- Да? А по-моему, это совсем не то слово. Ты вспомни, что чувствовал Гамлет при виде призрака. Вот и у меня такое чувство, будто дух Тома взывает ко мне. Может быть, это глупо, но я считаю своим долгом увериться в том... в том...- Она замялась.
- С каких это пор Сара Бэртон боится называть вещи своими именами? Ты имеешь в виду причину смерти Тома, так? Ладно, взглянем фактам в лицо, разберемся во всем до конца и покончим с этим. Я уже говорил тебе, что у меня были кое-какие подозрения. И сейчас есть. Я считаю: Том погиб не своею смертью. Его убили - вот мое мнение. И я хочу назвать убийцу: Артуро Оливарес. Тебе это имя известно?
- О, да. Я его то и дело слышу. Но зачем было Оливаресу убивать Тома?
- Лучше я расскажу тебе все по порядку. Ты знаешь, для чего Оливарес приезжал в Вашингтон?
- Я думала, как представитель своего правительства.
- Он должен был вести здесь переговоры о признании Соединенными Штатами нового режима в Патагвае и предоставлении ему займа. Заем нужен был позарез. Удирая за границу, Сильвестре обчистил казну - забрал все, до последнего гроша. Новому правительству были необходимы деньги, и срочно - на содержание армии и флота, на закупку продовольствия и снаряжения. Иначе ему было не удержаться у власти. Тут каждая неделя имела значение. Так вот, у Оливареса была задача - добиться займа как можно быстрее. Мне поручили обо всем с ним договориться. Правда, были тут кое-какие сложности. Несколько лет тому назад, еще во времена Сильвестре, мы предоставили Патагваю большой заем - сто миллионов,- и правительство Сильвестре не вернуло нам ни единого цента. Мы подозревали - хотя доказать этого так и не смогли,- что большую часть денег Сильвестре прикарманил. Само по себе это не могло быть препятствием для нового займа - ведь в конце-то концов о нем просило другое правительство, которое к тому же было нам по душе; словом, мы подошли к делу без всякой предвзятости. Но вдруг эти проклятые идиоты конфисковали земельную собственность одного американца. Ну, мы, разумеется, заявили - пусть они ее вернут, только тогда мы сможем дать им деньги. Я был уверен, что они не будут колебаться ни минуты. Однако, замечаю - Оливарес вроде бы не торопится. Выдвигает всякие возражения, тянет, затевает спор из-за каких-то формальностей. Потом-то я сообразил, в чем тут дело. Должно быть, Сильвестре с ним стакнулся: дал ему взятку, чтобы тот волынил. И это сработало: как только стало ясно, что дело с займом затягивается, офицеры патагвайской армии довольно круто обошлись с новым правительством, и все было кончено. Правительство пало, Сильвестре тут же вернулся к власти, а Оливарес потихоньку отбыл из Вашингтона в неизвестном направлении. Как видишь, все одно к одному.
- Но при чем тут Том?
- Мне очень тяжело тебе признаваться, Сар, но боюсь, что втравил его в это дело я. Еще когда я вел с Оливаресом переговоры, я поделился с Томом своими подозрениями. Он страшно загорелся. Ты ведь знаешь, Том всегда был против диктаторов типа Сильвестре. Вот он и говорит: если ему удастся доказать, что Оливарес - предатель, он его так разделает в своем очередном обзоре, что чертям тошно станет. По-моему, я снабдил его всеми необходимыми сведениями, но, прежде чем напечатать статью, он, вероятно, решил переговорить с Оливаресом лично. Джерри видел, как они завтракали в Метрополитэн-клубе. Оливарес, должно быть, учуял опасность. И, как видно, решил любой ценой избежать разоблачения.
- Но ведь это - только твое предположение, Керк, не так ли? - вставила Сара.
