Марлен кивнула. Потом она обняла их обоих, и после ее ухода ему показалось, будто образовалась какая-то пустота.
Очень странно. Полнейшая пустота.
- Ты будешь дедушкой, - сказала Ульрика, усаживаясь на диван, к нему на колени.
- Ай, я знаю. Три дня, ты сказала?
- Три ночи. Днем я работаю. По крайней мере, завтра.
Арон Келлер видел, как мимо по улице проехала красная машина "ауди". Потом он увидел, что она припарковалась на въезде в гараж дома номер 17. Наблюдать за этим ему позволяло наличие в гостиной эркера, выходившего на главный фасад дома. Там Арон Келлер и стоял. Он любил там постоять. На третьем этаже, наполовину скрытый двумя шикарными гибискусами, он имел прекрасный обзор на происходящее снаружи.
Обычно там мало что происходило. Тем не менее он частенько тут стоял - с годами это вошло у него в привычку: зайти в эркер и немного постоять.
Чуть позже он возблагодарил свою счастливую звезду за то, что задержался на минуту после того, как доктор-убийца проехал мимо на сверкающей красной машине.
Он вернулся - доктор прогулялся обратно. Дошел до киоска и купил газету, чего обычно не делал. Во всяком случае, как правило.
Арон Келлер стоял и ждал. Столь же неподвижный, как гибискус. Видел, как машина выехала задом на улицу, а затем подъехала к гаражу. Доктор вылез из машины, зашел в дом и что-то принес, что именно - Келлер разглядеть не смог. Снова сел за руль и остался сидеть прямо перед собственным домом. Келлер почувствовал, что на ладонях выступает пот. Буквально через минуту доктор вышел из машины и снова направился к киоску. Перед парадной - его, Келлера, парадной - он замедлил шаг и посмотрел на мотороллер. Потом продолжил путь к киоску. Купил что-то и с коричневым бумажным пакетом в руках вернулся обратно. Когда он проходил мимо, Келлер отступил на два шага в комнату. Затем снова занял позицию в эркере и увидел, что доктор опять садится в машину.
Садится и сидит. Минуту за минутой. Просто сидит и ничего не делает.
"Дьявол, - подумал Келлер. - Он знает. Этот гад знает".
Когда он, довольно много времени спустя, проходил мимо семнадцатого номера, доктор по-прежнему сидел в машине. Это его окончательно убедило. Келлер обошел вокруг кондоминиума и вернулся к себе в квартиру с черного хода. Придя домой, достал из холодильника бутылку пива и осушил ее в три глотка. Вышел в эркер. Машина перед номером семнадцать была пуста. Солнце зашло.
"Впрочем, он не знает, - подумал он. - Доктор-убийца не знает, что я знаю. Я иду на шаг впереди. Сохраняю контроль".
V
29
"Если взглянуть на нашу работу в чисто количественном отношении, - подумал комиссар Рейнхарт около одиннадцати утра в субботу во время небольшого перекура, - нам стыдиться нечего".
Для такой мысли имелись все основания. После свидетельских показаний Эдиты Фишер количество врачей, которых требовалось допросить, настолько возросло, что пришлось тут же подключить и Роота, и де Бриса, и стажера Боллмерта. Конечно, Рейнхарт (по правде говоря) рассматривал всю процедуру как своего рода соломинку, но за неимением других соломинок (и учитывая щедрое обещание начальника полиции Хиллера относительно неограниченных ресурсов) приходилось довольствоваться этим. Никто, однако, больше не называл операцию "гипотезой Роота" - прежде всего сам Роот, с тех пор как осознал, что потребуется работать и в субботу, и в воскресенье.
Новая больница Румфорд была меньше, чем Хемейнте, но и там работали сто два врача, из них шестьдесят девять мужчин. Старая легенда, что полицию интересуют лишь впечатления коллег об убитой медсестре Вере Миллер, для вновь добавившейся группы не годилась. По той простой причине, что ни от кого каких-либо впечатлений ждать не приходилось.
