– Пошли в эту комнату! – предложил Крячко. – Как ее – в красную! Там нам никто не помешает, и обстановка знакомая…
Подхватив Гайворонского под руки, они без особых усилий препроводили его в красную комнату, где и на этот раз обнаружились остатки пиршества. Однако, судя по количеству приборов на столе, хозяин гулял здесь сегодня в одиночку.
Усадив Гайворонского на диван, Крячко состроил на лице значительную мину и выкопал из переполненной пепельницы окурок. Тщательно обнюхав его, он сообщил:
– Так я и думал! Запах специфический. У меня есть основания думать, что здесь опять курили марихуану.
– Это не мое, – с отвращением сказал Гайворонский.
– Посмотрим, что скажут на этот счет эксперты, – важно заявил Крячко.
– Плевал я на экспертов! – злобно сказал Гайворонский. – За один косяк еще никого не сажали. Я свои права знаю! И вообще, мне надо выпить!
– Выпить еще успеешь, – перебил его Гуров. – Сначала поговорим. Нам стало совершенно точно известно, что в ночь на двадцать первое сентября ваш хороший знакомый Юрий Леонидович Скок покинул этот дом в сопровождении некой женщины. Нам необходимо знать, кто эта женщина и где ее можно найти.
Гайворонский мутно посмотрел на Гурова и мотнул головой.
– Не знаю я ничего! – сказал он. – Мне нужно выпить, и точка! Я у себя дома!
– Это ненадолго, – вмешался Крячко. – Если ты и дальше будешь так же упираться, рассвет ты встретишь в камере.
– С какой это стати? – презрительно спросил Гайворонский. – У вас против меня ничего нет, господа менты!
– Это как сказать, – мечтательно протянул Крячко. – Окурки с анашой, следы оргии, а в мебели спрятан пакетик с пятьюдесятью граммами героина…
– Что ты гонишь? – насупился Гайворонский. – Нет у меня никакого героина! Отвали!
– А мне вот почему-то кажется, что героин здесь есть, – объявил Крячко. – Интуиция даже подсказывает мне, где его лучше искать. Но, пожалуй, я сначала вызову группу из отдела по борьбе с наркотиками – в конце концов, это их хлеб.
– Э, постой! – До Гайворонского что-то начало доходить, и он не на шутку встревожился. – Я не занимаюсь героином, полковник! Ну, курну иногда – это же совсем другое! Вам кто угодно скажет – Гайворонский никогда не кололся и не торговал героином! Зачем толкать это фуфло, полковник! Мой адвокат меня отмажет! Я сейчас ему позвоню…
– Сейчас я позвоню, – перебил его Крячко. – В отдел по борьбе с наркотиками. Подскажу им, где искать.
Гайворонский обвел оперативников затравленным взором и неуверенно сказал:
– Вы меня достали, господа менты! Ну чего я вам сделал? У меня и без вас неприятностей по самую крышу. И, между прочим, все из-за того же Скока. Может, все это и туфта, но я рисковать не хочу. Скока могли завалить большие люди, а на них жаловаться некому!
– Ну-ка, ну-ка! – быстро произнес Гуров. – Просвети нас, что там у тебя за неприятности! Может, мы знаем, как с ними бороться?
– Ничего я вам не скажу! – грубо ответил Гайворонский.
– Тогда думай, что будешь говорить в отделе, – невозмутимо заметил Крячко и снял телефонную трубку. – Некоторые так и борются с неприятностями – наживают себе новые. Как говорится, клин клином…
Гайворонский посмотрел на него с ненавистью. Он сидел весь мокрый, сотрясаемый похмельной дрожью, и пытался собрать разбегающиеся мысли. Ему явно не светило принимать в своем доме еще и оперативников из отдела по борьбе с наркотиками. Но ему не хотелось и отвечать на вопросы – он, несомненно, боялся на них отвечать. Похмелье мешало ему сосредоточиться и принять правильное решение.
– Ну вот что, – сказал Гуров. – Даю вам слово, что, если неприятности ваши связаны с делом Скока, мы вам поможем. Но вы должны нам рассказать про женщину, с которой ушел Скок. У нас есть подозрения, что она причастна к убийству.
