Я знала. Глупее этого опера земля еще не рождала (впрочем, каждый раз, когда я сталкиваюсь с уникальными придурками, искренне считаю, что это уже предел человеческих возможностей, как писал Чехов - "и прекрасное должно иметь пределы". И всякий раз оказывается, что это еще цветочки, что называется, думала, что это уже полный идиот, а нашелся еще полнее). Фамилия его была Шарафутдинов; мне довелось как-то работать с ним на обыске, где он отличился так: перед моим приездом, при личном досмотре подозреваемого в убийстве, он обнаружил у него в кармане окровавленный нож, о чем мне и сообщил, не забыв отразить этот факт в протоколе досмотра. Задержанного увезли в камеру, я закончила составлять протокол обыска и нигде не нашла этого самого ножа, вне всякого сомнения - орудия убийства. Спросила у Шарафутдинова, и он, бодро хлопая круглыми глазами, отрапортовал: "Так я ему назад в карман засунул!" Я, отказываясь верить своим ушам, уточнила неужели он спустил его в камеру с ножом в кармане? Ага, радостно подтвердил Шарафутдинов, вы же будете свой протокол составлять, а нас учили: если где чего обнаружишь, там и оставь, пока следователь не изымет по всем правилам. Молясь про себя, чтобы задержанный отморозок никого не успел порезать, я все бросила и понеслась в РУВД, где оперативно вытащила его из камеры и обезоружила. У милиционеров в ИВС глаза на лоб полезли, когда они увидели извлеченный из кармана подозреваемого окровавленный тесак; они-то его отправили в камеру без досмотра, ориентируясь на протокол, составленный придурком Татарином. Как выяснилось, клиент был в состоянии наркотического опьянения, почему и не пустил в ход ножичек. А так - страшно подумать, как могло аукнуться отсутствие мозгов в голове Шарафутдинова!
А Татарином, кстати, его прозвали после того, как он, человек с фамилией Шарафутдинов и с отчеством Равилевич (правда, имя у него русское - Александр), во время какой-то пьянки признался, что дожил до тридцати четырех лет и только теперь понял, что он, оказывается, татарин по национальности… Когда окружающие прыснули, он сказал - а чего, у меня же в паспорте написано "русский"; я этому верил, а потом узнал, что у меня папа был татарин.
- Так вот, - продолжал Кораблев, причем лицо его искривила такая же гримаса, какая появлялась и у меня при упоминании Татарина, - шеф Татарину и говорит, вытащи, мол, Карасева и поговори с ним. Татарин спрашивает, о чем, мол, говорить. Шеф сказал - да про холодильник с ним поговори. Поскольку отдел уже неделю работал по рефрижератору, шефу и в голову вскочить не могло, что Татарин не поймет. Татарин и вызвал Карасева и битых два часа его спрашивал, какой марки холодильник у того дома стоит, и какие там продукты морозятся. И, главное, все скрупулезно записывал. Карасев тогда обалдел и жалобу в горпрокуратуру накатал, мол, нарушается неприкосновенность частной жизни, поскольку УБОПу не должно быть никакого дела до того, что лежит у него дома в холодильнике.
Я просунула руку под локоть Кораблева и прижалась к нему.
- Ленечка, - сказала я, - ты у нас лучший опер…
- На грубую лесть не клюю, - моментально отозвался он. - А чего это вы замолчали? Говорите, говорите!
- Так вот, Ленечка, - продолжила я проникновенно, - ты единственный специалист в городе, который в состоянии вытянуть информацию из лидера организованного преступного сообщества и поработать с ним так, чтобы это имело логическое завершение… Давай отработаем версию о том, что Нагорного заказал Карасев, а?
- Ну?.. - потребовал продолжения Ленька.
- Что "ну"? - зажурчала я. - Пока я с водолазами обшариваю дно канала на сто метров вверх и вниз от "Смарагда", ты бы поработал с Карасевым… А кстати, чей это ресторан?
Я кивнула на затейливую вывеску "Смарагда", и Ленька, машинально оглянувшись, проговорил:
- Вообще-то Карасева… Черт, как же мне в голову раньше не приходило?..
И я уже прикидывала, как мы с Ленькой возьмемся за дело, как споро размотаем двойное убийство и найдем труп Нагорного, может быть, прямо тут, на дне канала, как получим доказательства причастности лидера организованного преступного сообщества, как Кораблев его обложит со всех сторон и прижмет к стене… Как вдруг из Ленькиного кармана зазвонил мобильный телефон. Ленька беззвучно чертыхнулся, вытащил трубку и сказал:
- Алло.
Он послушал несколько мгновений, лицо его приняло загадочное выражение, он бросил в трубку: "Понял", убрал телефон в карман и сказал мне:
- Поехали.
- Куда? - удивилась я.
