Брайтнер взглянул через окно на окутанный ночной темнотой концлагерь. А может, прямо сейчас здесь, в лагере, прямо у него, Брайтнера, под носом, какая–нибудь пешка превращается в королеву?
Не далее как сегодня утром ему официально сообщили из Берлина, что через несколько недель из Венгрии сюда, во вверенный ему лагерь, начнут прибывать евреи. Много евреев. Их привезут сюда… Несколько сот тысяч. Как и их предшественники, они будут выходить из железнодорожных вагонов, не зная, что их здесь, в концлагере, ждет… Брайтнеру становилось не по себе от осознания масштаба той задачи, которую ему предстояло выполнить. Vernichtung durch Arbeit…[85] Еще несколько сотен тысяч человек должны быть уничтожены посредством изнурительного труда и крематориев… Он вдруг подумал, что эта задача может оказаться не по силам не только лично ему, но даже всему рейху. Многие из отправляемых в концлагеря евреев - наиболее изворотливые и выносливые - наверняка сумеют выжить, и, стало быть, их раса так и не будет полностью истреблена.
Для него вдруг стало совершенно очевидно, что немцев ждет горестное поражение. Мечта о тысячелетнем Третьем рейхе так и останется мечтой. Великая Германия от Атлантики до Урала никогда не будет создана. Немцы, конечно, будут сражаться изо всех сил до самого последнего момента, но их судьба уже предрешена. Брайтнер это не просто предвидел и предчувствовал - он это уже знал. Возможно, это понял уже и кое–кто в Берлине. Впрочем, руководители страны, сидя в своем бункере, еще, видимо, тешили себя надеждами на то, что война может быть выиграна. Геббельс неистовствовал в немецкой прессе, предсказывая коренное изменение ситуации на фронте уже в ближайшем будущем. Брайтнер невольно задавался вопросом, в самом ли деле верит Геббельс в эти свои утверждения или же он делает их исключительно в пропагандистских целях. Хотя у Германии имелись такие козыри, как тяжелая вода и ракеты "Фау–2", над которыми работали в Пенемюнде[86], любому военному было ясно, что война проиграна.
Зазвенел телефон. Комендант машинально посмотрел на часы. Почти пять утра. Раз звонят в такое время - значит, что–то очень срочное. Он уставился на телефонный аппарат, надеясь, что тот прекратит звенеть. Однако телефон не стихал.
- Я вас слушаю, - небрежно сказал Брайтнер, подняв трубку. Затем он резко изменил тон на подобострастный, невольно расправив плечи и слегка выпятив грудь. - Да, это я… Да, я понял, но…
Затем он в течение некоторого времени молча слушал.
- Jawohl![87] Я понял. Я немедленно выполню данный приказ. Как можно быстрее. Heil Hitler!
Положив телефонную трубку, Брайтнер на несколько секунд уставился куда–то в пустоту. Выйдя из задумчивости, он снова взял трубку, набрал номер помещения, в котором должен был находиться обершарфюрер Шмидт, и стал нетерпеливо ждать, когда на другом конце линии ответят. Однако прошло более минуты, но ему так никто и не ответил.
- Шмидт, куда ты, черт тебя побери, запропастился? - заорал комендант, в сердцах бросая трубку.
- Ты что, забыл свой багаж? - спросил Моше.
Отто подошел к нему.
- Подожди, пока не поджигай.
Моше неохотно погасил зажигалку.
- Послушай, Моше, я передумал. - Отто посмотрел на Моше пристальным взглядом. - Я считаю, что попытаться сбежать из лагеря должен ты.
- Я?.. Да нет уж, на билете написано твое имя. Это ты должен попытаться спасти себя, а затем и весь мир.
- Я над этим уже размышлял. По крайней мере пару последних минут. После того, что ты мне сказал, я всерьез задумался.
- А что я тебе сказал? "Желаю удачи"?
- Ты сказал: "После того, как война закончится, сделай все возможное для того, чтобы Германия стала другой". И ты был прав. Я и мои соратники, мы хотим освободить наших товарищей по партии, чтобы затем организовать внутреннее движение Сопротивления в Германии, чтобы бороться с нацистами. Когда война закончится, мы сделаем все возможное для того, чтобы ужасные события, которые произошли в Германии, никогда не повторились.