– Да какое мне дело до этого убийства! – истерически выкрикнул Гайворонский. – Меня самого пришьют из-за вашего Скока! Вы, что ли, плакать будете?
– Мы суровые мужчины и плачем очень редко, – совершенно серьезно сказал Крячко. – Только на мексиканских сериалах. А вот с чего ты взял, что Скок наш – это для меня загадка. Он, скорее, твой, а вот то, что ты упорно от него открещиваешься и не хочешь ничего рассказать о той женщине, наводит на определенные размышления. – Он обернулся к Гурову и доверительно заметил: – Обычная дорожка, верно? Сначала они начинают с торговли наркотиками, а потом неизбежно скатываются до убийства…
– Вы что – совсем офонарели?! – в отчаянии крикнул Гайворонский. – Вы хотите на меня повесить это убийство?!
– На кого-то его надо вешать, – пожал плечами Крячко. – Твоя кандидатура самая подходящая. У нас это запросто. Читал небось про зверства в милиции? Сам подпишешь что угодно. Признаешься, что родную бабушку под поезд бросил…
Гуров незаметно погрозил Крячко кулаком, но того уже несло.
– Я вот что думаю, – вдохновенно сказал он. – Мы здесь, по-моему, не пятьдесят граммов найдем, а на порядок больше. У меня просто предчувствие такое. Так я звоню?
Гайворонский обхватил гудящую голову ладонями, а потом поднял взгляд на Гурова и с надрывом сказал:
– Ладно, какого черта! Нельзя мне в ментовку, понятно? А то хрен бы я вам что сказал. Только дайте слово, что никому не расскажете!
– Ты еще ничего не сказал, а торгуешься, – с досадой заметил Гуров. – Я уже обещал помочь. Никаких слов я больше давать тебе не буду. Лучше скажи, на тебя наехали после убийства?
– После того как вы первый раз ко мне пришли, – буркнул Гайворонский. – Мне начали звонить и предупреждать, что спалят на хрен мои заправки, если я буду распускать язык. Конкретно ничего не объясняли, но я понял, что это из-за Скока. Ну, они намекали на его смерть – так, слегка… Но я понял.
– И ты испугался? – недоверчиво спросил Крячко.
– Я же говорю: если Скока завалили его же хозяева, жаловаться бесполезно. Не тот масштаб. И вам это дело не по зубам.
– Ну это мы еще посмотрим, – спокойно сказал Гуров. – А что ты там говорил про ментовку? Почему тебе нельзя туда попадать именно сейчас? Боишься, что тогда тебе точно веры не будет?
– Ясно. Как я докажу, что ничего вам не рассказал?
– Значит, самый прямой резон рассказать сейчас, – удовлетворенно заметил Крячко. – Мы будем держать язык за зубами.
– Вы будете! – обреченно махнул рукой Гайворонский. – Ладно, скажу, что знаю. Короче, эту дамочку я сам первый раз видел. И не очень рассмотрел, потому что в тот вечер хороший был. День рождения все-таки… Помню только, что она весь вечер вокруг Юрка увивалась – все пыталась его в укромный уголок затащить. И так все-таки своего и добилась, сучка! Увела его раньше времени! Он до баб охотник был, Юрок… Через это и погиб.
– Выходит, Скок эту женщину раньше не знал?
– Да откуда? Поэтому и клюнул – на свежатинку…
– Но она как-то ведь попала в твой дом? – спросил Гуров. – Не с улицы же она зашла? Кто-то ее привел, порекомендовал?
– Я точно не знаю, – поморщился Гайворонский. – Но мне кажется, что она сюда с Флюсом приехала…
– У нее зуб болел, что ли? – удивился Крячко.
– Да нет, вы не поняли, – невесело усмехнулся Гайворонский. – Флюс – это напарник Скока. Они вместе дела делали – ну, у Кандинского. Вообще-то его Алексеем зовут.
– Фамилию помнишь? – поинтересовался Гуров.
– М-м, кажется, Сукачев… Точно, Сукачев – как у певца! А вот отчество не знаю.
– А почему Флюс? – не отставал Крячко.
