- Мы пригласили вас потому, что верим вам. Тот досадный инцидент, который имел место быть год назад, забыт. Согласны подписать бумагу, которая гласит, что вы будете расстреляны на месте за разглашение тайны, в которую вас посвятят?
- Я такую бумагу подписывал, когда меня к большевикам первый раз забрасывали, и здесь, в лагере, подписывал.
- Вас забрасывала армейская разведка, здесь вы работаете на гестапо, а сейчас вы приглашены СД.
- Спасибо за доверие…
- Итак, вы готовы?
- Готов… Только интересуюсь, что за дело, если оно еще одной такой бумаги требует?
- Вы что, еврей, Кротов? - спросил тот, что был в зеленой форме СС. - Только жиды так торгуются. Это недостойно человека, которому позволено связать свою судьбу с рейхом.
Кротов спросил:
- Где бумага?
Штатский открыл папку, достал оттуда листок с приколотой фотографией Кротова, подвинул ему, протянул перо. Кротов машинально отметил, что "Монблан". Если с золотым пером, стоит семьдесят марок, большие деньги. Подписал, не читая, тем более что они со своим готическим шрифтом совсем озверели, это у них Розенберг сказал: "Каждый немец должен писать лишь готикой, это угодно нашему национальному духу, это отличает нас ото всех других европейцев, это старина и традиция, а нация вне традиций утрачивает самое себя".
Штатский подвинул себе листочек, достал из другой папки лист бумаги, где был крупно выпечатан образец подписи Кротова, сравнил, удовлетворенно улыбнулся, спрятал обе бумажки в третью папочку:
- А теперь пройдите в ту дверь, там вас ждут…
За металлической дверью, в комнате, сидел небольшого роста человек, тоже в черном. Дымчатые очки закрывали его и без того маленькое лицо, сморщенное болезнью.
- Здравствуйте, Кротов, садитесь, - сказал он с чуть заметным акцентом.
Кротов оглянулся - стула в комнате не было. Собеседник словно бы и не заметил этого, продолжал:
- Вы удостоены большой чести, Кротов, чести и доверия рейха, запомните это. Излагаю суть дела: великий фюрер германской нации Адольф Гитлер издал приказ о тотальной эвакуации всех тех районов - особенно в Восточной Пруссии, - где возможны прорывы большевистских десантов. Ясно, что долго они там не задержатся, однако возможность десанта мы, исповедующие правду, не исключаем. Получены сведения о концентрации большевиков на границе, о готовящемся ими ударе. По нашим сведениям, далеко не все жители деревень и городов подчинились приказу фюрера: ими движет алчность и трусость, страх расстаться со своей скотиной, а это - преступление перед рейхом, ибо вместо выжженной земли большевики получат теплые дома и парное молоко. Люди, не подчинившиеся приказу фюрера, перестают быть немцами, они становятся для нас недочеловеками - вам понятно значение этого слова, надеюсь?
- Понятно.
- Таким образом, вы до конца оценили высокую принципиальность фюрера, если покарать арийцев поручено вам, славянину?
- То есть как?
- Двадцать человек - из формирований Власова - будут переодеты в форму красноармейцев. Вместе с вами пойдут два моих офицера. Вы должны будете зверски вырезать, - отчеканил черный, - всех тех, кто ослушался приказа фюрера. Я развязываю вам руки: женщины - ваши, часы - ваши, золотые кольца - ваши. Ни один человек не должен остаться живым в той деревне, куда вас забросят.
- А потом? - охрипнув от внезапного страха, спросил Кротов.
- Вы правильно поставили вопрос. Нет, вас не уничтожат, чтобы на месте получить "доказательство красных злодеяний". Именно вас не тронут. И трех ваших спутников, которые станут командовать пятерками. Вы же - вы и трое ваших коллег - будете ходить из дома в дом и там, на месте, ликвидируете своих людей по мере того, как они завершат свою работу. После этого эвакуируетесь на двух мотоциклах в тот пункт, который известен лишь моим офицерам.
- А ваши офицеры ликвидируют нас, как мы - людей из своих пятерок?
