Робин опустил голову. Его не покидало чувство ответственности за Джастина и он знал, что если с ним что-нибудь случится именно Робин будет виноват.
- Я не рассказал ему всего. Это меня гнетет. - Тихо произнес он.
- Рассказал - не рассказал. - Передразнил его Честер. - Что бы ты ни сказал, слова все равно, что пух на ветру, разве что нос щекочут, а толку никакого. Еще лучше, если он ничего не знает.
- Но он не будет готов. - Не унимался Робин.
- К тому, что там творится подготовиться нельзя. Словами это не выскажешь. И ты, и я знаем об этом. Но не забывай, что он учитель, а не воспитанник. Мы меряем не по той планке.
Робин угрюмо помотал головой вверх-вниз, как старик-паркинсоник.
- Просто я никому не пожелал бы того, что пережили мы с тобой.
Честер криво усмехнулся.
- Тогда лучше пожалей тех детей, что остались в семьдесят первом.
18
- Не приближайся ко мне! Пошел вон! Я сказал уходи!
Когда я вернулся в барак, все ребята рассеялись по стенкам, вжавшись в спинки своих кроватей, ошалелыми глазами смотря на Карла, моего соседа по койке, который стоял посреди комнаты и размахивал разбитой бутылкой. Его глаза налились кровью, лицо побагровело, а на тонких руках выступили фиолетовые жилы.
- Убирайтесь к черту! Пошли вон!
Я встал у двери, даже не закрыв ее, и шепотом спросил у Макса, стоящего рядом:
- Что с ним?
Я даже не узнал свой собственный голос. Конечно, я был напуган, но такого хриплого и одновременно высокого голоса у меня никогда не было.
- Я не знаю. - Пробормотал Макс. - Он просто сошел с ума. Просто сошел с ума.
Я посмотрел на парней и подумал, что сумасшедшими мне больше показались они, чем Карл.
- Убирайтесь вон!
Его крик вырвал меня из задумчивости, я вздрогнул и стал медленно шагать навстречу Карлу. Один шаг за полминуты. Парни смотрели на меня с опаской, но я продолжал идти. Медленно и осторожно. Марти, стоящий у левой стены, у окна, бросил на меня предостерегающий взгляд и нахмурился.
- Карл, чего ты хочешь? - Спросил он, отвлекая парня.
- Убирайтесь вон! - Заорал тот.
Я сделал несколько быстрых мелких шагов ему навстречу и остановился, когда Карл повернулся ко мне.
- Убирайся вон! - Крикнул он мне, тыча разбитой бутылкой в грудь.
Я молчал, неморгая смотря на товарища. Мы находились на расстоянии вытянутой руки друг от друга, но, казалось, никогда не были так далеко. В действительности Карл был уже по другую сторону дороги, он, как будто, находился за стеной из каленого стекла: прозрачной, но не пробиваемой.
- Опусти, Карл. - Прошептал я.
- Убирайся вон! - Еще громче закричал он. Его рука взмыла в воздухе, и, не успел я опомниться, как что-то горячее ошпарило мне лицо. Я зажмурился, а когда открыл глаза, Карл лежал передо мной, в луже собственной крови, захлебываясь и хрипя. По его горлу текла багровая жидкость, застилающая ковром наш дряхлый пол.
Марти подбежал к нему, упал на колени, прижал его к груди.
- Карл! - Он стянул с себя рубашку, перевязывая ею горло. - Карл!
Я стоял как вкопанный, рядом с телом умирающего друга и, словно, отстранился от реальности, я воспарил над ней, оторвался от земли. Я слышал, чувствовал, видел, но все было как в тумане, как будто меня поместили в стеклянный купол, а весь мир остался за его пределами. Ребята что-то говорили, Марти перевязывал горло Карла, кричал, плакал, в барак ворвались Оуэнс со своей свитой, вышибалы, меня оттолкнули к кровати и я упал на землю. Наверное, я ударился головой, потому что больше ничего не видел и не слышал, меня поглотил темный, густой туман.
Как оказалось, ни обо что я не ударялся. Парни, когда я очнулся, сказали, что упал я на кровать и даже не задел ни одного перила. Наверное, меня вырубило от страха. Не каждый день видишь, как твой сосед по койке перерезает себе горло. У меня, наверное, до конца жизни будет на лице ощущение его теплой и вязкой крови, соленой и жгучей.
