Мужчина заглянул в прихожую. Его супруга вытирала пыль с рамки на старой потрескавшейся черно–белой фотографии, на которой была запечатлена худенькая девочка с длинными белокурыми косами.
- Он передавал тебе привет, - сказал мужчина, снимая пальто. - А еще он сказал, что нужно думать не о прошлом, а о будущем… О будущем, понимаешь? Но для нас с тобой будущее - это, возможно, лишь следующая неделя…
Он надел очки и присел за стол в гостиной, на котором лежал огромный - собранный лишь наполовину - пазл. Сотни деталей лежали по периметру стола, разложенные по кучкам в соответствии с цветом. Старик выбрал одну из них, окинул взглядом уже готовую часть пазла и затем попытался пристроить этот кусочек сначала в одно, а потом в другое место, но в обоих случаях деталь не подошла. Разочарованно вздохнув, старик отложил ее в сторону и посмотрел на жену.
- Но как же я могу не думать о прошлом? Прошло уже более пятидесяти лет, а я все равно думаю о тогдашних событиях - думаю о них каждый день. По его словам, я должен забыть о том, что, хотя мне удалось выбраться из лагеря живым, пользы я своим побегом никому не принес… Мне так и не удалось спасти ни одного из венгерских евреев, а все из–за… все из–за…
- Успокойся. Не думай об этом.
- Все мои усилия, документы, которые я привез, копии списков, письменные свидетельства… Все это не принесло никакой пользы! Ты и сама знаешь, что раввины и руководители общин целыми неделями читали и перенаправляли друг другу мое письменное обращение к ним… Они даже собирались отправить его Папе Римскому - вот уж где смех–то! Могу себе представить, как бы он с ним поступил…
- Не проявляй неуважения к…
- А немцы тем временем начали проводить облавы на евреев по всей Венгрии. Те из евреев, у кого хватило денег, сумели откупиться и удрать в Швейцарию. Убежали, как крысы, бросив остальных! Да и мы тоже…
- Не заводись опять, libling, прошу тебя…
- Да–да, и мы тоже!.. Мы - уцелели, и я себя за это никогда не прощу.
Он замолчал, сердито сверкая глазами от ненависти к самому себе. Женщина начала нежно его гладить. Она гладила его медленно и долго, потому что знала, что это единственный способ его успокоить.
- Уже скоро время обеда.
Мужчина фыркнул и повернулся к пазлу.
- Мне, наверное, следовало купить пазл для детей - знаешь, такой из двадцати пяти большущих деталей. А то я уж почти ничего не вижу. Как, по–твоему, бывают пазлы для слепых - с выпуклым узором?
Женщина, тихонько хихикнув, отправилась на кухню.
Ее муж, сдвинув очки на кончик носа, снова занялся разложенными по периметру стола фрагментами. Взял один из них и начал изучать с вниманием камнереза, затем попытался его куда–нибудь пристроить, но так и не найдя подходящего места, отложил в сторону, тяжело вздохнув. Провозившись минут десять, он увеличил готовую часть пазла всего лишь на пять фрагментов.
Вдруг раздался звонок в дверь.
- Кто это? - громко спросил мужчина у жены, продолжая сидеть на стуле.
- Не знаю, - ответила женщина слегка встревоженным голосом, заходя в гостиную. - Сегодня мы никого не ждем.
- Мы теперь уже никогда никого не ждем.
- Я пойду посмотрю, кто пришел.
- Будь поосторожнее. Говорят, что здесь скоро начнет шататься всякое отребье.
- Ты и в самом деле думаешь, что наше с тобой жилище представляет какой–то интерес для грабителей?
- Я говорю не о грабителях, а о политиках. Надвигаются выборы, и мне сказали, что всякие политиканы и их приспешники станут ходить по домам. Так что будь поосторожнее, не ввязывайся с ними в политические дискуссии.
Женщина украдкой усмехнулась - так, чтобы этого не заметил супруг - и направилась к двери.
- Если они станут просить тебя за них проголосовать, - продолжал говорить муж, - скажи им, что мы с удовольствием бы это сделали, но наши внуки нам запретили.
- Не переживай, я посмотрю, кто за дверью, не снимая цепочки.
Женщина закрыла дверь на цепочку и, повернув ключ в замке, слегка приоткрыла ее. Через просвет она увидела мужчину лет шестидесяти, высокого, крепко сложенного, с умными и проницательными голубыми глазами, светловолосого, с залысинами. Он был одет в легкий светло–синий костюм.
Женщина бросила на него удивленный взгляд:
- Что вам угодно?
Незнакомец отреагировал на ее слова совершенно неожиданным образом: его лицо покраснело, и он - высокий и крепкий мужчина - стал вдруг похож на перепуганного мальчика.