– А это… типа, морда у него поперек себя шире. Щеки – во! С одной стороны посмотришь – точно, как будто флюс выскочил! А на самом деле у него просто комплекция такая, ест вдоволь…
– Ну это ладно, – отмахнулся Гуров. – Как его найти, Флюса этого?
– Так это… Или в конторе их – как она там называется – депутатская приемная, что ли… Или дома. Он, между прочим, там же живет – в Жулебино. По-моему, даже в том же доме.
– Ты это серьезно? – встрепенулся Гуров.
– Нет, шутки шучу! – огрызнулся Гайворонский. – Чего тут удивительного? Наверное, вместе квартиры получали. Этот Флюс тоже не москвич – лимита какая-то…
– А на похоронах он был, Сукачев этот? – неожиданно спросил Гуров.
– На похоронах? Нет, не был вроде, – задумался Гайворонский. – Точно, не был! Я еще удивился – думал, может, в отъезде? Они с Юркой часто разъезжали… А вот наутро после дня рождения Флюс ко мне заходил!
– Серьезно? – удивился Гуров. – А зачем?
– Он ключи Юркины от квартиры забрал. Тот по пьяни их у меня забыл. Хорошо, хоть на видном месте оставил…
– Сукачев утром двадцать первого приезжал к тебе за ключами Скока? – пораженный, спросил Гуров.
– Ну да, – недоуменно пробормотал Гайворонский. – А что тут такого?.. Ах, черт! Как же я не врубился? Юрка ведь к тому времени уже убитый был! – На его опухшем лице появилось выражение жесточайшей обиды.
Отвлекшись, он не видел, что Крячко отошел в угол к музыкальному центру и что-то там с ним проделал. Когда Гайворонский обернулся, Крячко уже с невинным видом опустил руку в карман.
– Хорошо. То, что ты сообщил нам, очень важно. Теперь мы уходим, – сказал Гуров. – Но если ты рассказал не все, что знаешь, нам придется прийти еще раз. Только тогда мы придем уже не такие добрые, как сегодня, имей это в виду!
– Чтобы у вас начальство было такое же доброе! – пробормотал негромко Гайворонский и добавил уже громче: – Но мы договорились? Про меня никто не узнает?
– Нервный ты очень, – заметил сочувственно Гуров. – Пить тебе надо бросать!
Они оставили Гайворонского одного и спустились вниз. Жены хозяина нигде не было видно, и это начинало уже немного беспокоить Гурова. Ему хотелось побыстрее убраться из чужого дома.
Охранник, маявшийся на цепи в прихожей, был зол как черт. Крячко снял с него наручники и добродушно сказал:
– Можешь не благодарить. Хорошему человеку всегда хочется помочь. Творческих успехов!
Парень посмотрел на него взглядом голодного тигра, но не рискнул ответить. Он ничего не сказал и тогда, когда Гуров на прощание посоветовал ему лучше присматривать за хозяином.
– Кончится тем, что вас тут всех закуют в наручники, – предупредил он. – Уже по-настоящему. На твоем месте я бы поговорил по душам с хозяином. Передачу "Здоровье" надо смотреть – там часто рассказывают, как алкоголь вредит здоровью.
Оставив телохранителя переваривать эту новость, они покинули дом. Погода на улице ничуть не улучшилась. С неба сыпалась откровенная морось, обволакивающая лицо холодной шевелящейся пленкой. Отворачиваясь от ветра, оперативники пересекли двор и вышли за ворота. И тут зазвонил мобильный телефон Гурова.
Глава 14
Гуров гнал "Пежо" по вечерним улицам так, что даже ко всему привычный Крячко не выдержал.
– Не буду говорить банальности насчет того, что мы вот-вот взлетим, – ворчал он. – Но мне кажется, что Мария рассчитывает увидеть нас, а не наши хладные останки…
Гуров молчал, сжимал зубы и давил на газ. В груди его вместо сердца сейчас ворочался какой-то ледяной комок. Это был один из тех редких моментов в его жизни, когда Гуров почти терял над собой контроль. Он думал сейчас только об одном – Марии грозит опасность. Все прочие проблемы сами собой теряли всякий смысл для него и отступали на задний план.
