На сестру в регистратуре улыбка Мейера действительно произвела столь неизгладимое впечатление, что она сразу же показала им, как пройти в палату, где работала Клэр Таунсенд. С дежурным врачом-интерном этот фокус, к сожалению, не прошел. Низкий заработок и огромный объем работы сделали его невосприимчивым к улыбкам, поэтому он не проявил склонности участвовать в этом комическом водевиле, который пытались навязать ему два полицейских клоуна. Его как-то не веселила перспектива их вмешательства в налаженный его усилиями быт палаты в спокойном ритме воскресного утра. Было видно, что он собирался по быстрому "очистить" свою территорию от этих праздношатающихся легавых, но он не знал одной важной вещи - что он имел дело с Великим и Ужасным Детективом Мейером Мейером, проклятьем преступного мира и медицинских работников - самым хладнокровным копом в городе, а может быть и во всех Соединенных Штатах Америки.
- Нам очень неприятно отнимать у вас ваше драгоценное время, доктор Макэлрой, - любезно начал Мейер, - но…
Макэлрой, который, по-видимому, тоже был не лыком шит, быстро нашел свое продолжение:
- …вот и хорошо, господа, я рад, что вы сами все понимаете. Поэтому если вы соблаговолите оставить это помещение, то каждый сможет заняться своим делом…
- Да, мы понимаем, - последовал ответный выпад Мейера, вам, конечно, надо еще осмотреть больных, раздать им успокаивающее и слабительное…
- Вы упрощаете обязанности интерна, - сказал Макэлрой.
- Конечно, упрощаю, но, истинно будет сказано, не по злой воле, а токмо по незнанию своему, за что и прошу вас нижайше простить нас, поскольку нам известно как вы заняты, доктор Макэлрой. Но, посудите сами, мы ведь к вам пришли не по своей воле - мы, видите ли, тут занимаемся расследованием убийства…
- А я здесь, видите ли, занимаюсь лечением живых, хотя и больных людей, - прервал его Макэлрой.
- И цель вашей работы - уберечь их от смерти. А наша цель - выяснить, кто убил тех, кто уже мертв. Поэтому, будьте так добры, ответить…
- В отсутствие руководителя отдела персонала на меня возложены особые обязанности, - сказал Макэлрой, - и я должен их неукоснительно исполнять. Больница должна работать, как часы, детектив… Мейер, если не ошибаюсь?
- Да. И я тоже это понимаю…
- …и у меня просто нет сейчас времени, чтобы отвечать на уйму ваших вопросов - только не сегодня утром. Почему бы вам ни зайти, когда придет начальство и другой персонал, и тогда вы можете расспрашивать…
- Но это ведь вы работали с Клэр Таунсенд, не так ли?
- Клэр работала и со мной, и с другими врачами в этой палате, а также с директором по персоналу. Послушайте, детектив Мейер…
- Вам с ней хорошо работалось?
- Я не намерен отвечать ни на какие вопросы, детектив Мейер.
- Мне кажется, Стив, что он просто не ладил с ней, - сказал Мейер.
- Ничего подобного. Конечно же, я ладил с ней. Все с ней ладили. Клэр была… послушайте, детектив Мейер, вам не удастся обманом вовлечь меня в длинный разговор о Клэр. Ну, честное слово. Мне нужно работать. Меня ждут пациенты.
- Подождут. И я подожду. Я терпелив, - сказал Мейер, и улыбнулся своей неотразимой улыбкой. - Так что вы там говорили о Клэр?
Макэлрой молчал и злобно поглядывал на Мейера.
- Думаю, нам надо вызвать его повесткой или задержать, сказал Карелла.
- Меня повесткой? Задержать? Какого черта…? Послушайте, - сдержанно начал Макэлрой. - У меня в одиннадцать обход. Потом - назначение лекарств. Затем у меня два…
- Да. Вы нам уже говорили, что очень заняты. Мы знаем это, - сказал Мейер.
