Лето 1938 года застало Фредерика Саммербэга в очередном турне по Германии. Вот уже несколько лет
6 тайный сотрудник Интеллидженс сервис время от времени отправлялся в нацистский рейх ("прямо в пасть
к тигру", - иногда посмеивался над собой). Здесь, в вооружавшейся Германии, он беспрепятственно разъезжал
по стране и вел беседы с главарями нового порядка. Среди его собеседников были Рудольф Гесс, Эрих Кох,
Генрих Гиммлер. Но главным, так сказать, проводником замыслов и планов фашистского руководства был
Альфред Розенберг, сорокапятилетний идеолог партии, глава ее внешнеполитического отдела.
В Лондоне мало кто понимал смысл ежегодных вояжей Саммербэга. Посмеивались не только в
Интеллидженс сервис, но и в министерстве иностранных дел.
- Конечно, все мы Фреду осточертели, - острили коллеги, - но довольно странный способ -
отдыхать от нас среди немцев. Пустая трата денег.
Фредерик охотно посмеивался вместе с коллегами, однако поездки продолжал. Спокойный,
дальновидный, он пользовался негласной поддержкой главы британского ведомства безопасности, адмирала
сэра Хью Синклера. Надо сказать, что пост начальника Интеллидженс сервис по старой британской традиции
даровался королем и считался не только престижным, но и выгодным. Поскольку Британия почитались
владычицей морей, - и не без оснований! - именно военно-морские силы узурпировали руководство тайным
учреждением. Среди адмиралов, возглавлявших эту службу, естественно, встречались разные люди. Хью
Синклер был человеком дела. Он так же, как Саммербэг, терпеть не мог министерских болтунов, готовых
утопить в словесах и бумагах любое разумное начинание. Его бесило иронически-покровительственное
отношение руководителей британского кабинета к поставляемой Саммербэгом тревожной информации об
истинных намерениях Гитлера. И поскольку адмирал никому не позволял посягать на независимость
Интеллидженс сервис, он поощрил новую поездку сотрудника к влиятельным наци.
Кончалась вторая неделя пребывания Саммербэга в Германии. Пора было возвращаться в Лондон. Тем
более что на душе у Фреда становилось все беспокойнее. В стуке кованых каблуков "коричневорубашечпиков",
в фанатичных сборищах юнцов из "гитлер-югенда", во все более откровенных и наглых заявлениях лидеров о
необходимости завоевания "жизненного пространства" для тысячелетнего рейха отчетливо нарастал грохот
войны.
Вчера, когда Розенберг подвез Фреда к небольшой уютной гостинице на своем черном "хорхе", нацист,
улыбаясь, сказал:
- Мой друг, я понимаю, вы уже спешите домой. Все мы скучаем по дому, не правда ли? Однако
потерпите немного. Вы уже немало знаете о том, каким мы представляем себе грядущее. Но завтра, может быть,
вы узнаете еще больше и укрепитесь в доверии к нам. Постарайтесь до обеда не исчезать. В крайнем случае,
вызовите моего адъютанта с машиной. Он поможет держать с нами связь. Договорились?
И Розенберг протянул белую мягкую руку.
Фред ночью спал плохо, каждый раз возвращался мыслями к туманному намеку Розенберга. Для Фреда
не составляло тайны, почему нацисты с ним возятся, охотно предоставляют возможность путешествовать по
стране, ведут долгие беседы. Конечно, идет игра в кошки-мышки. Гитлер заинтересован, чтобы информация,
которой начиняют англичанина, поступала в лондонский Форин Оффис. Фред прилагал все усилия, чтобы
именно эта сторона его деятельности становилась известной нацистским главарям. Пока это ему удавалось.
Около двух пополудни - Фред уже собирался пообедать
- раздался телефонный звонок.
