А Титовко бережно, точно драгоценность, взял в руки бокал, покачал им перед носом, вдыхая божественный аромат, и только затем пригубил, надолго задержав глоток вина во рту.
Видя, что для гостя эта реликвия все равно, что дешевый портвейн московского розлива, Титовко решил не переводить на него раритетные напитки. И демонстративно отставил бутылку в сторону.
- Все, за дело. - Он встал с кресла. - Так не забудь, перечисли деньги из нашего "Банда-банка".
- Из какого? - не понял мэр.
- Из этого самого. Или он у вас по-другому называется?
И, видимо, взбодренный божественным французским вином, Титовко наконец рассмеялся. Ему в отличие от гостя действительно было отчего веселиться. Дела шли успешно, Петракова он приструнил да еще избавился на время от человека, с которым надо было делиться. И потому попрощался Титовко с мэром гораздо сердечнее, чем его встретил.
Как только Усков увез Джевеликяна, Джульетта начала метаться по квартире как угорелая. Она не знала, что предпринять. Звонить Титовко и просить о помощи? Броситься в ноги Петракову, чтобы он помог по своей линии? Бежать за любимым человеком самой?
Она в изнеможении вошла на кухню и только хотела присесть, как увидела двоих посторонних людей. Один из них с понурой головой сидел на стуле, а второй копошился в углу с раной, из которой сочилась кровь.
Этих парней, телохранителей Мягди, она уже знала. Они встречали и провожали ее у дверей квартиры. Но она всегда проходила мимо них, словно это были неодушевленные предметы. А теперь они, словно хозяева, расположились у нее в квартире. И она вспылила.
- А вы что здесь делаете?! Немедленно вон!
- Ему помощь нужна, - указал охранник на своего раненого друга. - Врача бы!
- Вон! - резко указала она на дверь. - Не хватает, чтобы из-за вас меня еще по милициям и следователям таскали. Денег у вас достаточно, машина, даже две - во дворе, так что медпомощь себе купите.
Она сказала это таким решительным тоном, так выразительно посмотрела на них потемневшими от гнева глазами, что охранников через минуту словно ветром сдуло.
И поступила совершенно правильно. Потому что почти следом за ними приехала милиция. Доброжелательная соседка, конечно, не преминула обратиться с сигналом в соответствующие органы. И теперь с любопытством выглядывала из-за спины рослого милиционера.
- Нам позвонили, что у вас скрываются бандиты с оружием, - требовательно сказал страж порядка, пытаясь пройти в открытую, но перегороженную протянутой рукой Джульетты дверь.
- Вранье: у меня никого нет.
- Кроме того, сообщили, что здесь стреляли.
- Я ничего не слышала.
- Тогда, позвольте, мы проверим.
- А у вас ордер на обыск есть? Имейте в виду, я журналист и законы знаю.
Это несколько охладило пыл милиционеров, но неугомонная Люся Петровна немедленно выступила вперед:
- Я - свидетель: у нее скрываются двое бандитов. Причем один из них ранен. Это притон!
- Вы отвечайте за свои слова, соседка! - грозно вспылила Буланова. - А то я на вас за клевету и в суд могу подать.
- А вы проверьте, проверьте! - наседала на милиционеров неугомонная Люся Петровна.
- Знаете, - нерешительно ответил милиционер. - Ордера у нас, конечно, нет. Но мы можем через полчаса возвратиться и с ним. А здесь оставим пост. И тогда вам протокола, а с ним и задержаний, не избежать.
Видя, что лучшее - враг хорошего, Джульетта отстранилась и пригласила:
- Пожалуйста, проходите. И вы, Люся Петровна, тоже.
Когда стражи порядка вместе с бдительной соседкой прошлись по квартире и никого в ней не обнаружили, Буланова не утерпела, чтобы не поиздеваться:
- У вас, Люся Петровна, случайно галлюцинаций не бывает?
- Нет, у меня никогда никого не бывает. Я - женщина честная, любовников не вожу.
