- Вы справитесь! - Он решил сменить скользкую тему. - А забавно знаете что? Пока я шел к вам, мне два раза звонили, причем, что странно, из Министерства культуры. Мой друг неосторожно поделился информацией с кем-то, и Осокоров страшно заинтересовал высокие чины Минкульта. Он что-то такое фестивальное устраивает…
Вера вздохнула.
- Меня интересует пациентка… - Она взглянула на листок. - Милена Леонидовна. А все остальное к делу не относится.
Прошло несколько дней, Вера почти забыла этот разговор, когда однажды вместе с очередной пациенткой к ней в кабинет заглянула Тамара, секретарь главврача.
- Верочка, на секунду…
Пациентка, высокая худая женщина лет шестидесяти, медленно опустилась на стул и замерла. Лученко отошла в сторону.
- Ну, в чем дело? Твоя, что ли?
- Боже упаси! - испуганным шепотом ответила Тамара. - Это Илья велел доставить ее к тебе. Будто у меня других дел нет! Ужас! Она не хотела ехать, упрямая, как осел, сидит и тупо смотрит перед собой. Зачем Дружнову позарез надо было, чтобы я ее притащила, - не знаю, сама выясняй. Пришлось хитрить, такси вызывать.
Вера уже все поняла. Она кивнула Тамаре на дверь и занялась пациенткой.
- Милена Леонидовна Осокорова? - спросила Лученко, открывая журнал.
Та кивнула. Лицо застывшее, но в глазах тревога пополам с тоской.
- Я вам помогу, - как можно мягче произнесла Вера, уже видя, в чем дело. - Не сомневайтесь, вам скоро станет легче. А пока расскажите мне о своем самочувствии.
- Мне не хочется кушать, - сказала Осокорова еле слышно. - Совсем нет аппетита. По-моему, я не ем уже несколько недель. Даже перестала готовить… А еще у меня нет стула. Никогда. Я совсем не хожу в туалет…
Она выглядела изможденной древней старухой. Каждая морщина на ее лице выражала тоску о неправильно прожитой жизни. В этот теплый летний день она куталась в темную кофту с видавшим виды желтоватым от времени воротником и кружевным галстучком, похожим на индюшачий зоб. На ногах закрытые осенние туфли, грязно-серые седые волосы подстрижены неаккуратно. К тому же этот удушливый запах нафталина… Голодает? Вера могла поспорить на свою месячную докторскую зарплату, со всеми дежурствами и переработками, что холодильник Милены Леонидовны ломится от запасов еды, причем половина уже сгнила. Страдающие маниакально-депрессивным психозом неадекватно воспринимают реальность.
- Так, понятно. А как спите?
Женщина чуть оживилась.
- Знаете, совсем не сплю. Лежу, перед глазами что-то мелькает… Потом вскакиваю. Так и ночь проходит. Ужасно устала. Просто жить не хочется.
- Что-нибудь болит? Грудь, ноги, руки? Неприятные ощущения в теле?
Она долго думала.
- Нет… Только устала. Ничего не хочется и тревожно, даже страшно. Вы дадите мне снотворное? Только сильное, чтобы сразу уснуть. Я очень измучилась… - По ее щеке скатилась крохотная слезинка.
"Еще не все так плохо, - подумала Вера. - Но дело серьезное".
Маниакально-депрессивный психоз, хрестоматийные симптомы, видно с первого взгляда. Правда, нынче так говорить неполиткорректно, а рекомендовано - "биполярное аффективное расстройство". Даже великие люди им страдали, что уж говорить о простых смертных. У Милены Леонидовны классическая депрессивная фаза: настроение, пониженное до безысходности и без всякой причины, тоска, замедленные движения и мысли, чувство вины перед всеми, желание уснуть, а лучше умереть. Такое состояние довольно опасно и чревато суицидом, и лишь вот эта глобальная заторможенность иногда удерживает пациентов от решительного причинения себе вреда. Ну и соматика, конечно, та самая: запоры, потеря сна и аппетита, резкое снижение веса… Хорошо, что у нее не вегетативная депрессия, когда человек мучается хроническими и не поддающимися лекарствам болями.