- Вы еще более правильно поставили вопрос, Кротов. Не поставь вы этот вопрос, я бы приказал вновь изолировать вас, потому что понял бы вашу неискренность и желание перебежать к красным из немецкой прифронтовой деревни. Дело заключается в том, что мы придаем вам пять человек, которым мы верим. Да, да, верим… Однако они, в силу своих умственных способностей, лишь компрометируют нас своим сотрудничеством. Понятно? Вы ведь встречали в тюрьме тех славян, которые вызывали у вас брезгливость?
- Встречал.
- А почему они вызывали у вас брезгливость? - тихо, другим голосом спросил черный. - Объясните мне, пожалуйста, Кротов, причину возникшей у вас брезгливости по отношению к людям одной крови?
- Безмозглые. Быдло.
- Что такое "быдло"?
- Вроде стада…
- А еще?
- Все.
- А не вызвало у вас брезгливости то, что они были слишком русскими?
- Это тоже. Мужики.
- Вы тяготеете к европейской культуре. Так что учите язык, нам это нравится. Вы нам будете нужны - не считайте, что предстоит только та операция, о которой я вам сказал. Предстоят операции в России, как только мы отбросим варварскую лавину. Вы нам будете очень нужны, на кого-то надо опираться, не на спившихся же бургомистров… Ничего, как это у вас говорят, на ошибках учимся? Мы не боимся учиться на ошибках, мы их учитываем… Теперь последнее: какие у вас пожелания? Соображения? Может быть, вы намерены отказаться? Да, кстати: после завершения операции получите пятидневный отпуск в Берлин и премию, так что, - черный усмехнулся, - денег в ювелирном магазине фрау Пикеданц искать не придется.
- Спасибо. А соображение у меня есть…
- Пожалуйста.
- Каким оружием ликвидировать участников операции?
- Немецких изменников или ваших подопечных?
- И тех и других.
- Первый вопрос - не ваша компетенция, с участниками операции уже работают, у них русские ножи, русское оружие… У вас будет немецкое оружие. Убирайте ваших выстрелами из автомата, с контрольным, повторным выстрелом - гарантия смерти должна быть абсолютной.
- Так если я в деревенском доме одного пристрелю, другие всполошатся, думы-то у всех одинаковые…
- Далеко не у всех. Вопрос, подобный тому, который вы задали мне - по поводу вашей дальнейшей судьбы, - ни у одного из отобранных для операции не шевельнулся в голове. И потом два моих офицера будут создавать шумовой эффект, стрелять постоянно… Хочу еще раз предупредить: поскольку вы отвечаете за свою пятерку - никаких улик не должно остаться, ничего немецкого не должно быть с ними, никаких, словом, следов. Проверьте даже резинки в кальсонах - немецкие ли…
- Русские кальсоны на резинке не одевают. У нас на пуговице.
- Ну тогда я спокоен за успех дела, если вы так четки в мелочах.
Операция действительно прошла успешно, выступил Геббельс:
"Красноармейские варвары убивают немецких женщин и детей по заданиям своих комиссаров".
7
…Старуха Потанова, которая "просигналила" о картежниках, встретила Костенко настороженно.
- Она глуховата, - пояснил Жуков, - и потом к ней всегда сержант в форме ходит, участковый, она штатским не верит. Громче с нею говорите и удостоверение достаньте, она это любит.
Красный кожаный мандат с гербом и золотыми буквами "МВД СССР" действительно оказал на старуху моментальное действие. Она пригласила гостей в комнату, сунула недоштопанные чулки под подушку, смахнула со стола крошки на пол, обмахнула ладонью стул, подвинула Костенко, Жукову предложила табуретку.
- Матушка, - прокричал Жуков дурным голосом, - начальник по твоему сигналу из Москвы приехал!
- Из Москвы прилетают, - поправила его старуха тихим, вкрадчивым голосом: в отличие от иных, тугих на ухо, она говорила чуть что не шепотом.
- Я по поводу картежников, - прокричал Костенко.
Потанова, внимательно глядевшая на его лицо, увидела, видимо, как напряглись жилы на шее полковника - он кричал редко, с детства страдал ангинами, - усмехнулась беззубой, кошельковой улыбкой:
- А вы чего кричите, будто я глухая? Вы нормально со мной говорите.