- Ха, предположение! Черта с два! Ты сопоставь факты: Оливаресу ясно, что он должен во что бы то ни стало помешать Тому разобраться в ситуации и напечатать статью; нельзя терять ни минуты; они встречаются у Чиверов, на следующем же приеме. Я видел их - они разговаривали в баре. Оливарес, должно быть, приготовился действовать. Ему ничего не стоило подлить чего-нибудь Тому в стакан. И даже не очень сильного - каких-нибудь там капель, которые действуют минут через десять-пятнадцать, есть такие. Откровенно говоря, я не верю, будто Том много выпил в тот вечер. Я ведь видел его перед тем в баре - он все больше поглаживал свой стакан, а пил очень умеренно. Но если ему туда чего-нибудь подлили и его затошнило или стало клонить ко сну, он ни за что на свете не поднял бы шума. Помнишь, он всегда говорил: хороший журналист ни в коем случае не должен фигурировать в статьях других журналистов.
- Помню,- отозвалась Сара.
- Ну, так вот, именно поэтому он в таком случае или ушел бы домой, или же, если бы он решил, что ему лучше не идти через парадное, вышел бы на свежий воздух, в сад, побродить, пока ему не станет легче. Именно так он и сделал, и вот тут-то Оливаресу выпал шанс. Он, разумеется, не пошел бы на явное убийство. Нож или пуля отпадали, это был риск: кто-нибудь мог увидеть или услышать. И потом, труп в доме... Прости, Сар, но я должен тебе пояснить: если бы Том умер здесь, у Чиверов, это, безусловно, означало бы расследование. Поэтому дело надо было провернуть так, чтобы все выглядело как несчастный случай, а смерть наступила бы позднее. И Оливарес стал действовать соответственно. Значит, так: Том выходит в сад; Оливарес незаметно следует за ним; видит, как Том падает без сознания: может быть, даже сам подтаскивает его к розовым кустам или заталкивает под них, чтобы Том оцарапал лицо. И на этом пока останавливается - возможно, хочет удостовериться, что его никто не видел. В саду было темно, но из окон падал свет, и я думаю, он меня заметил, когда я вышел поискать Тома. И ведь какое ужасное невезение: до розовых кустов я не дошел. Ну, а Оливаресу это было на руку: когда я вернулся в дом, он довершил остальное.
- Что же именно?
Сара пыталась говорить репортерским тоном, вежливым и бесстрастным, но голос ее дрожал, и Керк на мгновение ободряюще сжал ей руку.
- Тебе нелегко это слушать, но я уже кончаю. Оливарес хитер. Он хотел, чтобы с ним кто-нибудь был, когда он найдет Тома. Как я понимаю, он пошел в дом и тут же разыскал Никки. До тех пор он все внимание уделял Барби, и дело как будто бы шло к помолвке. Но ведь Никки - известная хищница, а тут - пылкий латиноамериканец, высокий, брюнет, так станет ли она считаться с такой мелочью, как чувства собственной дочери! Достаточно было Оливаресу предложить ей пройтись по саду, и она сразу за ним побежала. А наш герой ведет ее прямехонько к розовым кустам, тут он, словно невзначай, спотыкается о Тома и посылает Никки в дом за помощью. И вот тогда-то милейший Артуро проделывает все, что нужно - ему требуются считанные секунды, чтобы расцарапать Тому руку и ввести в царапину столбнячную бациллу.
- Каким же образом?
- Я полагаю, он сделал укол в самую середину царапины - подкожно. Царапина-то глубокая, так что точечный след от укола совершенно незаметен. А раздобыть эти бациллы - дело несложное. В Южной Америке смерть от столбняка - обычное явление. Возможно, замысел этот возник у него, когда он узнал, что у Чиверов заболел столбняком садовник. Этель рассказывала об этом каждому встречному и поперечному.
- Но ведь такая затея была бы очень сомнительной,- возразила Сара.- Ну что бы это ему дало? Ты представь себе: врач вводит Тому сыворотку, Том выздоравливает, и Оливарес остается ни с чем. Мало того: его положение может даже ухудшиться, если у Тома возникнут подозрения.
- А вот тут-то и начинается самая гнусная часть его плана. Видишь ли, я выяснил кое-какие подробности. Обычно, когда в царапину попадают бациллы столбняка, то, если даже сыворотку ввести порядочно спустя, она все равно подействует и эти гады передохнут. Но если внести инфекцию искусственно, так, чтобы она сразу попала в кровь,- вот это уже совсем другой переплет. Нормальная доза сыворотки рассчитана на обычную, сравнительно мягкую форму инфекции. Она не спасает больного, если бациллу ввели в огромном количестве путем инъекции. Кроме того, в скором времени у больного смыкаются челюсти, и он уже не может говорить, он совершенно беспомощен. У, этот Артуро дьявольски хитер! Понимаешь?
