Старосельцев достал диктофон, и через три секунды мы уже слушали, изо всех сил напрягаясь, отвратительную, судя по всему, оперативную запись, к тому же на три четверти состоящую из мата, но Кораблева это ни капли не смущало. Разговаривали двое мужчин, один из которых уверял другого, что кого-то должны грохнуть в субботу, если еще не в пятницу.
"Да говорю тебе, … твою мать, там меры приняты, - сердился его собеседник. - Как бы его, … не грохнули…" - "А вы-то дураки …ные, что отказались, денег бы срубили", - пенял первый. "Надо идиотом быть, чтобы этот заказ взять, - объяснял второй, - там на этой …ной Озерной народищу, что грязи". В этом месте разговора Антон нажал на "стоп".
- Подождите, - сказал он, - а ведь Озерная пересекается с Героев Комсомольцев, там, где был обнаружен один из трупов. Я читал в вашей обзорной справке.
- Да, труп Жени Черкасовой, - подтвердила я. - Значит, все-таки она не случайно оказалась в том доме? Было какое-то притяжение…
- Интересно, - Кораблев стал пытливо заглядывать нам в глаза, - вы и труп Черкасовой в серию записали?
- Записали, - кивнула я. - А ты откуда знаешь про труп Черкасовой, Леня? Мы ж с тобой про него не говорили.
- Вы плохо знаете старого сыщика, - вздохнул Леня. - Что я должен был делать, получив эту запись? - Он кивнул на диктофон. - Получив эту запись, старый сыщик первым делом сводки посмотрел за последние месяцы, нет ли чего-нибудь интересного в окрестностях упомянутого места. ан, есть.
- Ну, Леня! - восхищенно сказала я. - И когда ты только успел?
- Ну так я ж работаю, Мария Сергеевна. - Леня сделал многозначительное лицо. - Не как отдельные следователи, не будем называть имен, которые только и ждут, когда старые сыщики подадут им раскрытие на блюдечке с голубой каемочкой…
Я сделала смиренное лицо, и Леня тут же отреагировал:
- Вот только не надо на меня так смотреть! Не заслужил! Антоша, нажми на кнопочку, поехали дальше.
Антоша нажал на кнопочку, и мы стали дальше слушать нецензурную брань, изредка перемежающуюся литературными словами. Но других жемчужных зерен в этой навозной куче мы, к сожалению, не выловили.
- Леня, я не спрашиваю тебя, откуда эта запись, - сказала я Кораблеву, - но хоть ответь, о какой субботе или пятнице идет речь?
- Ну, о грядущей, конечно. А пятница уже сегодня. Антоша, дай-ка кассету.
Леня еще раз промокнул салфеткой рот, запихал во внутренний карман протянутую Старосельцевым кассету и откланялся.
- Леня, - судорожно воззвала я к нему уже в дверях, - а что ты предлагаешь мне делать в связи со всем этим?!
- Ну, Мария Сергеевна, вы следователь, вы и решайте, - обернувшись, успокоил меня Кораблев. - А со своим дружком Синцовым договоритесь, пускай он организует в эту субботу патрулирование вокруг Озерной. И Героев Комсомольцев прихватит. Ну, пока.
- Леня! - в отчаянии крикнула я ему в спину, но отклика не дождалась.
Надо звонить Синцову, подумала я и направилась к телефонному аппарату, но он меня опередил. Только я протянула руку к трубке, аппарат звякнул, и, приложив трубку к уху, я услышала голос Синцова:
- Спишь?
- Завтракаю.
- А чая нальешь? Я сейчас подъеду.
Положив трубку, я поняла, что решительно заблуждалась насчет того, что в это ясное утро все спят. Все не только не спали, но и беззастенчиво стекались ко мне в квартиру, как будто у меня тут филиал дежурной части.
Старосельцев терпеливо сидел на кухне.
- - Мария Сергеевна, - спросил он, когда я вошла с сообщением, что сейчас подъедет Синцов, - а мы будем предупреждать преступление? Я уже с телевидением договорился.
- Нет, Антон, - медленно ответила я. - Похоже, что не будем. Тут уже такой клубок заплелся, что никакие публикации никого не спасут.