За исключением разве что самого убийцы, как справедливо заметил де Брис, но тому едва ли захочется облегчить душу только потому, что ему зададут несколько вопросов. В этом члены оперативной группы были единодушны.
Рейнхарт решил, что надо играть в открытую. Полиция располагает сведениями о том, что Вера Миллер могла состоять в связи с врачом, работающим в одной из двух больниц. Известно ли им что-нибудь? Не слышали ли они чего-либо? Нет ли у них каких-нибудь соображений или догадок?
Последнее было, возможно, на грани приличия, но чего церемониться? - считал Рейнхарт. Если позволить сотне людей гадать, то кто-нибудь ведь наверняка угадает.
Не говоря уже о том, что может случиться, если несколько человек выскажут одну и ту же догадку.
Инспектор Юнг никогда не относил подобные массовые допросы к числу своих любимых заданий (неформальные беседы, типа той, что он провел с сестрой Милович, попадали, разумеется, в совсем другую категорию) и, встретившись за чашкой кофе с Роотом во время заслуженного перерыва, воспользовался случаем и поблагодарил того за стимулирующую работу в выходные.
- Жаль, что ты нацелился именно на врачей, - сказал он.
- Что ты несешь? - спросил Роот, заглатывая булочку.
- Ну, если бы тебе, например, пришла в голову гипотеза с продавцами, нам бы пришлось проводить в десять раз больше приятных допросов. Или гипотеза со студентами.
- Я же сказал, что не знаю, что такое гипотеза. Могу я спокойно выпить кофе?
Так же, как при опросах друзей и знакомых Эриха Ван Вейтерена, все беседы и теперь записывались на пленку, и когда Рейнхарт в воскресенье вечером рассматривал лежавшую у него на письменном столе гору магнитофонных кассет, он понял, что материал - особенно если сложить оба расследования вместе - начинает приобретать масштаб, достойный убийства премьер-министра.
"Точка Боркманна? - подумал он. - О ней когда-то говорил комиссар. Может, количество на самом деле давно перешло в качество? А я этого просто не заметил. Не известно ли мне уже то, что нужно знать? Не находится ли (и прячется) ответ… ответы… где-то внутри огромного материала расследования? Возможно. А возможно, нет. Как же это определить? Как всегда, при помощи интуиции? Черт побери".
Чуть позже, в воскресенье вечером, все собрались для обсуждения. Памятуя обещание Хиллера ничего не пожалеть, Рейнхарт закупил для совещания четыре бутылки вина и два бутербродных торта. Поскольку речь шла о всего лишь шести сотрудниках, он считал, что выполнил указание начальника полиции - задействовать все ресурсы - на редкость обстоятельно.
Даже Роот оказался не в силах доесть оставшуюся половину бутербродного торта.
Обладая количеством, всегда можно произвести подсчеты, чем они и занялись.
За два с половиной дня шесть полицейских допросили сто восемьдесят девять врачей. Сто двадцать мужчин и шестьдесят девять женщин.
Никто из опрошенных (как мужчин, так и женщин) не признался, что убил медсестру Веру Миллер или хотя бы состоял с ней в интимных отношениях.
Никто не указал на кого-либо другого как на вероятного кандидата (в силу так называемой корпоративной солидарности или нет - неизвестно). Даже в порядке догадки, так что Рейнхарту не потребовалось оценивать этический аспект этой уловки, за что он, в общем-то, был благодарен.
Во время бесед ни у кого из оперов не возникло явных подозрений - во всяком случае, относительно того, что их интересовало. Если бы комиссару Рейнхарту захотелось проверить суждения своих подчиненных, ему достаточно было бы прослушать пленки. При условии, что он удовольствуется однократным прослушиванием каждого допроса, он, вероятно, справится приблизительно за пятьдесят два часа.
Не считая перерывов для смены пленок, посещений туалета и сна. На фоне съеденного бутербродного торта он считал, что без перерывов на еду сможет обойтись.
- Не слишком много, - заметил Роот. - Я имею в виду результаты.