- …два пациента на поясничный прокол и несколько внутривенных инъекций, не говоря уже об осмотре вновь прибывших больных и заполнении историй болезни, и еще…
- Ладно, пойдем за ордером, - сказал Карелла.
Макэлрой покорно опустил плечи:
- И зачем только я стал врачом? - задал он риторический вопрос.
- Как давно вы знаете Клэр?
- Около шести месяцев, - устало ответил Макэлрой.
- Вам нравилось с ней работать?
- Всем нравилось. Социальные работники с медицинским профилем очень ценятся в больницах, а Клэр к тому же была необычайно совестливым и ответственным человеком. Я очень переживал, когда я прочитал о… о том, что случилось. Клэр была хорошей девушкой и прекрасным работником.
- Не было ли у нее каких-нибудь ссор с кем-нибудь в отделении?
- Нет.
- С кем-нибудь из врачей, сестер или больных?
- Нет.
- Ну, хорошо, доктор Макэлрой, - спросил Мейер, - не хотите же вы сказать, что она была святой.
- Возможно, она была и не святая, - сказал Макэлрой, - но она была чертовски хорошим работником. А хороший социальный работник никогда не ввязывается в мелкие дрязги.
- А бывали дрязги в вашем отделении?
- Дрязги везде бывают.
- Но Клэр никогда не ввязывалась ни в одну из них?
- По крайней мере, мне ничего об этом не известно, - сказал Макэлрой.
- А что вы можете сказать нам о ее подопечных? Не хотите же вы сказать, что и они тоже были идеальными больными, отличавшимися послушанием и примерным поведением, или…
- Нет, многие из них доставляли массу беспокойств.
- Тогда, наверное, не все с одинаковой готовностью принимали то, что она пыталась…
- Это верно. Сначала не все ее приняли.
- Значит, проблемы все-таки были.
- Только сначала. Но Клэр умела быстро находить с людьми общий язык, и она почти всегда через некоторое время добивалась полного расположения пациента.
- Почти всегда?
- Да.
- А когда не добивалась? - спросил Карелла.
- Что?
- "Почти" это не "всегда", доктор Макэлрой. Были ли у нее ссоры с кем-нибудь из пациентов?
- Серьезных не было. Таких, с которыми она не могла справиться, не было. Я пытаюсь втолковать вам, что Клэр была необыкновенно предана своей работе, и она умела прекрасно ладить со своими пациентами. Откровенно говоря, некоторые социальные работники, работающие в медицине, приносят нам кучу неприятностей. Но к Клэр это не относилось. Клэр была нежной и терпеливой, доброй и понимающей девушкой и… она была хорошая, и точка. Она знала свою работу и любила ее. Она была ценным специалистом. Вот, собственно, и все, что я могу вам сказать. Ну, еще… она даже… ее работа с больными продолжалась и после того, как они уходили из этой палаты. Она интересовалась жизнью их семей. Она навещала их дома, помогала родственникам обустроить их жизнь. Она была необыкновенным человеком. Поверьте мне.
- А какие дома она навещала?
- Что?
- Какие дома она…
- А-а, это точно я не знаю. Несколько. Но точно не помню.
- А вы попытайтесь припомнить.
- Нет, по правде сказать…
- И все-таки постарайтесь.
- Погодите, дайте подумать. Лежал тут у нас один человек несколько месяцев назад - сломал ногу на работе. Так, Клэр принимала живое участие в его судьбе - она ходила к ним домой, помогала ухаживать за детьми. Или вот еще: в начале прошлого месяца к нам поступила женщина с прободением аппендикса. Ну и намучились мы с ней, поверьте. Тут вам и перитонит, и субдиафрагмальный абсцесс и еще куча всего. Она здесь долго пролежала - только на прошлой неделе выписали, если вам интересно. Клэр очень подружилась с ее младшей дочерью - той было лет шестнадцать. Они даже поддерживали взаимоотношения уже после того, когда женщину выписали.
