вот что, – убрав написанное, сказал он Синебрюху, – отсюда ты – никуда! Даже если захочется в туалет, подожди – я тебя провожу.
"Кончилась воля!" – вздохнул Синебрюх.
"Ну да! – про себя усмехнулся ротный. – Только ты, капитан, – в туалет под моим контролем, а он – под твоим. Гуськом будем двигаться по нужде!"
– Здесь подождете? – спросил Потемкин.
– Да, подожду, – согласился ротный.
Потемкин вернулся без пистолета, спрятал в сейф кобуру.
– Ох, и накурено! – возмутился ротный, поднялся, широко раскрыл дверь и вернулся на место.
– Не закрывай, – сказал он, – Подождем, – и посмотрел на Потемкина. Тот косился на дверь, пряча явное неудовольствие, хмурился.
– Ты, знаешь ли, – кашлянув, сказал ротный, – я из этого фильма момент один помню. Не помнишь? К девушке главный герой приехал, наш – опер. К ночи поближе. По делу, конечно же, уголовному. Суть там была непростая, а он в эту девушку верил, хотел внести ясность. Против нее все было. Так вот, вечером, в ее доме – я помню… А жила она самостоятельно. Ага, вот – кофе она поставила. А потом предложила бутылку "Плиски". Ты помнишь, в Союзе коньяк был болгарский – "Плиска"? Горлышко длинное, а бутылка сама, – как капля. Так вот она ему говорит…
Ротный увлекся.
– …ага! Говорит, что спиртным, вообще-то не увлекается, и не предлагала бы, может быть, да эта бутылка стоит давно. Брак, со стола именинницы. То есть, ее не смогли открыть – неполадки с пробкой. Она ее убрала, а теперь, может быть, гость сумеет открыть? Порылась в столе и достала кухонный, такой, знаешь, крепенький, нож. Салфетку большую, чтобы бутылку в руке зажать, понадежней. В общем, весь инструмент. А он взял в руки, посмотрел, взял салфетку, на нож не глянул. Усмехнулся по-доброму – хлоп! И ребром ладони снес горлышко. Нормально открылась, разлили, распили.
Помолчав, подполковник спросил:
– А ты так, Потемкин, можешь?
– Распить?
– Нет, открыть.
– Не знаю.
– Но камень, ты голой рукой ломаешь.
– Нет. Кирпич разбиваю, а камень – нет.
– Что, большая разница?
– Не знаю, наверное.
Неохотно, отрывисто, говорил Потемкин. А ротный нес всякую чушь и считал минуты, когда же машина начальника УР доедет от УВД до "Тантала".
– А как ты считаешь? – спросил подполковник и оживился, как человек, который в бесцельном трепе, вдруг обнаружил мысль, – Вот фильмы такие, про милицию, уголовный розыск, преступников – они не вредят? Я имею в виду подробности их… Не учат дурному? Школа будущему преступнику – не бывает такое? Посмотри их внимательно – можно всему научиться. Как думаешь, а?
– Во-первых, – ответил Потемкин, – надо их разделять: о милиции, розыске, и о преступниках – не одно и тоже. А во-вторых, если вы посмотрели, подробно, как преступление можно придумать и сделать, то можете видеть и то, как его разгадать. А начнете искать в нем науку – поймете, что лучший способ избежать раскрытия – не совершать преступления!
"Вот это, – вздохнул Синебрюх, – надо было писать в каждом фильме, как на сигаретных пачках… И я бы задумался, вдруг. А теперь? Что теперь? Поздно!" Ротный почувствовал, что истощился и больше сказать ему нечего.
Открытая дверь не таила всякому, кто был рядом, кто проходил мимо, что в кабинете – трое: мирно сидят, беседуют, и ничего не делают. Но не таила она и того, что тех, кого ждет подполковник Птицын, в здании нет до сих пор.
Это склоняло к панике, потому что опять нужно было думать, чем же еще зацепить Потемкина.