- Никогда еще столь немногим не приходилось благодарить столь многих за такую малость, - суммировал Рейнхарт. - Черт подери! Сколько у нас осталось?
- Двадцать два, - сообщил Юнг, изучая список. - Пятеро в отъезде, шестеро в отпусках, девять в краткосрочных отпусках и отсутствуют… семеро больны, а одна через полчаса родит.
- Не следует ли ее тоже записать в больные? - поинтересовался Роот.
- В любом случае, это не отпуск, - заметила Морено.
Имелось еще одно упражнение в счете с чуть меньшим количеством неизвестных - так называемый след Эдиты Фишер. Морено и Юнг, вместе отвечавшие за новую больницу Румфорд, узнали, в какой именно день Вера Миллер приезжала туда с пациенткой, страдавшей эмфиземой легких. А также какие именно врачи-мужчины находились в тот день на работе и в каких отделениях… К сожалению, Вера Миллер успела еще пообедать в столовой для персонала, где, в принципе, могла встретиться с кем угодно, но в результате всех усилий количество докторов все равно получалось относительно небольшим.
При точном подсчете - тридцать два человека. Юнг собирался исключить всех, пересекших, например, пятидесятипятилетний рубеж, но Морено отвергла столь предвзятое мнение. Седыми висками пренебрегать не стоило. Особенно если они принадлежат врачу. Как бы то ни было, они встретились с двадцатью пятью мужчинами из "группы с высокой потенцией" (термин Юнга), однако никто из них не вызвал ни малейших подозрений и не сообщил ничего существенного.
Оставалось семеро. Один в отпуске. Четверо в отъезде. Двое болеют.
- Это один из них, - сказал Юнг. - Один из семи. Звучит как в кино, хотите пари?
- Тебе придется поискать кого-нибудь другого, - ответила Морено. - Я с тобой согласна.
Когда остальные разошлись, Рейнхарт распил последнюю бутылку с Морено. Роот тоже оставался в кабинете - просто заснул в углу.
- Чересчур хреново, - пожаловался Рейнхарт. - Не знаю, сколько раз я уже произносил эти слова за время этого расследования… этих расследований! Мы топчемся на месте. У меня такое чувство, будто я работаю на какое-то статистическое бюро. Если бы мы еще сообразили спросить их о политических симпатиях и алкогольных предпочтениях, то наверняка смогли бы продать наш материал в воскресное приложение "Газетт"… или в какую-нибудь фирму, занимающуюся опросом общественного мнения.
- Хм… - произнесла Морено. - Комиссар обычно говорил, что надо уметь ждать. Набраться терпения. Вероятно, нам стоит попробовать рассуждать так же.
- Он обычно говорил и кое-что другое.
- Вот как? Что же?
- Что надо раскрывать дело как можно быстрее. Лучше всего в первый день, тогда не приходится лежать и думать о нем ночью. Черт возьми, ведь с момента, когда мы нашли его сына, прошло более пяти недель. Не хочется в этом признаваться, но во время последней встречи с Ван Вейтереном мне было стыдно. Стыдно! Он объяснял мне, что в основе лежит история с шантажом… он, несомненно, прав, а мы все равно не двигаемся с места. Это чересчур хре… нет, надо в дальнейшем ограничиться тем, что проговаривать это мысленно.
- Ты думаешь, она и была шантажисткой? - спросила Морено. - Вера Миллер.
Рейнхарт покачал головой:
- Нет. Мне почему-то так не кажется. Хотя история с врачом и похожа на правду. Зачем женщине, о которой никто не сказал дурного слова, опускаться до такого?
- Шантаж говорит о червоточине в характере, - заметила Морено.
- Именно, - подтвердил Рейнхарт. - В тюрьмах преступники, зарубившие жертву топором или издевавшиеся над женами, имеют более высокий статус. Шантаж, пожалуй, является одним из самых… аморальных преступлений. Не самым худшим, но самым низким. Недостойным, если это слово еще существует.
