- Да, в полном порядке. Правда, это заняло много времени… Я надолго выпал из обращения.
Появился Эдуард Коллистер - с сигаретой в зубах, волосы свисают на лоб, глаза утонули в темных глазницах, нижние веки, как мешки. Он выглядел намного хуже, чем при последней их встрече.
- А, Роджер Годвин… пришел с войны, - устало протянул он. - Герой сплетен, возвышенных историй и походных песен. Слышал, будто ты умер, но верно, тебя с кем-то спутали. Энн чертовски по тебе тосковала, засыпала в слезах…
- Прошу тебя, Эдуард! Не слушай его, Роджер.
- Что ж, я тоже скучал без тебя, Энн.
- В доказательство не позвонишь ли мне? Завтра?
- Да, конечно. Назначим свидание.
- Сожалею насчет твоего друга, - с полуулыбкой произнес Эдуард.
- Друга?
- Генерала Макса Худа - само собой.
- О, спасибо за сочувствие, Эдуард. Да, очень жаль.
- Война есть война… Впрочем, в каждой бочке дегтя есть ложка меда.
- Черт меня возьми, если я понимаю, какое отношение это имеет к смерти Макса.
- Может, и не понимаешь, - кивнул Эдуард. - Но многие, кого я знаю, страшно довольны, что Сцилла Худ снова на рынке невест. Если, конечно, она когда-нибудь с него исчезала.
- Боюсь, мне об этом ничего не известно, - сказал Годвин.
Годвин не выполнил обещания позвонить Энн Коллистер. У него не хватило духу разбираться с проблемой, которую она собой представляла, к тому же у Сциллы начался тяжелый период. Ей предстояло днем работать на съемках фильма, а вечерами играть в театре - и эта нагрузка пришлась как нельзя более некстати. Она с каждым днем становилась капризней, то и дело набрасывалась на него, и остановить ее он не умел. Оставалось только устраниться из ее жизни. Ни он, ни она не представляли, надолго ли затянется эта душевная судорога. Она понимала, что ведет себя плохо; к сожалению, она видела в этом проявление своей истинной природы, которую долго удавалось сдерживать, а теперь она прорвалась сквозь хрупкую пленку самообладания.
Долгие недели после встречи в театре он не решался увидеться с Энн. Отчаянье, в которое приводила его Сцилла, могло толкнуть Годвина на необдуманные поступки или обещания, которые ему непременно пришлось бы нарушить. А Энн заслуживала лучшего: лучшего, чем мужчина, одержимый женщиной, которой не мог доверять, женщиной, которую ему порой хотелось убить.
В своей холостяцкой квартире он сочинял письма к Сцилле - которые не отправлял - и работал над новой книгой, силясь понять и усвоить войну, ее засады, падения и борьбу. Каждый его день завершался в обществе Макса Худа. Годвин знал, что ему не избавиться от присутствия Макса, во всяком случае пока тот не будет отомщен. Макс, отправляющийся на новое задание, сознавая, что умирает от опухоли в голове… Макс, Макс, Макс… Что же в действительности случилось в ту ночь? Верно ли, что дело было таким рискованным? Знал ли об опасности Монк Вардан? А Черчилль? Или все действительно было так просто и не прошло только потому, что их предали? Неужели они послали бы туда Роджера Годвина, зная, что шансы на возвращение в лучшем случае - пятьдесят на пятьдесят? Что же тогда произошло? Нет, не могли они знать. Дело действительно было пустячным. Пока кто-то не продал их. Таковы факты, как они представлялись Годвину.
Как-то дождливой ночью он сидел в пабе в Айлингтоне, вдали от пульсирующего сердца Лондона и от войны. Предложение встретиться здесь исходило от Алека Рейкстроу.
- Нельзя, чтобы меня сейчас видели с тобой, Роджер. Слухи расходятся, суди сам. Прицепи фальшивую бороду, накладной нос и надвинь шляпу на глаза. Вардан шныряет по углам, рвется побеседовать со всяким, кто хоть раз в жизни выпил с тобой пинту пива. Скажем так, задает наводящие вопросы. Так что или мы встречаемся в "Грин Мэн" на дальней окраине Айлингтона, или нигде.