- Ну вот, - вздохнул он, - а я уже материальчик набросал… Ну ладно, нет, так нет. - Он покладисто опустил стриженную ежиком голову.
- Еще чая, Антон?
- Да, если можно. - Он подвинул мне свою чашку. - Вы очень вкусно чай завариваете.
Я рассеянно налила Антону чая, думая о своем. От информации, привезенной Кораблевым, меня скрутило нервное напряжение. Я знала это состояние, когда и сердцем, и умом завладевает одна мысль, и все происходящее вокруг воспринимается всего лишь фоном. Я уже знала, что пока мы не раскрутим этот дьявольский клубок, я буду ходить, сидеть, участвовать в разговорах, даже смеяться, но через пять минут и не вспомню, почему смеялась и на что кивала. Вот и сейчас журналист что-то говорит мне, а я вроде бы поддерживаю беседу.
- Вы хорошая хозяйка, у вас так уютно… Но до-мовушечка у вас обиженный…
- Что это значит?
- Про домовушечку? Просто в каждом доме есть такое существо, которое или охраняет хозяев, или ссорится с ними и пакостит. Да вы знаете, домовой. Просто не все понимают, что с домовым надо дружить, надо уважительно к нему относиться. Уложить в уголок, сказать: "Домовушечка, это тебе".
- И что, он съест?
- Съест - не съест, а ему будет приятно. Тогда и он что-то приятное хозяевам сделает.
- Хозяина вернет… - машинально сказала я.
- Это Сашу-то? Вполне возможно. Вы вообще со стороны кажетесь идеальной парой, вы очень подходите друг другу.
- Куда положить конфетку? - спросила я и взяла из вазы шоколадную конфету.
Антон показал на край подоконника за занавеской, и я послушно спрятала туда конфету, пробормотав: "Домовушечка, это тебе, угощайся".
- А что же мы тогда не вместе, раз мы такая идеальная пара? - спросила я журналиста, поправляя занавеску после жертвоприношения домовому.
- Размолвки бывают даже у идеальных пар. Но я не знаю, почему вы разошлись. Если вы считаете возможным со мной это обсудить, я попробую найти причину. Я немножко разбираюсь в психологии, имею кое-какое образование…
Странно, но я не возразила. Старосельцев представлялся мне человеком, которому хотелось рассказывать о своих проблемах. Есть такой тип людей, я сама такая. Сколько раз я слышала от своих подследственных - "Сам не понимаю, почему я вам все это рассказываю"; да и не только подследственные, просто знакомые и даже еле знакомые часто выплескивали на меня очень личные вещи, хотя я их об этом и не спрашивала.
Я стала собираться с мыслями, чтобы четко изложить суть размолвки со Стеценко, и меня снова захлестнула волна обиды. Я припомнила все, и меня как прорвало. Сбиваясь, жестикулируя, я стала рассказывать журналисту, почему мы с Сашкой разошлись, и сама не заметила, как уже давилась слезами. А журналист, не отвлекаясь от главной темы, успокаивал меня, поил чаем, даже промокнул мне слезу салфеткой, а потом тихо сказал:
- Мария Сергеевна, а может, это к лучшему? Я имею в виду то, что вы были инициатором разрыва. Ваш друг - мужчина деликатный, и к вам, несмотря ни на что, относится очень нежно. Я это сам видел. Может быть, он по каким-то причинам хотел прекратить с вами близкие отношения, но не решался на это. Вы человек очень чуткий, наверняка вы на уровне подсознания почувствовали: что-то не так, и сделали то, что сделали.
Я задумалась. В таком аспекте я на свою личную жизнь не смотрела. А что, если журналист прав? Тогда все понятно. И то, что Стеценко спокойно ушел, когда я его об этом попросила, и то, что он за пять месяцев так и не выбрал времени поговорить со мной о наших отношениях… Ну что ж, тогда не стоит и дергать лапами.
Да, в эту версию укладывается все. Только на душе стало еще поганее. И когда в дверь позвонили, я почувствовала облегчение - придет Синцов, отвлечет на себя журналиста, заговорит со мной о делах, и мое уязвленное самолюбие постепенно остынет.
