- Да чего там Петру-то говорить? - отмахнулся Донченко, отпуская Сашу со своего колена. Он потянулся к пачке "Беломора", который курил постоянно, отчего и пропах весь табачищем. - Считай, родился заново… Был же я у него, сам и отвозил. Об сосну его шарахнуло, там и повис, пока сняли. Главный вопрос! Откуда флаттер взялся?! Куда эти смотрели? Что они там считали? И насчитали, мать их… А вот за Леху твоего, Люсенька, - сказал вдруг с отчаянием, - все они молиться на тебя должны… И на детей твоих, которые от Лехи нашего остались… Не… - всхлипнул он вдруг и стал одной рукой тереть глаза, а другой давить в блюдце папиросу. - Не дадим пропасть… это мое тебе слово. И ему тоже… Ох, не могу больше, прости, пойду я… Скажу своей, она придет завтра, поможет… И вообще…
- Ты бы про это свое "вообще" уж лучше помолчал! - заявила вдруг воинственным тоном тетя Инна. - А то как словами, так у вас их полно, а как до дела?
- А чего ты конкретно имеешь в виду? - вскинулся поникший было от горя Донченко.
- А вот то и имею! Вы там, у себя, всё комиссии создаете! Всё виноватых ищите! А сами какую технику подсовываете людям, а? Чтоб они гробились? А вы будете фуражки сымать да обещаниями разбрасываться? То сделаем, этого не позабудем… Врете все!
- Да ты чего?! - изумился Донченко. - Несешь чего, говорю? Петька тебе, что ль, совсем мозги набок свихнул? Я ж говорю: государственная комиссия все досконально выяснит. И тут не виноватого искать надо, а причину! Алексей-то при чем? Он - герой. Он своей жизнью многим другим жизни спас. И не фигурально, а очень даже конкретно! Аппарат куда падал? На город! А Леха отвел его в сторону… Это и Петька твой подтвердил - хотя рули уже не слушались. Там у них вся прибористика повылетала из гнезд к едреной матери! Разваливался аппарат… Записи-то переговоров и ящик сохранились. Всё расшифруют, покажут, как дело было… Но мне-то, в общем, понятно, что при флаттере выход один у них оставался: уводить аппарат, сколько возможно, и покидать его. А Леха тем не менее сумел, заставил себя послушаться! Как - вот вопрос! И кто ж знал, что там еще и поселок, до сих пор на карте не отмеченный? И люди живые ходят… мать их за ногу… И ведь снова сумел! В последний раз… Истинно подвиг… Как в той песне…
- Ага, карта виновата теперь… - стояла на своем Инна. - У них же, Люся, вечно - не понос, так головная боль… начальнички… Ты еще спой!
- У вас, девки, душа не в себе, это - понятное дело. Вот только не надо валить всё в одну кучу. Все мы живые люди, и у каждого своя боль. Обвинить-то проще всего, а вот разобраться, чтоб следующий, кто полетит… такая работа. Вы уж простите нас… за то, что живыми остались. Не в первый раз, к великому сожалению, говорить такое приходится… - Донченко тяжко вздохнул, нашел свою фуражку и ушел, неслышно притворив за собой дверь.
А Люся с Инной остались на кухне. Они долго еще говорили, но совсем тихо, не отрывая глаз от скатерти. Саша ничего разобрать не мог, как ни старался. Но из всего, что он сегодня услышал, понял лишь одно: папа совершил героический подвиг, за что его, возможно, даже наградят. Только вот как это будет, Саша совершенно не представлял себе… Как и то, что отец больше не вернется домой.
Засыпая, мальчик взрослел и сам не понимал еще этого. Он ведь только начинал размышлять над вопросами, которые тревожили и не приносили ясного ответа всему человечеству, безуспешно пытавшемуся на протяжении десятков тысяч лет постичь тайны жизни и смерти. А есть ли на свете что-нибудь более серьезное, из-за чего стоило бы вообще ломать себе голову?