Я приподнялся на локте и осмотрелся. Обычная палата лазарета. Окно, открытое каждый день, независимо от погоды. Твердые койки с прелыми матрасами и мокрыми простынями. Ледяной скрипучий пол, прогибающийся под ногами так сильно, что тебе кажется, что ты сейчас провалишься в подвал, где держат шприцы и таблетки.
Я сел на подоконник у открытого окна и поджал колени под себя. Ненавижу.
- Мистер Рипли.
Молодая сестра в жестко накрахмаленной шапочке и узком длинном халате до середины лодыжки вошла в палату.
- Немедленно сядьте на свою кровать. Вы же простудитесь! - Сердито сказала она.
Я лениво перебрался на постель и принял ту же позу.
- Как ты себя чувствуешь? - Спросила она, закатывая рукав моей линялой пижамы. - Руки холодные. - Сказала она мимо. - Голова болит?
Я задумался. До ее вопроса я не думал о своем самочувствии. Голова не болела, да и вообще чувствовал я себя лучше прежнего. Только шею немного тянуло. Наверное, продуло.
- Нормально. - Ответил я. - А что с Карлом?
Сестра посмотрела меня как на полоумного, быстро дернула рукава назад, проверила рукой лоб и нахмурилась.
- В морге твой Карл. - Безучастно ответила она.
Я почувствовал, как слезы стали жечь глаза, и я быстро прислонил крепко сжатые кулаки к ним.
- Что с тобой?
Она ухватила меня за запястья и потянула.
- Почему он сделал это? - Проскулил я.
Медсестра, смягчившись, оттянула мои руки и погладила по голове.
- Он не выдержал этих условий. Особенно после смерти того мальчика, как его звали?
Я обозлился. Эти невежественные сестрички строили из себя самых милосердных монахинь, а на деле, даже не знали, как нас зовут.
- Колли. - Буркнул я.
- Да, он. - Кивнула сестра. Она встала с моей койки и, хрустя халатом, прошагала к выходу. - Но ты же не собираешься повторять их судьбу?
Я посмотрел на нее исподлобья, и мне показалось, что она больше беспокоилась о репутации лазарета и своей собственной, чем о моей жизни. Ей плевать умру я сегодня или нет, лишь бы не в ее смену и не в больничке.
Я покачал головой. После того как я увидел смерть, больше всего на свете мне захотелось выжить. Хотя бы назло всем: Колли, Карлу, Хейвсу, Оуэнсу, Саймону. Я должен был выжить, чтобы доказать, что мир не вертится вокруг "Обители Рая" и судьба еще не решена, если ты попал сюда в восемь лет.
19
- Они все ополоумели. Они все делают мне назло. Они пытаются выйти из-под моего контроля.
Хейвс раскинулся за столом, будто был властителем Вселенной. Перед ним на кресле сидел Оуэнс, за его спиной, оперевшись на спинку кресла, начальник тюрьмы - мистер Кларксон, а у стены, медленно, лениво куря сигару - главный контролер, мистер Шарп.
- Я бы перерезал ему горло сам, если бы он уже не умер. - Прохрипел Оуэнс.
Хейвс прищурил один глаз.
- Меня беспокоит новый учитель. Вы смогли выяснить о нем что-нибудь?
Шарп отошел от стены, потушил сигарету о пепельницу в форме черепахи, вырезанную из кости и протянул директору красную папку.
- Ничего примечательного. Учился в колледже в Огайо. Сразу после окончания отправился в кругосветное путешествие автостопом. Написал пару статей в научные журналы. Раньше работал в школах в Алабаме и Миссури, а потом переехал в наш город и в течение трех лет перебивался случайными заработками. Семьи нет, постоянных друзей тоже.
- То есть, нет никого, кто мог бы опровергнуть или подтвердить его историю? - Уточнил Шарп, перелистывая донесение.
Шарп покачал головой.
- Я не смог связаться со школами, в которых он работал ранее, но рекомендации в деле есть.
Хейвс недоверчиво поморщился.