- Вот змея, - заметил Жуков, - скучно ей…
- Чего? - спросила старуха, и лицо ее сделалось на какое-то мгновение растерянным - она не смотрела на Жукова, поэтому не смогла прочесть по губам его вопрос. - И ничего подобного!
- Я сказал - "хорошая ты старуха", - сказал Жуков, - а ты: "ничего подобного"…
- Матушка, - снова прокричал Костенко, - мы к вам по поводу картежников…
- Кнута ноне нет, - вздохнула старуха, - вот и играют. Раньше б шею свернули, и правильно б порешили, а сейчас цацкаются…
- Раньше лучше было? - прокричал утверждающе Костенко.
- А как же! Куда как! Порядок был…
- А пенсию раньше какую вам платили?
Старуха заливисто рассмеялась.
- Так я тогда работала, когда раньше-то было! Пенсия, понятно, ноне лучше. Плохо то, что страха нет.
- Вот по прежним-то хорошим временам мы сейчас тебя и повезем на допрос, - сказал Жуков, - будешь доказывать, что картежников видала, все подробности нам отдашь, а то за ложные показания привлечем…
- А ты меня чего пугаешь? - еще тише спросила старуха. - Я свои права знаю, зараз с тебя погоны-то сыму за такое отношение к трудящей! Ишь!
- Ладно, матушка, - остановил ее Костенко, - давайте-ка по делу. Вы что, подкрались к окошку?
- К какому еще окошку я подкралась?
- К тому, за которым бандюги в карты играли…
- А… Нет, не кралась я… Мимо проходила, ну и услыхала, как они собачились.
- А чего не поделили? - спросил Костенко. - Чего собачились?
- Козыри называли.
- Врет стерва, - тихо сказал Жуков, - козыри блатные шепотом называют, а она вовсе глухая.
- Какие они из себя?
- Морды, одно слово, - ответила старуха.
- Блондины? Брюнеты? Бритые? - уточнил Костенко.
- Всякие, - ответила бабка. - Я ж написала, чего больше-то с меня хотите? Или, может, запретите трудящему человеку властям писать?
- Пишите, матушка, пишите, - сказал Костенко. - Только в один прекрасный день, когда вы письмо на почту понесете, настоящий жулик к вам в комнату влезет и сберкнижку утащит.
- Чего?! Это как же?!
- А так же, - прокричал Жуков. - Мы ж проверяем твои сигналы, старая. Значит, милиционер будет вокруг того дома ходить, где ты бандюков видала, а твой безнадзорным окажется.
Потанова хотела было сказать что-то, но потом вздохнула:
- Путаете вы меня чего-то, путаете…
- Бабушка, - сказал Костенко, поднимаясь, - вас не путают, вам дают совет: вместо того чтобы писать, вы лучше приглашайте к себе участкового и ему все новости сообщайте устно.
- Как?
- Словами говори, - прокричал Жуков, - только писем не пиши, начальник тебе добро советует.
Ночью Костенко переселился в отель - уехал Кобзон, освободился люкс, однако поспать ему снова не удалось: только-только прилег, как постучал Жуков.
- Что, майор? - спросил Костенко, не открывая еще глаз. - Нашел супостата?
- Вы мне сначала завизируйте приказ, - ответил тот, - на премию эксперту.
- Сложил отпечатки в таблицу?
- Пока еще нет, но вроде бы получается.
- Когда получится - тогда б и будил.
- Мы Спиридона нашли, - торжествующе сказал Жуков. - Жив, сукин сын.
- Ну?! - Костенко потянулся сладко. - Значит, версия ваша летит к чертям?
- Еще к каким!
- Загибалова освободили?
- Да. Пьет уж дома.
- Как же вы Дерябина-то выловили?
- Случай. Я телефонограммы во все отделения отправил, а там, в Сольгинке, дежурил охотник, сержант, так он с Дерябиным неделю как назад с песцами вернулся.