- Да, - согласилась Морено. - Пожалуй, так и есть. Значит, Веру Миллер мы можем исключить. Можем также исключить Эриха Ван Вейтерена. Есть ли у тебя соображения относительно того, что у нас остается?
- Да, я тоже об этом думал. У нас остается шантажист. И его жертва. Жертва и убийца - одно и то же лицо. Вопрос в том, получил шантажист деньги или еще нет.
Морено немного посидела молча, вертя в руках стакан.
- Я не понимаю, как в это угодила Вера Миллер, - сказала она. - Но если мы твердо решаем, что она связана с Эрихом, то у нас имеется… да, у нас имеется человек, дважды убивший, чтобы избежать расплаты. Если шантажист не полный дурак, он, вероятно, немного повысил цену… думаю, он подвергает свою жизнь некоторой опасности.
- Пожалуй, - согласился Рейнхарт.
Он допил вино и в десятый раз за час раскурил трубку.
- Это-то и есть самое мерзкое, - продолжил он, - нам неизвестна причина. Мотив шантажа. У нас есть цепочка событий, но нам не хватает первого звена…
- И последнего, - заметила Морено. - Не забывай, что мы, вероятно, еще не видели последнего раунда между шантажистом и его жертвой.
Рейнхарт смотрел на нее, подперев голову руками.
- Я устал, - признался он. - И немного пьян. Только поэтому я скажу, что слегка впечатлен твоими рассуждениями. Чуть-чуть.
- In vino veritas, - сказала Морено. - Хотя все может оказаться неверным. Совсем не обязательно речь идет о шантаже, и тут не обязательно замешан какой-нибудь врач… и, возможно, Вера Миллер и Эрих Ван Вейтерен вообще никак не связаны.
- Не говори так, - простонал Рейнхарт. - Мне казалось, что мы как раз начали до чего-то докапываться.
Морено улыбнулась.
- Уже двенадцать часов, - сообщила она.
Рейнхарт выпрямился на стуле.
- Вызови такси, - распорядился он. - Я разбужу Роота.
Когда он пришел домой, Уиннифред и Джоанна спокойно спали вместе в двуспальной кровати. Он немного постоял в дверях и посмотрел на них, размышляя, чем же он заслужил то, что они у него есть.
И чем ему предстоит расплачиваться.
Он подумал про сына комиссара. Про Сейку. Про Веру Миллер. О том, каково придется Джоанне лет в пятнадцать - двадцать, когда к ней начнут проявлять интерес мужчины… самые разные мужчины.
Он заметил, что стоило ему попробовать представить себе это, как у него начали приподниматься волосы на предплечьях. Осторожно закрыл дверь. Достал из холодильника бутылку темного пива и опустился на диван, чтобы подумать.
Подумать о том, в чем же он, в конечном счете, может быть совершенно уверен в делах Ван Вейтерена и Миллер.
В чем может быть уверен с большой долей вероятности.
А что существует лишь на уровне предположений.
Не успев продвинуться особенно далеко, он заснул. Джоанна обнаружила его на диване в шесть часов утра.
Потянула его за нос, утверждая, что от него плохо пахнет. Его собственная дочь.
30
В понедельник Уиннифред проводила только утренний семинар и должна была вернуться домой около двенадцати. Немного поразмыслив, Рейнхарт позвонил няне и предоставил ей выходной. А потом полностью посвятил время Джоанне. Чистил с ней зубы, причесывал ее, рисовал с ней, рассматривал книжки, а также прикорнул между девятью и десятью. Ел с ней йогурт с бананами, танцевал и снова рассматривал книжки между десятью и одиннадцатью. В половине двенадцатого пристегнул ее ремнем к детскому сиденью в машине, и двадцатью минутами позже они вместе забрали свою маму и жену перед университетом.
- Мы отправляемся на прогулку, - заявил он. - Это пойдет на пользу.
- Чудесно, - согласилась Уиннифред.