Я подошла к двери и распахнула ее. На площадке стояли двое - Синцов и Горчаков.
- Вы что теперь, парой ходите? - спросила я, посторонившись и впуская их в квартиру.
- А что, нельзя? - спросил Горчаков.
- А почему ты в глазок не смотришь? - спросил Синцов.
- Твой визит для меня неожиданность, - сказала я Горчакову, а потом повернулась к Андрею: - А чего мне в глазок смотреть, я же знаю, что это ты.
- Маша, хотя бы спрашивай, кто там, за дверью.
- Зачем?
- Затем, что придут злодеи, треснут по кумполу, а я потом твои дела расследуй, - доходчиво объяснил Лешка.
- Вот теперь понятно. Хорошо, буду спрашивать. А чего это вы вдвоем притащились?
- Да это я Лешку поднял, чтобы время сэкономить. Сейчас обсудим последние новости, разработаем план действий - и по коням.
Горчаков и Синцов прошли на кухню, и я прямо ощутила, как скрипнуло у них в мозгах, когда они обнаружили там журналиста. Старосельцев же весьма непринужденно их поприветствовал и даже налил чай. Сейчас в нашей теплой компании не хватало только доктора Стеценко. Пришлось открыть еще одну банку шпрот.
- Ну, говорите, чего приперлись? - ласково спросила я, сев за стол рядом с журналистом и подвинув тарелку с бутербродами поближе к Лешке. Они вцепились в пищу, как бомжи в бесплатной столовой.
- К тебе Леня заезжал? - спросил Синцов с набитым ртом.
- Кораблев-то? Только перед вами уехал.
- Мы с ним ночью пересеклись, - продолжал Андрей, прожевав бутерброд, - значит, ты уже знаешь про запись.
Я кивнула. Горчаков к тому времени, как Синцов прожевал кусок бутерброда, уже выпил свой чай, сожрал все, что было в тарелке, и стал бродить по кухне, ища съестное. Он даже заглянул на подоконник, за занавеску. Я не успела и рта раскрыть, как он со словами: "А это ты что, от Гошки, что ли, заныкала?" - схватил конфету, отложенную для домового, содрал с нее фантик и проглотил. Мы с журналистом только беспомощно переглянулись.
- Маш, ты извини, что мы так жрем, я просто уже сутки не спал и не ел, соответственно. - Синцов поднял на меня утомленные глаза.
- Мне даже стыдно, - ответила я. - Такое впечатление, что в эту ночь спала только я.
- Не волнуйся, я тоже спал, - сказал Горчаков и кинул в меня скомканный конфетный фантик. Я показала ему кулак.
- Ты спрашивала, чего мы приперлись, - продолжил Синцов. - Хочу внести предложение. Давайте задержим Антоничева.
- Кого?! - спросили мы с журналистом одновременно, но с разными интонациями.
- Папу Риты Антоничевой, - пояснил Андрей. - За организацию заказного убийства. Я перевела дух:
- Круто. А на чем мы его задержим, на каких доказательствах?
- Ты имеешь в виду, что у нас только оперативная информация? Легализуем, - заверил меня Синцов. - Я с Кораблевым уже переговорил.
- А что ты там будешь легализовывать? Агента рассекречивать? Так тебе и сдал Кораблев своего человека.
- Нет, и сам человек не согласится, - признал Синцов. - Мы запись легализуем, ты же слушала, есть запись магнитофонная.
- Андрей, я-то слушала запись, но ее можно трактовать как угодно, к тому же там никто не называет имени Антоничева. К тому же засветить запись равносильно тому, что засветить Ленькиного человека.
- Маша, легализовать можно абсолютно все. Ты же знаешь, как это делается.
- Ну как ты в данном случае это сделаешь?
- Как это делается обычно. Если, например, нельзя светить прослушивание телефонного разговора, допрашивается опер, который пересказывает содержание разговора, только заявляет, что разговор был не по телефону, а лично, и в его присутствии.
- Так. Одну минуту. Давайте начнем сначала. - Я занервничала и даже вскочила. - Ты ведь не зря притащил ко мне Горчакова. Я даже знаю, зачем.
- Не сомневался, - хладнокровно ответил Синцов.
- Ну так как?