Но этого двенадцатилетний Саша еще не знал и переживал главным образом по поводу того, как завтра выйдет во двор. В новом своем качестве…
12
Посреди недели Александра Борисовича вызвал к себе в кабинет Константин Дмитриевич Меркулов. Заместитель Генерального прокурора был явно озабочен. Турецкий догадывался о причине.
Позвонив по внутреннему телефону еще утром, он узнал от Клавдии, что "самого" пригласили в Администрацию, на Старую площадь. А что подобные приглашения всегда были связаны с какими-либо малоприятными заданиями, знали все на Большой Дмитровке.
Клавдия Сергеевна, пребывавшая в тот момент в полнейшем одиночестве в связи с отсутствием своего начальства, обрадовалась случаю, но, главным образом, возможности высказать совершенно "забуревшему" и охамевшему старшему следователю свое безграничное, истинно женское "ффэ-э!".
Настроение у Александра Борисовича было отнюдь не деловое, и поэтому он даже с некоторым удовольствием воспринял возмущение этой полной и зрелой в самом лучшем смысле "сорока с небольшим летней девушки", обиженной, и небеспочвенно, его постоянным невниманием к ней в последнее время. И за каждым упреком Клавдии Сергеевны просматривалось такое ожидание и обещание, что любого другого мужика, кроме вечно неблагодарного Турецкого, немедленно захлестнула бы волна всепожирающей страсти, требующей немедленного и полного удовлетворения. Любого, но не его. Потому что Александр Борисович знал: "девушке" нельзя давать абсолютной воли. Она не однажды заявляла, что в порыве своей неистовой любви готова совершить "невероятное". Сказанное не расшифровывалось ею, но кого-то иного в подобной же ситуации могло и насторожить: "девушка" ведь до сих пор оставалась незамужней. Однако если и в самом деле кого-то в ней что-то настораживало, то никак не Турецкого, которому, в общем-то, были по фигу "отчаянно педалируемые эмоции". Он знал Клавдию и был уверен, что она вовсе не собиралась разрушать его семью. Ей вполне хватало нежности и желанной близости с обожаемым ею мужчиной. Она была готова принять его в свои жаркие объятия ночью и днем, вечером и на рассвете, зимой и летом, сырой осенью и… то есть всегда. Чтобы потом отпустить от себя, тихонько всплакнув от переполнявших чувств.
Помня об этом, Александр Борисович вибрирующим от томления голосом пообещал в один из ближайших дней изыскать свободный вечерок, чтобы предаться грешной страсти. И снова оказался не прав: по ее разумению грешной страсти просто не бывает! Она или есть, или ее никогда и не было, а значит, он всю жизнь бессовестно ее обманывал. Турецкий не решился продолжить с некоторых пор затянувшийся между ними в интимные минуты схоластический спор о том, какая разница и что общего между желанием и страстью, но, главным образом, о том, когда, в какой момент мировой истории одно перетекает в другое. Или наоборот.
Тем не менее тон, коим это было сказано, вполне удовлетворил Клавдию Сергеевну, и она, уже внутренне успокоенная, принялась пересказывать свои секретарские новости, недоступные для подавляющего большинства ответственных работников Генеральной прокуратуры. Александр Борисович слушал, отсеивал ненужное для себя и думал, что владеть источником информации - значит в конечном счете владеть всем миром. Тем более когда источник такой предсказуемо бурный, но при этом непредсказуемо щедрый.
Словом, ко времени появления в своем служебном кабинете Константина Дмитриевича Турецкий уже был в курсе событий, ради которых ездил с утра на Старую площадь Меркулов.