- Что вы имеете в виду?
- Она звонила ей.
- Этой девочке? Она звонила ей прямо отсюда? Из отделения?
- Да.
- О чем они разговаривали?
- Видите ли, я не знаю. У меня нет привычки подслушивать чужие…
- Она часто звонила этой девочке?
- Ну, вообще-то… на прошлой неделе довольно часто, Макэлрой сделал паузу. - По правде сказать, и девочка звонила ей прямо сюда однажды.
- Неужели? А как зовут девушку?
- Я не знаю. Могу вам достать имя матери. Оно должно быть в регистратуре.
- Да, достаньте, пожалуйста, - сказал Карелла.
- Вам не кажется это несколько необычным, а? - спросил Мейер. - Поддерживать контакт с дочерью пациентки после того, как эту пациентку выписали?
- Нет, ничего странного я здесь не вижу. Многие социальные работники помогают выписавшимся пациентам с последующей реабилитацией, а Клэр, как я уже отмечал, была очень добросовестной…
- А вам не кажется, что в случае с этой девочкой могла иметь место личная заинтересованность?
- У Клэр всегда присутствовала личная…
- Извините, доктор Макэлрой, но я полагаю, вы догадываетесь, что я имею в виду. Был ли интерес, проявленный Клэр к этой девочке, большим, чем тот интерес, который она обычно проявляет к больным или их семьям?
Макэлрой обдумывал ответ на этот вопрос несколько минут, потом сказал:
- Да, можно так выразиться.
- Хорошо. Вы не покажете нам материалы по этой больной?
В участке детектив Хол Уиллис занимался изучением материалов вскрытия трупа Энтони Ла-Скала. В заключении экспертизы говорилось, что причиной смерти явились три пули в легких и сердце, выпущенные из пистолета 4 5-го калибра. Смерть наступила почти мгновенно. Однако, в заключении также говорилось, что на обеих руках Ла-Скалы имелись шрамы вокруг поверхностных вен на внутренней стороне сгиба руки и на локтевом суставе. Шрамы представляли собой короткие нитевидные утолщения кожи от сантиметра до двух с половиной сантиметров шириной. Далее судебно-медицинский эксперт, основываясь также на большом содержании героина в крови Ла-Скалы, делает очевидный вывод, что данные шрамы являются ничем иным как последствиями внутривенных инъекций вышеуказанного наркотического средства. Ла-Скала вводил наркотики внутривенно - количество шрамов и характерные уплотнения сосудов на его руках безошибочно указывало на то, что он принимал наркотики уже довольно длительное время.
Уиллис положил отчет в папку под названием "Дело Клинга" и повернулся к Брауну, который сидел за соседним столом:
- Хорошенькое дельце? Теперь нам добавился этот чертов наркоман. Как найти где живет наркоман? Может под лавкой в Грувер-Парке?! Как найти друзей и родственников этого проклятого наркомана?
Браун задумался ненадолго и сказал:
- А может, это и есть та зацепка, которую мы ищем, Хол? Может, за ним и охотился убийца. Наркоманы, ведь, всегда попадают в разные неприятные истории. - Он энергично покачал головой. - Может быть, это ключ к разгадке.
Возможно, так оно и было.
Глава 9
Наступило утро понедельника.
Понедельник приходит всегда.
Когда просыпаешься в понедельник, то все вокруг раздражает - такова мерзкая природа этого дня. Казалось бы, понедельник, как первый день недели, должен олицетворять собой прощание с прошлым и встречу с чем-то новым и светлым - он должен нести с собой чувство похожее на предновогоднее. Но так уж повелось, что понедельник - это всего лишь продолжение ежедневной рутины, привычное пробуждение для начала нового витка повторения прошлого. Наверное, нужно издать специальный закон, отменяющий понедельники.