- Я… прошу прощения… - Он, похоже, не мог подобрать нужных слов. В его голосе чувствовался легкий южноамериканский акцент.
Женщина посмотрела на него с полным равнодушием: она была уверена, что этот мужчина ошибся адресом.
- Я могу войти? - наконец спросил незнакомец.
Женщина, пару секунд посомневавшись, ответила:
- Извините, но я вас не знаю. А что вам нужно?
- Я ищу… - Он сделал паузу, собираясь с духом. - Я ищу Моше Сировича и его супругу Мириам. Это вы?
Женщина удивленно подняла брови:
- Да, но…
Они в течение нескольких секунд выжидающе смотрели друг на друга.
- Я могу войти? - снова спросил затем светловолосый. - Я по важному делу.
- Libling, что там такое? - послышался из гостиной голос Моше. - Кто пришел?
Мириам, обернувшись, ответила:
- Тут один незнакомый господин… Он хочет с нами поговорить…
- Ну тогда, если он не налоговый инспектор, пусть заходит.
Мириам сняла цепочку и широко открыла дверь.
- Пожалуйста, проходите…
Светловолосый чувствовал себя очень неловко: он то и дело нервно потирал руки.
- Проходите вот сюда, в гостиную… А это мой муж…
Моше повернулся к вошедшему незнакомцу.
- Извините меня за то, что встречаю вас сидя, но в моем возрасте приходится экономить силы…
Незнакомец, сделав пару шагов, в нерешительности остановился.
- Вы что, ждете, когда вам вручат пригласительный билет? Садитесь. Каких–либо угощений мы вам предложить не можем - ну, разве что чашечку чая…
Незнакомец отрицательно покачал головой, отказываясь от чая, и сел напротив Моше в кресло с потрескавшейся кожаной обивкой. Мириам - по знаку своего мужа - тоже села за стол. Выражение ее лица стало встревоженным.
- Ну что ж, - сказал Моше, - кем бы вы ни были, добро пожаловать в наше жилище. По крайней мере развеете немного скуку. Что вам от нас нужно?
Светловолосый взволнованно смотрел на старика, все никак не решаясь заговорить.
- Да не волнуйтесь вы так, - попытался подбодрить его Моше. - Давайте начнем с чего–нибудь простого. Ну, например, скажите нам, как вас зовут.
Светловолосый, сделав над собой усилие, заставил себя заговорить:
- Я - Брайтнер. Феликс Брайтнер.
Выражение лица Моше тут же сменилось с добродушного на настороженное. Улыбка с его лица исчезла.
- Мы не знакомы ни с одним человеком по фамилии Брайтнер.
- Мой отец - Карл Брайтнер.
Моше помрачнел. Мириам еле удержалась от того, чтобы не ахнуть.
- Какой Брайтнер? Тот самый Брайтнер?
Моше аж затрясся от негодования. С трудом поднявшись на ноги, он посмотрел сверху вниз на светловолосого, который, казалось, весь сжался и стал каким–то маленьким. Сухожилия шеи и лица старика натянулись.
- Уходите… - сказал Моше. - Уходите из этого дома немедленно.
Светловолосый, сильно смутившись, открыл было рот, чтобы что–то ответить, но так ничего и не сказал. Он поднялся с кресла и в воцарившейся гробовой тишине направился к выходу. Моше продолжал абсолютно неподвижно стоять на ногах. Мириам нашла в себе мужество проводить светловолосого - все–таки гость! - до входной двери.
Феликс Брайтнер сам открыл дверь и, выходя на лестничную площадку, обернулся и посмотрел на Мириам. Затем он поспешным движением вытащил из внутреннего кармана пиджака какой–то конверт и протянул ей.
- Я всего лишь хотел передать вам вот это, - пробормотал он.
Мириам взяла конверт, но открывать его не стала. Она отвела взгляд в сторону, не желая смотреть на этого человека.
- Уходите, - еле слышно сказала она. - Уходите отсюда немедленно.
Закрыв входную дверь, она прислонилась к ней спиной и тяжело вздохнула. По ее щекам потекли слезы. Затем она заперла дверь, повернув ключ на все три оборота, тыльной стороной ладони вытерла глаза и пошла обратно в гостиную.
Моше стоял там все в той же позе, как будто волею какого–то колдуна он вдруг превратился в каменную статую. Мириам обняла его, и это разрушило колдовские чары. Моше зашевелился, однако говорить ничего не стал.
Только лишь когда он заметил в правой руке супруги конверт (о котором Мириам уже забыла), он показал на него пальцем и спросил:
- Что это?
- Мне это дал он, - ответила Мириам.
Моше взял конверт и стал вертеть его в руках, не решаясь открыть. Он боялся того, что он мог внутри этого конверта обнаружить. Прошлое и так уже давило на него непосильным грузом.