8
Вертолет прилетел в Сольгинку через два часа. В дороге Костенко "добрал" сон - пилоты натопили в кабине: "ташкент", благодать.
…Дерябин оказался высоким мужчиной, действительно "видным". Костенко вспомнил слова жены Загибалова: у этой ударницы губа не дура.
- Ты чего ж матери письмо не отправил? - спросил Костенко. - Старуха все глаза выплакала, тебя ожидаючи.
- Не меня, - ответил Дерябин, - алименты.
- Матери денег пожалел? - спросил Жуков.
- Да не жалел я ей ничего. Когда меня "Загни и отчлень" выгнал, я деньги-то прогулял. С чем ехать к старухе? Ну, она, понятно, на алименты… Сестра, паскуда, натравила, они с ее мужиком завистливые, на чужую деньгу беспощадные… Вот, все думал, заработаю по новой и полечу к бабке…
- Поэтому молчал? Притаился? - спросил Жуков.
- Ну, - по-сибирски, утверждающим вопросом ответил Дерябин.
- А с кем в авиапорту гулял? - спросил Костенко.
Жуков стремительно глянул на полковника: тот ставил силки - убийство неизвестного "ДСК" и драка у Загибалова произошли почти в одно и то же время.
- Да разве упомнишь? Там такой гудеж стоял: когда бухие - все братья, только с похмелюги готовы друг дружку на вилы поднять.
- А маленький такой мужичок в вами не пил?
Жуков не сразу понял вопрос Костенко, потом вспомнил заключение экспертизы о размере обуви ("убитый носил тридцать девятый - сороковой размер"), снова подивился тренированности полковника: как большинство практиков, работающих далеко от центра, он считал столичных теоретиками.
Дерябин как-то по-особому глянул на Костенко и спросил:
- А чего это вас маленькие интересуют?
- Театр лилипутов хочу открыть, - рассердился Костенко. - Вы отвечайте, когда спрашивают, Дерябин.
- Так ведь это моя добрая воля, - ответил тот, - отвечать вам или нет. Сейчас время другое, мы сейчас под законом живем.
Костенко усмехнулся, посмотрел на Жукова.
- Вот поди разберись, - сказал он и по тому, как нахмурился Жуков, понял, что майор тоже вспомнил глухую старуху Потанову, сетовавшую на "нынешние порядки".
Дерябин достал из кармана "Герцеговину Флор", неторопливо раскурил длинную папиросу, глубоко затянулся и ответил:
- Помнится, маленький какой-то был.
- Почему запомнили? - поинтересовался Костенко. - Из блатных? Поделец?
- И не блатной, и не поделец, но тоже свое сидел - шофер, сшиб кого-то, получил срок.
- Фамилию не помните?
- Имени даже не помню, начальник, откуда ж фамилию-то?
- Примет никаких особых не было? - спросил Жуков. - Наколки, например?
- Наколка была, - ответил Дерябин, подумав. - Только не помню какая.
- На правой руке? - спросил Костенко.
- Нет. На левой вроде бы…
- Якорь? - подстраиваясь под Костенко, спросил Жуков.
- Только не якорь, - ответил Дерябин. - Буквы скорее, а какие - не упомню я, говорю ж, бусой был до остекленения…
- А о чем говорили? - спросил Костенко. - Может, он какое имя называл? Улетал из Магадана? К кому? Куда? Или прилетел?
- Имя он называл, - сказал Дерябин, - он Дину какую-то называл, это помню. "Не женщина, - говорит, - а бульдозер. Для тела подходит, душу не трогает". Маленькие все здоровенных любят, к надежности тянутся… Это мне карлицу подавай, а как какой низкорослый - тот норовит к громадине приладиться.
"Москва. УГРО МВД СССР, майору Тадаве.
Срочно установите, не обращалась ли в отделения милиции по стране женщина по имени Дина, отчество и фамилия неизвестны, однако могут начинаться с букв "С" и "К", в связи с розыском пропавшего без вести мужчины в период с октября по апрель?
Костенко".
"Магадан. УГРО ГУВД СССР.
Прошу установить, не обращалась ли в отделение милиции края женщина по имени Дина в связи с розыском пропавшего без вести мужчины. Ответ радировать в Сольгинку.