На имя Президента пришло коллективное письмо, подписанное ведущими отечественными летчиками-испытателями, в котором те ходатайствуют о присвоении звания Героя России трагически погибшему недавно, буквально несколько дней назад, при испытании нового самолета, предназначенного для нужд гражданской авиации, заслуженному летчику и так далее. Письмо это было передано, что называется, из рук в руки, минуя необходимые в таких случаях инстанции. Вероятно, Президент также был информирован и устно, потому что он предложил рассмотреть вопрос немедленно. Что уже само по себе необычно, если учитывать вообще позицию Президента по части принятия скоропалительных, мягко выражаясь, решений. Ко всему прочему, оказалось, что с этим вопросом не все так ясно и гладко, как представлялось подателям письма. Не закончено расследование причин гибели самолета и летчика, пилотировавшего экспериментальную машину. По ходу следствия возникает множество вопросов к создателям нового самолета, к организаторам, не обеспечившим безопасности испытаний. Словом, проблем столько, что кое-кому уже кажется, будто не к званию Героя (посмертно) следует представлять погибшего летчика, а возбуждать уголовное дело по фактам гибели человека и уничтожения транспортного средства по статье двести шестьдесят третьей Уголовного кодекса Российской Федерации.
Турецкий слушал и удивлялся: откуда Клавдии все это известно? Такие подробности и детали! Ведь Костя наверняка не делился с нею своими соображениями по данному вопросу. Ох уж эти всезнающие секретарши! Щедрые духовно, а также богатые телесно. Нет, воистину "девушка" достойна серьезного поощрения. При первой же возможности. Но вот когда такая возможность выпадет, этого Турецкий предугадать не мог. Да и мысли его, покрутившись вокруг аппетитных форм Клавдии Сергеевны, уплыли совсем в другое русло…
Возникла не очень понятная пока связь между информацией о погибшем летчике и тем трагическим фактом, свидетелями которому он да, в общем-то, еще почти сотня других людей стали несколько дней назад, в прошлую субботу. Может быть, это и есть тот самый случай? Но если так, тогда какая связь между вызовом Кости в Администрацию Президента и мышиной возней вокруг гибели хорошего человека? Какая-то бяка тут присутствует, "эт точно", как говаривал незабвенный товарищ Сухов…
А мысли уже катились дальше. Кажется, в понедельник или во вторник, не суть важно, звонил Игорь Залесский. Забавный получился у них диалог. Тот с ходу посетовал на то, что Турецкие так неожиданно покинули их компанию. Но больше всех по этому поводу огорчилась, по словам Игоря, его супруга Валерия. Получалось так, будто она связывала какие-то особые планы с Ириной Генриховной. То ли договорились уже о совместной вечеринке, надо понимать, отдельно от мужей, то ли намеревались заняться какой-то другой собственной программой, этого даже Игорь не знал. Но Валерия всерьез расстроилась. Спрашивала об Александре Борисовиче и Светлана, возвратившаяся уже затемно. Ну а Вера, та с присущей ей наивной искренностью просто посожалела, что Александр Борисович ляжет нынче спать без сеанса настоящего массажа, тогда как она уже приготовилась продемонстрировать ему все без исключения свои медицинские таланты. Словом, вон сколько он народу походя огорчил. Правда, рассказывал Игорь с изрядной долей юмора, и нельзя было понять - дурака он валяет или это форма "подачи материала", в то время как сам он все воспринимает всерьез. Так своеобразно, видимо, все-таки пошутив, Игорь уже безо всякой игривости напомнил о состоявшемся разговоре. Добавил, что ни в коем случае не торопит с решением, но все же хотелось бы знать, пусть чисто по-товарищески, когда Саша сможет "сесть и подумать". Ну, это он напомнил о том знаменитом летчике Сергее Анохине, о котором невольно возник разговор за столом после взрыва. Эта его знаменитая фраза, когда уже на жизнь не остается времени, "сесть и подумать", у многих из их поколения была, как говорится, на слуху.