- А никак. Я против.
- Маша, - встрял Горчаков, - а чего ты, собственно, против? Тебе предлагают готовое раскрытие, а ты кочевряжишься.
- А меня не устраивает раскрытие такими методами, - обернулась я к нему. - Если тебя устраивает, то давай, действуй. Тебя за этим и притащили, как осла на веревочке, показать, что вы и без меня справитесь.
- Я ведь могу и обидеться, - Лешка отвернулся.
- Извини. - Но я завелась уже так серьезно, что у меня показались слезы на глазах. Журналист очень вовремя тронул меня за плечо.
- Ребята, раз уж вы при мне этот разговор затеяли, объясните хоть, что происходит? Кого и за что вы собираетесь задерживать?
- Популярно объясняю, - заговорил Лешка. - У нас есть оперативные данные, что отец одной из потерпевших заказывает убийство, и это явно связано с преступлением в отношении его дочери. Выходит, он знает, кто убил, и хочет сам рассчитаться с убийцей. У нас также есть данные, что убийство должно произойти сегодня или завтра…
- Обкладываем заказчика - Антоничева, - подхватил Синцов, говоря все это журналисту, но обращаясь скорее ко мне, - задерживаем его, колем, узнаем, кого он заказал, и получаем тепленького потрошителя женщин.
- Элегантно, - подвел итог Горчаков и сел за стол. - Маш, налей еще чайку.
- Налей сам.
- Да не злись ты, - примирительно сказал Лешка, наливая чай. - Чем тебе не нравится этот план?
- Он мне не нравится с моральной стороны.
- А что "с моральной стороны"? Мы еще и тяжкое преступление предотвратим - убийство.
- Посадив в камеру отца потерпевшей, мы предотвратим убийство преступника. Который зверски зарезал ни в чем не повинную девочку и еще пять женщин, так же ни в чем перед ним не провинившихся. Знаете, по мне - если мы его найти не можем, пусть хоть Антоничев его грохнет, - ответила я, смотря в сторону, чтобы мужики не заметили, что я с трудом сдерживаю слезы. Вот дурацкая у меня особенность: все мои переживания тут же проливаются слезами, и мне безумно стыдно, что я не умею себя контролировать.
- Маша, но завтра суббота. И я пока не вижу другого пути выйти на маньяка, - глухо сказал Синцов.
- А ты не допускаешь мысли, что Антоничев не расколется? - спросила я его, все еще отворачиваясь. Я еще злилась на него из-за того, что он точно рассчитал - я буду против, и поэтому привел с собой Лешку Горчакова. Всю эту операцию он запросто может провернуть с Горчаковым, тот легко возбудит дело, поскольку формальные основания есть, посадит на трое суток Антоничева, и они будут пытаться его разговорить. Что ж, надо признать, что такой путь раскрытия имеет право на существование. Но во мне все восставало против этого пути.
- Если не расколется, то в камере что-нибудь ляпнет, - уверенно ответил Синцов.
И я даже удивилась:
- Андрей, я была лучшего о тебе мнения. Ты что, не допускаешь, что он и в камере не ляпнет?
- Маш, ну я не первый год замужем. Что ты думаешь, я Антоничева с трапа самолета в камеру повезу? Мы его обложим, посмотрим, с кем он общается, все распечатки его средств связи посмотрим, я уже заказал, за исполнителями походим, на телефон повиснем… Вот, - у Андрея запищал пейджер. Он снял его с пояса, прочитал сообщение и удовлетворенно кивнул: - Вот, он уже поехал в аэропорт.
- Это тебе из Москвы, что ли, передали? - уточнил журналист.
- Ага. Все, теперь он у нас под колпаком. К нему без нашего ведома мышь не проскользнет. Здесь его встретят…
- А если он не будет общаться с исполнителями до исполнения заказа? Тебе такое в голову не приходит? - продолжала я донимать Синцова. Уж больно мне не хотелось действовать предложенным ими способом.
- Тогда сбудется твоя мечта: исполнители убьют маньяка и сообщат заказчику. А у нас все его средства связи под контролем. Ну как?
- Никак. Кончится тем, что Антоничев будет сидеть, а маньяк гулять.
