Она продолжала в том же духе несколько минут, преувеличенно изображая материнскую озабоченность в надежде, что Данило примет все за чистую монету и удалится. Но он и не думал уходить. В конце концов бурный поток слов начал иссякать, голос Нальдо приобрел чуть тревожную интонацию, словно он заподозрил, что мать напилась. Быть может, она действительно была чуть пьяна, поскольку испытала внезапное желание сказать Нальдо, что найден труп его отца. Лишь присутствие Данило ее удержало.
Хуже всего было то, что, когда она повесила трубку, Данило все еще был в комнате. Клаудиа посмотрела на него с тем выражением, какое бывает у человека, учуявшего гадкий запах в комнате и пытающегося распознать его источник.
– Прости меня за тупость, – сказала она, – но я по-прежнему даже отдаленно не понимаю, о чем ты толкуешь.
Данило подошел и взял ее за руки. Не желая встречаться с ним взглядом, она смотрела на его белые, идеально ухоженные пальцы, державшие ее за запястья. Никому не пришло бы в голову сказать, что это руки воина, хотя Данило прослужил почти тридцать лет. Его рукам доводилось держать и ружья, и ножи, и снаряды; вероятно, через его руки прошло и некоторое число юных рекрутов, в то или иное время оказывавшихся в казармах Вероны, но все это не оставило на них ни малейшего следа. Клаудиа перевела взгляд на собственные руки и вспомнила, что они сотворили.
– Дорогая, слухи, бродившие после смерти Гаэтано, не могли пройти мимо твоих ушей…
Она резко отдернула руки.
– Какие слухи? Не понимаю. Отказываюсь понимать!
Данило тяжело вздохнул.
– Все ты прекрасно понимаешь. – Он махнул рукой в сторону окна. – И там полно людей, которые тоже понимают или думают, что понимают. Ты же знаешь, что это за город. Все они с восторгом насплетничают с три короба какой-нибудь полицейской ищейке. А расследование будет вести национальная полиция, не местные карабинеры. Эти уже сделали стойку, но, судя по всему, Министерство внутренних дел начинает собственное расследование. Какие-то политические баталии, в которых я не разбираюсь. В любом случае важно, чтобы ты была готова. Потрать немного времени, придумай, что ты им скажешь. Просмотри свои бумаги – ты должна быть уверенной, что там нет ничего, чему не следует попадать в руки судебных властей. Имей в виду, что они могут иметь ордер на обыск.
– На обыск этого дома? На кой черт им это нужно?
– Ну, это зависит от того, что они накопают в ходе предварительного расследования. Как бы то ни было, мы с Рикардо твердо знаем, что лучше не оставлять им никаких шансов. Как ради тебя самой, так и ради чести полка.
Окончание фразы было подчеркнуто особой интонацией. После этого Данило коротко кивнул, развернулся на каблуках и вышел, довольно громко хлопнув дверью.
С минуту после его ухода Клаудиа не могла двинуться с места. Потом направилась в кухню и налила себе полный стакан чинзано из остававшейся на стойке бутылки. Данило никогда прежде не разговаривал с ней таким тоном – как сержант на плацу, устраивающий разнос зеленому новобранцу. Что, Господи прости, происходит? Если найденное тело действительно принадлежит Леонардо, то это она должна сходить с ума. А вместо этого посходили с ума все вокруг.
"Ради чести полка"! После смерти Гаэтано ей ни разу не приходилось слышать это клише. Но, надо полагать, ряды смыкаются снова, и на этот раз – против нее. Понятно, почему Данило хотел, чтобы с ней поговорил его друг. Рикардо был джентльменом до мозга костей, безупречно деликатным, хотя и неправдоподобно занудным. Будь у него чуть больше времени, он бы сумел ей растолковать, что случилось, не оскорбив ее чувств и не ущемив свободы действий.
Раньше она думала, что и Данило такой же, но потом поняла, как сильно ошибалась. Данило не был добрым; он был сентиментальным, а это совершенно разные вещи. Как любой сентиментальный человек, он вмиг мог сделаться жестоким – стоило лишь встать у него на пути. Но каким образом она могла помешать? Что ему нужно? Много ли он знает? Он намекал на что-то, но было ли это проявлением такта, как он пытался изобразить, или просто неведением? Он играл с ней в игру, смысла которой, а тем более цели, она не понимала. В сущности, как теперь становилось ясно, она вообще мало что знала о Данило.
С другой стороны, подумала Клаудиа, возвращаясь в гостиную за второй – немыслимое дело! – сигаретой, он почти ничего о ней не знает. А стало быть, нечего бояться, если не считать, разумеется, тех, кто заботится о "чести полка". Эти, должно быть, уже наложили в свои гладко обтягивающие лосины, вспомнила она австрийское выражение, которое иногда употребляла ее двуязычная мать. Если следователь Министерства внутренних дел разнюхает хоть малую толику того, что действительно случилось тогда, много лет назад, честь полка на все обозримое будущее и впрямь превратится в пару загаженных лосин. Вот уж будет скандал так скандал!