- Вашему району опять не повезло. В двух шагах от вашей прокуратуры только что застрелили Карасева.
На место происшествия мы с Леней прибыли к четырем часам. Труп Карасева, уже накрытый простыней, чтобы не будировать общественность, лежал рядом с его машиной, естественно, бронированным черным "Мерседесом", во дворе его дома. Поодаль, у самой парадной, толпились руководители правоохранительных органов района и города, по их количеству можно было безошибочно определить, что убитый - либо политик, либо мафиозо. Если же покойный бандит бывал еще и не чужд политики, то число руководителей, соответственно, увеличивалось ровно вдвое.
В непосредственной близости от трупа околачивались юный дежурный важняк из городской прокуратуры и районный следователь Горчаков, они, как водится, препирались, у кого в производстве будет дело, и кому, по логике, следует осматривать место происшествия. Прокурор района и начальник отдела Управления по расследованию особо важных дел прокуратуры города, как тяжелая артиллерия, выжидали на запасном пути, чтобы грудью прикрыть свои позиции в случае необходимости. При нашем появлении все притихли и затаились, но вскоре снова напряглись, так как на месте происшествия появились оперативники с первым уловом. Начальник нашего районного отдела по раскрытию умышленных убийств Костя Мигулько весьма недипломатично ринулся почему-то ко мне, чем внес смятение в ряды присутствующих.
- Маша, стреляли из машины, проезжавшей мимо двора. Видимо, преследовали Карасева, когда он поехал домой, возле арки притормозили, Карасев как раз из машины вышел, стрелок сделал свое дело, и они испарились.
Я деликатно показала ему глазами на Горчакова, и он, поняв свою ошибку, повернулся к важняку, уже успевшему обиженно закусить губу, и к Лешке, который был невозмутим, как кот Матроскин, и повторил все снова. Я тихонько подошла к Косте и дернула его за рукав.
- Костик, а номер машины есть?
Он обернулся ко мне.
- Ты знаешь, что странно - есть. Наверняка угнанная тачка. Я послал ребят пробивать, они отзвонятся, если что.
- А что за тачка? - тихо спросила я.
- Свидетели говорят, светло-зеленая "ауди" с тонированными стеклами.
- Надо же, на такой приметной машине ехать убивать, - удивилась я.
- Ну, если она угнана, то им какая разница, - возразил Костя.
- Ой, сынок, чего-то ты недопонял, - вмешался стоящий рядом Кораблев. - Лично я не упомню, чтобы покушения такого уровня исполнялись на угнанных тачках. Если у кого-то хватило денег, чтобы заказать Карасева, то уж на "шестерку"-"пятерку" для такого дела он найдет деньжат…
Мигулько обернулся к нему и кивнул.
- Привет, Лень. Какими судьбами?..
- Будучи мимо проходя, - пробормотал Кораблев, вынув из кармана телефон и набирая текст SMS-ки, которую кому-то собрался отправить. Через минуту после отправки трубка у него в руке пискнула, и он вывел на экран текст полученного ответного сообщения, с которым подошел к Костику. Показав ему трубку, он спросил:
- Машина с этим номером?
- С этим, - слегка озадаченно подтвердил Мигулько. - А что это за номер?..
Кораблев поманил Костика пальцем, и, когда тот наклонился к нему, сказал Косте на ухо, но так, чтобы все слышали:
- Это машина жены Нагорного.
Глава 4
Осмотр места происшествия закончился ровно в полночь. Собственно, в более спокойной обстановке осмотр можно было завершить гораздо раньше, но тут над душой толклись начальники, у каждого имелось свое мнение насчет того, как и в какой последовательности излагать некоторые формулировки протокола, что существенно осложнило самостоятельную работу следователей.
Оперативники и криминалисты буквально рыли носом землю, но к концу осмотра мы имели не так уж много: одного свидетеля, карасевского телохранителя, называющего номер машины, из которой стреляли киллеры, неплохой словесный портрет стрелка, высунувшегося из машины, и поразившую Карасева пулю, прошедшую навылет, которую дотошный криминалист обнаружил в стене дома и аккуратно изъял вместе с фрагментом стены.
Нетрудно догадаться, кому в итоге было поручено дело об умышленном убийстве господина Карасева. Как только этот принципиальный вопрос разрешился, и на руководящем уровне была названа моя фамилия, довольный важняк убыл восвояси. Лешка добросовестно помог мне с допросами свидетелей и с оформлением бумажек типа сопроводительной к телу в морг и описи вещдоков, но как только представилась возможность, тут же прыгнул в свою таратайку и сбег.