- Ну неправа ты, Маша, неправа, - сопротивлялся Синцов. - Мы ж все равно найдем, кого грохнули. И к убийствам женщин его привяжем. А доказательств на маньяка, благодаря твоим умелым действиям…
- Не подлизывайся, - хмуро прервала я его.
- Я только ценю по достоинству. Так вот, доказательств, благодаря твоему следственному мастерству, до хренища.
- То есть, как я понимаю, мы уже не ищем маньяка, а задерживаем Антоничева. И расследуем дело на него.
- Ну зачем ты так? Просто мы таким способом ищем маньяка.
- Хорошо. Я согласна, но при одном условии: мы не задерживаем Антоничева, пока не будет нормальных доказательств его причастности к заказу на убийство. Пока что этот заказ - мифический. И задерживать Антоничева не за что.
- Да ну, Маша, вся соль в том, чтобы его в камеру засунуть. И колоть. Эти важные персоны всегда быстро "плывут".
- Машка, ты мозгами-то пораскинь, - вступил долго молчавший Горчаков. - То, что мы получим Бог знает когда, если будем ходить за Антоничевым, анализировать его телефонные разговоры и тэ дэ, мы можем иметь через три дня, которые Антоничев посидит в изоляторе временного содержания нашего РУВД.
- Лешка, а ты сам-то пораскинул мозгами? Вы так уверены, что через три дня будете все знать… Начнем с того, что через час после задержания приедет дежурный прокурор и освободит Антоничева. Все-таки он - сотрудник администрации президента.
- Поэтому задерживать надо вечером в пятницу. Пока они до понедельника расчухают, - рассудил Горчаков.
- Не волнуйся. Я тебе гарантирую, что они очень быстро расчухают.
- Ребята, а может, сразу это в прессу отдать? Тогда его освободить не посмеют, - заговорил журналист, и я горько усмехнулась:
- Вот пригрела змею на своей груди. И вы, Брут, тоже за этот план?
- Мария Сергеевна, по-моему, нормальный план, по крайней мере, реальный, - ответил этот предатель, которому я доверилась, впустила в дом на заре и даже поила чаем.
- Должна вас огорчить, Антон Александрович. Теперь вашу прессу никто не боится. Все равно прокуроры сделают, как считают нужным. А вы можете хоть голос сорвать.
- Но можно что-нибудь придумать…
- Ничего нельзя придумать. Потому что сразу начнется процесс размазывания по стене. Ваше писчее начальство размажет вас, прокурор города нас с Лешкой, Синцова построит начальник ГУВД, а Кораблева вообще уволят к чертовой матери.
- Маша, все равно пока этот план самый реальный, - заверил меня вероломный друг и коллега Горчаков.
- Ну не лежит у меня к нему душа. Хотя я не возражаю против того, чтобы повисеть на Антониче-ве, присмотреться к нему, но в камеру его сажать - я категорически против. Вот, Синцов, скажи, зачем его в камеру пихать? Может, он и так все скажет, когда ты ему в рожу сунешь распечатки его разговоров и прочую оперативную халабуду? А в камеру-то зачем?
- Мне так будет спокойнее, - ответил Синцов, и я аж задохнулась.
- Спокойнее?! Ну знаешь, уж от тебя я такого не ожидала. Когда мне такое говорит ветеран розыска, который иначе работать не умеет, как только через камеру, я еще понимаю, но ты!
- А что я? Все новое - это всего лишь хорошо забытое старое, - отшутился Синцов.
- Ладно, мне это сотрясание воздуха надоело, - устало сказала я. - Как я понимаю, моего согласия и не требовалось. Я даже тронута, что вы сочли нужным меня хоть в известность об этом поставить…
- Маш, ну зачем ты так, - заныл Лешка.
- Ренегат, - процедила я ему сквозь зубы и повернулась к Синцову. - Еще я понимаю, что на оперативную поддержку с твоей стороны я могу в ближайшее время не рассчитывать? Ты все силы бросишь на задержание Антоничева, а с маньяком я одна буду разбираться?
- Маша, да в понедельник тебе маньяк будет доставлен в коробочке с голубым бантиком, - возразил Синцов, но как-то неуверенно, что меня порадовало.