- Как самочувствие, мой друг? Спали, надеюсь,
хорошо? Ну и прекрасно. Тогда будьте готовы: сейчас за вамп
заедет машина. Что? Нет, пообедаем позже. Знаете, я очень рад
за вас: с вами хочет побеседовать фюрер…
"В конце концов если отправляешься в ад, то почему бы
не встретиться с дьяволом?" - усмехнулся Саммербэг.
Надевая галстук, вдруг вспомнил свою встречу с Генри-
хом Гиммлером - и слегка покраснел. Впервые за все поездки
в Германию он испытал что-то вроде унижения. С Розенбергом,
с Эрихом Кохом и даже с малоразговорчивым Гессом Фред вел
себя свободно, раскованно, совершенно не испытывая чувства
неуверенности и страха. Но когда Гиммлер, принимая гостя в
своем кабинете, льдисто сверкнул пенсне и немигающе
уставился на Фреда, тот, к своему стыду, вздрогнул. На миг
почудилось, что за столом сидит не теплокровное человеческое
существо, а какая-то доисторическая рептилия. Хотя с тех пор
прошло больше года, Фред и сейчас ощутил ледяное прикосно-
вение щупальцев испуга. Но Фред быстро овладел собой и уже
в "хорхе", сидя позади адъютанта Розенберга, с удовлетворени-
ем почувствовал в себе азарт охотника, а не трепетную робость
дичи. Даже тяжелые своды и массивные лестничные марши
рейхсканцелярии не подавили этого чувства. В приемной
стояли несколько эсесовцев. Их черная форма настолько впи-
сывалась в мрачные апартаменты, что уже ничего не добавляла
к общему впечатлению. Было бы куда страшнее, если б они ока-
зались в белом, невольно отметил про себя Саммербэг.
Едва он переступил порог приемной, как из массивных
дверей кабинета вышел Розенберг.
- Приветствую, друг мой, - начальник внешнеполитического отдела привычно улыбался. - Рад видеть
в полном здравии. Проходите, фюрер ждет вас…
Фред, конечно, не знал, что накануне у Гитлера с Розенбергом произошел касающийся его разговор.
- Мой фюрер, - сказал Розенберг, - я уже не раз докладывал вам об этом англичанине. Теперь он
собирается отбывать восвояси. Мне думается, все идет отлично. Не помешал бы заключительный аккорд…
- Вы хотите, чтобы я принял его? - быстро откликнулся Гитлер.
Розенберг молча наклонил голову.
Гитлер резко встал с кресла и, сложив руки на животе, заходил по кабинету. Остановился у большого
глобуса, стоявшего в углу, повернулся.
- Вы думаете, игра стоит свеч? А если он водит нас за нос?
Розенберг усмехнулся. Он хорошо изучил Гитлера.
- Все может быть, мой фюрер. Но пока его доклады "Форин оффису" можно считать блестящими - с
нашей точки зрения. Кроме того, вы знаете, я сам терпеть не могу иметь дело с вылощенными дипломатами.
Этот англичанин не дипломат. А его связи и воззрения… в общем, полагаю, что для дымовой завесы он может
пригодиться.
- Ладно, я вам верю, Альфред. Давайте вашего подопечного. Время я завтра уточню…
Едва Фред оказался в кабинете, как Гитлер энергично направился навстречу:
- Нам известно, что в Англии есть высокопоставленные лорды, которые опасаются наших действий. Это
происходит благодаря невежеству, непониманию наших целей и задач. Германская нация, заслужившая всей
своей историей, работоспособностью, умом, храбростью и стойкостью лучшего удела, сегодня задыхается в
тисках географических, экономических, нравственных. Она заслуживает лучшей участи! И мы ее добьемся! Но,
господин Саммербэг, я растоптал Версальский договор вовсе не затем, чтобы пушки смотрели на запад…
Поймите: нужное нам жизненное пространство лежит на востоке. Только мы в состоянии завоевать Россию и
уничтожить коммунистов. Не скрою от. вас: кое-какие экономические нужды мы удовлетворим за счет
внутренней Европы. Все равно множество европейских правительств погрязло в интеллигентской болтовне,
мускулы у них стали дряблыми, эти страны уже самостоятельной роли не играют. Если мы не вольем в них
свежую кровь, носы у них скоро провалятся…
Гитлер на миг умолк, отвернулся, глядя в угол кабинета, словно какая-то мысль отвлекла его.