Чуть раньше отбыл и Кораблев, на протяжении всего осмотра старательно изображавший полное равнодушие к происходящему. Зато ему на смену прискакали аж трое оперов из ОРБ, которые приплясывали от перспективы заглянуть в карасевские апартаменты, поскольку обыск в квартире потерпевшего напрашивался в качестве неотложного мероприятия. Даже не подходя ко мне, они пошушукались с городским начальством и уже увели в сторонку карасевских охранников, которые явно смирились со своей участью, готовились провести ночь в здании ОРБ и, похоже, только молили Бога, чтобы не в изоляторе временного содержания.
Можно было бы, конечно, поскандалить на эту тему, но я скандалить не стала, и даже сама себе удивилась. Пускай попристают к телохранителям, что-то подсказывало мне, что уж карасевская охрана тут ни сном ни духом, тем более, что всю полезную информацию Лешка Горчаков от них уже получил и зафиксировал в протоколах допросов.
Тем не менее от слишком активного присутствия начальников у меня безумно разболелась голова. Поставив точку в протоколе, я покидала в сумку бумаги и уголовно-процессуальный кодекс, заехала в дежурку РУВД заштамповать свежевозбужденное дело, после чего решительно объявила, что еду домой.
Мигулько, сопровождавший меня в РУВД, удивленно покосился в мою сторону. Хоть он не промолвил ни слова, я понимала, что означает его взгляд: на повестке дня стоял обыск в квартире Карасева, а там - по результатам: если в ходе обыска будет обнаружено что-то, проливающее свет на сегодняшнее убийство, то без следователя не обойтись. Я безропотно написала постановление о производстве неотложного обыска, приколола к нему отдельное поручение нашему убойному отделу и ОРБ одновременно, только предложила Костику сначала попробовать договориться с родственниками, чтобы они пустили сами осмотреть квартиру, - дабы не заморачиваться с судебным подтверждением законности обыска, проведенного без санкции. И помахала им ручкой. Пусть они обшаривают квартиру, фиксируя все на видео, я потом посмотрю.
Уже подъезжая к дому, я подумала, что раньше не отнеслась бы так халатно к расследованию убийства по горячим следам; извиняло меня только то, что мысли мои были заняты исчезновением Нагорного, а задействованная в сегодняшнем убийстве машина его жены прочно связывала два этих события. И я чувствовала, что, раскрутив исчезновение Нагорного, я пойму все про убийство Карасева.
Войдя в квартиру в десять минут второго, я застала потрясающую идиллию: мои мужчины сидели на диване плечом к плечу, законный супруг доктор Стеценко увлеченно читал газету "Спид-инфо", а великовозрастный ребенок не менее увлеченно играл в "Плейстейшен".
Сил ругаться уже не было; я подошла к ребенку и попыталась укоризненно на него посмотреть. Помню, что моей маме это удавалось, она никогда на меня не кричала, просто смотрела так, что хотелось немедленно сделать все, что нужно родителям, и даже больше, стать образцом для подрастающего поколения, всегда говорить правду, одеваться так, чтобы нравиться пожилым родственникам, и получать одни пятерки. Именно под этим взглядом я уже в сознательном возрасте долго не разводилась с мужем, созрев для этого в душе, но боясь огорчить маму.
Но то ли мой уставший взгляд не обладал достаточной силой, то ли у поколения "пепси" выработался стойкий иммунитет против родительской воли… В общем, максимум, чего я добилась, - это бурчания ребенка, чтобы я отошла и не загораживала собой экран.
Понимая, что явившись домой глубокой ночью, смешно проверять, мыл ли ребенок уши и сделал ли уроки, я попыталась хотя бы запихнуть его в постель. И потерпела сокрушительную неудачу. Не отрываясь от экрана, сын мне просто сообщил, что спать не хочет, поэтому не считает целесообразным ложиться в постель. И более уже на меня не отвлекался. Я произнесла краткую, но доходчивую речь про значение режима в жизни подростка, но на пятой минуте ораторства вдруг обнаружила, что меня с интересом слушает муж, отложив газету, а ребенок даже не делает вид, что обращает внимание на то, что я говорю. Поэтому я замолкла на полуслове и стала просто разглядывать сына, благо не так часто удавалось мне это сделать.
С грустью отметила я изменения во внешности Хрюндика, произошедшие за последние несколько месяцев. Во-первых, он перестал стричься и отрастил непотребную челку, которую по утрам старательно вытягивал к кончику носа. Во-вторых, проколол себе нижнюю губу и сделал пирсинг, не без влияния некой девочки-одноклассницы, которую я про себя прозвала "белобрысой лахудрой", хотя та пока еще ни в чем передо мной не провинилась.
Правда, о пирсинге он мечтал давно и регулярно ныл, чтобы я финансировала эту акцию, и, в конце концов, я сдалась, посчитав, что запрещать это невинное, в общем-то, мероприятие бессмысленно, пусть сделает себе дырку в губе, засунет туда этот самый пирсинг, поносит и в конце концов поймет, как это смешно и неудобно.