- С вами живет кто-нибудь? - спросила Лученко. - Ухаживает за вами?
- Нет… Я одна… А, еще раз в неделю домработница приходит. - Она хотела приподняться. - Я пойду, наверное?..
- Сидите, сидите. Я даю вам направление в наш стационар. Там неплохо, трехразовое питание, очень заботливые сестры…
Взгляд Милены сделался чуть осмысленнее.
- А, это хорошо…
"Особенно хорошо потому, что сейчас помочь может только медикаментозное лечение, - подумала Вера. - А дальше посмотрим".
Лученко понимала, что в одиночку женщина с болезнью никогда не справится. А приходящая домработница не поможет решить проблему с таким заболеванием. Тут требовался круглосуточный уход и контроль. Контролировать же пожилую даму следовало очень тщательно, потому что мало ли - заторможенность заторможенностью, но направленность в сторону суицида надо отслеживать.
В клинике не было отделения для больных психоневрологического профиля, но для редких больных, требовавших лечения в стационаре, имелась вполне комфортабельная двухместная палата в неврологическом отделении. И хотя для ВИП-пациентов существовала одноместная палата люкс, Вера настояла, чтобы Осокорову положили в обычную двухместную.
- Что вы делаете, Вера Алексеевна?! Это же племянница богача! Сам министр держит этот случай на контроле, мэрия звонит каждый день! А вы? Только в люкс! Нас не поймут! - Главврач нервно побарабанил пальцами по столу.
- Если вы хотите эффективного лечения, то я буду решать, где ей лежать и что принимать! - Лученко неожиданно сорвалась.
Нервы из-за этой чертовой стройки дома в Пуще-Водице уже сдавали. Самой бы попить успокоительное…
Однако такая решительность возымела нужное действие.
- Ладно. Кладите ее куда хотите, только не в коридоре, главное - результат. - Дружнов пожал плечами и ушел к себе.
Вначале Вера ежедневно навещала свою подопечную. В палате было хорошо: свой санузел и душевая кабина, холодильник, телевизор и, кроме кроватей и тумбочек, еще стол и стулья. Окна украшали веселенькие жалюзи салатового цвета. Милена Леонидовна на приходы врача реагировала скупо, она большую часть времени спала.
В той же палате лежала еще одна пациентка, женщина примерно за сорок с нарушениями психики, связанными с ранним климаксом. Она вскоре должна была выписываться. Эта женщина любила поговорить, и для Осокоровой такое соседство оказалось целебным. Уже через неделю, после капельниц, таблеток и регулярного питания, плюс постоянные разговоры с соседкой, Осокорова пошла на поправку. С ней стало можно говорить уже не только о проблемах ее пищеварительного тракта.
- Вот вы смотрите на меня и думаете: развалина! - хнычущим голосом пожаловалась она.
- Не вижу перед собой развалины, - ответила Лученко. - Я смотрю на вас и думаю: у этой женщины еще все впереди.
Милена Леонидовна мечтательно посмотрела в потолок.
- А ведь обо мне всю жизнь говорили "золотые руки", - с гордостью сообщила она.
- Вы шьете? Вяжете, вышиваете? Это прекрасно.
- Не шью, не вяжу и не вышиваю. А руки у меня в полном смысле слова золотые! - загадочно усмехнулась Осокорова.
- Интригуете? Я вся внимание и умираю от любопытства. - Вера говорила то, чего от нее ждали. - Рассказывайте скорее, Милена Леонидовна, а то я лопну!
С детства Милена слышала от бабушки рассказы о своем знаменитом на весь мир дедушке, авиаконструкторе Осокорове. Рассматривала собранные бабушкой вырезки из газет и журналов, высказывания о нем, фотографии. Все это ее вдохновляло, видимо, так сильно, что в школе она вместо уроков нудного домоводства решила ходить вместе с мальчишками на уроки труда. Кто знает, может, девочке мерещились самолеты, собранные своими руками? Она с наслаждением мастерила фигурные досочки, табуретки, вешалки, ножки для кресел и много чего еще. Все признавали: ее поделки не уступают поделкам мальчишек, а иногда и превосходят их мастерством. Ясное дело, девочки ее дразнили или игнорировали, мальчишки уважали.