Вот и опять возник этот погибший летчик. Прямо-таки мистика какая-то…
А по поводу сожалений Валерии, тут, ребята, бросьте! Ирка умница, сразу все засекла. Да и ощутимого урона своей совести Турецкий также не нанес. И друга не обидел. А ведь все к тому шло. Впрочем, если бы, не дай бог, что-то и произошло чисто случайно, Александр Борисович просто в силу своего легкого и достаточно безалаберного характера в отношении подобных фактов вряд ли бы сильно переживал. Ну, так сложилось… Как писал один хороший поэт во времена его молодости, "так получилось, так случилось, такая вышла лабуда, за нами медленно струилась тугими струями вода…". А раз не случилось, значит, оно и к лучшему. Опять же и у огорченных женщин всегда остается хоть какая-то надежда на то, что однажды повезет. У этих, у "огорченных", тоже ведь жизнь не сахар, и поэтому человечеству свойственно их жалеть - по-хорошему, по-дружески. По-мужски, иначе говоря.
А вот со Светкой, которая "задумывается о юрфаке", конечно, стоило бы поговорить. Пятнадцать лет, в десятый перешла… Ей бы о другом "задумываться". О театральном, к примеру. Или уж вовсе о каком-нибудь "супер-пупер" престижном, папаша-то ведь, куда скажешь, протолкнет! Видная девочка, и умненькая, но, похоже, с жестким характером. Нелегко ей будет, самолюбивой-то такой…
Он и сказал Игорю, что с удовольствием пригласит его с супругой и дочерью к себе. Как только у самого Игоря при его плотном графике появится просвет. И что Ирина будет рада гостям. Ну, правда, на "крутые" замки или там просто громадные хоромы пусть изначально не рассчитывают, однако искреннее гостеприимство обычно с лихвой компенсирует любые неудобства жилищного плана. Вот так, шуткой на шутку. А заодно можно будет и о будущем поговорить. На том, собственно, разговор и закончился - на взаимных обещаниях, как правило, ни к чему всерьез не обязывающих. Но вежливые люди просто обязаны соблюдать некий естественный ритуал.
А что касается предложения Игоря, то Турецкий позабыл о нем, едва они с Ириной в тот субботний вечер оказались дома. И одни! Это ж какая удача, что дочь путешествует!..
Пока размышлял, обнаружил, что телефонная трубка возле уха издает противные короткие гудки. Господи, совсем ни за что человека обидел! Это ж Клавдия все излагала ему свои соображения относительно… А, собственно, относительно чего? Вот так тебе, Турецкий, и надо! Не делай два дела сразу! Тут тебе "девушка" фактически себя, понимаешь, предлагает, а ты в это же время думаешь о том, как огорчил совсем другого человека, и тоже, кстати, женщину, которая ничем тебя, козла, не обидела, а даже совсем наоборот… Кошмар! Славке рассказать - обхохочется!
Вспомнил о Грязнове и подумал, что он единственный, пожалуй, человек, который даст самый правильный совет касаемо банкирских соблазнов. Уж он-то эту публику каждый божий день перед глазами держит. А как же иначе? То застрелят кого-нибудь, то в "мерседесе" взорвут, то похитят и миллионы баксов в качестве выкупа потребуют… Для кого свои разборки, а начальнику МУРа постоянная головная боль. Да уж, нечего говорить, обожает он банкирскую братию. Он ведь и банкиров, и бандитов всегда держал для себя на одной ступени. Ничего не возразишь, прав по-своему. Какие бандиты, такие и банкиры. Или наоборот? Что-то нынче многовато у тебя парадоксов, Турецкий! Не замечаешь? А все оттого, что ты никак не переживешь последней своей победы. Хотя, как тебе известно, господин Грозмани со товарищи уже наверняка подали апелляцию Председателю Верховного суда Российской Федерации. И на этом вряд ли остановятся, может, даже в Европейский суд по правам человека обратятся, слишком ведь крупные адвокатские гонорары задействованы. Все это понимают, но… Закон есть закон, для всех писан. Даже для такого засранца, как Вадька Новоселов, олигарх, тудыть его растудыть, жулик, на котором клейма уже ставить негде!
Турецкий подумал, что злиться и портить себе настроение нет пока никакой нужды. Всему свое время. И вот тут, словно почувствовав на расстоянии настроение Александра Борисовича, ему и позвонил вернувшийся Меркулов.
- Саня, если есть свободная минутка, зайди, пожалуйста.
