Но тут решил вмешаться Горчаков и все испортил окончательно. Я не устаю поражаться, как, в общем-то, дельные мужчины, юристы, работающие с людьми и, бесспорно, умеющие грамотно строить разговор, чтобы подследственный не свернул с тернистого пути признания, или свидетель благополучно дошел до конца по тонкой жердочке уличения обвиняемого, - как эти классные специалисты становятся слонами в посудной лавке, когда разговаривают с близкими людьми.
- А может, ты просто боишься? - прищурившись, спросил меня Горчаков. - Конечно, администрация президента, и по стене нас размажут, безусловно…
- Горчаков, иди-ка ты отсюда, - сказала я ему, боясь, что разрыдаюсь еще до того, как они все уйдут. - И вы все тоже. Вот Бог, а вот порог.
Воцарилось ужасное молчание, и в этой звенящей тишине я подумала, что и я не исключение. Если бы мой подследственный выкинул на допросе фортель, обидев меня, я бы уж явно сдержалась и нашла способ восстановить отношения. А вот когда меня обидел друг - тут уже не до психологии человеческого общения, которой мы все владеем в совершенстве на работе. И тут же я с досадой подумала, что сегодня хотела вместе с Андреем съездить на места обнаружения трупов, которые еще не видела лично. Черт с ним, съезжу тогда с журналистом.
Тишину нарушил журналист, дрожащим голосом спросивший:
- И я тоже?
Я промолчала. А что я могла сказать? И тогда журналист, ободренный моим молчанием, продолжил:
- Я просто хотел отпроситься у вас, Мария Сергеевна, на сегодня. Можно я с ребятами побуду? Вы же понимаете, там будут происходить такие события… Это же эксклюзив… А у вас пока ничего не происходит…
Я так посмотрела на него, что мне даже не потребовалось ничего говорить. Когда они все ушли (Андрей напоследок сказал мне: "Зря ты так…", а я продолжала сохранять ледяное молчание), я набрала номер Кораблева.
- Леня, почему ты мне ничего не сказал?
- А что я должен был сказать? - прикинулся он агнцем, причем очень натурально.
- Что ты уже договорился с Синцовым.
- О чем?! - Он продолжал корчить неосведомленного.
- О том, что вы собрались задерживать Антоничева.
- А-а! А я-то уж подумал! Ну, собрались, и что?
- Я спрашиваю, почему ты мне ничего не сказал?!
- Я что, самоубийца, что ли? - честно признался Кораблев. - Вы же коллегу, небось, уже с лестницы спустили?
- Ну и пожалуйста, - с горечью сказала я. - Желаю всяческих успехов.
- Але! - забеспокоился Кораблев. - Мария Сергеевна! Вы на меня-то не сердитесь? А то я хотел у вас в долг попросить… Тысчонку дайте до конца месяца. А?
- При одном условии.
- Какое еще условие?!
- Съездим с тобой сегодня в пару мест.
- И все, что ли?
- И все.
- Ждите! Лечу на крыльях любви!
Но прилетел он, может, и на крыльях любви, да только через час, когда я уже устала ждать и собиралась ехать на места происшествий на общественном транспорте. Открывая ему дверь, я приготовила язвительное замечание, но, увидев его опустошенное лицо, не смогла выдавить из себя ничего язвительного.
- Что с тобой, Леня?
- Ничего, - проговорил он сквозь зубы, - денег дайте.
- Может, чайку?
Ленька выглядел таким несчастным, что мне захотелось хоть чем-то ему помочь.
- Нет, поехали.
Я быстро оделась, мы спустились вниз, в машину, и я отдала ему приготовленную тысячу.
- Лень, только верни к концу месяца, а то мне за ребенкин английский платить и за гитару.
- Не сомневайтесь, - проворчал Леня. За рулем он постепенно отошел, лицо прояснилось, но я все равно побаивалась расспрашивать. Он высказался сам, пряча деньги в карман:
- Мария Сергеевна, если бы вы знали, как я ненавижу женщин!
- Леня, как любезно с твоей стороны сказать мне такое, да еще одолжив у меня денег, - удивилась я.