Однако, проколов губу и заполучив туда какую-то сомнительную серьгу с шариком, мой безалаберный ребенок проявил чудеса организованности: в точном соответствии с данными ему в салоне инструкциями приобрел перекись водорода, ватные палочки, какие-то таблетки со сложным названием, растворял их в строгой пропорции и двадцать раз в день промывал свою дырку в губе. И ведь хватало же терпения! Вот если бы это терпение, да на мирные цели, мечтала я, но на выполнение домашних заданий такая организованность не распространялась. И неудобств, причиняемых наличием постороннего предмета в губе, он, казалось, не замечал. Время шло, а он все не разочаровывался в пирсинге.
И вот, с тоской созерцая вульгарнейшее металлическое кольцо в губе Хрюндика и размазанную по глазам челку, я как-то отстраненно подумала, что мне понадобится немало душевных сил, чтобы признать за своим ребенком право выглядеть так, как ему хочется. Да, длинные лохмы выглядят неопрятно, но это с моей точки зрения. Когда я пытаюсь довести это до сведения ребенка, он мгновенно парирует, что ему вот не нравится моя прическа, и хоть ты тресни. Справедливости ради следует сказать, что лохмы чистые, голову он моет регулярно.
Вот удивительно: я ведь прекрасно помню, как боролась со старшим поколением за то, чтобы мой внешний вид соответствовал не бабушкиным представлениям о приличной барышне, а представлениям моих друзей о современной девушке. Когда я училась в девятом классе, бабушка сшила мне юбку, которая была всем хороша, кроме длины. Прекрасно понимая, что в дискуссии вступать бесполезно, я как отличница по предмету "Домоводство" тихой сапой укоротила юбку на десять сантиметров, тщательно отгладила и повесила в шкаф; через пару дней вытащила ее, надела и убедилась, что укоротила мало, юбка по-прежнему была мне длинна.
Соображая, почему же я плохо смерила, я снова проделала ту же операцию, не забыв отгладить. На следующий день юбка снова оказалась мне длинна. Тогда я не обладала следственным опытом, поэтому еще раза три выполняла художественный шов и утюжку, прежде чем до меня дошло, что мы с бабулей занимаемся шитьем по очереди. Моя мудрая бабушка усекла факт потрясения основ, но не стала скандалить, видимо, рассудив так же, как и я, - мол, бесполезно дискутировать, этому поколению хоть кол на голове теши, и заботливо выпустила то, что я накануне старательно укоротила (благо я подгиб не обрезала, а подшила).
Справедливости ради надо сказать, что мои представления об оптимальной длине нарядов в тот момент были за гранью приличий. Вырвавшись от предков в стройотряд, я первым делом отхватила подол у прелестного польского платьица - наученная горьким опытом, я уже не подшивала лишнее, а безжалостно отрезала. И хватанула ножницами до такой степени, что на фотографии, сделанной влюбленным в меня мальчиком, из-под платья отчетливо видны плавки от купальника.
Ну и чего же я, особа с небезупречной юностью, в итоге хочу от своего великовозрастного балбеса с детской рожей и волосатыми ногами? Чтобы он модельно стригся и по дому ходил в галстуке, как добропорядочный яппи? Этого не будет, у него абсолютно другая концепция стиля.
За этими раздумьями чело мое разгладилось, и в тот самый момент, когда мой взгляд утратил какую бы то ни было педагогическую осмысленность, мой сыночек зыркнул в мою сторону, быстро свернул игру, с фантастической скоростью почистил зубы и нырнул в постель.
Опустившись без сил в кресло напротив Сашки, я вытянула ноги и спросила, почему ребенок не был загнан в постель в надлежащее время. Сашка виновато объяснил: мол, ребенок клялся, что завтра ему ко второму уроку, апеллировал к тому, что он "сова" и физиологически не может ложиться спать рано и был так убедителен, что Стеценко поддался на провокацию и разрешил лечь спать тогда, когда организм этого захочет.
Я сообщила этому человеку с медицинским образованием, что организм четырнадцатилетнего балбеса вполне может не захотеть спать до утра, но при этом организм стопроцентно захочет спать как раз на втором уроке, что не есть хорошо ни для учебного процесса, ни для организма. Более того, будить ребенка завтра в школу я поручаю Сашке, чтобы он прочувствовал, во что выливается злостное отступление от режима.
Сашка покорно принял эту кару и, пока я переодевалась, предложил подогреть мне суп и котлеты.
- Это самоубийство - жрать посреди ночи, - отказалась я.
- Подумаешь! А работать двадцать часов в сутки - не самоубийство? Чем ты сегодня занималась? И во сколько ела в последний раз?