С авиацией не сложилось, надо было зарабатывать. Милена закончила техникум по специальности "маляр". Наверное, строительно-монтажным управлениям города повезло. Ее золотыми руками восхищались, народ собирался посмотреть, как она ловко работает. "Дал же Бог талант!.." Да, у нас любят смотреть, как работают другие…
Женщина в свободное время подрабатывала у знакомых. Кому-то навешивала полки и люстры, у кого-то укладывала паркет, где-то фигурно выкладывала мраморный вензель. Она неплохо зарабатывала, достойно содержала маму и бабушку, чувствовала себя уверенно. А однажды, спустя годы, оглянулась и заметила: жизнь прошла. Родные давно и тихо ушли, сама она вышла на пенсию… Если в дороге тебе интересно и ты не скучаешь - то проходит она быстро, но что делать по прибытии на конечный пункт "старость"? Руки с суставами, скованными отложениями кальция, плохо слушались. Творческая деятельность теперь вызывала не радость, а слезы. А больше ничего Милена Леонидовна делать не любила. Книжки вызывали у нее скуку, под телевизор она засыпала.
Постепенно навалились болезни, и самая главная - эта… Депрессия. Дядя Марк из Америки звонил, интересовался здоровьем. Это происходило регулярно, но редко. Постепенно весь окружающий мир сузился до беспокойства за свое желудочно-кишечное функционирование…
- Я про муки не совсем поняла, - сказала Вера Алексеевна. - Неужели такой сильный артрит, что вы ничего не можете больше мастерить?
- Ну, не совсем… Кое-что могла бы. Но мои золотые руки способны, оказывается, нести не только радость, но и раздор.
- Это как?
- Хм. Вы как психолог могли бы понять…
- Психотерапевт, если не возражаете. А все же?
Лученко, конечно, все поняла, но зачем отнимать у женщины радость объяснений?..
- Ну, вот представьте, живет себе семья. Жена обеды варит, пакеты с едой как тяжеловес таскает, убирает, стирает. Муж, как большинство нынешних мужиков, гвоздя вбить не умеет или не хочет. Лежит на диване с пивом, с газетой, пялится в телевизор. Дети - балбесы. И тут прихожу я… И делаю мужскую работу: вбиваю гвозди, навешиваю полки, кладу кафель, клею обои. Даже краны чиню. А теперь скажите мне как доктор, что происходит, когда за мной закрывается дверь?
- Жена мужу выговаривает, что какая-то чужая женщина за деньги выполняет его мужскую работу?
- Вот именно. Не просто чужая женщина, а старая бабка, из которой песок сыплется!
- Не такая уж старая, и при чем тут песок?
- А я однажды под дверью задержалась и такое услышала! Мама дорогая!
- И вы из-за этого перестали людям помогать?
- Я перестала людям мешать. В том смысле, что не стоит вбитый гвоздь покоя в доме. Поэтому и решила: все, точка.
Лученко задумалась. Тактичность Милены Леонидовны - это чудесное качество, но оно же ей и вредит. Ремиссия, которой удалось достичь в стенах клиники, не продлится вечно. Если она не будет приносить пользу или хотя бы думать, что ее приносит, то вновь станет "психической" пациенткой. С этим надо что-то делать. Что же придумать? Как ей помочь?
Вера время от времени заходила в стационар к Осокоровой и обдумывала эту проблему. Женщину давно можно было выписать, однако она не спешила. Как-то раз, в плохом настроении, когда ничем не удалось помочь одному человеку, потерявшему близких, Лученко задумалась: а почему? Почему я все время ломаю голову над тем, как сделать жизнь Милены лучше?
"Грубо говоря, на кой тебе эта старуха? - спросила она себя. - Ты что, такой гуманист?"
"Да, гуманист, что тут особенного? И я люблю людей. Профессия такая".
"Но у тебя кроме нее достаточно много пациентов, других людей с проблемами. Ты и так разрываешься на части. Почему же думаешь именно о ней? Из-за гонорара?"