Недобрый знак, подумал сразу Турецкий. Когда Костя вот так ласков и предупредителен, значит, пойди помой голову и состриги волосы на макушке, чтоб не мешали показательной казни. Либо приготовься схлопотать на ту же собственную шею очередной "тухлый висяк".
И еще мысль мелькнула: не летчик ли тут? Нет, ну это уже слишком…
Костя был озабочен, но не более того. Значит, разгонов не предвидится. Турецкий усмехнулся и подумал, что, вероятно, вполне может выглядеть как нашкодивший школьник, хотя никаких грехов, достойных немедленного осуждения, за собой не чуял.
- Садись, Саня. Чайку? Кофе?
- Кофе мне уже собственный надоел… Вот довелось попробовать мне недавно…
- Да, ты рассказывал. Значит, чаю? - Меркулов наклонился к интеркому: - Клавдия Сергеевна, сделайте одолжение, парочку стаканчиков хорошего чайку. С лимончиком, пожалуйста.
- В горле пересохло? - участливо спросил Турецкий, понимая, что там, откуда только что возвратился Костя, чайку не шибко попьешь.
Это вот в старые времена, когда приглашали в большой дом на Старой площади, вежливый инструктор и чайком с крохотными пирожными угостит, и улыбнется ласково. Потом, правда, случалось, такое ляпнет, что хоть стой, хоть падай. Но, справедливости ради, дураков там тоже недолго держали и, соблюдая собственные правила игры, назначали таких деятелей на ответственные посты в разные конторы, издательства, например, где те из-за отсутствия хоть какого-либо таланта не могли здорово навредить. А по мелочам - сколько угодно, политической системе от этого ни холодно, ни жарко. И это - главное! Тоже до поры, до времени, конечно…
Торжественная Клавдия внесла поднос с чаем, сахаром и печеньем. Многозначительно посмотрела на Турецкого, и Александр вежливо ей кивнул: когда он сюда шел, секретарши не было в приемной, куда-то выходила.
Костя также кивком поблагодарил ее и сказал Турецкому:
- Давай пей и слушай, что скажу…
Мистика продолжала витать над головой Александра Борисовича. И даже понемногу сгущаться.
Речь в Администрации действительно шла о том трагическом случае, свидетелем которого Турецкий случайно оказался во время пикника в поселке Солнечный. Погиб во время испытаний нового самолета известный летчик Алексей Мазаев.
К сожалению, фамилия эта ничего не говорила Александру Борисовичу. Стариков, бывших испытателей, он помнил, а молодежь, по сути своих ровесников, откуда мог знать, если жизненные интересы лежали уже давно в другой плоскости?..
Коллеги летчика, тоже очень известные люди, вышли прямиком на Президента с просьбой о присвоении Мазаеву звания Героя России, обосновав ее тем, что человек ценой своей жизни спас жителей целого поселка, сумев в критической ситуации увести разваливающийся самолет в сторону.
Да, и это тоже видел, но оценил по-своему Александр Борисович. Тягостный, честно признался он себе, был момент…
А Мазаев этот, оказывается, был в кругах, связанных с авиацией, человеком знаменитым, с поистине героической биографией, военным летчиком, полковником и все такое прочее. Вроде бы, сказали Меркулову, никаких проблем, да и чисто по-человечески, какие могут быть возражения, если человек по всем понятиям совершил подвиг. Кого ж еще и награждать, как не таких вот, как он, да еще и посмертно? Ну и все, вопросов вроде бы нет. Но…
На месте гибели работает ведомственная комиссия, до окончательных выводов еще далеко. Но, похоже, что там все далеко не однозначно. Пилотов было двое, один сумел спастись, и никто как бы винить его не собирается, однако…
И этот факт был уже известен Турецкому. Он своими глазами видел раскрывшийся парашют, а потом, кажется, даже удивился, заметив, что несущаяся прямо на поселок "смерть" вдруг изменила направление и ушла в сторону, за лес.
Так в чем же смысл этого "однако"?