Керк умолк, ожидая ее ответа. На темнеющем небе показался узкий серп месяца, стали проглядывать первые звезды, легкий ветерок принес с собой запах роз, и Саре подумалось, что вкрадчивая красота сада усыпляет ее, словно наркотик, а ей сейчас так нужно, чтобы голова была ясная, чтобы мысль работала четко.
Она молчала, стараясь сосредоточиться. Керк пристально смотрел на нее.
- Вот так это, вероятно, и было,- снова заговорил он.- Я, во всяком случае, представляю себе все это только так.
Она машинально пощелкала замком своей простой черной сумочки. Он мгновенно отреагировал.
- А... Письмо Тома! Есть там что-нибудь насчет Оливареса?
- Да, его имя упоминается,- подтвердила Сара.- Скажи, Керк, ты делился своими подозрениями с кем-нибудь, кроме меня?
- А что бы это дало? Оливарес вне пределов досягаемости, прямых улик у меня нет. Тут ничего не поделаешь. Если бы я поднял шум, проку бы никакого не было - только лишние неприятности для Чиверов, а они и так всем этим страшно удручены. Для чего же попусту затевать скандал?
- Да, такие, значит, дела...- отозвалась Сара.- Пожалуй, пора идти в дом. Мы тут остались одни.
- Можно мне прочитать письмо Тома, или у тебя есть какие-нибудь возражения?
Помедлив немного, она сказала:
- Темно, ты ничего не увидишь.
- А я ношу с собой фонарик,- тотчас ответил он, и в голосе его чувствовалась напористость.
Керк достал из кармана изящный золотой фонарик в форме карандаша, показал его Саре.
- Рождественский подарок Чиверов. Вот он как раз и пригодился.
Щелкнула кнопка, и на Сарину сумочку упал узкий луч света.
- Послушай, Керк,- сказала Сара.- Том не разделял твоей антипатии к Оливаресу. Когда он писал, что один из его друзей замешан в скверную историю, то имел в виду кого-то другого.
- Полагаю, это тем более дает мне право прочесть письмо, как ты считаешь?
Ни слова не говоря, она открыла сумочку, достала конверт и, вынув из него один-единственный, густо исписанный на машинке листок, протянула его Керку. Когда он направил на листок луч фонарика, она инстинктивно отодвинулась подальше и закрыла глаза. Письмо она знала наизусть.
"Родная, соскучился по тебе невероятно, а ведь у нас с тобой уже такой солидный супружеский стаж - целых три месяца. Тоска одолевает меня с самого дня твоего отъезда (помни свое обещание - это твоя последняя командировка!), а тут еще прицепилась какая-то странная хворь. Должно быть, легкий гриппок или что-нибудь в этом духе.
Вчера вечером повалялся немного в саду, на сырой, холодной земле. Дело было у Чиверов, во время приема. Ты заинтригована? Спешу присовокупить, что я был один. Вообще какая-то странная история. Выпил я, в сущности, совсем немного.
Неужели мне что-нибудь подмешали в виски? У меня это просто в голове не укладывается. И все же какое другое может быть объяснение? Перед самым ужином меня вдруг стало мутить и очень захотелось спать. Я вышел в сад - думал, прогуляюсь немножко, а может быть, меня там вырвет - в общем, полегчает. Я понимал, что, если сяду, меня развезет окончательно, и поэтому старался ходить, но меня шатало все сильнее.
Я не разбирал дороги, была такая темень - ни луны, ни звезд, и стоило мне немного отойти от освещенного дома, как я начал спотыкаться. Вдруг передо мной запрыгал узкий луч света, и чей-то голос - я не разобрал, чей - позвал: Том!"
Я побрел было на свет, но он погас; после этого, помнится мне, я заметил какие-то блики, совсем рядом. Потом свалился прямо на розовые кусты, а может быть, меня кто-то на них толкнул.