Что произошло, Гуров не знал. Мария позвонила и голосом, в котором, несмотря на все ее старания, угадывалось огромное внутреннее напряжение, сказала:
– Гуров, ты где? Я попала в очень неприятную историю. По-моему, это как-то связано с тобой. Мне очень нужно, чтобы ты сейчас же приехал! Я дома, и я в порядке, не беспокойся. Но мне очень нужно видеть тебя.
Ничего себе, в порядке! Мария Строева всегда была сильной женщиной, и должно было случиться что-то по-настоящему серьезное, чтобы она решилась на такой отчаянный звонок. Поэтому Гуров и гнал машину, как выразился Крячко, на грани здравого смысла.
Крячко тоже был встревожен, но все-таки воспринимал ситуацию более взвешенно. Раз Мария сама позвонила и сказала, что жива и здорова, значит, так оно и есть. Но он не спорил с Гуровым, зная, что, когда дело касается Марии, тот перестает быть тем рассудительным и хладнокровным Гуровым, которого он знал много лет. Иногда Стас даже завидовал другу, который, несмотря на возраст и опыт, мог еще совершать безумства ради любви. Поэтому он довольно быстро прекратил споры и только молился, чтобы машину не занесло на мокром асфальте.
Неизвестно, благодаря ли его молитвам или врожденному везению Гурова, но доехали они благополучно. Даже не запирая машину, Гуров метнулся к подъезду и уже не останавливался, пока не добежал до самой двери.
Мария вышла им навстречу, едва заслышав щелчок дверного замка. Гуров бросился к ней и молча сжал в объятиях. Крячко деликатно отвернулся. Лирические сцены его всегда немного смущали. Тем более что всегда ироничная и уверенная в себе Мария сейчас сама не была на себя похожа. Растерянная и притихшая, она обмякла в объятиях своего мужа, совершенно по-детски надеясь найти в них убежище от всех житейских невзгод.
Немая сцена продолжалась довольно долго, но наконец Гуров понял, что Мария жива и здорова, и его страх понемногу улегся. Он отпустил жену и с нежностью посмотрел ей в глаза.
– Что случилось?
Мария серьезно взглянула на Крячко и немного смущенно кивнула ему – кажется, ей было неудобно за столь явно проявленную слабость. Видимо, поэтому она постаралась придать своим интонациям твердость и обычную для себя ироничность.
– Мне кажется, нам лучше пройти в комнату, – сказала она. – Я пугаюсь теперь любой тени, а здесь в прихожей их особенно много…
– Лучше тогда выберем кухню! – подхватил Крячко. – По обычаю! На кухне с русским человеком уж точно ничего плохого случиться не может!
Они перешли на кухню, но никто из них почему-то даже не присел. Так они и выслушали Марию – стоя, точно в следующую минуту уже собирались сорваться и бежать куда-то. Мария старалась изложить свою историю спокойно и бесстрастно, но чувствовалось, что это спокойствие дается ей совсем нелегко.
– Я сегодня днем забегала домой, – начала рассказывать она. – Это было часа в два примерно. Откровенно говоря, Гуров, когда ты вчера сообщил о своем неожиданном отпуске, я сначала не поверила, а потом даже начала питать какие-то светлые надежды… Я представила, что ты будешь с утра до вечера дома, будешь готовить для меня экзотические блюда и украшать квартиру цветами… Но сегодня днем я поняла, что эти хрустальные надежды, как им и положено, разлетелись вдребезги… Не скрою, в какой-то момент я на тебя разозлилась. И в таком состоянии я вернулась в театр. Я намеренно не звонила тебе и даже отключила свой телефон. Теперь-то я в этом раскаиваюсь, конечно. Но за свою гордыню я была немедленно наказана.
Спектакль начался в половине восьмого. Я в первом акте не занята. Но, разумеется, я уже загримировалась и была соответственно одета. Слава богу, что пьеса современная! Хотя, впрочем, лучше было бы наоборот, наверное… Не знаю.