Розенберг сидел совершенно спокойно, незаметно наблюдая за поведением гостя.
Гитлер глотнул слюну, словно преодолевая комок в горле.
- Я глубоко убежден, что мир сейчас в хаосе и ему нужен новый порядок. Он может опираться только на
трех китов. - Гитлер встал, держа руки на животе. - Да, только на трех! - продолжал он и патетически
воскликнул: - Новый порядок взвалят себе на плечи три сверхдержавы: Британская империя, великая Америка
и новый великий германский рейх!
Фюрер поднял руку с устремленным вверх указательным пальцем; Фред посмотрел на рукав с повязкой,
где в красном круге чернела свастика. Ему показалось, что концы ее по-змеиному шевелятся…
- Вот главная формула перестроения мира, и мы от нее не отступим! - почти выкрикнул Гитлер.
Он сделал паузу, вернулся за стол, положил на него руки. И вдруг резко убрал их. Фред автоматически
успел отметить, что твердые широкие ногти обгрызены.
Саммербэг собрался спросить, какие же страны Европы фюрер считает не играющими самостоятельной
роли, но Гитлер его опередил:
- Конечно, было бы всем нам на пользу, если бы английская авиация удержалась от вмешательства в
локальные выступления вермахта. Возможно широкое соглашение с правительством его величества, в котором
учитывались бы самые разнообразные интересы Великобритании во многих районах планеты… Такое
соглашение возможно, конечно, если в вашем правительстве не возобладают неразумные силы.
Фред воспользовался паузой.
- Какие же силы вы имеете в виду, господин рейхсканцлер?
- Я имею в виду вашего Черчилля и ему подобных, - с вызовом бросил Гитлер. - Неужели он не
понимает, кто подлинный враг Британской империи?! Его речи об угрозе нацизма долетают сюда, как осколки
разорвавшихся снарядов…
Сидевший до этого неподвижно Розенберг зашевелился и, желая смягчить острые углы беседы,
наклонился в сторону Фреда.
- Вы понимаете, мой друг, что подобные речи оставляют шрамы на самосознании немцев. А шрамы,
даже при пластических операциях, не всегда удается сгладить.
Гитлер не поддержал попытку Розенберга смягчить ситуацию.
- Кроме того, хочу сказать вам со всей прямотой, господин Саммербэг: надежды Черчилля удерживать
нас на длинном поводке от Британских островов при помощи Франции - это… - Гитлер остановился в
поисках подходящего сравнения, - это, как назвал свою лучшую книгу мой друг Альфред Розенберг, - "Миф
XX столетия"! Или, лучше скажем, стеклянный горшок на заборе во время сильной бури…
"Итак, долгое время меня уверяли в непоколебимой любви к Англии, теперь начались угрозы, - думал
Саммербэг. - И это, безусловно, симптомично. Фюрер уже что-то решил. Лучше бы он чаще смотрел на
восток, чем на запад!.."
Вслух Фред сказал:
- Я в немалой мере разделяю ваши опасения, господин рейхсканцлер. Меньше всего я хочу, чтобы
немцы и англичане рыли друг другу могилы. Полагаю, это весьма нерентабельно. Однако пока в Англии у
власти нынешнее правительство, думаю, опасаться нечего.
- Если бы не ваши игры в демократию! - воскликнул Гитлер.
Фред развел руками и стал подниматься.
- Ваше время слишком дорого, господин Гитлер, чтобы злоупотреблять им. Я очень признателен вам за
беседу. Я извлек из нее много пользы. Мы не только демократы, но еще и оптимисты. Давайте надеяться на
лучшее!