В конце концов он набрался мужества и, засунув палец внутрь (тот не был запечатан), заглянул в него.
В конверте лежала фотография.
Моше выдвинул фотографию из конверта на один сантиметр. Мириам наблюдала, не отрываясь, за движениями его пальцев. Он ухватился за край фотографии большим и указательным пальцами и полностью вытащил ее.
От одного только взгляда на нее у них обоих перехватило дыхание.
Это был сделанный с близкого расстояния фотоснимок могилы.
Могила была простенькой, с незатейливой надгробной плитой из светлого камня, и располагалась на каком–то кладбище, которого на фотографии почти не было видно. В глубине можно было различить дорожку из белого гравия и черную ограду. Перед надгробной плитой стояла большая банка с красными цветами. На самой плите виднелась фотография.
Всмотревшись в нее, Мириам, едва не вскрикнув, поспешно зажала себе рот ладонью.
Моше же, в изумлении вытаращив глаза, разинул рот, но не издал ни единого звука. Затем он, немного придя в себя, прошептал:
- Ида…
Мириам бросилась к окну и, открыв его, высунулась из него так далеко, как только смогла.
Светловолосый уже переходил улицу в трех десятках метров от дома. Он шел поспешно, как человек, который пытается, не привлекая к себе особого внимания, удрать.
- Подождите! - крикнула Мириам, выжимая из своих легких больше, чем из них можно было выжать. - Подождите!
Легкий ветерок колыхал веточки берез. Все поля и лужайки здесь, в сельской местности на востоке Германии, были усыпаны ранними цветами - ромашками и маками. Солнце на светло–голубом и чистом небе светило хотя и довольно ярко, но не слепя при этом глаза. В общем, денек был замечательным.
Подойдя к входу на кладбище, Мириам и Моше остановились. Они постояли в течение нескольких минут почти неподвижно, глядя на калитку из кованого железа и не решаясь через нее пройти. Они оба были одеты в темное: Моше - в слишком широкий для него в плечах костюм со слишком длинными рукавами (Моше купил этот костюм много–много лет назад, когда готовился пойти на похороны одного из своих друзей, и потом костюм долгие годы висел у него в шкафу); Мириам - в платье с длинными рукавами, украшенными у запястий кружевами, позволявшими ей выглядеть чуточку моложе. На голове у Моше была кипа. Позади супругов на расстоянии в несколько шагов стоял Феликс, облаченный во все тот же светло–синий костюм. Он робко поглядывал на них.
Перед кладбищем была асфальтированная дорога, по которой почти не ездили автомобили. На автостоянке, разделенной на участки белыми линиями, нарисованными на асфальте, стояла только одна - синего цвета - машина. Восточнее в паре километров виднелись очертания небольшого городка. Там, в этом городке, Мириам и Моше снова встретились с Феликсом Брайтнером через несколько дней после их первого свидания в Нью–Йорке. По прошествии более чем пятидесяти лет они опять оказались в Германии.
- Ну вот мы сюда и приехали… - сказал Моше.
- Это все, что я смог сделать. Я знаю, что это немного, но…
- Нет, для нас это очень даже много, - перебила Феликса Мириам, грустно улыбаясь. - Для нас это очень–очень важно. Вы не могли преподнести нам более ценный подарок…
Феликс не знал, что ему делать дальше. Он нервно потирал одну ладонь другой.
- Ну что ж, я…
- А что сказал бы сейчас ваш отец? - спросил Моше. - Что он сказал бы, если бы находился сейчас здесь, с нами?
Феликс опустил взгляд.
- Этого я не знаю. Я, по правде говоря, последний раз видел своего отца еще в раннем детстве. Я не помнил о нем почти ничего, пока… - он засунул руку в карман пиджака, - пока ко мне в руки не попало вот это.
И он достал из кармана какие–то предметы и показал их Моше и Мириам. Это были шахматные фигуры. Моше и Мириам уставились на них, ничего не понимая.
- Посмотрите вот сюда. Видите?
Феликс показал основание пешки. На нем было написано: "Ян". Затем он показал основание коня. Моше прочел на нем свое собственное имя. Следующей фигурой была королева, на основании которой было написано: "Мириам".
- Не понимаю…
- Когда я увидел эти шахматные фигуры, мне вдруг вспомнились события, которые произошли в ту ночь. Моя мать не хотела о них говорить. Она никогда толком не рассказывала мне, почему мы с ней вдвоем навсегда уехали из Германии и что произошло с моим отцом. Она предпочитала отвечать на мои вопросы по этому поводу очень расплывчато. Однако вот эти шахматные фигуры оживили мою память, и я обо всем вспомнил.
Моше и Мириам ошеломленно смотрели на Феликса.
- В ту ночь - ночь, в которую вы убежали из лагеря, мы с моим отцом играли в шахматы. Мне тогда было восемь лет…
- Столько же, сколько и Иде… - взволнованно прошептала Мириам.