Грохнул хохот. Милиционеры, довольные, что им не надо заниматься опасной работой по отлавливанию вооруженных бандитов, ухватились за первую возможность, чтобы расслабиться.
Люся Петровна, понявшая, что сказала явно что-то не то, поспешно завопила:
- Да эта сучка все врет! Тут сам мэр Петраков с бандитами связался - у ее квартиры с охраной торчал.
- Он же и стрелял, да, Люся Петровна?
- Он! Стрелял! Сама видела!
Теперь уже милиционеры не смеялись. Они посмотрели на соседку такими жесткими взглядами, что та невольно съежилась и отступила к дверям своей квартиры.
- А вот о мэре города так говорить не надо, - пошел на нее в наступление милиционер. - Вам придется за оскорбление ответить. Гражданка Буланова, вы будете свидетелем?
- А почему бы и нет? Могу я хоть раз в жизни позволить себе поменяться с ней ролями? Пишите: при мне в шесть часов вечера гражданка Мойкина, моя соседка, публично оскорбила мэра города Петракова Вячеслава Ивановича, голословно обвинив его в сговоре с бандитами и стрельбе по ним из пистолета.
Поняв, что дело зашло слишком далеко и ее сейчас заберут в милицию, где она, беззащитная, будет сидеть среди вшивых бомжей и проституток, Люся Петровна мгновенно пошла на попятный. Она бросилась к Джульетте и запищала жалостливым, слезливым голоском:
- Милочка-Джулечка, не губи меня старую дуру! Совсем умом рехнулась! И ничегошеньки-то я не видела! И никого туточки не было!
- Значит, это вам все померещилось, гражданка Мойкина?
- Да-да, померещилось!
- А вы, гражданка Буланова, не настаиваете на своих правах защиты чести и достоинства?
- Нет, не настаиваю.
- Ну, ладно, черт с вами, гражданка Мойкина. Надо было бы, конечно, вас хотя бы оштрафовать за ложный вызов. Но из уважения к известной журналистке Джульетте Булановой мы этого делать не станем.
После взаимных слов благодарности все разошлись по своим делам. Джульетта наконец осталась дома одна, чтобы как следует обдумать все, что внезапно на нее свалилось.
Казалось, теперь-то Усков мог наконец свободно вздохнуть. Джевеликян, неуловимый и неподвластный правосудию преступник, на совести которого столько людских трагедий, преступник, который безнаказанно грабил его страну, сидит за решеткой в темнице сырой. Самый лучший адвокат Москвы на официальном допросе задержанного подтвердил его, Ускова, правоту и право на заключение Джевеликяна под стражу. Теперь можно было в спокойной обстановке сидеть и доводить дело до ума, то есть до предъявления в суд.
Чем, собственно, Усков сейчас и занимался. Он положил на свой служебный стол пять объемистых томов, в которых были собраны художества Мягди и доказательства его вины. Вчитывался в полузабытые эпизоды дела, записывал на отдельном листке те вопросы, которые надо задать Джевеликяну.
- Так, - старательно, словно школьник, выводил Андрей в своей записной книжке, - спрошу-ка я Мягди Акиндиновича, откуда у него, к примеру, миллион долларов, в который оценен его загородный особняк. Ведь даже на зарплату президента российско-швейцарской фирмы, которым он является, таких денег не собрать за всю его жизнь.
- Или вот еще… - начал было Андрей и умолк. Он понимал, что необходимо задать этот и подобные ему вопросы, что именно они могут произвести наибольшее впечатление на судей и народных заседателей при их нищенских зарплатах.
Но… Сыщик утратил интерес к этим вопросам и рутинной работе писаря. Он чувствовал, что его дело - не эта доводка обвинительного заключения, с которой теперь справятся и его помощники. А вот есть в этом обвинительном заключении, в связях Джевеликяна нечто скрытое, не разгаданное им.
Усков прекрасно понимал, что нити от матерого преступника и удачливого предпринимателя по совместительству наверняка тянутся вверх. Иначе он просто не мог бы так долго быть на свободе, так безнаказанно творить темные дела.