Годвин не первый раз слышал о любознательности Вардана. А повидаться с Рейкстроу ему было необходимо - этот человек обладал значительным весом и влиянием в адмиралтействе. Он сидел в самом темном углу, наполовину управившись с пинтой, среди равнодушных завсегдатаев, слушавших военные новости по радио и скучающе швырявших стрелки дартс в потрепанную мишень.
Вдруг в паб ворвался порыв ветра с дождем, и в дверях возник Рейкстроу в пальто с поднятым воротом. Без формы он выглядел меньше ростом. Найдя взглядом Годвина, Алек шмыгнул к нему.
- Алек, ты уменьшаешься на глазах.
- Радуйся, что вообще меня видишь. Раздобудь мне пива и того, что в здешних местах сходит за колбасу. Я принес довольно определенные ответы на твои вопросы. Но первым делом накорми голодного моряка. Я стою недешево, как сказала шлюха епископу.
Когда Годвин вернулся к столу и поставил перед приятелем кружку и колбасный рулет, тот бережно, стараясь не попасть в пивные лужицы, разглаживал на столе блокнотный листок. Он откусил кусочек рулета, поморщился, запил горьким и пробежался пальцем по списку имен.
- Мартин Джеллико, Сирил Пинкхэм, Берт Пенроз, Брайан Куэлли, Альф Декстер, Реджинальд Смайт-Хэвен, Билл Кокс, Лэд Холбрук, Энтони Джонс, Джим Стил, Бойд Малверн, Оксхэм Бестер… Это твой список, Роджер.
- Ты просмотрел служебные досье? И что?
- Выполнить твой весьма необычный заказ оказалось непросто.
- Ты мне, скажем так, был кое-чем обязан.
- Разумеется. Если бы не так, я бы тебя сразу сдал, и тебя бы поставили к стенке, и…
- Алек, Алек! Ты и вправду был у меня в долгу. Ну, что ты узнал?
- Ничего. Абсолютно. В шкафу пусто.
- Как это может быть? Они существовали, должны быть сведения…
- О, я уверен, что сведения были. Только теперь никаких записей не осталось.
- Пропали? Затерялись? Куда подевались?
- Исчезли. Ну как тебе втолковать? В списках личного состава таких людей нет. Я тоже могу исчезнуть просто потому, что был настолько безрассуден, чтобы расспрашивать…
- Не верю! Должно быть простое объяснение.
- Безусловно. Откуда-то сверху протянулась рука и выхватила их. Не то чтобы они реквизированы таким-то департаментом или таким-то министерством. Они исчезли. Теперь позволь объяснить: существует основное досье, где регистрируются сведения о служебной карьере с примечаниями, пояснениями и т. п. Есть и другие документы, в которых они должны упоминаться, но проверить их нечего и думать - на раскопки в записях, разбросанных по нашему почтенному и достойному ведомству, уйдут месяцы… и я бы не советовал тебе даже пытаться. Здесь действует невидимая и чрезвычайно могущественная сила, Роджер… пам па-па-пам… Шкаф центрального отдела регистрации гол, как обглоданная кость, и, что касается меня, я ни о чем не спрашивал и не собираюсь. Все забыто. И не было у нас с тобой разговора на эту тему.
- А что с тем названием?
- Ах да, "Преторианец". Это я оставил напоследок, спросил пару людей, которым доверяю… то есть - доверяю.
- И?
- Никто ничего не слышал. Я мог бы прочесть кое-что и по глазам. Не было никакого "Преторианца". Даю слово. Что бы по-твоему это ни значило - оно этого не значит. Никогда не было ничего под названием "Преторианец". Горчица… как ты считаешь, горчица пойдет к колбасному рулету? Ну, теперь мне пора. Выйдем порознь, если не возражаешь.
Годвин хорошо помнил Лэда Холбрука: записного картежника, обыгравшего всю команду подлодки, человека, зарезавшего ножом немецкого часового, человека, которому выстрелом раздробило руку и который героически погиб у штаб-квартиры Роммеля. Холбрук говорил Годвину, что отец его работает клерком в какой-то конторе близ доков, а жили они на Кингз-Роуд за "Концом света".