- И что, такая программа тебе вдруг показалась недостаточной?
- Это правильная программа, но… Мы говорим о будущем. Благодаря нам и многим другим людям Германия станет другой, но вот только вас уже не будет в живых. Я борюсь за лучшее будущее, однако в данный момент более важным является настоящее.
Моше окинул взглядом остальных - все еще живых - заключенных.
- Настоящее у нас незавидное, - сказал он.
Глаза Отто округлились от нахлынувших на него эмоций.
- Но вы ведь еще живы! И в Венгрии есть еще несколько сот тысяч живых евреев, которых в скором времени могут убить. Мы должны этому помешать. Нужно, чтобы их кто–то предупредил. А американцы должны разбомбить крематории. Как можно быстрее. Понимаешь? Я не могу жертвовать настоящим ради будущего. Это несправедливо.
- Ты мог бы и сам…
- Каким же это образом? Мне отправиться к американцам и попытаться объяснить им ситуацию? Но я ведь коммунист, и они наверняка про это пронюхают. Поэтому они меня даже и слушать не станут. Я в данном случае человек неподходящий. Подходящий человек - ты.
- Ты ошибаешься. Здесь, в лагере, герой - это ты.
- Послушай, Моше. Я понял в лагере одну вещь: если ты не можешь спасти всех, ты должен спасти тех, кто, в свою очередь, затем спасет остальных. Здесь, в лагере, такая возможность имеется только у тебя. Нам всем известно, что очень скоро немцы начнут проводить облавы на евреев в Венгрии. Сколько там евреев? Миллион? Полтора миллиона? Нацисты действуют очень эффективно. Им сейчас удается сжигать в печах крематориев до десяти тысяч человек в день. Мы не можем терять время.
- И именно поэтому ты обратил свое внимание на меня.
- Убежать из лагеря должен ты. Мои товарищи тебе помогут. Когда они увидят тебя у штабелей лесоматериалов, они поймут, что тебя прислал я. Никто другой о готовящемся побеге знать не мог.
- Ну что ж, хорошо. Но тогда и ты иди со мной.
- Это невозможно. В том тайнике, в котором мы собирались спрятаться, есть место только для троих. Более того, даже и для троих там едва хватает места: вам все время придется сидеть один на другом, и вам будет трудно даже пошевелиться. В общем, придется помучиться. Мочиться вы будете прямо друг другу на спину.
- А я и не рассчитывал на то, что там нас ждет пятизвездочный отель.
- Те двое - поляки. Когда выберетесь за пределы лагеря, они позаботятся о том, как тебя спасти. Расскажи им обо всем, что произошло, и добавь, что я дал тебе важное поручение. Они не станут возражать, я в этом уверен. Скажи им "Домбровский", и они все поймут.
- Домбровский? А из какого он блока?
Отто улыбнулся.
- Домбровский был генералом Парижской коммуны. Мы выбрали его фамилию в качестве пароля… Польские товарищи станут затем всем говорить, что ты белорус - ну, или кто–то в этом роде. Главное - это чтобы никто не заподозрил, что ты еврей, потому что в Польше это может закончиться для тебя плачевно. Армия крайова переправит тебя в Словакию, а из Словакии ты переберешься в Венгрию. Там ты сможешь попытаться спасти своих сородичей.
- Я не знаю, получится ли у меня…
- У тебя должно получиться. Судьба венгерских евреев теперь зависит от тебя. Мне они вряд ли бы поверили. А вот тебе, варшавскому еврею, наверняка поверят. По крайней мере они тебя выслушают. Обойди руководителей общин и раввинов и расскажи им о том, что вскорости начнется. Они должны попытаться это предотвратить. Вы, евреи, обладаете большим влиянием во многих странах, в том числе и в Америке… Так что выбраться сейчас из лагеря должен именно ты.
- Ну что ж, ты меня убедил, - с ироническим видом сказал Моше. - Вот только найду волшебный ковер–самолет - и сразу же улечу отсюда.