"Если честно, то да. Однако высокий американский покровитель что-то мне не звонит. Дружнову тоже, судя по тому, как он виновато смотрит на меня в клинике".
"Ну, это ты врешь насчет гонорара. За все время ты о нем вспомнила всего один раз, когда платила хозяину за квартиру. Так что же? Опять муки совести? Сколько можно?"
"Мне ее жалко, не скрою. Но и всех остальных тоже жалко, просто… Милена попала в мое поле зрения, я потратила на нее свое время и свои душевные силы - вот в чем причина. Мы привязываемся не к тем, у кого какие-то нужные нам качества, а к тем, о ком заботимся".
"Ты попала в ловушку своего собственного милосердия. В очередной тысячапятисотый раз".
"Хорошо, попала. Вот такая я, хватит уже зудеть. Иди ты со своими упреками знаешь куда…"
Через несколько дней решение нашлось само собой, когда Вера во время завтрака выключила телевизор с его депрессивными новостями и от нечего делать взглянула на газету. Такие газеты бесплатно опускают в почтовые ящики, в них печатают телепрограммы, анонсы выставок, фильмов и спектаклей. И еще обзоры городских новостей. Одна новость заставила Веру задуматься. Она взяла газету на работу. Разговор с Миленой Осокоровой надо начать с подведения мощной научной базы.
- Милена Леонидовна, вы знаете, что такое эндорфины и энкефалины?
- Нет, не знаю. Что это?
- Эндорфины в нашем организме отвечают за чувство благополучия, если говорить очень упрощенно - это "наркотик счастья". А энкефалины - реакция на стресс. Они, между прочим, тормозят двигательную активность желудочно-кишечного тракта.
- То есть…
- То есть лично для вас быть нужной - это эндорфин, а сидеть дома у телевизора - это энкефалин. Вот газета, прочтите, я там обвела ручкой.
- В одном из районов города для пенсионеров открылся клуб по интересам, - вслух прочитала Осокорова. - Там есть кружки: хоровой, танцевальный, литературный, краеведческий, а также кружок "умелые руки"… И что мне прикажете делать в этом кружке?
- Преподавать!
- Что преподавать? - опешила пожилая женщина.
- Все, что вы умеете. Как белить потолок правильно, как клеить обои, как вбивать гвоздь или даже дюбель в бетонную стенку.
- Но… Вера Алексеевна, я же не преподаватель!
- Ничего не хочу слышать. Пойдете и будете учить пожилых людей, как обустроить свой быт. А кто окажется плохим учеником - к тому придете и лично поможете. Это, считайте, я как доктор вам такой рецепт выписываю. Вы же не станете спорить с доктором?
5 ТИМУР И ЕГО КОМАНДА
За три недели до убийства.
Таинственная пропажа ослепшего охранника испугала людей не на шутку. Днем позвонили директору строительства, тот сразу связался с милицией. Бронислав ушел спать, потому что его смена давно закончилась. Работа продолжалась, краны гудели и подавали наверх раствор, заливать опалубки с арматурой. Но люди молчали, даже не разговаривали друг с другом. Только переглядывались. Нервы у всех были на пределе. Вечером никто не ушел, обступили пришедшего Бронислава.
- Ну? Шось знаешь?
Вид у него был очень озабоченный.
- Хлопцы, вы только не волнуйтесь… Но тут очень странное. Ментов подключили, они шустрят, как веники. Парня нашего пока не нашли, зато нашли брошенную машину "скорой помощи".
Люди молчали, переваривая услышанное.
- Да, и главное: на станции сказали, что не принимали никакого вызова к нам, на стройку.
- Тобто как? А хто ж к нам приезжав?
- Не знаю. И никто не знает. Я их описал, ребяток этих, докторов. Будут искать.
- На какого… рожна им наш Стасик? Что они с ним собираются делать, с дурнем таким?
- А я хиба знаю, мать-перемать?! И кому "им"?!
Разговор терял смысл, и его прекратили. Ночь новостей не принесла, а утром подъехала милиция. Машину впустили на территорию. Из нее неторопливо вышел лейтенант, открыл дверь… И на свет божий выкарабкался Станислав Приходько!