- Ему можно доверять?
Мужчины переглянулись.
- Думаешь, он замешан? - Спросил Кларксон.
Хейвс тяжело выдохнул.
- Я подозреваю всех. Особенно сейчас. Два самоубийства за неделю. Не кажется, что перебор? У нас такого со времен семьдесят первого года не было.
Оуэнс и Кларксон нахмурились. Как старожилы они хорошо помнили тогдашний массовый расстрел митингующих воспитанников. В Обители эта тема была под запретом еще более строгим, чем прогулка не с теми ребятами, но иногда она все же проскальзывала, и тогда нам всем казалось, что на лицах Оуэнса и Кларксона проскальзывало некое подобие сожаления. Наверное, в их костных душонках все же остались крупицы сострадания.
- Что будем делать с Карлом? - Спросил Шарп.
Хейвс опустил голову, ища глазами невидимую точку опоры.
- Мы ошиблись в выборе и поплатились за это. В следующий раз будем осторожнее. Он оказался слишком слаб. Я не думал об этом.
- Колли сопротивлялся дольше. - Заметил Кларксон.
Хейвс покачал головой.
- Да. Карл просто попал в неподходящий момент.
Я бы хотел послушать еще, о чем болтает начальство, но по коридору заскрипели чьи-то шаги и мне пришлось отойти в другой конец, делая вид, что мету.
Это оказался мистер Саймон. Я удивился его появлению. Только что эта свора обсуждала его как возможного стукача, как тут же он является, словно, на зов.
Я кивнул ему, опасливо смотря, но он сделал вид, что не заметил меня. А, может, и вправду не заметил. Воспитанники всегда были пустым местом. На нас обращали внимание, только когда мы что-то нарушали.
Саймон учтиво улыбнулся и зашел в кабинет, из которого пахнуло терпким табаком и чем-то кислым, будто сам Хейвс прокис, пока сидел в своем кресле. Я снова подошел ближе к двери. На этот раз голоса звучали глуше и осторожнее. "Не дурно Вы их приложили, мистер Саймон", - подумал я.
- Вы не понимаете, мистер Саймон, - увещевал его Хейвс, - Вы человек новый и не совсем осведомлены о наших порядках.
Саймон что-то ответил, но кучка лизоблюдов пропустила его слова мимо ушей.
- Это не допустимо. Если мы позволим хотя бы раз подобное поведение, это станет нормой. Любой посторонний человек здесь - потенциальная опасность. - В том же духе продолжал Хейвс.
- Мы набирали команду в течение многих лет. Это все проверенные и надежные люди, большинство из нас работает в лагере с самого его основания. Теперь Вы приходите и пытаетесь разрушить жестко отрепетированную систему, которая работала слаженно и без единого сбоя.
- Эта система убила двух мальчиков за неделю. - Ответил Саймон.
Оля-ля! Браво! Аплодисменты! Цветы! Овации! Зал рукоплещет! Народ неистовствует! Саймон пошел против системы. Учился бы я лучше, я бы помнил название книги, о которой нам говорила мисс Ровински, где один мужик, попав в психушку, попытался изменить устоявшийся там порядок. Еще с птицами что-то. Неважно. Я оперся на метлу и, уже не замечая ничего вокруг, нагло прислонился к двери.
- Это не система убила ребят, а попытка сопротивляться правилам. Это протест их убил. - Настаивал Хейвс.
Кажется, что его приближенные не спешили ему на помощь.
- Как в семьдесят первом? Там тоже протест убил ребят? - С вызовом спросил Саймон.
Я думал, что ввалюсь в кабинет от неожиданности. Этот парень не даст спуску никому. Пожалуй, я подумаю над его предложением.
В кабинете наступило гробовое молчание. Мне казалось, что я слышал, как тяжело задышали Оуэнс и Кларксон, как сипел прокуренный Шарп и как ерзал в своем кресле Хейвс.
- Я бы не спешил с выводами, мистер Саймон, да и откуда Вам известно о 1971? - Спросил Оуэнс.
- У меня свои источники.
Наверняка, Саймон улыбался сейчас. Нагло и бесстыдно.
- Вы не знаете всей правды. - Ответил ему Кларксон.
