В течение пятнадцати минут бедняге Кочубею пришлось козликом скакать перед ним, валяться на диване, хлебать стаканами минералку, корчить гримасы и рожи, возмущаться и хохотать, произносить монологи. Сердюк и Гольцев, скрывая улыбки, отворачивались в сторону. Сам Ножкин, как египетский сфинкс, был невозмутим, внимательно наблюдал за лицедейством Николая и изредка бросал короткие реплики. И когда этот экспромт-просмотр подошел к концу, Кочубей напоминал взмокшую мышь. Тяжело дыша, он пожирал глазами Михаила Ивановича и ожидал окончательного заключения, как приговора.
Тот поднялся из кресла и, дружески похлопав его по плечу, объявил:
- Штирлица или Тульева я вам не гарантирую, но что-то близкое к Бекасу у нас с вами, Коля, получится.
Гольцев не удержался и шутливо заметил:
- Михаил Иванович, вы только с ним не заигрывайтесь, а то уйдет в творчество, и мы потеряем лучшего работника.
- Лучшие и талантливые не теряются! - с улыбкой парировал Ножкин и, перейдя на серьезный тон, потребовал: - А теперь, друзья, я хочу посмотреть того, кого предстоит играть нашему герою. Надеюсь, в вашем сценарии трагический финал для Николая не предусмотрен?
- Конечно, нет! - заверил Сердюк и поторопил оператора: - Сережа запускай запись по объекту!
Зал снова погрузился в прохладный полумрак, и на экране замелькали кадры с Литвиным, отснятые разведчиками наружного наблюдения на улицах, в метро и в помещениях. Сеанс продолжался больше часа. Ножкин буквально впился в экран, ловя нюансы в его движениях, мимике, речи, и время от времени делал пометки в блокноте. Закончилась очередная кассета, и оператор приготовился поставить новую, но он остановил:
- Достаточно! Того, что я увидел, вполне хватит для роли.
- Насколько она сложна? - поинтересовался Сердюк.
- Не настолько, как вы думаете. Есть кое-что общее в движениях и мимике, сложнее будет с жестами и особенно с голосом.
- С голосом проблему мы сняли, - заверил Гольцев.
- Он что же, будет немым? - удивился Ножкин.
- Нет! Съест ящик мороженого и запьет холодным молоком.
- Николай будет простужен, - поспешил внести ясность Сердюк.
- Интересное решение?! - хмыкнул Ножкин и, перейдя на деловой тон, спросил: - Каким временем мы располагаем?
- Пять дней! Максимум неделя! - обозначил срок Сердюк.
- Сколько, сколько?!
- Извините, Михаил Иванович, у нас нет другого выхода.
- Ну, вы даете! Вот так с листа сыграть роль, и, насколько я понимаю, весьма опасную? Нет, друзья вы от меня требуете невозможного.
- Михаил Иванович, надо! - мягко, но настойчиво убеждал Сердюк.
- Я справлюсь! - заверил Николай.
- Он справится? Вы только посмотрите на него! Молодой человек, вы хоть понимаете, что говорите? Вы что, Смоктуновский или, может быть, Миронов? Пять дней? Нет, это немыслимо! - Ножкин развел руками.
- Простите, Михаил Иванович, я, конечно, не специалист, а нельзя ли свести это к отдельной сцене или эпизоду? - смущаясь, спросил Гольцев.
- Что вы хотите этим сказать?
- Встреча Николая будет проходить в кафе и займет, как мы полагаем, не больше часа.
- Так-так! Это уже кое-что, - смягчился Ножкин и потребовал: - Отсюда попрошу поподробнее, если это, конечно, не нарушает ваших тайн о самом месте и обстановке.
- Здесь нет секретов, - охотно согласился Сердюк.
Вместе с Гольцевым, стараясь не упустить деталей, они подробно описали обстановку в кафе. Ножкин внимательно слушал, изредка задавал уточняющие вопросы и в конце заявил:
- Тогда будем работать вживую!