- К вам это не относится.
- Интересно, почему? Я что, не женщина, что ли? - Тут я уже обиделась.
- Да нет, я только молодых женщин ненавижу…
Я не могла не оценить Ленькино простодушие и хихикнула. Сердиться на Леньку все равно было невозможно. Если принимать близко к сердцу кораблевские высказывания, тогда с ним проще вообще не общаться. Оказалось, что, заручившись моим согласием на денежный заем, он помчался к хозяйке квартиры, которую он снимал для себя и своей неверной возлюбленной, чтобы обрадовать хозяйку перспективой оплаты хотя бы части долга, и обнаружил там даму сердца, но с другим мужчиной. Наконец до него дошло, что он полгода оплачивал альков своему сопернику, вот он и психанул.
Я честно пыталась утешать Леньку, но не вполне владела собой и срывалась на смешки. Он дулся, но в принципе мы вполне мирно доехали до места убийства Анжелы Погосян, и я убедилась, что протокол осмотра места происшествия и синцовская обзорная справка дали мне полное представление об этой парадной и о подходах к ней. Действительно, к парадной можно подойти с двух сторон и, похоже, жениха в качестве подозреваемого можно отмести окончательно, поскольку он даже не знал, что Анжела в тот день собралась идти к подруге. Но почему в таком людном месте не оказалось свидетелей? Где убийца зацепил Анжелу и почему пошел именно за ней? А если ждал в парадной, то почему именно ее?
Мысль усугубилась по приезде на место убийства Людмилы Ивановой. Да, все так, как описано в протоколе и обзорной справке. Вход в парадную - мимо зала игровых автоматов, где народ клубится круглосуточно. И здесь ни одного свидетеля. Никто не видел даже, как зашла в парадную молодая женщина, хотя оперативники поработали на совесть, как и по убийству Анжелы Погосян. Мистика какая-то.
Под рассуждения Кораблева о гнилой женской природе и о необходимости поголовного расстрела всего женского населения (за исключением меня, разумеется) или, в крайнем случае, помещения в резервацию, к обеду мы благополучно доехали до последнего не осмотренного мной места происшествия - парадной черного хода, где была убита женщина, названная сотрудниками органов следствия и дознания бомжихой.
Войдя в кишащий народом двор здания современной постройки, где с одной стороны от парадной располагалась помойка, а с другой - подсобные помещения продовольственного магазина, я вновь поразилась отсутствию свидетелей если не убийства, то хотя бы контакта потерпевшей с преступником. Более того, прямо напротив парадной - но это я знала и со слов Синцова - стояла скамейка, на которой местные пенсионеры забивали "козла" практически до темноты. Но никто из них - и это я тоже знала со слов Синцова - не сказал ничего вразумительного на интересующую нас тему.
Выйдя из машины и подходя к парадной, я в который раз поразилась опасности нашего города с криминальной точки зрения.
- Леня, посмотри, как все-таки непродуманно с точки зрения криминологической и виктимологической профилактики преступлений устроены людские жилища!
- Мария Сергеевна, абсолютно с вами согласен. Проблемы криминологической и виктимологической профилактики преступлений и мне покоя не дают! - галантно поддакнул Леня, подавая мне руку, чтобы обойти большую лужу нечистот, проистекающую из подсобного магазинного помещения.
- Ты зря ерничаешь. Вот посмотри на эту парадную. Здесь и днем-то не по себе. А представь, как тут вечером неуютно. Не вижу в окрестностях ни одного фонаря. Во двор и то страшно зайти, а уж к парадной пробираться…
- Да, я и сам про это думал. Я ж к жене во Францию ездил. Так поразился - дверцы у них в домиках картонные, да они их еще и не запирают на ночь. Зато парадные в Париже - прямо дворцы: лестницы мраморные, двери стеклянные, лампы горят эпохи Людовика какого-то… Плюнуть и то не плюнешь, а уж подстеречь кого-то и кроссовки снять - триста раз подумаешь. А может, это просто мне так показалось.