- Ты должен по крайней мере попытаться отсюда выбраться! Моше, перестань хотя бы сейчас разыгрывать из себя циника. Ты должен выбраться из этого лагеря. Именно ты.
Моше посмотрел поочередно на всех остальных заключенных: на коммуниста Отто, на "уголовника" Яцека, на ублажавшего эсэсовцев гомосексуалиста Иржи, на расчетливого финансиста Берковица, на единственную здесь женщину Мириам…
- Ты та стекляшка в мозаике, которая заставляет все остальные стекляшки складываться в единый узор, - сказал Отто.
Моше тяжело вздохнул. Он чувствовал себя очень уставшим…
- Я не такой сильный и выносливый, как ты, Отто.
- Теперь ты уже поневоле станешь и сильным, и выносливым, потому что у тебя появилась цель.
Не давая Моше больше возможности возражать, "красный треугольник" стал подталкивать его к двери.
- Дай мне зажигалку, - потребовал Отто.
Моше, пару секунд поколебавшись, протянул ее немцу.
- Подождите! - вдруг раздался голос Яцека.
Моше и Отто обернулись и посмотрели на него. Бывший футболист, сидя на полу, уставился на них пристальным взглядом. Его глаза горели.
- Я могу вам помочь, - заявил он.
- В этом нет необходимости, Яцек. Хватит и того, что ты не будешь нам мешать…
- Нет, не хватит. Мне хочется вам помочь. Я сделаю все для того, чтобы помочь тебе убежать из лагеря, Моше. - Взгляд капо стал ошалелым. Из–за полученного от Алексея удара кулаком его скула сильно распухла, но тем не менее в лице читался энтузиазм. - Поклянись, что, когда выберешься на свободу, ты не попадешься опять нацистам в руки. Ты должен преодолеть на своем пути все преграды - должен преодолеть их ради всех нас и ради… ради моего брата.
Моше кивнул.
- Поджечь барак - хорошая идея, - сказал Яцек. - Однако этого мало. Придется ведь еще и преодолеть заграждение из колючей проволоки под напряжением. Пожар отвлечет на себя внимание эсэсовцев. Я проберусь в барак, в котором лежат инструменты, - я знаю, как в него можно зайти. Если я встречу кого–нибудь из эсэсовцев, я скажу ему, что сейчас срочно должна убыть на работу одна Arbeitskommando[88] - тем более что до утреннего подъема осталось уже совсем немного времени. Я прекрасно знаю устройство этих ограждений из проволоки, потому что я несколько раз помогал лагерному электрику, и мне известно, как можно спровоцировать короткое замыкание. Мы возьмем кусачки и резиновые перчатки, проберемся в безлюдное и темное место, перережем колючую проволоку, и ты сможешь добраться до того тайника, в котором собираешься спрятаться.
- У тебя нет необходимости это делать… - стал возражать Моше.
- Но я хочу это сделать, - перебил его Яцек. - После того, как я перережу проволоку, я постараюсь отвлечь внимание эсэсовцев, которые будут находиться поблизости. Например, при помощи твоих сигарет, Моше.
Моше вытащил из–под куртки пачку сигарет и протянул ее Яцеку.
- Это будет опасно.
Яцек фыркнул:
- Я, если ты помнишь, был на футбольном поле защитником. Моя задача заключалась в том, чтобы блокировать игроков противника, пока нападающие пытаются забить гол.
- Приготовься, - сказал Отто, поворачиваясь к Моше. - Я думаю, пытаться выскользнуть из барака через дверь не стоит. Лучше через окно. Когда загорится крыша, быстренько выбей стекло в задней стене и выберись наружу. Яцек пойдет с тобой. Он поможет пробраться через ограждение из колючей проволоки. Затем беги в сторону "Мексики", к штабелям лесоматериалов. - Отто взял карандаш и нарисовал на клочке бумаги схему. - Это вот здесь. - Он пометил на схеме место, о котором говорил, крестиком. - Смотри ничего не перепутай. Тебе все понятно?