- Что вы имеете в виду? - уточнил Сердюк.
- Репетировать прямо на месте, в кафе!
- Извините, Михаил Иванович, но такой вариант исключен.
- Это же почему?
- Так засветим не только Николая, а и саму операцию!
- Светить или темнить - я не электрик и в таких делах не разбираюсь, но, для того чтобы он не провалился, по-другому нельзя! - отрезал Ножкин.
Гольцев и Сердюк недолго думали и быстро нашли выход из положения. Он оказался на удивление прост. В тот же день на одной из конспиративных дач ФСБ бригада плотников в спешном порядке в глубине сада соорудила точную копию летнего кафе из парка ЦДХ. В это же время Остащенко, Байдин, Салтовский и девчата из секретариата достали из шкафов выходные костюмы и платья и готовились играть роли статистов в сценарии, который на ходу сочиняли Ножкин, Гольцев и Кочубей. Во второй столовой на Лубянке царил аврал, ее заведующая вместе с поварской бригадой в режиме ошпаренной кошки срочно готовили блюда под меню, на которое не поскупился широкий души Михаил Иванович.
Столь же стремительно развивались события и в Академии Петра Великого. После окончания лекции подполковника Ореста Литвина в коридоре перехватил помощник дежурного и направил его к начальнику факультета.
Генерал-майор Кузин, обычно суховатый и сдержанный в общении с подчиненными, на это раз был непривычно предупредителен и пригласил присесть. Литвин занял дальний стул и вопросительно посмотрел на генерала. Тот суетливо зашуршал бумагами, зачем-то надел очки и начал разговор с дежурной фразы:
- Как прошла лекция, Орест Михайлович?
- Активно, никто не спал, и были вопросы, - ответил он, теряясь в догадках по поводу своего внезапного вызова.
- У вас что в плане на эту и начало следующей недели?
"Следующая неделя? Встреча с Майклом!", - бросило в жар Литвина, и он невнятно пробормотал:
- Э-э, лекции, один зачет в двенадцатой группе, научная конференция в 4-м НИИ. Потом…
- Дома все в порядке? - перебил Кузин.
"С чего это такая забота? У генерала дембельский заскок?" - терялся в догадках Литвин и отделался общей фразой:
- Живы-здоровы, и никто не жалуется.
- Очень хорошо! Готовьтесь в командировку. Поедите принимать экзамены у будущих офицеров, - распорядился Кузин.
- Я?!
- Да вы, Орест Михайлович! Внезапно заболел полковник Скворцов, а вы у нас один из самых подготовленных преподавателей, полагаю, мне за нашу академию краснеть не придется, не так ли?
- Не-е-т, конечно. Но у меня… - растерялся Литвин.
- Ничего, ничего! Неделька активной и живой работы среди молодежи, - здесь на лице Кузина появилась то ли улыбка, то ли гримаса, - вам не помешает.
- Спасибо, но у меня были другие планы, - потерянно бормотал Литвин.
- Орест Михайлович, я не вижу радости на вашем лице. Странно, другие в командировку рвутся, а вы отказываетесь?
- Извините, товарищ генерал, устал. Две лекции, зачетная неделя.
- Устали? А кому сейчас легко, - деревянно пошутил Кузин и, согнав с лица гримасу, объявил: - Поезжайте в войска, там наберетесь новых сил, подпитаитесь живой практикой. Старшим команды будет полковник Белобородов. Командировочные и деньги возьмете у него. Выезд завтра. Пункт назначения - город Йошкар-Ола. Счастливого пути, Орест Михайлович!
После такого жеста генерала ему ничего другого не оставалось, как только благодарить. Эта неожиданно свалившаяся, словно снег на голову, командировка была так некстати. В последние дни Литвин жил только одним - предстоящей встречей с Майклом. Всего неделя отделяла его от того момента, когда сотни тысяч долларов, наконец, станут не манящим миражом, а реальностью. Он шел по коридору, а в голове царил хаос мыслей, его подмывало возвратиться в кабинет Кузина и отказаться от поездки в Йошкар-Олу.