- Да нет. Так и есть. Вот смотри: у людей был вход с улицы. Там хоть все освещено, транспорт ходит и не так страшно. Его заложили кирпичами и устроили магазин. А вход к квартирам перенесли во двор. И плевать на людей. А ведь есть архитектор, который все эти перепланировки должен утвердить.
- Вот и утвердил, за зеленую валюту.
- Ну а это нормально? У моей мамы дом сдали пять лет назад. Вход тоже был с улицы, там вообще сквозные парадные - можно во двор пройти. Тут же все парадные с улицы позал ожили наглухо и лавки там пооткрывали. Архитектор утвердил.
- Ну правильно. Людям же удобнее, когда у них прямо в доме торговая точка.
- А почему бы это не предусмотреть сразу, когда дом строили? А потом, если торговая точка для жителей дома, почему вход в нее обязательно должен быть с улицы, а я вынуждена ходить к себе домой через темный двор? Кто для кого? Я для магазина или магазин для меня?
- Не барыня, и через двор походите.
- Вот-вот, и они так же рассуждают. А мы потом трупы осматриваем.
- Да что трупы, - поддержал меня Леня, - сколько "глухарей" в райотделах валяется: в парадной по голове дали, часы сняли, и привет. Вон, на следователя городской прокуратуры напали, челюсть сломали, и за что? Сапоги унесли и пальтишко. Нас сразу высвистали - мол, месть организованной преступности… Да какое там! Бытовуха. Никто не застрахован.
- Да уж. Хоть в центре, хоть в новостройках. Вон мы в двух парадных побывали; к ним же даже подходить страшно. Свернул с проспекта на тихую улочку - и уже не по себе. И это днем. А вечером или ночью? И дворы эти жуткие…
- Вон до революции дворники в каждом доме были. На ночь ворота закроют - мышь не проскочит. А кто припозднился - звонит, дворник ему откроет и до квартиры проводит.
- Ты так говоришь, как будто сам это видел, - рассмеялась я.
- Да вы представляете, как классно: во-первых, свидетель стопроцентный, кто во сколько пришел и с кем; во-вторых, всегда понятой под рукой. Почему раньше всегда дворника на обыски приглашали?
- Лень, ну ты не обольщайся; дворники - тоже
люди. Думаю, что и с дворниками договаривались. Денежки все любят. А потом, в царской России преступность была та еще, на уровне.
- Ну да, в рабочих кварталах.
- А у нас сейчас все кварталы рабочие, даже исторический центр. Вообще, если бы от меня это зависело, я бы для начала просто лампочки вкрутила в подъездах. Представляешь, как это снизило бы уровень преступности?
- А что толку от ваших лампочек? - не согласился Ленька. - Помогли они убиенным женщинам? В три часа дня в парадных светло было.
- Потом я бы закрыла все входы в подъезды со дворов.
- А если нету входа с улицы?
- Тогда эти дома вообще подлежат сносу. Потом я уничтожила бы все дома сто тридцать седьмой серии, с лестницей, изолированной от квартир…
- А жильцов этих домов взяли бы жить к себе? Ну что, пошли?
Леня отворил передо мной дверь, ведущую к месту убийства первой жертвы маньяка. Мы зашли в подъезд и стали осматриваться.
- Зачем она в парадную потащилась? - спросила я Кораблева. - Никто из живущих тут ее не знал. Не в гости она шла, это точно.
- Бутылки при ней не было?
- То есть, не шла ли она распить бутылочку в одиночестве? А что б ей не распить ее на лавочке во дворе? Погода хорошая была…
На звуки наших голосов из квартиры на втором этаже высунулась женщина и сразу спряталась обратно.
- Ты видел, Леня? Мы ведем себя тихо, и то она поинтересовалась…
- Вы к тому клоните, чего ж она не видела жертву и убийцу? Может, она как раз после убийства стала проявлять бдительность.
- Вечно ты, Леня, все опошлишь. Ты вот лучше скажи мне, почему ни в одном случае нет свидетелей? Никто не видит, как убийца заходит в парадную и как выходит оттуда.
- Мало ли, - пробормотал Леня, поддав ногой какой-то черный пластмассовый предмет.