Но ни доказательств причастности высоких лиц к преступлениям Джевеликяна, ни даже версий о том, как их найти, у него не было. До сих пор все его силы, все внимание были прикованы к одной цели: поймать и посадить Джевеликяна.
"Но это ведь только айсберг, - размышлял сейчас Андрей. - Верхушка той преступной корпорации, которая поручила вершить чернуху и быть на виду именно этому отпетому жулику".
Конечно, кое-какие наработки у него были. Люди, которые чаще всего контактировали с Мягди, - на виду. И он, Усков, с ними не раз сталкивался. Но взять их, подловить было не на что. А пока он не посадит и этих влиятельных господ за ту же решетку, дело Джевеликяна оконченным быть не может.
"Да мне и не дадут его закончить!" - подвел нерадостный итог следователь.
"Тогда с кого же начать? - мысленно задал он себе вопрос. - С Булановой, которая была последней, кто виделся с Мягди на свободе? Вряд ли. Там, пожалуй, дело и впрямь ограничивалось лишь постелью. Хотя и этого свидетеля нельзя сбрасывать со счетов.
Титовко? Возможно. К нему, видимо, тянутся все нити. Но у меня, кроме подозрений, на этого господина ничего нет. А эмоции ни один прокурор и судья мира к делу не подшивает.
С продажного мэра?
Стоп. А почему я назвал его продажным?"
И тут же моментально включился в действие его мысленный компьютер. В этом живом организме, напичканном самыми разнообразными сведениями о каждом, с кем следователь имел хотя бы единственный контакт, имелось все. Более того, в отличие от машины память и мозг прокручивали не только возможные варианты, но и такие, казалось бы, невероятные хитросплетения, которых в жизни быть не могло. Но именно поэтому они и были в реальности.
Вот и теперь мозг напряженно думал, а память ему подсказывала. Мелькали совсем забытые давние эпизоды, встречи, обрывки разговоров. А ключевым словом во всех этих воспоминаниях было одно: Петраков.
Стоп. Последнее. Подслушанный разговор на даче Джевеликяна.
"Но почему именно Петраков? - изумился Андрей. - Там его как раз и не было. Да и ни слова о мэре города не сказано. Вот! Именно! Упоминание о каком-то банке! Не московском!"
"Что может у них быть связано с банком? Грабеж? Вряд ли: выгоднее брать столичный банк, чего уж таким крутым мелочиться. Ну-ка, послушаем еще раз историческую запись!"
Андрей быстро достал из сейфа портативный диктофон и включил его на воспроизведение.
"Банк в областном центре нами подготовлен", - четко и внятно прозвучал голос Титовко.
- Вот! Подготовлен! - воскликнул следователь. - То есть ни о каком взломе и речи быть не может. Взломе? Так. Так. Взлом. Что-то я где-то об этом слышал. Ага, читал в секретном донесении, где коллеги из МВД предупреждали о возможности скорого применения и у нас попыток взлома компьютерной защиты банков. Ну и на хрена им это дело? Они и так награбили достаточно. А впрочем, - продолжил рассуждать вслух Усков, - почему бы и нет? Что можно украсть у граждан? А у государства! У Центрального банка, к примеру, можно взять триллионы. Разница ощутимая. Тогда слушаем дальше.
"Любая компьютерная сеть потенциально доступна для взлома. Так что и эта не является исключением".
- Ну я и дурак! - Андрей подскочил на стуле. - На такой материал практически не обратил внимания! Да это же Клондайк для настоящего сыщика!
Усков быстро, не особенно разбирая, попрятал дело и диктофон снова в сейф, закрыл его и направился к своему начальнику.
Плодом бессонных размышлений Булановой была совсем простая мысль: надо ехать к Мягди. Он, всеми брошенный и беззащитный, сидит сейчас где-нибудь в вонючей камере, а она здесь с жиру бесится!
И Джульетта, как натура решительная, сразу начала поступать именно так, как решила. Она быстро побросала в дорожную сумку самые необходимые вещи, взяла продуктов, чтобы накормить любимого в тюремной камере, и отправилась на железнодорожный вокзал, чтобы добраться на ближайшем поезде в столицу.