Остыв, Литвин не стал пороть горячки. Отказ от командировки, в которую зачахшие на кафедрах преподаватели выстраивались в очередь, мог вызвать ненужные разговоры, а в нынешнем его положении это было ни к чему. В последнее время контрразведчики зачастили на факультет, и каждое их появление усиливало поселившийся в нем страх. Он исподволь подтачивал волю и не давал покоя ни днем, ни ночью. Командировка на время отдаляла его от того рокового рубежа, после которого все "мосты" были бы окончательно сожжены.
Возвратившись на кафедру, Литвин дождался, когда коллеги разошлись на обед, и открыл сейф. В нем хранилась ксерокопия акта по результатам испытаний системы навигации ракетной пусковой установки "Тополь-М". В тот момент, когда она перекочевала в тайник, сделанный им во внутренней перегородке портфеля, он даже не подозревал, что каждое его движение записывалось скрытыми камерами наблюдения, а копия самого "акта", "добытого" с таким трудом в 4-м НИИ, являлась всего лишь умело сработанной контрразведчиками "липой". Пользуясь предстоящей командировкой, он раньше времени улизнул из академии.
Жара на улицах к этому времени спала, свежий ветерок потягивал со стороны Москвы-реки и обвевал разгоряченное лицо. Скорым шагом он поднялся к станции метро "Лубянка", доехал до конечной и оставшийся километр прошел пешком. Прежде чем зайти в квартиру, решил освободиться от опасного "груза" и свернул в гараж. Тусклый свет затянутой толстым слоем пыли электрической лампочки едва пробивал густой полумрак. Рука безошибочно нащупала в кирпичной кладке место тайника. Отвертка вошла в паз, и, после легкого нажима на ручку, кирпич легко поддался. В темном провале тускло блеснула алюминиевая коробка. В ней хранилось будущее состояние - десятки страниц исписанных от руки и отснятых на пленку копий секретных и совершенно секретных документов. Всего ничего оставалось до того дня, когда сотни безликих цифр должны были пролиться "золотым дождем".
Литвин присел на ступеньку лесенки, открыл крышку коробки, положил в нее копию "акта" результатов испытаний системы навигации ракетной пусковой установки и, не удержавшись, принялся перебирать бумаги. Их шелест звучал для него самой приятной музыкой, пьянил голову и распалял будущие желания. Скоро, совсем скоро будет покончено с той жалкой жизнью, что ему приходилось влачить в последние годы. Одна, всего одна неделя и уже не придется лезть из кожи, чтобы копить копейку на отпуск, а там давиться резиновым шашлыком и запивать бормотухой. С миллионом баксов он сможет наплевать на службу, докторскую диссертацию, заваленную завистниками, на жилищную комиссию, пятый год кормящую обещаниями новой квартиры и жалкую зарплату, которой едва хватало, чтобы свести концы с концами.
Проверив и пересчитав все до последнего листа, Литвин сложил бумаги в коробку, спрятал в тайник и, закрыв гараж, направился домой. Там его "встретили" голодным клекотом полупустой холодильник и простуженным сипением неисправный сливной бачок в туалете. Воспользовавшись тем, что жена с сыном осталась ночевать у подруги, Литвин сел за подготовку шифровки для Майкла. Двадцать пять строк текста быстро легли на чистый лист бумаги. Непосвященному они вряд ли что могли сказать, письмо ничем не отличалось от обычной переписки коллекционеров и фанатов ракетной техники. Перед тем как запустить его в Интернет, он проверил текст до точки, до запятой и отправил в "электронный" океан. После этого ему осталось запастись терпением и ждать ответа.