В приемную Фред вышел вместе с Розенбергом. От окна приемной сверкнуло пенсне - там, заложив
руки за спину, стоял Гиммлер. Фред с трудом унял пробежавшие по спине мурашки, коротко поклонился.
Гиммлер ответил едва заметным кивком головы.
- Друг мой, подождите меня в машине, - попросил Розенберг Саммербэга.
Фред вместе с адъютантом Розенберга спустился вниз. На улице в глаза ударило ослепительное июньское
солнце, отражаясь от начищенной меди оркестра: мимо лихо маршировала колонна штурмовиков. После
сумрачности рейхсканцелярии сияние дня казалось нестерпимым. От света и грохота у Фреда в глазах
качнулись фиолетовые круги. Адъютант молча распахнул тяжелую дверцу "хорха".
Ждать пришлось довольно долго. Наконец появился Розенберг. Фред надеялся, что они пообедают
вместе, как договорились. Но Розенберг лишь склонился у дверцы, заглядывая в машину. Некоторое время
смотрел на Фреда, словно не знал, на что же решиться.
- Вы, кажется, сказали, что у вас на сегодня билет?
- Да, поезд поздно вечером.
- Извините меня, друг мой, не смогу ни пообедать с вами, ни проводить. Увы, обстоятельства. Надеюсь,
вы понимаете?
Фреду оставалось лишь кивнуть головой в знак согласия и выразить вежливое сожаление.
Розенберг просунул голову в машину и тихо сказал:
- А вы, друг мой, уезжайте. Не задерживайтесь. Я лично хотел бы, чтобы с вами ничего не случилось…
Возможно, на вокзале к вам подойдет мой человек. Если он принесет записку - уничтожьте. Ну, счастливо!
Розенберг, не оглядываясь, шагнул к подъезду. Тотчас "хорх" тронулся с места и набрал скорость.
Фред лихорадочно соображал, что же произошло, что хотел дать понять ему Розенберг и как теперь себя
вести. Конечно, перемена в поведении Розенберга связана с Гиммлером. Холодноглазый что-то раскопал. Где-то
запахло горелой шерстью. Значит, прокол и нужно убираться восвояси. И поскорее.
Фред вышел из гостиницы, поблагодарил водителя, подождал, пока "хорх" скроется за поворотом улицы.
Без сомнения, Розенберг предупредил об опасности. Но откуда у одного из главарей нацистов такое
благоволение к возможному противнику? Или это просто обычное лицемерие, а на самом деле ловушка?
Фред стоял у входа в гостиницу, и солнце уже не слепило его.
"Нет, пожалуй, я нужен Розенбергу, - подумал Фред. - Он чертовски дорожит моими докладами
нашему министру иностранных дел. Я - козырь в его карточной колоде, пусть не самый крупный, но козырь.
Он рекомендовал меня Гитлеру. И, значит, не в его интересах оказаться в дураках. Поэтому он хочет, чтобы я
остался на плаву. Что ж, на этот раз наши намерения совпадают. Спасибо, гэрр Альфред Розенберг. И все же,
если ужинаешь с дьяволом, следует запастись длинной ложкой, гласит английская пословица".
Фред взял ключ от номера, поднялся к себе. Быстро побросал самое необходимое в круглый кожаный
баул. С сожалением глянул на два своих роскошных клетчатых кофра. Ладно, в конце концов, пришлют, не
станут же они мелочиться. Оставляя ключ портье, Фред сказал, что отправляется по магазинам, если будут
спрашивать - к вечеру вернется.
Он действительно немного попетлял по городу, вышел на Унтер-ден-Линден. Не выявив слежки, взял
такси и помчался на вокзал. Ему повезло - поезд на Париж уходил через полчаса…
Уже в Лондоне Фред обнаружил среди почты конверт без обычных штемпелей и марок. Письмо было
кратким.