- Что это? - заинтересовалась я.
- Кассета от "Полароида", - нагнувшись, объяснил Леня. - Дерьмо, невесть сколько тут валяется. Кто-то мусор выносил, она и выпала.
- Леня, найди мне понятых, давай ее изымем.
- Ma-ария Сергеевна, вы рехнулись, что ли? Все, что на полу валяется, изымать будете? Прямо как ребенок, честное слово.
- Леня, а давай выясним, у кого из жильцов есть "Полароид"?
- Да вы меня на "слабо" не берите. Это пусть ваш Синцов выясняет, его специфика. Я борюсь с организованной преступностью, вы не забыли?
- Особенно на Староневском…
Махнув рукой на раздувшегося от спеси борца с организованной преступностью, я подняла кассету от "Полароида", завернула ее в бумажку и положила в сумку.
- Ну что? Куда теперь? - недовольно спросил Кораблев. - Надеюсь, я вашу жалкую тыщу, на которую вы раскошелились мне в долг, уже отработал?
- В прокуратуру. Спасибо, Леня, за твой самоотверженный труд.
* * *
В прокуратуре мое самолюбие было на сто процентов вознаграждено за утреннее унижение. Я простучала каблуками по коридору, даже не зайдя в канцелярию и не поинтересовавшись, на месте ли Горчаков. Но тут же ко мне в кабинет заскреблись Горчаков и Синцов с виноватыми лицами. У Горчакова в руках был чайник, Синцов держал пакет с пирожными.
- Маш, чайку попьем? - спросил Горчаков с интонацией мужа-подкаблучника, застуканного женой в постели с любовницей и пытающегося наладить брачно-семейные отношения.
Я равнодушно пожала плечами.
- Пейте.
- А ты? - спросил Синцов с интонацией любовницы, оттасканной женой за волосы в той же ситуации.
Я снова пожала плечами.
- Я с утра чая не хочу. Ренегаты переглянулись.
- Можешь радоваться, - мужественно сказал Горчаков. - Никого мы задерживать не будем.
- А что так? Испугались? Все-таки сотрудник администрации президента?
- Хуже, - мрачно ответил Синцов. - Он в Питер не прилетел.
- Да-а? А как же так? Он что, из аэропорта вернулся?
- Если бы. Он вообще пропал.
Я не удержалась и хихикнула:
- Потеряли?
Синцов обреченно кивнул.
- Привет от Годзиллы, - радостно сказала я.
- При чем тут Годзилла? - искренне удивился Синцов.
- Я тебе потом объясню, - поспешно заверил его Горчаков. Я еще раз хихикнула. Лешка-то меня понял. Мы вместе водили детей в "Кристалл-палас", когда шел американский фильм "Годзилла", про жуткого динозавра-мутанта невероятных размеров, который выполз из океанских глубин и стал крушить Нью-Йорк. Фильм, в общем-то, на меня большого впечатления не произвел, за исключением одного момента. Мы с Лешкой, к удивлению наших детей, ржали так, что нас чуть не вывели из кинотеатра. Там Годзилла шлялся по Нью-Йорку, кончиком хвоста сокрушая целые небоскребы, а за ним летал армейский вертолет, пилот которого регулярно докладывал в штаб борьбы с Годзиллой сведения о его местонахождении. А Годзилла, не будь дурак, взял и нырнул в метро, скрывшись от глаз военных летчиков. И пилот в растерянности докладывает командующему в штаб: "Сэр, мы его потеряли…" - "Что?!" - ревет сэр. "Мы его потеряли", - лепечет летчик к нашей вящей радости, заключающейся в том, что не одна наша "наружка" умеет терять человека, которого в принципе видно за версту. Я как-то допрашивала злодея, ушедшего в свое время от наружного наблюдения; опера рассказали мне леденящую душу историю про то, как злодей спустился по пожарной лестнице с пятнадцатого этажа. А сам злодей, будучи позже пойманным, рассказал мне совсем другую историю: про то, как спустившись вниз на лифте, он даже постучал по стеклу белой "шестерки" с кассетными номерами, и ушел, насвистывая, и погони не боялся, так как в пресловутой "шестерке" все крепко спали, скорее всего, алкогольным сном.