- Нашелся!
Весть мигом облетела всех, кто работал на стройке. Все бетономешалки, краны и прочие механизмы остановили, сбежались к воротам.
- Как ты? Где был?
Лейтенант поднял руку.
- Потише, будь ласка. Он ничего не помнит.
Тут настала такая тишина, что было слышно, как отрывается от дерева и летит каждый осенний листок. Многие потом признавались, что от озноба у них по загривку поползли отвратительные колючие мурашки.
- Со… Совсем? - Это было произнесено едва слышным шепотом.
- А он прозрел? Тобто, видит? Как его глаза? Что с ними было?
Лейтенант откашлялся.
- Вашего Приходько нашли на левом берегу, в парке Победы, на лавочке посреди аллеи. Нашли пацаны сегодня в семь утра. Они пришли туда кататься на своих скейтбордах, ну и…
- Стасик! - окликнули пропажу.
Он вздрогнул.
- Чего?
- Ты меня видишь?
Приходько махнул рукой.
- Да ну вас усих к бисовой матери! Конечно, бачу. А шо такое? Какие проблемы? Вы тут шо все, з глузду зъихалы?
- Ты правда ничего не помнишь? Как ослеп, как тебя увезла "скорая"…
- Не выдумывай херню. Я - и вдруг ослеп? Чого це? Накатили вчора з напарником троньки, и я заснул. Правда, проснулся почему-то в парке… Как я туда попал?
Никто больше не произнес ни слова. Было страшно и, главное, неясно, что теперь делать.
- Может, его в больницу на обследование отправить? - негромко спросил кто-то, но Приходько услышал.
- Не, - сказал он. - Я могу работать. Короче, вы как хотите, а я заступаю.
И он пошел к воротам.
Старший смены крикнул, чтобы продолжали, нечего прохлаждаться. Но два десятка рабочих молча обогнули его и направились в самый большой вагончик, обеденный. Около вросших в землю колес вагончика белели прямоугольники бумаги.
- Не подбирай! - крикнул кто-то из рабочих.
Но пожилой дядька с обвисшими усами не послушал и поднял лист. Прочитал, пожал плечами и отдал другим. Там было напечатано: "Заклинание "Пытка разума" вызывает сильнейшую головную боль, спазмы, слепоту и амнезию, то есть потерю памяти. Применение этого заклинания фатально для любого человека, а иные, попавшие под его действие, испытывают приступы судорог. Не шутите с Чародеями первого уровня силы - можете поплатиться за это жизнью!"
- Детский сад, - хмыкнул кто-то. - А на обороте не забыли накарябать?
Пожилой перевернул лист и ответил:
- Не забыли. Хлопцы, то недобре… Видите, что делается?
Его слушали.
- Вначале ножи…
- Погодь, Владимир Сильвестрович. Вначале не ножи, а Стефко разбился.
- А… Да. - Сильвестрович помрачнел. - Потом что? Листовки. Монах. Ножи пропадали уже после монаха. Потом соль, крыса у Ивана… Каракули на заборе…
- Точно!
- И вот теперь - Станислав. Вначале ослеп, потом ничего не помнит. "Скорая" к нам не приезжала… Докторов то есть никаких не было… А кто ж тогда был? - Он исподлобья оглядел собравшихся. - И снова листовки эти. Понятно, что пишут их люди, но остальное кто творит? А? Мне это не нравится. А вам?
- Ясное дело, и нам. Только что делать?
Молчание.
- Сами знаете. - Сильвестрович вздохнул, медленно перекрестился. - Против черта только крест животворящий помогает. Но я, наверное, вернусь в село. Лучше сидеть живым без денег, чем с набитыми карманами плясать у бисовщины на сковородке.
Рабочие зашевелились. Выражения лиц у них были разные, кто-то был явно согласен. Кто-то не хотел так легко оставлять верный заработок.
- Только никому, хлопцы… Сами знаете, начальство у нас суровое.
- Ага. А как тикать отсюдова, то оно будет не суровое? - встрял в разговор молодой парень в углу.