Моше кивнул. Отто улыбнулся и, засунув клочок бумаги в рот, стал его жевать и затем проглотил.
- Через пару часов к тебе присоединятся мои товарищи.
Моше кивнул. Мир вокруг него зашатался, и мозги работали уже еле–еле.
Отто направился к сваленным в кучу одеялам. Как раз в этот момент ночная темнота начала потихоньку рассеиваться.
- Уже рассветает… - пробормотал Моше.
Другие заключенные тоже это заметили и повернулись к окну.
Отто посмотрел на Моше и улыбнулся.
- Ну что ж, пришло время действовать.
- Минутку, - сказал Моше. Он подошел к Мириам и прижал ее к себе. Она молча позволила ему это сделать.
- Борись, - сказал он ей. - Борись всеми своими силами. Ради Иды. Помни о том, что она, возможно, еще жива.
Затем Моше повернулся к остальным и, грустно улыбнувшись, сказал:
- Не ждите меня сегодня к ужину. Я задержусь на работе допоздна.
Отто наклонился с зажигалкой над сваленной в кучу эсэсовской униформой и принялся ее поджигать.
5 часов утра
- Jawohl, Herr Kommandant![89] - наконец–то донесся с другого конца линии сонный голос.
- Herr Oberscharführer! - рявкнул в телефонную трубку Брайтнер. - Чем вы там занимаетесь? Я уже более получаса не могу до вас дозвониться! Я требую объяснений.
- Я ходил… - Обершарфюрер лихорадочно попытался придумать какую–нибудь отговорку. - Я ходил проверить, как там ситуация в том бараке. Все спокойно, Herr Sturmbannführer!
- Сегодня утром вам придется написать мне по этому поводу подробный рапорт, - приказал Брайтнер. От него не ускользнуло, что язык его подчиненного сейчас слегка заплетается.
- У вас есть какие–либо распоряжения для меня, Herr Sturmbannführer?
- Поставьте тех заключенных к стенке, Herr Oberscharführer. Поставьте их к стенке и расстреляйте. Всех. Немедленно.
- Но, Herr Kommandant, вы говорили…
- Свой предыдущий приказ я отменяю, - перебил его Брайтнер, - и теперь приказываю вам всех тех заключенных расстрелять. Всех. Вы слышали? Los![90] Я хочу услышать выстрелы не позднее чем через десять минут! И затем сразу же отправьте их трупы в крематорий.
Брайтнер положил трубку.
Он знал, что ему следует делать. За эти последние полчаса, в течение которых он пытался дозвониться до Шмидта, он продумал все свои ходы.
Брайтнер покинул кабинет и заглянул в спальню. Фрида тихонько посапывала во сне. На ее лице было безмятежное выражение. Рядом с ней на кровати спал Феликс - спал в уже маловатой для него пижаме. Мальчик, как обычно, воспользовался отсутствием отца и перебрался из своей кровати в кровать родителей.
Брайтнер стал разглядывать супругу и сына. Какие же они оба красивые! Красивые и невинные. Если еще можно спасти их от надвигающегося кошмара, то попытаться сделать это необходимо как можно скорее.
Брайтнер приблизил свое лицо к лицу жены и прошептал:
- Фрида… Фрида, проснись…
Женщина открыла глаза. Узнав мужа, она улыбнулась. Она ничуть не возмутилась из–за того, что муж разбудил ее в такую рань: она уже давно привыкла ему всегда и во всем доверять.
- Карл, что случилось? - тихо, чтобы не разбудить сына, спросила она.
- Еще рано, но вам обоим придется подняться с постели.
Во взгляде супруги коменданта мелькнула тревога.
- Так что все–таки произошло? - спросила Фрида, садясь на кровати и спуская на пол босые ноги, до колен прикрытые чистейшей ночной рубашкой.
- Мне позвонили из Берлина… - Брайтнер запнулся - у него не хватало мужества сообщать жене подобные новости.
- И что?.. - Фрида испуганно уставилась на мужа. Вся ее сонливость моментально улетучилась. Брайтнер отвел взгляд в сторону.