Годвин отыскал квартиру в кирпичном доме, выстроенном в стиле благородной нищеты и населенном людьми, упорно отказывающимися признавать себя бедняками, хотя с трудом дотягивали до недельной получки. Они носили воротнички и галстуки - значит, оставались джентльменами. Салфеточки на стульях, жидкий чай, запах вареных овощей, электрический бар, мерцающий в крохотной гостиной.
Мама и отец Холбрука заканчивали ужин - яйца и тосты. Когда Годвин назвал себя, глаза у них загорелись, хотя признавать, что узнали знаменитость, было бы, разумеется, неприлично. Заварили свежий чай. Его подала на подносе большеглазая девочка с очень современной стрижкой. Разливая чай, она на миг поймала взгляд Годвина. Сестра Лэда, Диана.
- Я друг вашего покойного сына, - сказал Годвин. - Я был с ним, когда он погиб. Я могу искренне заверить вас, что он отдал жизнь отважно, как настоящий герой.
Миссис Холбрук с трудом улыбнулась, скомкав в кулаке кружевной платочек.
- Нам дали понять, что миссия совершенно секретна, - тихо сказал Оливер Холбрук, худой человек, похожий на школьного учителя.
По его фигуре можно было понять, что прежде он был толстяком. Уже наступил вечер и семья отужинала, но он оставался в деловом костюме.
- Я полагаю, пока нам не следует о ней говорить. Боюсь, что это не для печати.
- Как он скончался? - спросила женщина.
Уголки ее губ скорбно опущены, словно подтаяли. На столе рядом с ней лежала зачитанная библия в переплете под кожу.
- Печенья? - Диана подала ему тарелку.
На печенье не было рожиц, не было и изюма. Не тот сорт, который предпочитает Монк Вардан.
- Он погиб, прихватив с собой немецкий пулеметный расчет. Достал всех.
- Ох, боже, боже! Он всегда был храбрый мальчик.
- Похоже на Лэдди, - вставила Диана, хрумкая печеньем.
- Ну-ну, - остановил их Холбрук. - Довольно об этом. Я не сомневаюсь в ваших добрых намерениях, сэр, но нам было сказано не говорить ни слова. Все должно оставаться тайной. Так что дальнейшее обсуждение невозможно.
- Где он умер?
- Довольно, мать, - повторил Холбрук, слабо махнув в ее сторону рукой. - Хватит, я сказал.
- В Северной Африке, - ответил ей Годвин. - Однако ваш муж совершенно прав. Мне нужно было узнать, не говорили ли вы с кем-нибудь о его миссии. Теперь я знаю, что этого не было. И Лэд, как я понял, ничего не рассказывал.
- Ни слова, - сказала мать. - Он был хорошим солдатом.
- Ну, не думаю, что секретность пострадает, если я расскажу то, что знаю, - при условии, что дальше это не пойдет.
- Мне было очень больно, что нам так мало сказали, - женщина вытирала глаза. - Очень больно.
- Не начинай заново, мать. Ты же помнишь, что нам было сказано.
Ее муж повернулся к Годвину.
- Никаких вопросов, вот что нам сказали. Моя добрая женушка хотела обратиться к нашему депутату, но нам приказали ни о чем не расспрашивать. Чрезвычайно важно. Безопасность есть безопасность. Все ради короля и страны - вот наш девиз, мистер Годвин.
- Мне кажется, мистер Годвин очень добр, что пришел к нам…
- Мне нравился ваш сын. В карты играл, как дьявол. В "фараон".
Холбрук издал сдавленный смешок.
- Я научил его этой игре. Он был совсем маленький. На каникулах в Брайтоне. Помнишь, мать? "Фараон" в Брайтон-Рок дождливыми вечерами.
Он нащупал в рукаве платок, поднес его к глазам.
- Счастливые дни, счастливые.
Он поднялся и пожал Годвину руку.
- Мать права, вы очень добры, что пришли, сэр.
Пройдя полквартала, Годвин остановился. Идти пешком до Мэйфер было далековато. Часа два, пожалуй, но ему было над чем поразмыслить по дороге.
Он услышал за спиной быстрые шаги и голос:
- Мистер Годвин, одну минутку.
Это была Диана.
- Чем могу быть полезен? - Он улыбнулся девочке, мгновенно проникнувшись к ней симпатией.