Артур Браун любил понедельники не больше других людей. Он был полицейским, который по странному стечению обстоятельств оказался негром, проживающим в цветном гетто недалеко от своей работы. У него была жена, которую звали Кэролайн и дочь по имени Конни. Жили они в четырехкомнатной квартире в старом обветшалом доме. Утром 16 октября Брауну повезло - когда он вылез из-под одеяла, пол оказался не очень холодным. Полы в эту пору года обычно бывают страшно холодными, несмотря на городской указ о начале отопительного сезона с пятнадцатого октября. В этом же году благодаря задержавшемуся дольше обычного в городе бабьему лету домовладельцы получили долгожданную передышку с включением отопления, и жильцы не поднимали шума, барабаня, чем попало по железным радиаторам. Браун был доволен, что полы теплые.
Он тихонько вылез из-под одеяла, стараясь не разбудить Кэролайн, которая спала рядом. Браун был крупным человеком с короткой армейской прической, карими глазами и темно-коричневой кожей. До поступления на службу в полицию он работал грузчиком в порту; его руки, плечи и грудь состояли из груды мускулов, которые достались ему благодаря тяжелому труду в молодости. Он спал в одних пижамных брюках, потому что в его огромную рубашку завернулась спящая рядом Кэролайн. Тихо соскользнув с постели, он, как был - голый по пояс, отправился на кухню, наполнил чайник водой и поставил его на плиту. Потом он включил радио, приглушил звук до минимума и стал бриться, слушая последние известия. Расовые волнения в Конго. Сидячие демонстрации на юге. Апартеид в Южной Африке.
Почему так случилось, что он родился черным.
Ему в голову часто приходила эта мысль, но любопытство его было праздным, как будто он был не до конца убежден, что на самом деле был черным. В этом была определенная странность. Когда Артур Браун смотрелся в зеркало - то видел только себя. Тут он соглашался: негр он и есть негр, никуда не денешься. Но с другой стороны, он был также и демократом, и мужем, и отцом, и подписчиком газеты "Нью-Йорк таймс" - да и мало ли кем еще. Именно поэтому он и спрашивал себя, почему он был черным. Его интересовал такой вопрос: почему имея столь разнообразные качества помимо черной кожи, в глазах людей он представал только Артуром Брауном - негром, а не Артуром Брауном - детективом, или Артуром Брауном - любящим мужем, или любым другим Артуром Брауном, которого не будут оценивать исключительно по цвету его черной кожи. Ответ на этот вопрос был не прост, и Браун не пытался искать его в справочниках цитат Шекспира, Шейлока или других великих людей, - мир давно перерос те темы, о которых они писали.
Когда Браун смотрелся в зеркало - он видел перед собой личность.
Это мир решил для себя считать его негром. А быть личностью в этом мире чрезвычайно трудно, потому что это означает жить той жизнью, которую предписывает тебе окружающий мир, а не той жизнью, которую бы избрал для себя он сам - Артур Браун. В зеркале Артур Браун не видел ни черного, ни белого, ни желтого, ни серо-буро-малинового человека.
В зеркале он видел только Артура Брауна.
Он видел только самого себя.
Но на общее представление о самом себе как Артуре Брауне мир накладывал свое понятие - черный-белый, с которым Браун был вынужден считаться. Жизнь заставляла играть его трудную роль. Вот он стоит здесь - Артур Браун, человек и мужчина. Стоит таким, каким всегда хотел быть. У него не было желания стать белым. На самом деле ему нравился теплый и блестящий цвет его кожи. И у него не было никакого желания завалиться в постель с белокожей блондинкой. Среди его чернокожих друзей ходило мнение, что у белых половые органы больше, чем у негров, но он этому не верил и зависти не чувствовал. В своей жизни, с тех пор, как он начал что-то понимать о том, что говорят и как поступают вокруг, Браун сталкивался с сотнями маленьких и больших людских заблуждений и предрассудков, но чужая нетерпимость, тем не менее, никогда не вызывала в нем ответного озлобления, - она лишь приводила его в некоторое замешательство.