– Ничего, – сказал подполковник, – сейчас позвонят, и поедешь. С человеком таким познакомишься, а? Режиссер! Хорошо это, честь для нас…
– Мне, – не дружелюбно сказал Потемкин, – не надо знакомиться. Я с ним знаком.
– Ну, так вот! – оживился Птицын, – А я думал, что ж так? Почему тебя? Вот в чем дело. Потемкин! Чего же не рад, если он твой знакомый?
– Рад, просто, времени нет.
И, слава богу, послышался шум посторонних людей. Заглянул Медведенко:
– Юрий Юрьевич, к Вам полковник Цупов!
"Ага!" – подполковник увидел, как, наконец, улыбнулся Потемкин. Почти, так сказать, "потирая руки"… С чего?
А потом он увидел: Потемкин спокойно и с удовольствием закурил, и пристально, из-за стола, присмотрелся и Птицыну. "Что за игры? – мелькнуло в мозгу, – Не похоже, что влип Потемкин". А тот смотрел с легким, злорадным прищуром! "Да, что же, меня – не его окружают? Он что, разыграл? Он меня подтянул в ловушку? А ему, своему, Цупов, ясное дело, верит! Бред! Да вы что, опера? Как в тридцатых, НКВД?. Называется – влип! Ох ты боже, о, боже! Меня будут колоть на причастность! Потом разберутся, конечно. Да только Потемкин – как мог? Погоди у меня!"
Цупов, войдя, подал руку ротному и Потемкину. Хмуро спросил:
– Шутить научился, Потемкин?
– Какие шутки?
– А это кто?
– Водитель.
– С чего мы начнем?
– Вот, – протянул Потемкин.
– Так, – взял бумаги Цупов. – А это? – Потемкин подал ему маленький лист-четвертинку.
– Телефон Виталика, который сейчас в больнице. Это домашний, а фамилии, адреса, я не знаю.
– Как ты не знаешь? А кто должен знать?
– Да, – опешил Потемкин, – не знаю…
– Ты явку мне обещал или что? Так и дай же, будь добр, по-человечески! Или учить тебя?
И сам же, хмуро, полковник заметил:
– Незачем, да, после этаких дел!
Потемкин хотел возразить.
– Так что, я? – перебил полковник, – Должен копать теперь, за тобой? Может делать начальнику нечего? Не считаешь так? Нет?
– Не считаю.
– Садись и сиди!
Цупов надел очки и, за столом напротив, стал читать явку с повинной. В дверном проеме, Потемкин увидел Гаркушу.
– Володя, – воскликнул он, поднимаясь.
– Сиди! – пресек Цупов.
– Я не нужен, товарищ полковник? – нашел момент, попросился Птицын.
– Да, спасибо, как раз хотел попросить. Нам бы с Потемкиным наедине…
– Да пожалуйста. У меня кабинет этот стал уже специальным – наедине…
Пробежав по бумаге глазами, полковник переменился лицом и сложил очки.
"Тьфу, ты-ё!" – про себя сказал он, и тряхнул головой.
– Извини, если что-то не так, Потемкин…
– Да ради бога!
– Ну, Ивана Петровича мы с Гаркушей к себе проводим, не против?
– Конечно.
– Владимир Иванович, проводи!
– Прощай жизнь, – прошептал Синебрюх и ушел, не прощаясь с Потемкиным…
Цупов остался наедине с Потемкиным. Подождав, не хотел ли сказать что-нибудь Потемкин, полковник увидел, что слово за ним и, подумав, сказал:
– Не понял тебя я, Потемкин… Я уже, знаешь, что было подумал?
– Допускаю… – устало улыбнулся Потемкин, – Но, когда я к Вам приходил, были только догадки. Ничего бы они Вам не дали. Только вчера, поздно вечером, стало понятно, кто в этом действе – актеры, а кто режиссер.
– А если б не так, – Цупов тряхнул в руке "сочинение", – ты представляешь? Тот, второй – этот самый Виталик, от побоев скончался в больнице. Всё, концы в воду! Спасибо, Потемкин.
– Не за что.
– А к Лахновскому, что – разоблачать, в одиночку, ходил?