- И что теперь? - отсмеявшись, спросила я.
- А ничего, - грустно ответил Синцов, наливая мне чай, вопреки моим заверениям, что я сыта по горло утренним чаепитием, и заботливо раскладывая на тарелочке пирожные. Чай я по зрелому размышлению решила все-таки выпить, а сласти отодвинула сразу.
- Спасибо, я пирожные не ем.
- Почему?
- Я где-то читала, что характером человека объясняются его вкусовые пристрастия.
- То есть?
- Ну, мягкие и добрые люди любят сладкое, сдобное, а желчные и мерзкие - соленое и острое.
- Понятно, Маша, - осторожно поглядывая на меня, не удержался Синцов, - тебе, значит, селедочки или соленых огурчиков в самый раз?
- Угу, - кивнула я. - В следующий раз имей в виду.
Я умышленно не упоминала в разговоре Антоничева, хотя ожидала, что это сделают сами Лешка с Андреем. Они начали переговариваться между собой, обсуждая, где искать пропавшего сотрудника администрации президента. Конечно, я не выдержала и тоже включилась в обсуждение.
- Скажите мне для начала: он из Москвы не выехал или в Петербург не въехал? Оба дружно вздохнули.
- Понимаешь, он на своей машине, с охраной, поехал в аэропорт, - начал Синцов.
- Ну?
- Москвичи его довели до аэропорта и уехали, мне отзвонились, что посадили в самолет.
- А они хоть проверили, он зарегистрировался?
- Ни фига они не проверили, но дело не в этом.
- То есть?
- То есть это я уже здесь проверил, когда он из самолета не вышел.
- Ну?
- Зарегистрировался… - сказал Синцов с таким несчастным выражением лица, что мне захотелось погладить его по голове. Я вообще человек очень отходчивый, да еще и жалостливый, несмотря на жуткие легенды о моем стервозном характере; видя их с Лешкой отчаяние, я напрочь забыла об утреннем скандале.
- Куда ж он делся? Оба они пожали плечами.
- Андрей, а где он обычно останавливается, когда приезжает в Питер?
- Да не знаю я. - Синцов даже стукнул кулаком по столу. - Я думал его из аэропорта до хаты довести, посмотреть, где он остановится; все равно надо было телефон слушать, а потом обыски делать…
- А что москвичи говорят? Соответственно его и на работе нету?
Синцов вскинул на меня взгляд больной собаки и только молча покачал головой. Таким же взглядом посмотрел на меня Горчаков.
- То есть вы даже не знаете, здесь он или в Москве?
Они кивнули. На этой немой сцене нас застал журналист, бочком протиснувшийся в дверь моего кабинета.
- Можно, Мария Сергеевна? Ребята, я вам поесть принес, хотите? - сказал он, опасливо косясь на меня, и вытащил откуда-то из недр своей невероятно вместительной кожаной куртки батон, бумажный сверток с колбасой, коробочку чая и пригоршню конфет. Ребята грустно посмотрели на него, и даже Лешка не кинулся к жратве, что указывало на полный кризис ситуации.
- Не нашелся? - понимающе спросил журналист, из чего я сделала вывод, что он в курсе проблемы. - Давайте перекусим, а на сытый желудок лучше думается.
Он по-хозяйски разложил провизию, нарезал булку, подвинул к каждому чашку. Лешка с Андреем медленно и печально взяли по бутерброду, но постепенно втянулись в процесс, и под конец трапезы у них даже лица просветлели. А я, пока они набивали брюхо, достала из сейфа дело об убийстве Риты Антоничевой и набрала телефон ее мамы.
- Наталья Ивановна, это следователь Швецова. Скажите, пожалуйста, Сергей Иванович вам сегодня не звонил?
- Звонил, - ответила она, ничуть не удивившись.
- Он приехал?
- Да, сказал, что только приехал и сразу звонит.
- А где он остановился, вы не в курсе?
- Нет, я же говорила, я его об этом не спрашиваю.