Я не расслышал ответа нового учителя, потому что Марти шикнул на меня, выглядывая из-за угла.
- Тащись сюда, Рипли. Там идут вышибалы.
Я быстро собрал щетку и мыло и, насвистывая глупую мелодию, вышел в просторный холл. Проходя мимо вышибал, я сделал наивный вид, будто все тайны Вселенной не открылись мне сейчас у двери директора. Амбалы посмотрели на меня как на придурка и переглянулись. Я дурашливо усмехнулся и поплелся вслед за Марти, который по ходу дометал полы в большом зале.
- Что ты слышал? - Спросил он меня, когда мы вышли на улицу.
Я улыбнулся.
- Потом. Скажу только, что Саймону можно доверять.
Марти недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не ответил. Он знал не хуже меня, что говорить сейчас о чем бы то ни было посреди улицы опасно. Если не хочешь загреметь в кутузку.
Я посмотрел на небо. Впервые за четыре года от него не несло гарью.
20
Спросите меня, винил ли я своих родителей, что попал сюда? Не знаю. Я не помнил их. Мне говорили, что мать подкинула меня на порог церкви, викарий которой отдал меня в приют. А потом меня переместили сюда. Он назвал меня Джоном Рипли, потому что так написала моя мать в записке, которую вложила в пеленку.
Потом я узнал, что ее звали Сара. Она забеременела в семнадцать и оставила меня, потому что не могла воспитывать одна. Я не знаю, куда делся мой отец, бабушка, дедушка и еще кто-нибудь из родственников. Большинство из нас в Обители были одинокими при живых родителях, поэтому мы не чувствовали себя убогими. Когда все одинаковые, тебе не будет казаться, что ты другой. Рядом с нами не было нормальных людей, которые могли бы показать нам, что такое истинная жизнь. Поэтому, наверное, большинство воспитанников не пытались бежать отсюда. Мы просто толком даже не знали куда бежать. А что если там еще хуже?
Нам все время твердили, что заботятся о нас, что готовят нас к жизни за колючей оградой, что помогают нам приспособиться, делают все, чтобы нам было легче. Но какой в этом смысл, если большинство из нас либо отправлялись в психушки после лагеря, либо в тюрьмы, либо умирали, не доживая до двадцати, где-нибудь в гнилом мотеле от передозировки.
Конечно, были здесь и лучшие примеры, например мисс Ровински, или тот же мистер Саймон, но если белое пятно появится на черном фоне, что вы попытаетесь стереть - фон или пятно? Они казались белыми воронами, поэтому мы не верили им. Мы не доверяли им, хотя и желали этого больше всего.
Если бы сегодня был ваш последний день, чтобы вы сделали? Интересно, человек и правда понимает, что сегодня умрет или все происходит спонтанно? Колли и Карл знали, что умрут? Думаю, я бы чувствовал. Иногда и правда бывают такие дни, что хочется сдохнуть. Вернее, в Обители такие дни бывают чаще, чем те, когда хочется жить. Но, иногда, чувства обостряются, как за секунду до того как чихнешь. Вам это знакомо? Вот оно щекочет нос, ты морщишься, терпишь, прикрываешь лицо руками, склоняешь голову и вот оно! Со смертью то же самое, она, словно, щекочет тебе нос, а ты все тянешь. Может, старуха с косой уже давно живет здесь на правах хозяйки и ее стали раздражать постояльцы, которые никак не могут сдохнуть, вот она и решила собирать наши тщедушные тельца в свой мешок, или с чем она там ходит.
Я лежал на своей койке, которая как раз находилась как раз под кроватью нового покойного, и уставился в продавленный матрас. Отвратительно знать, что человека, которого ты только недавно лупил за храп прошлой ночью теперь уже никогда не захрапит. Лучше бы храпел, право слово. Если бы сейчас мне предоставили выбор: всю жизнь терпеть этот храп или увидеть как он полоснет себе по горлу ножом, я бы, конечно, выбрал первое. Почему судьба всегда дает нам выбор, когда его уже, по сути нет. Мы думаем, что можем что-то выбрать, когда все уже решено за нас.