Однако люди, облеченные властью, сделают все возможное, чтобы этого не допустить, – вот откуда завуалированно угрожающий тон последней реплики Данило. Нужно будет очень осмотрительно вести себя с полицией, не только из-за собственной причастности к делу, но и потому, что, если сказать лишнее, она станет помехой для тех, кому даже больше, чем ей, есть что терять, – и они, не задумываясь, пожертвуют ею, чтобы спасти себя. Да, именно таков был смысл его послания: откровенная угроза, прикрытая тонкой вуалью фальшивой заботы.
Клаудиа сделала еще один большой глоток чинзано, содрогаясь от своего озарения, но испытывая гордость от того, что ей хватило ума разгадать их замысел. Отлично. По крайней мере, ситуация ясна. Надо решить теперь, как себя вести, что гораздо труднее, – во всяком случае, она еще не была готова ответить на этот вопрос. Нужно время, чтобы освоиться с тем, что произошло, и выработать манеру поведения. Самое лучшее – отправиться в сад и посоветоваться с Книгой. Это поможет увидеть все в истинном свете, как зачастую случалось в прошлом. Потом она совершит свою традиционную поездку в Лугано и там переждет, пока все уляжется. По опыту Клаудиа знала, что подобные коллизии в конце концов всегда разрешаются.
III
Ловко выполнив переворот, он вынырнул на поверхность и, глотнув воздуха, без остановки поплыл в обратную сторону, рассекая мелкие волны, оставленные им самим. Три, четыре, пять, шесть… Мощные руки хлестали по воде, которая, обтекая его волосатые плечи и спину, закручивалась дальше струей, напоминавшей хвост какого-то маленького паразита, ищущего убежища в расщелине между мужскими ягодицами.
Восемь, девять, десять… Приблизившись к противоположной стенке, он опять перевернулся, оттолкнулся от нее ногами и просквозил под водой добрых метра два, прежде чем снова вынырнуть. Уже сорок восьмой "стежок", а чувствовал он себя по-прежнему хорошо. Можно даже сказать – превосходно. Мускулистые ноги и руки испытывали "мышечную радость" от нагрузки, а острое тепло, разлившееся по телу от выделения молочной кислоты, служило полезным стимулятором. Но главное то, что решимость, воля к победе снова вернулись к нему. Он решил в честь собственного дня рождения переплыть бассейн пятьдесят раз и убедился, что это ему под силу.
Если бы на дороге, змеившейся по склону горы, оказался наблюдатель, он увидел бы дом, бассейн и окружавшую их мозаичную террасу, напоминавшую фрагмент раскопок античной, некогда более обширной мощеной площадки. Ее лазурные квадратные плиты, контрастировавшие со стремительным стаккато красно-коричневой черепицы, сбегавшей с крыши, отлично сочетались с охряными кубиками и клиньями подъездной аллеи и окружавшими усадьбу серебристыми рядами оливковых деревьев. Кусты в вазонах отбрасывали тени, которые можно было принять за древние пятна, оставшиеся от вина, а может, и от крови.
Восемь, девять, десять… Еще один артистичный переворот – и, мощными толчками преодолев большой отрезок пути под водой, он устремился к финишу. Только покачиваясь на воде, чтобы отдышаться после заключительных мощных гребков, он услышал наконец телефонную трель, но поначалу не обратил на нее внимания, решив, что это слуховая галлюцинация от большой физической нагрузки и воды в ушах. Однако, дважды прочистив уши, понял, что звук – реальный. Ничего, подождут, кто бы там ни был.
Ухватившись руками за кафельный бортик, он с победоносным видом встал на ноги и оглядел окрестности. Огромное белое облако заволокло солнце, окаймленное дрожащим ореолом. Под верандой дома, на белом пластмассовом столе, затененном желтым зонтиком, стояли бутылка минеральной воды и стакан с ломтиком лимона, а также лежали газеты, глянцевые журналы и мобильный телефон.
Несторе почувствовал, будто что-то ползет по его правой руке, и, опустив взгляд, увидел бабочку, исследовавшую заросли мокрого волосяного покрова над маленькой черной татуировкой, изображавшей женскую голову. Причудливый рисунок на больших крыльях представлял собой сочетание ржаво-оранжевых и кобальтово-синих пятен и полосок на охряном фоне, а на головке торчали крохотные антенны, напоминавшие радиолокационные. Грубым движением руки он смахнул эфемерное создание, и оно упало в хлорированную воду бассейна, словно клочок пепла от сгоревшей бумаги.