Что было дальше - не помню. А когда я очнулся, то сидел на земле, и меня поддерживали Джерри и Артуро Оливарес. По-моему, ты с Оливаресом не знакома - славный парень, представляет в Вашингтоне новое патагвайское правительство. Они перенесли меня во флигель, там я всхрапнул немножко и вернулся домой, а теперь накачиваюсь чаем, лопаю аспирин к усердно промываю ссадины - оцарапался о шипы, когда свалился на розовый куст.
До чего же это не вовремя - мне сейчас никак нельзя свалиться, даже на один день. Тут назревает весьма острый материал в связи с Патагваем, и, возможно, придется туда лететь, если коллеги Оливареса в новом правительстве не сумеют раскопать нужные мне документы. Неприятно только, что, если история эта выплывет наружу, один из наших друзей попадет в щекотливое положение.
Я долго обдумывал этическую сторону дела, но пришел к выводу, что выбора у меня нет,- ведь на карту поставлена судьба целого народа. Я знаю, когда я изложу тебе все обстоятельства, ты со мной согласишься. А пока ограничусь этими несколькими строками - просто, чтобы ты не испугалась, если все это вскроется еще до твоего возвращения и до тебя станут доходить разные слухи.
Ну, а теперь пойду лягу в свою одинокую постель и попробую одолеть эту непонятную хворь думами о тебе: я убедился, что это - великолепное средство от всех моих бед. Береги себя, избегай опасности, не броди по темным закоулкам Дамаска и пиши! Помни, моя любовь к тебе возрастает с каждым часом. Том".
С подчеркнутой тщательностью сложив листок, Керк сунул его в конверт, который все это время держал в руках.
- Я рад, что ты показала мне это письмо. Должно быть, Том был в бреду, когда писал его.
- Ты это брось, Керк! - оборвала его Сара.
- Ну ладно, в бреду или не в бреду, но, во всяком случае, он явно чего-то недодумал. Оливарес, наверно, наврал ему с три короба, чтобы замести следы, и, хотя трудно себе представить, чтобы такой башковитый парень, как Том, на это клюнул, видимо, все-таки так оно и было. Неужели ты по-прежнему принимаешь это всерьез - после того, что я тебе рассказал?
- Просто я хочу знать все до конца. Я должна избавиться от сомнений.
- Надо показать письмо Джерри Чиверу. Ведь как-никак эта история произошла у него в доме. Он имеет право знать, что Том тут пишет. Ты не возражаешь, если я дам ему прочитать письмо?
- Не возражаю. Идем.
Глава IV
ЯВАНСКИЙ УЖИН
Этель Чивер сразу заметила, что они пришли из сада вдвоем.
- Ах вот ты где, Сара! Он уже обхаживает тебя? Вы оба, разумеется, остаетесь ужинать. Сегодня у нас яванские блюда.
И она жестом пригласила их в столовую рядом с большим салоном, где обычно сервировали поздний ужин. Три огромных люстры, в которых горело около ста свечей, освещали длинный, покрытый белой скатертью стол-буфет. Он был уставлен золотыми блюдами, и пламя свечей, отражаясь в их полированной поверхности, рассыпалось каскадами огоньков.
Гости обслуживали себя сами. Для них были сервированы десятка два круглых столиков - на каждом по пять-шесть кувертов и серебряное ведерко со льдом, из которого высовывались горлышки бутылок с рейнвейном.
За длинным буфетным столом стояли дворецкий - англичанин Клифтон - и несколько горничных, готовые прийти гостям на помощь. Тут же был и второй шеф-повар Чиверов Пиланг - крошечный человечек в белых парусиновых брюках и огромном поварском колпаке, похожий, как подумалось Саре, на какой-то диковинный гриб. Его темное лицо расплывалось в широкой, обнажающей зубы улыбке - всем своим видом Пиланг показывал, что гордится своим искусством и готов принимать похвалы.
- Меню у него просто божественные, вот взгляни,- обратилась Этель к Саре и протянула ей одну из отпечатанных карточек, которые она раздавала гостям. Сара прочитала меню и передала его Керку.