Ей повезло, и в Москву она добралась довольно быстро. Не составило большого труда отыскать и известный всей столице следственный изолятор. Но уже при первой попытке добиться свидания с Джевеликяном возникли проблемы. Ей сразу объяснили, что всякие контакты посторонних с арестованными, которые находятся под следствием, запрещены. Не помогло и журналистское удостоверение, которое настырная Джульетта попыталась предъявить стражу порядка.
"Да, это не баксы, - со вздохом подумала Джульетта, пряча редакционное удостоверение в сумочку. - Но с "зеленью" у меня проблемы. Так что и предложить нечего".
- Но ведь кто-то может разрешить свидание с заключенным? - продолжала она допытываться у дежурного. - Начальник тюрьмы? Министр внутренних дел? Кто?!
Дежурный посмотрел на нее с сожалением:
- Эка хватила! Может, еще и Президента назовешь?
- Назову! У меня есть связи. Я могу выйти на помощника премьер-министра Титовко.
- Не знаю такого, - равнодушно зевнул дежурный. - Да и знал бы, не пустил: он нам не указ.
- А кто указ?
- Кто-кто! Следователь, понятно?
Джульетта вдруг радостно улыбнулась:
- Дура я дура! Как сразу не догадалась: конечно, Усков!
Она схватила свою сумочку, быстро достала оттуда записную книжку, нашла нужный телефон:
- Можно от вас ему позвонить?
- Нельзя: телефон служебный. Тут каждый день табунами ходят!
- Ну, пожалуйста!
- Не положено.
Джульетта резко отбросила деревянную перекладину, которая отделяла помещение дежурного от назойливых посетителей, и вихрем ворвалась в служебку. Затем бросилась на шею дежурному и дважды поцеловала его в щеку. Тот невольно дернулся в сторону, затем вытер помаду со своей щеки и сам пододвинул телефон назойливой и непредсказуемой посетительнице. Почел за благо таким способом быстрее от нее отделаться.
А она уже накручивала телефонный диск. Ей повезло и на этот раз: следователь был на работе.
- Андрей Трофимович, это я - Буланова. Звоню из тюрьмы. Да, куда вы засадили Мягди. Да я не обижаюсь. Помогите попасть к нему на свидание - говорят, что без вас не пустят. Дать трубку дежурному? С удовольствием!
Дежурный изолятора с опаской поглядел на даму, которая с поразительной быстротой решала свои проблемы. Он выслушал то, что ему сказал следователь, и согласился:
- Да разрешу я ей свидание, а то она меня самого затрахает!
Но Буланова пропустила мимо ушей такое оскорбительное поведение служащего изолятора. Ей было сейчас важнее иное: увидеть Мягди.
Ее провели в комнату для свиданий, в которой, к сожалению, заключенного можно было видеть лишь через прозрачный плексиглас. Но для нее сейчас главным был не физический контакт с человеком, который из ее постели попал прямо за решетку, а скорее моральный. Нужно было поддержать этого человека, ободрить, утешить его.
Однако когда Мягди ввели в комнату, она удивилась: ее друг вовсе не выглядел угнетенным или подавленным. Он был бодр, чисто выбрит и в хорошем настроении. Джульетте он обрадовался, даже улыбнулся. Или попытался изобразить улыбку, так как за долгие годы непрестанной борьбы за место в мире, который не знает жалости, отвык проявлять простые человеческие чувства.
"Все-таки жаль, что нельзя его обнять! - пожалела Джульетта. - К чему эти чертовы перегородки?"
Но приходилось мириться с обстановкой и радоваться, что все же удалось встретиться. И потому она, пожалуй, впервые, сказала то, чего так упорно добивались от нее многие мужчины:
- Только в минуты несчастий понимаешь, как дорог тебе бывает другой человек. И этот человек - ты!
- Эх, Джульетта Степановна! Как жаль, что я именно в эту минуту несвободен: так хочется тебя обнять, дорогая!