- Меня переводят. - Он сделал паузу. - Переводят на Восточный фронт. Я должен убыть туда немедленно. Через два или три дня сюда приедет новый комендант.
- Да как они могли так с тобой поступить! Ты же всегда…
- Этот приказ я получил по телефону от самого рейхсфюрера. Ему я возражать не могу.
- Но ты ведь работал хорошо. Здесь, в лагере, ты…
- Уже ничего нельзя изменить, неужели ты этого не понимаешь, Фрида? Отныне мы должны думать только о самих себе и, самое главное, о Феликсе.
Женщина инстинктивно повернулась к своему сыну, продолжавшему безмятежно спать.
- С вами ничего плохого не случится - это я тебе гарантирую. Но вам необходимо как можно быстрее отсюда уехать.
- Нет! Я должна находиться рядом с тобой. Как ты…
- Вам необходимо уехать, я тебе говорю. Не спорь со мной. Я распоряжусь, чтобы подготовили автомобиль и разбудили шофера. Вы сможете уехать сегодня же утром. Успеешь подготовиться?
Фрида растерянно огляделась по сторонам. От ее самоуверенности не осталось и следа.
- Но… но как же мы сможем обойтись без тебя? Я…
- Выслушай меня, Фрида.
Брайтнер присел рядом с женой на кровать и взял ее за руку. Матрас под тяжестью его тела слегка просел, и это потревожило Феликса: мальчик, пробормотав что–то во сне, перевернулся на другой бок. Комендант начал говорить тихим, но решительным голосом:
- Я позвоню в Берлин одной большой шишке. Договорюсь, чтобы тебе сделали поддельные документы, по которым ты сможешь въехать в Швейцарию. В Цюрихе в одном из банков есть счет на мое имя, на нем лежит довольно большая сумма денег…
Фрида облегченно вздохнула.
- Но в каком именно банке? И как я смогу эти деньги получить?
- Я тебе все расскажу. Послушай меня внимательно, это очень важно. Мы должны это сделать ради Феликса, понимаешь? В Германии у него будущего нет.
Прежде чем Фрида смогла сказать что–то в ответ, Брайтнер слегка прижал к ее губам палец.
- Американцы и русские отнимут у таких, как мы, все, что только можно отнять. Помнишь, что происходило после подписания Версальского договора? Нас снова заставят встать на колени. Поэтому ты должна увезти Феликса. Да, его нужно увезти отсюда, увезти подальше от того кошмара, который на нас надвигается. Надо дать ему возможность жить нормальной жизнью.
Фрида с потрясенным видом смотрела на мужа. Ей казалось, что мир вокруг нее начал рушиться.
- Но куда мы поедем? Как мы сможем…
- Уезжайте в Южную Америку. Уезжайте туда как можно быстрее. Там у меня есть знакомые, которые тебе помогут. Я дам тебе список людей, к которым ты сможешь обратиться за помощью в Аргентине. Я напишу им письма.
- А как же ты?
- Я приеду к вам, как только у меня появится такая возможность…
Губы у Фриды задрожали. Она не смогла сдержать слез.
- Карл… О–о–о, Карл…
Она крепко обняла мужа.
- Я знаю, это нелегко. Но Феликс заслуживает того, чтобы мы ради него пострадали. Он ведь невинный, понимаешь? И должен остаться таким. Не рассказывай ему ни о чем. Он не должен ни о чем узнать.
- Но как я смогу… Что же я буду ему говорить?..
- Придумай что–нибудь сама. Не рассказывай ему ничего ни про то, кем был я, ни про то, кем была ты, ни про этот лагерь… Чем меньше он про все это будет знать, тем больше у него шансов хорошо устроиться в жизни. Так для него будет безопаснее, понимаешь? Впереди у него - будущее, а за плечами у него - абсолютно никакого прошлого.
Они долго сидели обнявшись и говорили друг другу ободряющие слова. И вдруг их внимание привлек какой–то яркий свет, казавшийся еще более ярким на фоне предрассветных сумерек. Комендант бросился к окну и отдернул штору.
Прачечная была охвачена пламенем.
- Давай, libling, заходи. Я уже почти закончила. Что сказал раввин?