- Ну и молодчина же вы, Этель! - восхитился Керк.- Вы в своем роде замечательный импресарио: ведь вы добились того, что приглашение на прием к Чиверам стало показателем общественного статуса, чем-то таким, чем люди хвастают - как, скажем, картиной Пикассо или скаковыми лошадьми.
- Очень мило сказано, Керк. Я, во всяком случае, намерена расценивать это как комплимент. А то ведь у вас в каждом слове ищи какую-нибудь подковырку. Придется мне потом поразмыслить над этой фразой. Он далеко пойдет, не правда ли, Сара? За этой представительной внешностью государственного мужа скрывается сердце Казановы и ум Макиавелли. Ах, до чего же пагубно действует Вашингтон на холостяков!
И, резко повернувшись на каблучках, она отошла.
Ужинать осталось человек сто, и, хотя потолок в большом салоне был высокий, шум голосов бил в стену, словно прибой. Сара увидела, как Клифтон встал у дверей столовой и по знаку Этель ударил в маленький гонг. Гости толпой повалили из салона, нетерпеливо устремляясь к буфету.
Сзади к Саре подошла внучка Чиверов Барбара.
- Будьте другом, Сар. Позвольте мне выплакаться у вас на груди. Я вот-вот разревусь.
Хотя видно было, что Барби чуть пьяна, говорила она отчетливо и быстро. При виде Керка в глазах ее зажегся враждебный огонек. Керк с понимающей улыбкой взглянул на Сару.
- Ну что ж, договорим потом. Я отвезу тебя домой.
И он отошел. Барби проводила его взглядом.
- Надеюсь, вы не собираетесь за него замуж, Сар? Просто видеть не могу этого типа.
- Почему, Барби?
- Да так, пустяки. Он всего-навсего разбил мне жизнь. Скажите, вы очень голодны? Если нет, то пошли отсюда, потолкуем, пока все эти кретины набивают свои утробы.
Она направилась к бару, расположенному в алькове большого салона.
- Ну вот, выпейте со мной за компанию. Вам, как обычно, шотландское виски?
Они присели на кушетку, и Сара спросила:
- Каким же образом Керк испортил тебе жизнь?
- Не только Керк. И бабка. И дед. И мать. У, они устроили целый заговор.
- А для чего?
- Чтоб разлучить меня с Артуро, вот для чего. Ах да, Сэр, вы же не знаете Артуро! Но он про вас знал. Всегда читал ваши статьи, а я ему хвасталась, что знакома с вами. Однажды он сказал мне: "Поражаюсь, как может молодая женщина с таким блеском писать о политике и о войне".- У нее перехватило дыхание.- Ах, Сар, Сар! Я понимаю, каково вам без Тома. Потому что мне так же плохо без Артуро.
- Но ведь Артуро жив. И если вы любите друг друга...
- Да, любим. Любили. Я его люблю. Но он уехал, и я не знаю, когда теперь увижу его, а он не пишет. Зимой Джерри и Этель ездили в Патагвай. Я тоже туда полетела, надеялась разузнать, где он. Но раз генерал Сильвестре снова пришел к власти, Артуро уже не может вернуться на родину: его убьют. Поговаривали, что он в Чили, там патагвайцы готовят новый переворот, но точно никто ничего не знает.
- А как тебе понравилось ранчо Джерри?
- Ранчо? - Барби явно было трудно переключиться. Секунду-другую она потягивала коктейль, потом сказала: - Ах, ранчо... Роскошное, разумеется. Тысячи акров земли, тысячи пеонов и гаучо, огромные табуны и стада, огромная усадьба, несколько деревень. И Джерри, скачущий на коне с пистолетом за поясом, в сомбреро, в сапогах и прочих причиндалах из гардероба гаучо - ни дать ни взять герой из аргентинского фильма. Бедняга Джерри! Ведь, кроме этого ранчо, у него никогда в жизни не было ничего своего, и он им ужасно гордится. Он был совершенно убит, когда новое патагвайское правительство его конфисковало, и радовался как ребенок, когда Сильвестре опять пришел к власти и возвратил ему это ранчо.
По ее полным губам, накрашенным слишком темной помадой, резко контрастирующей с белокурыми волосами, пробежала ироническая усмешка.
- Он купил это ранчо, когда был послом в Патагвае? - спросила Сара.