- Шахматы казались мне тогда скучными, и поэтому я предложил отцу дать фигурам имена.
- Наши имена…
- Я этого не знал. Точнее говоря, тогда не знал. На следующее утро мы с мамой вдвоем уехали. Я обо всем об этом давным–давно забыл, но год назад ко мне попали личные вещи отца. За несколько месяцев до окончания войны его отправили на фронт, и там он угодил в плен к русским. Что с ним произошло дальше, я не знаю… Его личные вещи были конфискованы и переданы на какой–то склад на востоке Германии. После падения Берлинской стены немцы начали составлять каталоги хранящихся на складах старых вещей и отправлять эти вещи тому, кому они должны принадлежать по закону.
- Просто невероятная история…
- Таким образом ко мне попали эти шахматы. Увидев их, я тут же обо всем вспомнил. Я начал поиски. В музее Аушвица мне удалось узнать, что, судя по документам, в эту же самую ночь произошел мятеж заключенных, сидевших под стражей в бараке возле блока 11. Эти заключенные подожгли прачечную. Мне подумалось, что, возможно, была некая связь между данным мятежом и тем, что мы с мамой на следующее утро срочно уехали. К счастью, в музее Аушвица я обнаружил регистрационный журнал с именами заключенных, содержавшихся в бункере. Листая его, я заметил, что у заключенных, устроивших мятеж, были такие же имена, какие были написаны на шахматных фигурах. Тогда я начал искать по всему миру, не осталось ли в живых кого–нибудь из тех заключенных. Найти вас мне было очень даже нелегко.
- Ваш отец… - начал было говорить Моше, но его голос дрогнул, и он замолчал.
- Я знаю, - сказал Феликс. - Теперь я все про него знаю. Это ужасно. Но…
- …но он для вас все равно ваш отец. Я это понимаю, - сочувственно покачала головой Мириам.
- Вместе с этими шахматными фигурами к вам попали и какие–то документы, да? - спросил Моше. - Среди них, наверное, и была фотография Иды?
Феликс кивнул.
- Мой отец отбирал на железнодорожной платформе концлагеря детей, которые могли сойти за арийцев, - светловолосых и с голубыми глазами. Затем он отправлял их в немецкие семьи. Он тем самым участвовал в нацистском эксперименте по превращению неарийских детей в арийцев. Он, как многие другие нацисты, верил, что при наличии соответствующей обстановки можно подавить еврейскую наследственность и выработать у ребенка арийские черты. Это было, безусловно, нелепостью…
- Да, конечно, - сказала Мириам, - но благодаря этой нелепости Иде удалось не угодить в крематорий.
- Но, к сожалению, она…
- Ида уже тогда была серьезно больна, и мы об этом знали. Надеюсь, что последние несколько месяцев ее жизни были спокойными…
Они молча смотрели друг на друга: Мириам и Моше - на стоящего перед ними Феликса, а Феликс - на стариков. Он не знал, что еще сказать. Он опустил было взгляд, но затем вдруг резко поднял его и посмотрел Мириам прямо в глаза.
- Это единственный способ попросить у вас прощения, до которого я только смог додуматься…
Моше и Мириам молча прошли через калитку и неторопливо зашагали по кладбищу.
- Я подожду вас здесь, - крикнул вслед Феликс.
Они довольно быстро отыскали могилу, запечатленную на привезенной им в Нью–Йорк фотографии, хотя могила эта почти ничем не отличалась от расположенных вокруг нее сотен других могил. От входа в их сторону направилась какая–то женщина в коричневом платке. Мириам и Моше стали невольно украдкой наблюдать за ней. Она, пройдя по дорожке из гравия, повернула налево. Остановившись перед одной из могил, женщина поставила цветы в вазу из окислившейся латуни. Затем она, закрыв глаза и слегка опустив голову, начала молиться, еле заметно шевеля губами.
Моше и Мириам стали рассматривать могилу, перед которой они стояли. Их не волновало то, что они находятся на католическом кладбище. Главное, что сейчас имело значение, - это что они наконец–то нашли Иду.
На мраморной плите было высечено: "Ида Шнайдер 1936-1946". И ничего больше. Фамилия была другая, но с фотографии на них глядела именно их Ида - в этом не могло быть никаких сомнений. Да, их Ида.
Достав из кармана ножницы, Моше отрезал от своей одежды небольшой кусочек материи и положил его на могилу. То же самое сделала и Мириам.
Затем они стали молиться и молились очень долго, бормоча слова на идише. Только когда солнце поднялось выше и начало припекать, они подняли головы, решив, что им пора идти.
Когда Моше направился к выходу, он вдруг почувствовал, что кто–то положил ему руку на плечо. Он обернулся.