У Джульетты, никогда не считавшей себя излишне сентиментальной, екнуло сердце, и она почувствовала, что вот-вот расплачется. А здесь делать этого было нельзя! И потому она решила, что нужно перевести разговор в другое русло, на другую, пусть даже вульгарную, ноту.
- Да, Мягди Акиндинович! - произнесла она уже иным, нарочито небрежным тоном. - Как поется в популярной народной песне: "И молодая не узнает, какой у парня был конец!"
- Конец? - не понял Джевеликян. - Какой конец? О чем ты?
- Ну, как же: в этой жалостливой песенке рассказывается о танкисте, молодом пареньке, отдавшем жизнь за родину, за Сталина. А ты о каком подумал?
Мягди уже понял, что Джульетта просто разыгрывает его, балагурит, переводит начавший приобретать опасный поворот разговор на другую тему. Он чувствовал, что делает это она ради того, чтобы спасти его самолюбие, не перейти на такой же, как в той песне, жалобно-патетический тон. И должен был сказать ей за это спасибо. Но он отдал бы сейчас все, чтобы она просто сказала ему хотя бы пару ласковых душевных слов.
Однако по тому, как она улыбалась, как напряглась, чтобы спрятать поглубже самое сокровенное, понял, что не нужно больше касаться любовной темы и их взаимоотношений. Поэтому лишь заметил:
- Спасибо тебе, Джульетта Степановна, за то, что не оставила в беде. Другие, - он указал пальцем в потолок, куда-то наверх, - забывают.
Она промолчала.
- Так называемые друзья делают сейчас вид, что Джевеликяна просто не существует.
- Неправда, - возразила Джульетта. - Судя по внешнему виду, ты здесь ни в чем не нуждаешься. Я даже через стекло чувствую запах "Драккара".
- А, комфорт, - небрежно махнул рукой Джевеликян. - Это все, извини за выражение, говно. Для меня это почти никакого значения не имеет. Да, фирма позаботилась, авторитеты из "общака" кое-кого подкупили. Но ведь это мелочи! Главное -. выйти отсюда! А они даже не чешутся!
- Ты имеешь в виду Петракова?
- И этого козла - тоже. Который, кстати, безумно рад, что я оказался за решеткой. И, видимо, уже клеится к тебе.
- Так я его и подпустила!
- Спасибо. Но есть сошки и повыше: тот же Титовко. Он обладает сейчас огромной властью в правительстве. Я уж не говорю о деньгах, которые он имеет, кстати, не без моей помощи.
- И что, он еще не навестил тебя? - удивилась Джульетта.
- Навестил?! Джульетта Степановна, вы же не настолько наивны, чтобы предполагать такое! Да он политик и никогда в открытую не появится на публике с уголовником.
- Ты - предприниматель! Президент крупнейшей в стране фирмы!
Мягди кивнул головой. Он, видимо, решил больше не распространяться на эту тему. Тем более что никогда еще не посвящал Джульетту в свои дела.
А та сочла молчание за необходимость поддержать Мягди и добавила:
- И потом, в России никогда не стоит отчаиваться.
Глаза Джевеликяна вдруг блеснули загадочным и в то же время угрожающим феерическим светом:
- Это ты верно подметила! Я еще вернусь. Даже без их помощи. Даже вопреки их надеждам похоронить меня здесь. И тогда месть моя будет страшной!
Буланова испугалась: таким Мягди она еще не видела. Он тоже, видимо, понял, что не стоит пугать женщину, тем более что эта угроза не имела к ней никакого отношения. И он мгновенно переменился: жесткие складки у губ расслабились, исчез свирепый взгляд, глаза смотрели на Джульетту ласково.
Она сразу успокоилась, стала доставать из сумки еду, которую дотошливый дежурный все же просмотрел на наличие посторонних предметов. Время свидания истекало, и надо было торопиться.
Виктор Васильевич слушал Ускова очень внимательно. Чутье профессионального сыщика подсказывало ему, что в догадке следователя что-то есть. И даже очень существенное.
- Ну и что ты думаешь предпринять? - спросил он Андрея после того, как тот подробно доложил ему о своей догадке.