Она запыхалась, и бледные щеки ее разгорелись.
- Страшно мило, что вы так пришли… Я слушала вас по радио - вы, наверно, ужасно заняты. Мама с папой совсем опешили, когда вы возникли из ниоткуда - пуфф! - прямо как джинн.
- Я и хотел сделать им сюрприз.
- Ну, суть в том, что они не все вам сказали. А вы были так добры, чтобы к нам прийти… так что, по-моему, вам можно рассказать про человека, который зашел к нам как-то вечером. Сказал, что представляет короля и страну… - она хихикнула в ладошку, - но больше походило, будто он представляет новую пивную, понимаете ли… Ну, сами можете представить, как слушал его папа. Король и страна! Звонят колокола, папа вытягивается по стойке "смирно"…
- Ваш отец патриот, Диана.
- Кто бы сомневался. Словом, тот человек, он приходил к нам под Рождество, уже начались каникулы. Я читала в уголке, а папа позабыл, что я дома. Тот человек сказал им, что Лэд погиб - им уже сообщили, что он погиб, - но что им не следует ни о чем расспрашивать. Они всполошились, потому что мама готова была добраться до ПМ - хотела узнать, как умер наш Лэд. Наш депутат, мистер Спирс, через несколько дней сообщил, что никаких подробностей узнать не мог… А потом явился тот тип и вручил маме с папой пачку денег. Причем не чек, а именно деньги. Большой конверт с банкнотами - прямо не верится.
Она шла рядом с Годвином, заглядывая ему в лицо круглыми глазами.
- Вы правы. Это в самом деле странно. Так не делается.
- Он сказал: это в возмещение нашей огромной потери… Назвал единовременным страховым пособием от благодарного правительства.
- Что-нибудь еще?
- Прежде чем уйти, он несколько раз повторил, что им не следует больше обращаться к мистеру Спирсу, не следует задавать вопросов или обсуждать это с другими… Что-то вроде того, что это не должно дойти до чужих ушей.
Она смахнула челку с глаз и засунула руки в карманы пальтишка. Девочка обещала вырасти очень хорошенькой, и Лэд тоже был красивым парнем.
- Я смотрела один фильм с Джорджем Рафтом. Он там давал кому-то деньги за молчание. Так и называлось: "Деньги за молчание". Мне кажется, тот тип тоже заплатил маме с папой за молчание. Чтобы держали рты на замке.
- Каков он был собой?
- Гм-м… Высокий и, по-моему, тощий, хотя он был в широком плаще. И еще длинный нос - все вместе напомнило мне Шерлока Холмса. Он все время называл отца "старина". Сомневаюсь, чтобы до тех пор к нему хоть раз в жизни так обращались. Выглядело довольно смешно. О чем вы думаете?
- Я думаю, у вас задатки хорошего репортера.
- Нет, правда?!
- Вы наблюдательны. Вы мне очень помогли. Я не шучу.
- Вы думаете, я могла бы стать репортером? Правда?
- Почему бы и нет?
Он вручил ей свою карточку, а когда оглянулся, она стояла на том же месте, словно вросла в землю, а заметив, что он смотрит, помахала рукой и дерзко послала ему воздушный поцелуй.
Питер Кобра сразу заметил Годвина, едва тот вступил в полутьму "Догсбоди", и мгновенно просквозил к нему сквозь толпу.
- Роджер, вы не представляете, как я измучился, пытаясь пристойно накормить гостей на пятишиллинговый максимум! Эти новые правила нас убивают. Правда, разрешают брать еще два и шесть за проклятое кабаре, но это значит, что мы обязаны предоставлять это абсолютно варварское развлечение. И вот среди вас разгуливает цыган со скрипкой или его двоюродный брат, исполнитель португальских "фадо". На слух вроде кота в судорогах любви или агонии. Разница невелика. До чего довела нас эта война! Но проходите, я подобрал вашему визави столик в самом темном углу.
Он улыбнулся, гордясь своей предусмотрительностью.
Монк Вардан пил мартини. Длинный шарф, намотанный на его длинную шею, приводил на память прерафаэлитов. Он поманил Годвина согнутым пальцем и похлопал по банкетке рядом с собой. Питеру Кобра он сказал:
- Держите своего скрипача от меня подальше, или я за себя не отвечаю.