Вот поглядите, думал он, вот он весь я перед вами - Артур Браун. И зачем нужна вся эта расовая муть? Я не понимаю, кем вы хотите меня видеть? Это вы говорите мне, что я - негр, вы мне это говорите, а я не знаю, что значит негр, и не знаю для чего нужна вся эта чертова дискуссия. Что вы от меня конкретно хотите? Если я признаю: ну да, что правда, то правда, я - негр, и что дальше? Что вам, черт возьми, от меня надо? Вот, что хотелось бы узнать.
Артур Браун закончил бритье, ополоснул лицо и посмотрел на себя в зеркало. Из зеркала на него смотрел он сам - Артур Браун.
Он тихонечко оделся, выпил апельсинового сока и чашечку кофе, поцеловал дочурку, которая мирно спала в своей кроватке, разбудил на мгновение Кэролайн, сказать, что ушел на работу, и отправился через весь город в тот район, где Джозеф Векслер держал свой магазин скобяных изделий.
Случилось так, что в тот понедельник утром Мейер Мейер отправился на встречу с миссис Руди Гленнон в одиночестве. А произошло так потому, что Стив Карелла должен был присутствовать на очередном дежурном собрании по ознакомлению сотрудников с преступным миром города. Конечно, все могло обернуться и иначе, будь Карелла рядом с Мейером, но полицейский комиссар считал, что каждый день с понедельника по четверг необходимо знакомить сыщиков с личностями преступников. Карелла воспринял эту обязанность мужественно и направил Мейера на квартиру миссис Гленнон одного.
Имя и адрес миссис Гленнон они получили от доктора Макэлроя в больнице "Буэнависта". Эта была та самая женщина, с чьей семьей особенно дружила Клэр Таунсенд. Семья эта жила в одной из самых худших трущоб Айсолы, в пяти кварталах от здания управления. Мейер покрыл все расстояние пешком, нашел этот многоквартирный дом и поднялся по лестнице на четвертый этаж. Он постучал в дверь квартиры и стал ждать.
- Кто там? - раздался чей-то голос из-за двери.
- Полиция, - откликнулся Мейер.
- Что вам нужно? Я в постели, не могу встать.
- Я бы хотел поговорить с вами, миссис Гленнон, - сказал Мейер.
- Приходите через неделю. Я больна и лежу в постели.
- Мне нужно поговорить с вами сейчас, миссис Гленнон.
- О чем?
- Миссис Гленнон, откройте, пожалуйста, дверь.
- О, господи ты боже мой! Да она открыта! - прокричала она.
- Входите же, входите.
Мейер повернул ручку и вошел в квартиру. Шторы в комнате были задернуты, и кругом царил полумрак. Мейер стал всматриваться в темноту.
- Я здесь, - отозвалась миссис Гленнон. - В спальне.
Он пошел на голос из соседней комнаты. Посередине огромной двуспальной кровати, обложенная со всех сторон подушками, лежала маленькая бледная женщина в выцветшем розовом халате поверх ночной рубашки. Она с трудом подняла глаза на Мейера. Казалось, что сам взгляд высасывает драгоценную жизненную энергию из ее истощенного организма. Волосы ее походили на жесткую паклю, были хорошо видны седые пряди. Щеки глубоко запали.
- Я же сказала вам, что я больна, - сказала миссис Гленнон.
- Что вам нужно?
- Мне очень жаль причинять вам беспокойство, миссис Гленнон, - сказал Мейер. - В больнице нам сказали, что вас выписали, и я подумал…
- Я выздоравливаю, - прервала она его. Она произнесла это слово с такой гордостью, как будто само изучение этого слова досталось ей слишком дорогой ценой.