Нарушивший его идиллию звук – повторяющаяся последовательность назойливых тоненьких завываний – не смолкал. Несторе дошел до торца бассейна, рассекая воду мощными бедрами, ухватился за поручень, выбрался на кафельный пол и решительно проследовал к столу.
Телефон замолчал в тот самый миг, когда он открыл крышку аппарата. На экране мерцала информация о полученном текстовом сообщении. Должно быть, от Ирэны. Проклятье. Сто раз ей сказано, чтобы не связывалась с ним в выходные. Но, видимо, искушение поздравить его с днем рождения оказалось непреодолимым. "Мое двадцатилетие мы отпразднуем в понедельник", – сказал он ей при расставании. Она изумленно подняла брови: "Твое двадцатилетие?" – "Разумеется, любовь моя. Рядом с тобой я чувствую себя на тридцать лет моложе". Это было чистой правдой. Смуглая, невысокого роста, худая, Ирэна едва ли могла кому-либо показаться хорошенькой, но было в ней нечто порочное, заводящее, и он находил ее чрезвычайно сексуальной. Тем не менее он задаст ее ягодицам двойную порцию обычной перед совокуплением трепки в качестве наказания за нескромность. Gli ordini vanno rispettati . Правила есть правила. Поразительная неспособность Андреины выучить итальянский не раз позволяла ему избегать неприятностей, но, попадись ей на глаза именно это сообщение, понадобится немалое красноречие, чтобы выпутаться из ситуации.
Однако послание оказалось не от Ирэны. Пока Несторе читал, по спине скатывались холодные капельки. "348 393 9028: Медуза". По сравнению с подогретой водой бассейна воздух был ощутимо холодней, даже здесь, на укрытой террасе над озером Лугано. Набирая номер, он внимательно вглядывался в крутой горный склон позади виллы, в контур петлявшей по нему виа Тотоне и расположенные по обе стороны от дороги дома и сады. Никого.
Наконец в трубке послышался голос. Несторе слишком хорошо знал эту прерывистую, не допускавшую возражений манеру речи.
– Нужно поговорить. Поезжай в Каполаго, там сядь на местный поезд до Монте Дженерозо. Выходи в Беллависте. Никому не говори. Приезжай немедленно и один.
Несторе вдруг страшно разозлился.
– Прекрати мне приказывать, Альберто. Я больше не служу в армии.
– Служишь, когда речь идет об этом. Все мы служим, все трое.
– О чем ты, черт возьми?
– Они нашли Леонардо.
Андреина вполне предсказуемо придет в ярость, но это будет самая незначительная из неприятностей. "А как же званый обед?! Я заказала стол на пятнадцать персон в "Да Кандиде"! Все уже едут! Ты не имеешь права вот так, в последний момент, менять свои планы!"
По теологии его жены, менять планы в последний момент было смертным грехом – таким же, как не заметить ее новой прически или забыть годовщину их свадьбы. Чтобы гасить подобные вспышки, Несторе выработал безотказную формулу: "Этого требует бизнес, дорогая", прозрачно подразумевавшую: "А откуда, черт возьми, по-твоему, для всего этого берутся деньги?"
Одевшись, он направился к себе в кабинет. Комната имела вызывающе мужской облик, о чем свидетельствовали запах кожи и сигарного дыма, шкаф красного дерева, набитый охотничьими ружьями, и две головы альпийских козлов на стене над камином. Сдвинув одну из голов, Несторе набрал восьмизначный код на панели находившейся за ней металлической дверцы, достал из сейфа свой "глок" тридцать второго калибра, тщательно его проверил и сунул в карман пальто.
– Я только съезжу в Каполаго, – сказал он Андреине, чмокнув жену в щеку. – Вернусь задолго до назначенного времени, но если по какой-то причине задержусь, поезжай без меня, а я присоединюсь к вам в ресторане. Бернарду скажи, чтобы в качестве основного блюда подал филе из оленины, – пусть подберет соответствующее вино.
Сев в свой новенький "BMW – мини-купер S" (давление 163 атмосферы при 6000 оборотах в минуту, разгон до 100 км в час за 7,4 секунды, скорость до 220 км в час, диски из легированной стали с непробиваемыми покрышками, шестиступенчатая коробка передач системы "Гетраг"), он поехал вниз по крутой петляющей улице, мимо старого казино и строительной площадки нового, к древней площади на берегу озера, оставшейся с тех времен, когда город был всего-навсего рыбацкой деревушкой. Над блестящей поверхностью воды в восходящих потоках теплого воздуха кружили две огромные птицы. Несторе часто наблюдал за ними из патио своей виллы – несомненно, это были какие-то хищники, но он никогда не видел, чтобы они пикировали за добычей.