Кобра пожал плечами.
- Я рад, что вы пришли, - Вардан обратился к Годвину, - учитывая, как вы, должно быть, заняты. А теперь промочите горло, Годвин, и подготовьтесь - я намерен вас хорошенько выбранить.
- Надеюсь, хоть к концу вечера вы заговорите серьезно. Мартини, Питер, и пошустрей.
Кобра повел бровью, и один из его юнцов тут же предстал перед ними с отличным мартини.
- Но прежде удовольствия, потом дело, - заметил Вардан, выронив из глазницы монокль. - Как поживает прекрасная Сцилла? Должен сказать, в тот раз мы прелестно провели время в Стилгрейвсе. Кто-то мог бы пожаловаться на сквозняки в том крыле, где меня поселили, но меня холод только бодрит. В моем туалете вода замерзла - я вам не говорил?
- Вы меня пощадили.
- Пустяки. Так как у вас с ней?
- Я последнее время мало вижу Сциллу. У нее полно работы.
- Я уловил в вашем голосе кислую ноту, старина?
- У нее сейчас тяжелый период. Пройдет.
- У нее, безусловно, есть склонность к таким периодам…
- Оставим это, Монк. Что у вас на уме? Зачем я здесь?
- Потому что напроказили. Бог мой, я же предупредил Питера насчет этого цыгана - эй, ты, тупица! Прочь! Чертов Питер. Клянусь, он его нарочно подослал. Нехорошо, Роджер, нехорошо проказничать. Препятствовать действиям правительства его величества! Государственная измена! Говорили ведь вам быть паинькой и застегнуть рот на все пуговицы. Мы, учитывая все обстоятельства, обошлись с вами очень прилично. А вы не послушались и снова заварили кашу. Ну вот что мне с вами делать? И ведь вы и других за собой тянете… Очень неразумно, старина. Должны бы понимать.
У Годвина по позвоночнику прошел легкий озноб.
- К делу.
- Ну, прежде всего, бедняга Рейкстроу. Я хочу сказать, он посадил-таки кляксу в тетрадку. Финита! Он никогда не сделает карьеры, и, честно говоря, это ваша вина. Конечно, никто ему не скажет, но он и сам заметит в очень скором будущем. Он не сообщил нам, что вы с ним связались… Ужасная оплошность… но кое-кто из тех, кого он расспрашивал, считая это безопасным, знал, в чем состоит его долг и осведомил нас о его изысканиях.
- Как это грязно, Монк.
- Грязная работа, как у нас говорится. Ну, война есть война, Роджер. Теперь переходим к Оливеру Холбруку. Этот - англичанин старой школы. Он знал, как должен поступить, когда вы к нему явились. По его словам, вы славный парень, но долг есть долг.
Вардан зажег сигарету и втянул дым сквозь мундштук.
- Так вот, выслушайте меня, Роджер. Мы не можем допустить, чтобы вы метались по округе, сея мелкие семена, из которых могут вырасти большие проблемы. Неудачное покушение на Роммеля, все участники убиты… Нельзя допустить, чтобы это выплыло наружу. Вы, конечно, понимаете?
- Я не сеял никаких семян и совершенно не собираюсь поднимать шума, хотя видит бог, мог бы, и ни один человек не поверил бы вашей сумасшедшей сказке о моем предательстве… Я просто хочу узнать, как был предан "Преторианец" и кто его предал. Пора бы вам мне поверить, Монк.
- А зачем? Серьезно, старина, чего вы надеетесь достичь? Миссия была особо секретной - мы хотим, чтобы ее исход таким и остался. Мы просили вас успокоиться и оставить…
- Вы обвинили меня, Монк.
- Скажите-ка, Роджер, а вы не съехали с рельсов? Я не шучу. Вы были тяжело ранены в голову. Не нужно ли вам обследоваться? Наши врачи к вашим услугам…
- И отчего это мне вдруг пришло в голову, что если позволить вам запихнуть меня в больницу, то выйти из нее мне уже не придется?
- Понятия не имею, Роджер. На мой взгляд, такая мысль свидетельствует, что голова у вас не в порядке. Что за мысль!
- Если желание найти предателя - признак безумия, то я, конечно, сумасшедший.