Я родился, когда моя мать уже решила сбагрить меня. Я отправился сюда, когда за меня уже решили, хочу ли я воспитываться в Обители. Я начал назло всему миру общаться с Люком, когда всем было запрещено подобное. Я получил возможность стучать на Саймона, когда мне уже приготовили наказание за отказ. Мне предложили работать на Саймона, когда… Стоп! Вот, пожалуй, Саймон, он единственный, кто предоставил шанс, еще ничего не отобрав. Я верю, что если откажу ему, наш разговор навсегда останется между нами. Это не Хейвс и мне не будет грозить камера пыток.
Я встал с кровати и стал тихо собираться. Парни редко копошились на своих местах, и так как была уже глубокая ночь, все спали.
На улице стояла тихая и теплая погода. Можно было даже куртку не надевать. Когда я подошел к общежитию, где жили учителя, в окне Саймона горел свет. Такой же полуночник как и я. В этом корпусе охраны не было, поэтому прошел я без труда. Он долго не открывал и я уже хотел уйти, проклиная всех чертей, что так глупо рискнул. Но в этот момент дверь открылась и Саймон удивленно посмотрел на меня.
- Я согласен. - Прошептал я.
Мужчина понимающе кивнул и распахнул дверь пошире. Впервые я видел комнату учителя изнутри. Оказалось, что она не такая уж роскошная. На дворец, точно не походит.
- Ты проходи, проходи. Есть будешь? - Он был услужлив и вежлив. Я кивнул.
Ел я быстро, по привычке, но эта еда совсем не походила на столовскую. Теплая, свежая и пахло хорошо. Саймон смотрел на меня и улыбался. Я сначала стеснялся и хотел поговорить, но Джастин предложил для начала поесть, а потом уже говорить. Я согласился, тем более, что такого мяса я еще в жизни не видел, даже не думал, что его можно так приготовить.
- Все нормально? Еще? - Спросил меня Джастин, когда я отодвинул тарелку. Я покачал головой. Так я еще не наедался.
- Хорошо. - Улыбнулся он. - Поговорим? Ты уверен, что хочешь этого?
Я кивнул. Еда давила на живот и я с трудом мог даже дышать не то, что говорить.
- Отлично. Тогда, я думаю, мне стоит для начала рассказать о себе.
21
Я никогда не слышал столь фантастического рассказа. Этот человек был журналистом, которого подослали, чтобы он разведал обстановку здесь. Сначала мне хотелось рассмеяться, встать и выплеснуть ему чай прямо в лицо. Но то ли чай был вкусным и ароматным, то ли было в его рассказе, что-то вызывающее доверие.
- Ты не веришь мне. - Заключил он. Он достал чемодан из-под кровати, где под старой книгой лежало удостоверение. Он протянул его мне.
- Что это?
- Мое удостоверение. - Ответил он.
Я развернул красную книжку и посмотрел на фотографию в нем. Джастин С. Саймон был моложе на ней, со слегка одутловатыми щеками, чисто выбритый и кучерявый. Я ухмыльнулся.
- Вы смешной тут. - Невинно заметил я.
- Посмотрел бы я на тебя после трехдневной пьянки. - Слегка обидевшись, сказал он.
Я протянул ему удостоверение, и он тут же спрятал его.
- Теперь все в порядке?
Я пересел на кровать и облокотился на стену, болтая ногами, будто речь шла вовсе не о важнейшем протесте со времен митинга 1971 года, а о зеленой траве у школьного крыльца.
- Не совсем. Что я должен делать?
Он сел рядом со мной и провел пальцами по волосам.
- Я еще не знаю сам. О чем тебя попросил Хейвс?
Я пожал плечами. Я действительно толком не знал, чего от меня хотел Хейвс. Я должен был получить конкретные указания вчера, но умер Карл и все пошло к черту. Я даже не был уверен, помнил ли директор о поручении.
- Я тоже не уверен. Может, все простая глупость и не будет ничего. Ты же слышал, что сегодня было у директора в кабинете?
О, я вспомнил тот диалог, и улыбка расплылась по моему лицу.
- Почему ты улыбаешься? - Спросил он.
Я улыбнулся еще шире.
- Никогда не слышал, чтобы Хейвса так огрели по башке.
Теперь усмехнулся Саймон.