А его-то и не хватало. Опасения, что американская разведка в последний момент может отказаться от встречи, нарастали с каждой минутой. Литвин каждый час проверял почту, но Майкл продолжал хранить молчание. Время перевалило за полночь, когда, наконец, на экране монитора высветился долгожданный ответ. Он лихорадочно принялся за расшифровку и, когда проступили первые строчки письма, с облегчением вздохнул. Майкл подтверждал готовность к встрече в Москве по запасному варианту. Содержание ответа ЦРУ не оставляло сомнений в том, что оно заинтересованно в сотрудничестве. Выключив компьютер, Литвин скомкал листы бумаги, прошел на кухню и зажег газовую горелку.
Синие языки жадно облизнули край листа и обожгли пальцы. Он отдернул руку и швырнул остатки сообщения американской разведки в раковину. Пламя сердито зашипело, пыхнуло едким дымом и, оставив на дне закопченные клочки бумаги, погасло. Хлынувшая из крана струя воды смыла последние следы. Теперь Литвину оставалось запастись терпением и ждать встречи с Майклом.
Спать он отправился в зал. И без того непростые отношения с женой в последнее время вконец разладились. Они жили каждый своей жизнью, и вынужденный холодный нейтралитет, сложившийся между ними, был следствием того, что другого жилья у них не было. Хлебнув холодного пива, Литвин лег на диван и потом еще долго ворочался с боку на бок. Незадолго до рассвета усталость сморила его.
Проснулся он разбитым и чувствовал себя так, будто его крепко поколотили палками. Приняв душ, вяло прожевал завтрак и потом без дела слонялся по квартире. Перед обедом вздремнул часок, а затем, наскоро перекусив и упаковав спортивную сумку, отправился на Казанский вокзал. Поезд на Йошкар-Олу отходил в шестнадцать сорок четыре. В запасе оставался целый час, но из-за автомобильных пробок и сутолоки в метро он в самую последнюю минуту успел вскочить на подножку последнего вагона. Вспотев как мышь, он добрался до своего вагона и там перевел дыхание.
В купе его встретили полковник Белобородов и подполковник Стародуб. Оба были уже навеселе. На столике громоздилась куча кульков, среди которых проглядывали две "красноголовки". После того как в вагоне улеглась суета, они дружно сдвинули стаканы. Под хорошую закуску незаметно одна за другой ушли две бутылки водки. Литвин разомлел, и чем меньше оставалось в стакане, а поезд все дальше отдалялся от Москвы, тем все благодушнее становилось настроение. Вскоре он захмелел и, с трудом забравшись на вторую полку, тут же уснул.
Фирменный поезд "Марий Эл", весело постукивая колесами, стремительно мчался к Йошкар-Оле. Позади осталась короткая июльская ночь, и ровно минута в минуту в семь тридцать пять под бравурные звуки марша он тихо подкатил к вылизанному, будто армейский плац, перрону вокзала. У вагона приемную комиссию встречали: чиновник средней руки из республиканского министерства образования, директор кадетского корпуса и однокашник полковника Белобородова по военному училищу - заместитель командира дивизии полковник Кашкин. Четвертый - чернявый подполковник с грустно повисшими усами - выглядывал из-за его спины.
Литвин сошел на перрон и с изумлением уставился на "усача". Тот тоже раскрыл рот от удивления. Через мгновение с радостными возгласами:
- Орест?!
- Саня?! Бочаров!
- Вот это встреча! - они принялись тискать друг друга в объятиях.
В то время как Белобородов и Кашкин решали, куда поселить членов приемной комиссии - в армейскую гостиницу "Закат", в которой кроме сауны, бильярда и набора сапожных щеток ничего другого не было, или в городскую - "Турист", где в основном останавливались "туристы" с Кавказа, а по вечерам "ночные бабочки" из "досуга" запархивали прямо им в постель, Бочаров и Литвин терзали друг друга вопросами.
- Ты надолго?
- Дня на три-четыре.
- Все, мы с Леной ждем тебя в гости!
- Как она?
- Приходи, увидишь!
- С удовольствием, но когда - не знаю.
- Давай сегодня, в крайнем случае завтра, - наседал Бочаров.
- Завтра и послезавтра точно не смогу.
- Почему?
- Начнем "ошкуривать" недорослей с их папашками и мамашками.