За десять минут до спектакля меня вызвали – сказали, что у служебного входа меня спрашивает какой-то мужчина. Сначала я подумала, что это ты. Разумеется, большинство в театре тебя знает, но именно эта девочка, которая мне сообщила, – она новенькая. Я все-таки решила выйти…
Здесь Мария запнулась и несколько секунд молчала, пытаясь справиться с волнением. Наконец она успокоилась настолько, что смогла продолжать.
– На улице уже было темно. У тротуара стояла машина с открытыми дверцами. Я даже не успела ничего сообразить, как меня подхватили под руки и мгновенно запихнули в эту машину. Наверное, мне следовало кричать, визжать, но проклятое чувство собственного достоинства не позволило мне этого сделать… Машина сразу отъехала. Внутри, кроме меня, сидели еще четверо мужчин. Двое, можно сказать, держали меня прямо за руки. Света в машине, естественно, не было, и я толком не смогла никого рассмотреть – они выбирали переулки потемнее. Могу только одно сказать, Гуров, – у их главного, который сидел на переднем сиденье, физиономия мужественная и самоуверенная, а плечи широкие, почти как у тебя. По-моему, он привык носить на них погоны. Я могу ошибаться, конечно, но на какого-нибудь братка он точно не похож. По манерам и разговору в нем угадывается человек с некоторым образованием.
– А флюса у него, случайно, не было? – мрачно спросил Гуров.
– Флюса?! – не поняла Мария. – Какого флюса?
– Ну, щеки у него нормального размера? – уточнил Гуров. – Не сильно круглые?
– Ты задаешь какие-то странные вопросы! – сердито сказала Мария. – Круглые щеки! Я не рассматривала его щеки, мне было не до этого. Но, по-моему, щеки у него обычные, средние… А что все это значит?
– Да ладно, не обращай внимания, – сказал Гуров. – Просто хотел узнать, не похож ли этот тип на одного человека… Так что он тебе говорил?
– Рассуждал о жизни. Правда, монолог, который он вел, пока они катали меня на машине, был взят напрокат из дешевого голливудского боевика – сплошные намеки и угрозы, преподнесенные в издевательски вежливой форме. Они увезли меня в Малаховку. Обратно я добиралась на электричке. Позвонить тебе я не могла – они выбросили мой телефон, а на станции ни один аппарат нормально не работал. И потом, мне скорее хотелось попасть домой. Только когда я добралась сюда, я сумела собраться с духом и сразу позвонила тебе. В театр пока не звонила. Представляю, как они там с ума сходят…
– И все-таки, чего эти люди от тебя хотели? – глухо спросил Гуров.
– Ничего конкретного. Это был многозначительный, но совершенно для меня загадочный разговор. Этот Джеймс Бонд говорил мне о краткости человеческой жизни, о том, что грешно было бы закапывать в землю талант, подобный моему, о том, что каждый должен следовать своему предназначению… Так назначено богом, утверждал он. Из всего этого я поняла, что в случае моего плохого поведения все это меня ждет незамедлительно – и краткость жизни, и закапывание в землю… В общем, я ничего не поняла, но мне было очень страшно.
– А почему ты решила, что все это связано со мной? – спросил Гуров.
– Ну, а с кем? – страдальчески поморщилась Мария. – Не конкурентки же из труппы все это подстроили? И потом, он что-то такое говорил о праве человека на отдых, о том, что отпуск приятно проводить в теплых краях и он не одобряет людей, которые не умеют отдыхать… Это же про тебя. Разве я не права?
Гуров переглянулся с Крячко.
– Ты права, – сказал он. – Эти подонки дают мне понять, чем все это для меня может кончиться. Они знают, где мое больное место.
– Но тогда, по крайней мере, объясни мне, в чем дело! – сказала Мария. – Мне совсем не нравится быть игрушкой в мужских играх!
– Я обязательно тебе все объясню, – мягко произнес Гуров. – Но сначала ты должна как следует успокоиться. Больше подобная ситуация не повторится, это я тебе обещаю!
– Ты откажешься от своих поисков, или чем ты их там достал? – недоверчиво спросила Мария.
– Все может быть, – ответил Гуров.
– Об этом нужно поставить в известность Петра, – объявил Крячко. Теперь в нем не осталось и следа обычной дурашливости.