После напряженной работы в последние дни принять такое решение было нетрудно. Погода в этот декабрьский понедельник состояла наполовину из ветра, наполовину из угрозы дождя. Тем не менее они избрали побережье. Море. Прогулялись туда и обратно по берегу в Каархейсе - Рейнхарт с поющей и кричащей Джоанной на плечах - и съели рыбный суп в ресторане "Хейвертс", единственном открытом во всем поселке. Туристический сезон казался дальше Юпитера.
- До Рождества десять дней, - констатировала Уиннифред. - Ты освободишься на неделю, как пытался меня убедить?
- Смотря по ситуации, - ответил Рейнхарт. - Если раскроем то, чем занимаемся, пожалуй, могу обещать тебе две.
- Профессор Генц-Хиллер предлагает одолжить нам свой дом в Лимбейсе. Соглашаться мне… дней на десять - двенадцать, на Рождество и Новый год? Было бы замечательно пожить немного дикарями… или как считает комиссар?
- Дикарями? Надеюсь, ты имеешь в виду очаг с поленьями, глинтвейн и полметра книг?
- Именно, - подтвердила Уиннифред. - Никакого телефона и километр до ближайших местных жителей. Во всяком случае, если я правильно поняла. Так что, я соглашаюсь?
- Давай, - сказал Рейнхарт. - Я сяду сегодня вечером и раскрою эти дела. Уже пора.
Когда он вошел к себе в кабинет в здании полиции, часы показывали половину шестого. Гора кассет с пленками на его письменном столе немного увеличилась, поскольку Юнг, Роот и Боллмерт в течение дня пообщались еще с десятком врачей. Было также несколько письменных сообщений о том, что ничего особенно волнующего во время этих допросов выявлено не было. Краузе оставил отчет о беседе в Судебно-медицинской лаборатории: там проанализировали содержимое желудка Веры Миллер и установили, что за несколько часов до смерти она ела омаров, лосося и икру.
А также выпила значительное количество белого вина.
"Во всяком случае, он ее основательно угостил перед тем, как убить, - подумал Рейнхарт, закуривая трубку. - Все-таки что-то. Можно надеяться, что от вина у нее было хоть немного притуплено восприятие, правда, об этом было известно и раньше".
Он опустился в кресло и попытался вернуться к вчерашнему разговору с Морено. Расчистил письменный стол, взял бумагу и ручку и начал с железной логической систематичностью записывать основные результаты.
Он наметил себе сделать хотя бы это, и зазвонивший полчаса спустя телефон застал его по-прежнему поглощенным этим занятием.
Это была Морено.
- Думаю, я его нашла, - сказала она. - Если ты еще посидишь в кабинете, я к тебе через некоторое время забегу.
- Некоторое время? - возмутился Рейнхарт. - Даю инспектору три минуты и ни секундой больше.
Он скомкал свои железные записи и бросил их в корзину для бумаг.
Ван Вейтерену показалось, что намного теплее в квартире не стало по сравнению с прошлым разом, но Марлен утверждала, что разница огромна. Она угостила его чаем, и они по-братски разделили яблочные штрудели, которые он купил в пекарне на площади. Разговор шел несколько туго, и вскоре Ван Вейтерен понял, что ему не удастся непринужденно коснуться того, о чем он, собственно, хотел с ней поговорить.
- Как у вас обстоят дела? - в конце концов спросил он. - Я имею в виду материально и тому подобное…
Получилось неловко, и она сразу замкнулась. Вышла на кухню, ничего не ответив, но через полминуты вернулась:
- Почему вы спрашиваете?
Он развел руками и попытался придать лицу мягкое, обезоруживающее выражение. Ему оно было не особенно свойственно, и он чувствовал себя так, будто его поймали с поличным с шестью украденными пачками сигарет в карманах. Или с презервативами.
- Разумеется, потому, что хочу вам помочь, - признался он. - Давайте говорить начистоту, по-другому у меня чертовски плохо получается.
Это явно оказалось более обезоруживающим, чем игры с мимикой, поскольку Марлен, чуть поколебавшись, улыбнулась ему.