- Ошкуривать? Интересно! - хохотнул Бочаров и спросил: - А сколько стоит шкурка?
- Чем тупее, тем дороже.
Они громко рассмеялись. Белобородов обернулся и с удивлением произнес:
- Орест Михайлович, вы что-то подозрительно быстро сговорились?
- Виктор Степанович, не подумайте ничего плохого. Мы с Сашей начинали лейтенантами в Карталинской дивизии!
- Да, тесен мир, особенно у ракетчиков, - согласился Белобородов.
- Лучший начальник оперативного отделения Владимирской армии подполковник Бочаров, - представил его Кашкин.
- Саня, ты - начопера и уже на полковничьей должности?! - поразился Литвин.
- Второй год, - с гордостью подтвердил Бочаров.
- Второй год… - и Литвина пронзило догадка.
Кажется, сама судьба в лице однокашника преподнесла ему подарок еще на пару сотен тысяч долларов. Боевая ракетная дивизия, где не на бумаге, а в реальной обстановке обкатывался "Тополь", о таком можно было только мечтать! И пока они добирались до армейской гостиницы, ему не давала покоя мысль: как добраться до этих секретов? Он вполуха слушал Бочарова, кивал головой, и тут его осенило: Александр Бочаров - начальник оперативного отделения, "мозг дивизии", в кабинете которого сосредоточены главные секреты, - поможет ему. Оставалось только придумать, как подобраться к ним. Подсказка лежала на поверхности, Кафедра, и не только она, а и факультет страдали от недостатка практического материала, и потому те, кто попадал в войска, первым дело старались подпитаться "живой фактурой", чтобы использовать ее в лекциях и на практических занятиях.
Сегодняшний день - день организационных вопросов, которыми занимался Белобородов как председатель приемной комиссии, представлялся Литвину наиболее подходящим. По приезде в гостиницу он осторожно закинул "удочку" Бочарову. Тот живо откликнулся на его просьбу, и после разговора с Кашкиным, а затем с Белобородовым вопрос был положительно решен.
После завтрака вместе с Бочаровым Литвин выехал в штаб дивизии. Дорога заняла не больше пятнадцати минут. Высокий бетонный забор с тускло-мерцающей колючей проволокой поверху подсказал ему: они на месте. Охрана на КПП и в штабе дивизии без проволочек, по распоряжению Бочарова, пропустила его на второй этаж. Здесь, за заградительной решеткой, и располагалось оперативное отделение. Первый и самый большой кабинет принадлежал Бочарову.
Развешанные по стенам зашторенные секретные схемы, а еще больше компьютер с его начинкой только сильнее распалили шпионский аппетит Литвина. Он сгорал от нетерпения поскорей поковыряться в его электронной памяти и вытащить секреты. Об этом ему не пришлось просить Бочарова. Тот, ради чахнувшей без живой практики науки, был готов поделиться всем. Он включил компьютер, ввел пароль и прошелся по заголовкам файлов. От одних только названий у Литвина разбежались глаза.
Планы боевого применения, тактико-специальных занятий, координаты секретных позиций и еще многое другое, о чем только могли мечтать в американской разведке, валились к нему в руки. Первый час Литвин прилежно "выжимал" секретные документы и делал выписки в блокнот. Так продолжалось до обеда, а потом Бочаров закрутился в суете штабных дел, и здесь Литвин воспользовался этим сполна - вся информационная начинка компьютера перекочевала на его магнитный диск.
Вечером на квартире Бочарова похищенные секреты, а не воспоминания о прошлом, приятным теплом согревали душу Литвина. Лена и Александр поднимали тосты "за дружбу" и "за службу", перебирали в памяти тех, с кем начинали вместе и кого затем суровая армейская судьба разбросала по всей стране. Бочаровы по-прежнему продолжали жить армией, и это вызывало в Литвине только раздражение. В эти минуты мыслями он был в Москве и считал оставшиеся до встречи с Майклом дни. Семнадцатое число должно было раз и навсегда перевернуть всю его жизнь.