"Друг мой, - писал Розенберг, - я рад, что Вы добрались домой без осложнений. Появляться снова в
Германии для Вас крайне нежелательно. Как Вы понимаете, нашим службам стало кое-что известно о Вас. Что
касается меня, то по-прежнему надеюсь на Ваше дружеское расположение. А.Р.".
Перечитав письмо, Фред помрачнел - он еще раз понял, что война неотвратимо приближается.
Его массивная фигура едва помещалась на легком раскладном стульчике. Было просто непонятно, как
7 выдерживает стокилограммовый вес полотняная перепонка. Перед ним стоял мольберт, на траве лежал
открытый ящик с красками и кистями. Трава вокруг была такой яркой, что казалась нарисованной.
Художник устроился на вершине холма. Пейзаж, который открывался с высоты, покорял. Слева, на более
высоком холме высились зубчатые стены древнего замка Бордэберри. За ними, далеко на горизонте, в голубизне
неба прозрачно маячили вершины испанских Пиренеев. Можно было подумать, что горы эти не имеют
основания на земле, а просто парят в воздухе.
Впереди была живописная долина. Густо-красные крыши селений отчетливо контрастировали с зеленью
виноградников; веселая речка игриво извивалась между ивовых зарослей; небо над долиной казалось
переснятым с переводной картинки… Не перенести на холст всю эту красоту было бы кощунством, подумал
художник. Кисть коснулась холста. В то же мгновение на мольберт набежала тень.
Уинстон Черчилль недовольно оглянулся. Легкое облачко прикрыло солнце. Но едва Уинстон повернул
голову, облачко соскользнуло с ослепительного диска и, словно извиняясь за бестактность, полетело дальше.
"Даже облака видят во мне хозяина", - с усмешкой подумал Уинстон. Эта самоуверенность еще более
подняла праздничное состояние духа. Здесь, на юге Франции, Черчилль редко расставался с хорошим
настроением. Ставя Англию превыше всего на свете, он все же редко испытывал желание взять в руки кисть
при виде родных пейзажей. Его влекли краски яркие, сильные, не приглушенные капризами климата. Это и
было одной из причин, побудивших Уинстона принять приглашение владельца замка генерала Брутинелля
погостить с семьей в его владениях. Причиной приятной, но не единственной.
Черчилль был уже немолодым человеком, ему шел шестьдесят четвертый год. В бурном море
политической жизни Уинстон много раз взлетал на гребень и падал с него. Немало подпортила карьеру
неудавшаяся авантюра с захватом турецкого полуострова Галлиполи во время первой мировой войны. Уинстон
осуществлял свой план с упорством фанатика. Однако переоценка возможностей военного флота,
несогласованность в действиях командующих различными родами войск привели к тому, что многие матери
справедливо стали называть Черчилля "убийцей наших сыновей". Каждый раз, соскальзывая с очередного
гребня, он на время уходил в тень, чтобы дождаться следующей волны. Вот и теперь Уинстона не покидало
ощущение, что приближается его звездный час.
Незадолго до отъезда во Францию вышел сборник речей "Почему Англия спала". Пожалуй, это были
лучшие его речи за все время деятельности. В них он дальновидно указывал на реальную угрозу Англии со
стороны наращивающего стальные мускулы нацизма, разоблачал фальшивые обещания Гитлера, анализировал
соотношение сил и, что особенно было ценно, клеймил и высмеивал нацистов и соглашателей британского
кабинета. Его речи подготавливали общественное мнение к неизбежному столкновению с фашизмом.
Выход сборника способствовал новому подъему авторитета Черчилля в стране. Невилл Чемберлен,
возглавлявший британский кабинет, не мог не считаться с этим.
Уинстон был слишком опытным лоцманом, знавшим политические течения и мели. В надежде, что
Чемберлен включит его в состав кабинета, Черчилль решил на время умерить критический пыл. Чтобы это не
выглядело отступлением в глазах избирателей, а объяснялось естественной паузой, Уинстон принял