Жуков".
Ответы пришли к вечеру - в обоих случаях отрицательные.
Дальнейший допрос Дерябина никаких результатов не дал.
В три часа ночи Жукова разбудили - на связь по рации вызывал научно-технический отдел управления.
- Судя по дактилоскопии, - записывал радист, - убитым был Минчаков Михаил Иванович, 1938 года рождения, шофер, осужден за наезд.
Дерябина будили долго - храпел он богатырски, грудь вздымалась ровно, как океанский прибой. Открыв глаза, он не сразу понял, чего от него хотят Костенко и Жуков, норовил повернуться на бок, по-младенчески чмокал губами, ладошку подкладывал под щеку.
- Да не спи же! - озлился, наконец, Жуков. - Того коротышку Минчаков звали?
Сначала Дерябин нахмурился, потом широко открыл глаза, резко поднялся с кровати:
- Точно! Миня! Минчак!
- Откуда он в Магадан прилетел? - спросил Костенко.
- Ей-богу, не говорил! Погодите, он вроде б улетал. Точно, говорил, на Большую землю подается.
- Ну-ка, Спиридон, ты по порядку все теперь вспомни: тут каждая мелочь важна, - сказал Жуков. - Теперь легче тебе будет, кончик мы ухватили.
- Против меня копаете? - спросил Дерябин, одеваясь. - Или я - в чистоте для вас?
- Вроде бы вы ни при чем, - сказал Костенко.
- Он при деньгах был? - спросил Жуков. - Не помнишь, Спиридон?
- А говорите - чистый… Ясное дело, капканы ставите… Неужто думаете, на мокруху пойду? Я ж в полной завязке, зарабатываю по шестьсот в месяц.
- А после аэродрома, когда в ресторане с Минчаком кончил гулять, ни копейки в карманах не осталось, - заметил Жуков.
- Да разве я с ним одним гулял?! Сколько народу напоил?! Роту, ей-богу, роту целую сквозь свой стол пропустил! Если б я его молотнул - зачем мне сюда возвращаться? Я б к маме полетел. Да вы буфетчика в ресторане спросите, он меня вниз сволок, когда я за столом уснул… Может, он Миню помнит?
- Спросим, - пообещал Костенко. - Обязательно. Только припомни, что тебе Миня говорил? О чем? О ком?
- Говорить-то говорил, да не помню что… Истый крест, помнил бы - помог. Про Дину помню, а потом - провал…
- Давай, давай, - сказал Жуков, - напрягись, "Простата"…
- Погоди, - лязгающе застегнув офицерский ремень, сказал Дерябин, - вспомнил. Тогда ж рейс отменили, снег валил, поэтому и гудеж шел… Или перенесли на утро, или отменили… И я б улетел, и Миня… Точно, буран начался, в диспетчерской сказали, что до утра откладывается, ну и понеслось - Россия! Она - стихия, и мы стихийные.
- Сколько классов кончил? - спросил Жуков.
- Фюнф, - ответил Дерябин. - Неполно-среднее, так пишу в самодоносках.
Костенко рассмеялся:
- Это про анкету?
- А про чего ж еще? Про нее, родимую - ври, не хочу, зато подшита, и обратно в характеристике: "Выдержан, хорошие показатели, привлекался, но смыл".
- Слушайте, а Миня за столом платил? - спросил Костенко.
- Он платить хотел, что правда, то правда. Но я выступал тогда, запретил ему и копейку тратить. А пачки денег у него были здоровые, он их с трудом из кармана доставал, как винт вывинчивал. Я-то все просадил… А может, потерял…
- Почему в милицию не заявил, что деньги пропали, Спиридон? - спросил Жуков.
- Я было думал… А потом похмелился и ну, решил, всех к едрене фене - затаскаете…
- А Минчакова утром уже не было? - спросил Костенко.
- Нет. Не было, - ответил Дерябин убежденно. - Неужто погубили масенького?
- Дерябин, - еще ближе подавшись к Спиридону, тихо сказал Костенко, - а тебе Загибалов что предлагал власти сдать? Золото?