Сделав крутой поворот возле старой церкви, он выехал на окраинную улицу, ведущую к элегантной арке фашистского периода, сложенной из черного и белого камня и обозначавшей границу крохотного итальянского анклава в Тичино, – "пузырек итальянского воздуха, зажатый в толстых швейцарских льдах", как мысленно называл его Несторе.
Никаких формальностей на границе соблюдать, разумеется, не требовалось – просто переезжаешь незримую линию и оказываешься в Швейцарии. Политически итальянская, финансово швейцарская, но по всем параметрам и задачам офшорная, провинция Кампьоне была весьма полезной аномалией, привлекавшей множество искушенных и богатых резидентов-иностранцев вроде Несторе. Основное преимущество, которое предоставляла Кампьоне (но только не итальянским гражданам), состояло в ничтожной ставке подоходного налога, размер которого устанавливался местными властями. Однако для Несторе почти столь же важным было то, что Лугано находился на расстоянии короткой автомобильной поездки или паромной переправы до никем не охраняемой границы. Это облегчало многое, особенно банковские операции.
В Лугано имелось немало надежных банков, но он предпочитал UBS – отчасти из-за разнообразия предоставляемых услуг и профессионализма сотрудников, отчасти из-за репутации, которую банк заслужил благодаря такой фигуре, как Роберто Кальви. Прежде чем его нашли повешенным под лондонским мостом Блэкфрай-арз, Кальви перевел через UBS семь миллионов долларов в качестве взятки лидеру Социалистической партии Беттино Кракси. Несторе решил: то, что счел для себя подходящим незабвенный доктор Кальви, подойдет и ему.
Несмотря на международный дух, царивший в Кампьоне не в последнюю очередь благодаря казино, чьи доходы составляли всю городскую прибыль, освобожденная почти от всех налогов и сборов провинция географически представляла собой тупик, находившийся почти в сорока километрах от страны, частью которой она формально являлась. Единственным выходом вовне была грунтовая дорога, бежавшая между виллами девятнадцатого века, расположенными над озером и утопавшими в садах, обнесенных каменными стенами. Далее дорога ныряла под широкую ленту автострады, которая вела наверх сквозь длинную цепочку туннелей, проложенных сквозь Сен-Бернар и Сен-Готард, и в конце концов тонкой струйкой вливалась в невзрачную деревушку на верхнем конце озера.
Несторе оставил свой "мини-купер" – персональную игрушку, которую Андреина, в отличие от Ирэны, не оценила по достоинству, – на официальной стоянке Швейцарской федеральной железной дороги и направился к автомату при входе. Швейцарцы охотно освобождают резидентов Кампьоне почти от всех налогов, но упаси вас Бог не заплатить за стоянку автомобиля.
Коренастый мужчина с эффектно сломанным носом сидел на скамейке в конце вокзала. Тяжелая челюсть, слишком близко посаженные крысиные глазки, оттопыренные уши, бритый череп, черный костюм. Не швейцарец, праздно отметил про себя Несторе, прикрепляя талон об оплате, к лобовому стеклу своего "мини". Он гордился умением определять национальность человека – а иногда даже профессию – по его внешнему виду.
Перейдя через железнодорожную колею, проложенную вдоль проезжей части, Несторе направился в бар на противоположной стороне, отделенный от дороги типичными для этой приозерной местности шеренгами буков, пальм и карликовых сосен. Сверившись с расписанием поездов, он заказал себе большую чашку эспрессо и стаканчик кирша . Перед встречей с Альберто требовалось укрепить дух. Забавно, подумал Несторе: изо всех глупостей, какие он наделал в жизни, а их было немало, эта была последней, относительно которой он мог предположить, что когда-нибудь ему придется к ней вернуться. Если он о ней и вспоминал, что случалось крайне редко, то всякий раз думал, что дело это бесповоротно погребено в прошлом, как и сам Леонардо.
Тем не менее, выходит, тело все же обнаружили. И что теперь? "Нужно поговорить". Это, разумеется, означало, что поговорить нужно Альберто. И о чем пойдет речь? О том, что все они в этом замешаны, что цепь крепка лишь настолько, насколько крепко ее слабейшее звено, что один за всех – все за одного и так далее, и тому подобное. Ничего другого быть не может, а это и так очевидно, но как все похоже на Альберто: ухватиться за посланную небесами возможность, чтобы напугать его, Несторе, до смерти.
Для того же и абсурдная секретность свидания! Будто кому-то еще в наши дни может быть интересна "Операция Медуза". Те времена давно прошли, их отделяет от нынешних куда больше, чем три календарных десятилетия. Идеи, казавшиеся тогда новаторскими, теперь общеприняты, а разнообразные политические причины тех событий давно утратили актуальность. Одержимый, как обычно, мыслями о заговорах и контрзаговорах, а также своим фанатичным непропеченным патриотизмом, Альберто, наверное, оставался единственным в стране человеком, который этого еще не осознал.