– Да нет, руки пожали, попили виски. Заочно мы с ним почти год знакомы. Ходили, как два шатуна-медведя, на параллелях, да не сближались.
– Я в этом не понимаю.
– Шатуны поедают друг друга: нечего есть – зима. А когда остается их двое – по пол-зимы параллельно ходят: и не отступают и не сближаются. Развязка неотвратимая, долгая…
– Понятно. Лахновский, тебя не съел. А что с ним?
– У шефа спросите: я рапорт и справку подал.
– Я спрошу. Тебе как здесь?
– Нормально.
– Обратно к нам не хотел бы, в розыск?
– Не так это просто, как в кухню из спальни и наоборот.
– Ну, да… – вздохнул Цупов, – не просто. А телефон помощника, что – у Лахновского взял?
– Из памяти. С Виталиком мы на охоту готовились, в прошлом году.
– На медведя?
Потемкин помедлил, как что-то вспомнил. Но просто ответил:
– Да нет, на зайца. Не получилось…
– Жалеешь?
– Вы знаете, долго жалел.
– Но, ты дело большое нам сделал. Конечно, того, что скончался, со временем бы установили. Но – на мертвых бы все и замкнулось. Аэропорт – твоя, целиком, заслуга.
– Я понимаю, спасибо, – устало ответил Потемкин.
– Скажи-ка, а фоторобот зачем у меня стащил?
– Ну, это же их портреты. Хотел, как-нибудь, по ситуации, "засветить". Не успел, да тому не моя вина.....
Цупов беседовал с командиром роты.
– Ты ему так и сказал: режиссер, "Мосфильм"?
– Ну, как Вы мне сказали.
– Он не рассердился?
– По-моему, психанул.
– Да было однажды, попал он из-за режиссера. Этого, именно. Только сегодня, другого реального повода я не придумал – некогда. Так вот, другая задача: отбой! Пистолет верни. Напрягись, что-нибудь придумай.
– Ох-ё! – жалобно сжал виски ротный, – Опять!
– Давай, подполковник, надо! А, кстати, Потемкин тебе передал документы сегодня?
– М-мм… Вот они…
– Давай! – Цупов снова надел очки.
– Что скажете? – поинтересовался ротный.
– А ты как, доволен взводным?
– Ой, да все хорошо, только в мозгах у меня от него сквозняк… Все молча, молча, думал-придумал – ну а потом как…
– Но он же не народный депутат!
– То есть?
– Те много говорят, а делать – сам знаешь. Хотя, – добавил Цупов, – их помощники – такое творить способны!
– Понял. Но Потемкин: например, как это вот понять?
– Вот это? Рапорт по Лахновскому? А что тут понимать? – и Цупов, приподнявшись, выбросил бумаги в мусорник, – Вот так!
– А приколоть мне их, товарищ э… полковник…
– Ну, надо приколоть – приколи А написал Потемкин все верно!
***
Потемкина вызвал ротный:
– Показалось мне, что не хочешь ты экскурсоводом, а?
– Не хочу.
– Ну, так иди, да получай пистолет. Отставить экскурсию. У нас ведь работы – во!
Потемкин вздохнул, покачал головой и пошел в "подземелье".
"Не ворчи…" – хотел сказать ротный. Но Потемкин и не ворчал.
– Неплохо, скажу тебе, ты намекнул, где пистолет носить надо. Ромашкин, как видишь, понял. И подтвердил. Сказал за тебя свое слово – классно сказал! Будь пистолет у Ромашкина справа, как и у всех, и всегда – забрали бы, с автоматом вместе. А так – не нашли…
"Да, – опешил Потемкин, – сказал за меня! То, что я не сказал вечером, пистолет сказал ночью".
Он вышел и ротный не видел, какое смятение он подарил Потемкину похвалой. Мир не знал, о чем говорили Потемкин и Слава вчера. Как не знал и о том, что вообще говорили. Но Славика видел последним, и говорил с ним – Потемкин. Чувство вины, черной тенью, холодной пощечиной мертвой ладони, хлестнуло Потемкина: