В руке она несла большую бронзовую коробку с просверленными в стенках мелкими дырочками. Все шедшие рядом старались не смотреть на эту коробку, не останавливать на ней взгляд. Верховная жрица несла в руках собственную смерть.
Это была еще одна тайна, открытая лишь немногим посвященным. Верховная жрица не могла умереть своей смертью и не могла погибнуть от чьей-либо руки. Умереть она могла, только отдав свое тело Великому Червю, став его частью. Это мучительная смерть, но и огромная честь - стать пищей Червя.
Согласно существовавшей испокон веков традиции каждая верховная жрица имела при себе такую коробку. Только сама она могла приближаться к ней или переносить ее с места на место. Внутри слышалось шуршание, а если поднести поближе открытый огонь, то сквозь мелкие дырочки можно было разглядеть, как на подстилке из соломы переливается и блестит что-то скользкое. Это была змея зини-илл - очень редкая порода, которую иногда отлавливали в горах Крита. Когда к верховной жрице приходило понимание того, что она ослабела и пора умирать, полуметровая зини-илл бралась задело.
В присутствии жрецов верховную жрицу привязывали за руки и ноги к каменному алтарю, а затем через анальное отверстие впускали в ее тело змею…
Зини-илл обладала способностью передвигаться в человеческом теле - за это ее и считали воплощением Великого Червя. Змея медленно двигалась сквозь верховную жрицу, прогрызая внутренности и поднимаясь все выше. Нечеловеческая боль, которую испытывала при этом жрица, ее вопли и содрогания были ее последними призывами к Великому Червю, и сидевшие вокруг жрецы бывали невозмутимы.
Когда длинное черное тело зини-илл, извиваясь, полностью исчезало в теле верховной жрицы, все знали - чуть больше часа спустя Тини-ит умрет. До этого она вкусит полной мерой боль и ужас, исходящие от Червя, - вкусит его могущество.
Верховная жрица билась на полу, захлебываясь в крике все время, пока змея в ее теле медленно ползла кверху. Последовательно прогрызая печень, желудок и легкие, зини-илл неуклонно стремилась все выше и выше, словно заранее знала дорогу. Обычно, когда она проходила через пищевод и горло, верховная жрица умирала от удушья. Склонившиеся жрецы внимательно наблюдали за тем, как трепещет горло верховной жрицы, когда внутри его передвигается змея - вползает в голову.
Иногда удушье не наступало, и тогда жрица жила еще несколько минут, чувствуя, как змея лакомится ее мозгом…
Съев мозг своей жертвы, змея выползала через разинутый в последнем крике рот покойной. Зини-илл аккуратно брали и засовывали обратно в бронзовую коробку с дырочками, которую вручали дочери Тини-ит - новой верховной жрице, чтобы та никогда больше не разлучалась со своей будущей смертью.
Эта освященная веками традиция соблюдалась неукоснительно, и сейчас идущая во главе процессии Тини-ит бережно несла в руках бронзовое жилище зини-илл - своей единственной и самой молчаливой подруги, которая, когда придет время, проводит ее в последний путь - к Червю.
Гупа-ан разжег новый факел и пошел перед жрицей, освещая дорогу. Времени и вправду оставалось совсем мало - скоро наступит рассвет, а вместе с ним - последний штурм Кносса, города-дворца, который уже невозможно спасти.
Процессия миновала короткий коридор и остановилась у тяжелой каменной плиты, образовывавшей тупик. Тини-ит склонилась к полу и, нашарив в нише железное кольцо, с силой дернула. Гупа-ан и жрецы невольно ахнули, когда у них на глазах всегда неподвижная каменная плита медленно отъехала в сторону, открывая проход в узкий и абсолютно темный туннель.
Им открылась еще одна священная тайна кносских верховных жриц - подземный ход. Этот узкий туннель был построен в незапамятные времена, когда дворец Кносс только начинали строить. Все люди, работавшие в этом туннеле, по окончании строительства были умерщвлены, и с тех пор тайна оставалась ведома лишь верховным жрицам.
Ни одна жрица не заходила туда и не знала точно, где конец туннеля, потому что память об этом давно стерлась. Просто каждая мать-жрица показывала дочери нишу возле пола в коридоре и железное кольцо внутри и говорила:
- Когда ты станешь верховной жрицей, то помни, что ты и только ты знаешь этот тайный ход, неизвестный даже царям Кносса. Через него ты спасешься сама и спасешь сокровища, принадлежащие Червю.
Поколения сменялись поколениями, жрицы проживали свою жизнь и умирали, уступая место дочерям, и ни одной из них не пришлось воспользоваться этим ходом. Нынешняя Тини-ит тоже думала, что ей не придется исполнить именно эту волю Червя. И только когда многолетняя война с вторгшимися дикими ахейцами на ее глазах подошла к концу, жрица стала догадываться о своем предназначении.
Сегодня, в эту душную черную ночь, когда вокруг Кносса зажглись костры завоевателей, она с дрожью сказала себе:
- Пора.
Такова воля бессмертного темного божества, чтобы ей - молоденькой Тини-ит - спасти сокровища и обеспечить тем самым вечность для народа Кносса. Она - посланница вечности.
В узком туннеле пахло землей, было сыро и прохладно. Первым туда вошел Гупа-ан с факелом, за ним - верховная жрица, а следом внесли сундуки и потянулась процессия трясшихся от страха неизведанного жрецов.
В эту последнюю ночь они покинули Кносский дворец. Они исчезли, растворились в земле, и никто, никто об этом не узнает.
Процессия медленно двигалась по туннелю. Жрецы, надрываясь, тащили на веревках тяжелые сундуки, а шедшие впереди ощупью искали дорогу.
Гупа-ан уже сменил два факела, и оба догорели до самого конца. Пламя было маленьким, из-за недостатка воздуха факелы горели плохо. В туннеле было душно, спертый тяжелый воздух нехотя заползал в легкие.
Постепенно туннель начал расширяться, и через некоторое время стало легче дышать. А потом, после очередного поворота впереди, неожиданно мелькнул свет. Подземный ход выходил в длинную сталактитовую пещеру. В ней было прохладно и сыро. С потолка и с изгибов стен свисали бесчисленные сосульки - большие, достающие почти до земли, и маленькие. Чуть впереди сверкала черная вода подземного озера.
- Посмотрите, куда ведет выход отсюда, - распорядилась жрица.
Сундуки поставили на землю, и Гупа-ан с несколькими людьми двинулись вперед, к свету.
Вход в пещеру был завален камнями, которые пришлось сдвигать с места, чтобы выбраться. Ворочавшие тяжелые камни жрецы пыхтели, обламывая ногти на пальцах, но сделанный ими проход с каждой минутой становился все шире.
Наконец они вышли наружу и осмотрелись. Уже взошло солнце и осветило все вокруг: поросший лесом склон горы, камни под ногами, а внизу - вьющаяся среди деревьев и кустарника узкая тропинка.
Откуда-то со стороны и сзади доносился приглушенный шум. Прислушавшись, можно было понять, что это слившиеся воедино вопли, грохот и треск - звуки начавшегося штурма дворца.
Постепенно Гупа-ан и его спутники определили свое местоположение. Подземный ход вывел их на противоположную сторону гигантской горы, которая всегда была видна из западных окон Кносса. По прямой не так уж далеко. Однако в горной местности, поросшей густым лесом и лишенной дорог, требовалось несколько часов на то, чтобы преодолеть такое расстояние по поверхности земли.
Больше всего Гупа-ану хотелось забраться на вершину горы, чтобы оттуда хоть одним глазом взглянуть на то, что происходит в Кноссе. В этом городе-дворце прошла вся его жизнь. Никогда старику и в голову не могло прийти, что настанет день - и Кносс будет стерт с лица земли. Да и кому вообще приходило в голову подобное? Мощь и величие Кносского царства казались нерушимыми.
"Сейчас там идет бой, - подумал Гупа-ан. - Они все погибнут. Ахейцы и раньше были непобедимыми, а сейчас и подавно - когда из дворца ушла Тини-ит и унесли сокровища. У Кносса больше нет защиты".
Старику казалось, что если он со стороны увидит штурм дворца, то сможет попрощаться с ним, попрощаться с собственной жизнью. Для него это стало бы ритуалом…
- Пора возвращаться, - сказал один из жрецов, тронув Гупа-ана за плечо. - Тини-ит ждет нас.
В пещере уже кипела работа.
- Разрушьте подземный ход, по которому мы пришли сюда, - распорядилась верховная жрица. - Пусть никто не догадается о том, что мы спаслись и спасли сокровища.
После того как жрецы руками и наломанными в лесу возле пещеры палками завалили камнями ход, жрица велела копать яму для сундуков с сокровищами.
Гупа-ана не заставили работать из-за старости, и он несколько раз выбирался наружу, чтобы послушать грохот далекой битвы. Он уже понял, что на вершину горы ему не залезть, и угадывал, что происходит в Кноссе, по шуму. К середине дня звуки постепенно стихли. Смолкли вопли победителей и предсмертные крики побежденных. Еще через некоторое время с другой стороны горы потянуло гарью, и Гупа-ану стало ясно - все кончено.
Ахейцы ворвались в Кносс, перебили всех находившихся там людей, а теперь подожгли дворец. Не случайно их считали дикарями: они даже не грабили. Единственное, что брали себе ахейцы, - это вино в огромных, в человеческий рост глиняных сосудах. Но и сосуды они почти сразу разбивали, переливая вино в свои кожаные мешки, которыми привыкли пользоваться.
Здания дворца и все находившиеся в нем богатства ахейцев не интересовали. Ткани были им не нужны, потому что ходили они голые либо в звериных шкурах. Собранные со всего мира богатства тоже казались им бесполезными: халдейские украшения из золота и серебра с драгоценными камнями, посуда из Ханаанского царства, благовония из Вавилона - всей этой красоты попросту не видели их пустые и бесстрашные глаза - глаза воинов-кочевников.
Кносский дворец горел; пламя поднималось высоко вверх, над лесистыми склонами, а дым густыми клочьями стлался над горами, закрывая голубое небо. Звери разбегались от пожарища, и лишь хищные птицы - охотники до мертвечины стаями кружили высоко в небе, выглядывая себе скорую добычу.
Пока жрецы и жрицы рыли землю, Тини-ит сидела в углу пещеры, сжавшись всем телом и опустив лицо на скрещенные руки. Временами она начинала дрожать, и тогда на ее узких плечах выступали мелкие капли пота. Иногда жрецы бросали короткие взгляды на верховную жрицу и тотчас стыдливо отворачивались: ясно было, что она разговаривает с Великим Червем…
Когда работа была закончена и наступил вечер, Тини-ит содрогнулась, как будто кто-то толкнул ее, и встала на ноги. Ее лицо казалось изможденным, но глаза горели.
- Кносса больше нет, - произнесла она медленно. - Он возродится опять, но это будет не скоро. Пройдет вечность, прежде чем это случится. Ахейцы захватили наш остров и разрушили наши дворцы. Ахейцы будут царствовать здесь. За ними придут другие народы, а за теми - следующие. Десятки народов пройдут через эту землю, и каждый народ будет думать, что это - его родина, что он будет жить тут вечно. Но нет!
Верховная жрица говорила медленно, произнося слова так, словно кто-то нашептывал их ей, и все присутствующие знали: это Великий Червь диктовал жрице Тини-ит свою волю…
- О том, что мы спаслись, не должен знать никто, - говорила она. - Родятся и умрут поколения, десятки поколений, сотни. Весь мир, все народы будут думать, что мы исчезли с лица земли, что нас больше нет. А мы останемся. Мы сохраним наш язык и наше письмо. И наши ритуалы, служение Червю, не прекратятся никогда.
Верховная жрица говорила негромко, но в длинной и узкой пещере с нависшими сталактитами каждое слово гулко разлеталось по темным потаенным углам и затихало там. Глаза Тини-ит были мутными, остановившимися, как будто смотрящими пристально вглубь себя. Жрица пророчествовала.
- Мы тайно разойдемся и смешаемся с другими народами, - сказала она. - Мы станем как они, но не станем ими. Пусть все думают, что мы исчезли, - тем величественнее будет наше появление из глуби времен и тем сильнее ужас, который мы посеем. Из поколения в поколение будут передаваться наши тайные знания, до той поры, пока не придет день нам воскреснуть из небытия. И тогда мы воскреснем из мрака, из праха земного - и снова будем царствовать над миром.
Ираклион
"Критяне всегда лжецы, злые звери, утробы ленивые".
Свидетельство это справедливо. По сей причине обличай их строго…
Тит. Гл. 1. Ст. 12, 13
Широкое и приземистое здание аэропорта в Ираклионе я увидел издалека. Самолет еще разворачивался над морем, а внизу из голубого марева выплыли уже здания главного города Крита.
Выполнив разворот, "боинг" быстро пошел на снижение, и крыша аэропорта имени Никоса Казандакиса несколько раз, приближаясь, мелькнула в иллюминаторе. Вот шасси коснулись раскаленной солнцем земли, и самолет понесся по посадочной полосе. Послышались аплодисменты пассажиров. Я прилетел на Крит.
В то место, откуда к Димису Лигурису пришла смерть. Откуда она достала его…
Прямого рейса сюда из Петербурга нет, так что лететь пришлось с пересадкой через Афины. Я не задержался в столице и не стал осматривать Парфенон, хотя в агентстве мне предлагали такую схему. Сейчас мне было не до греческих древностей.
- Я поеду с тобой, - твердо заявила Зоя, когда я сказал ей, куда направляюсь. - Без меня ты не справишься.
В тот вечер, когда я был гостем в маленькой квартирке на Пятнадцатой линии Васильевского острова, мы перешли на ты. Близость не состоялась, однако сам характер наших отношений изменился. Я стал доверять Зое, а она - мне.
Тем не менее полетел я один. К чему впутывать девушку в расследование? Помочь она все равно не сможет, а мне достанутся лишние хлопоты.
Едва выйдя из здания аэровокзала, я понял, что оказался на далеком юге. После прохладного Питера сентябрьская жара была невыносимой.
Перед входом таксисты кучковались, но немного послушав их ломаный английский, я решил, что здешние нравы в отношении туристов еще более жестокие, чем в Петербурге. Почему местные жители всех приезжих считают дураками?
В центр города я поехал на автобусе, а там довольно быстро нашел отель, где у меня был забронирован номер.
Забившись от дневной жары в комнату с кондиционером, я прикинул свои дальнейшие действия. Собственно говоря, план существовал давно. Мне нужно было найти двух женщин - старую и молодую.
Константинос исполнил обещание и прислал мне фотографию любимой девушки Димиса.
"Ее имя Евдокия, - писал он в сопроводительном письме. - Родом она из деревни Сарандаки, откуда родом и мать Димиса - моя бывшая жена".
Второй женщиной, с которой я хотел встретиться, была сама мать Димиса, так что оставалось лишь найти дорогу к затерянной в горах деревне со смешным названием Сарандаки. Если мои предположения верны и разгадку убийства следует искать на Крите, то хотя бы одна из этих женщин сможет мне помочь.
Ближе к вечеру, когда стало прохладнее, я выбрался из отеля в город. Узкие улицы были полны народа. Казалось, что все необычайно суетятся, хотя, как я потом понял, это совсем не так. Просто греки по сравнению с северными европейцами больше двигаются и громче разговаривают.
Пройдя по нескольким улицам, я вышел на маленькую площадь у фонтана, вздохнул и остановился. Ираклион в целом - некрасивый город. Он хаотично застроен, в нем мало интересных зданий, однако окружавшая меня атмосфера понравилась мне с самого начала.
Живя в Петербурге или любом другом мегаполисе, незаметно для себя самого привыкаешь к постоянному напряжению. Ты можешь его не ощущать, но мегаполис не дает расслабиться. Скученность, обилие пьяных, высокий темп жизни - все это приводит к агрессии, преступности - привыкаешь все время быть начеку.
Ираклион с непривычки показался мне полной противоположностью. Несмотря на внешнюю суету, повсюду в нем было разлито спокойствие. Вокруг меня шумел город, в котором царил мир. Лица окружающих были приветливы, умиротворенны, многие смеялись. В бесчисленных уличных кафе симпатичные девушки подавали кофе в крошечных чашках и красиво пенящееся пиво в высоких бокалах. После волнений последних дней я позволил себе расслабиться.
И еще: множество красивых девушек. Отчего-то в Петербурге я не обращал внимания на женщин, но, оказавшись на Крите, вновь воспрянул духом. Красавицы ходили поодиночке и стайками, оживленно щебеча, и я, поначалу сам того не замечая, все сильнее крутил головой.
Мне нужно было арендовать машину для поездки в горную деревню, и некоторое время я бродил по Ираклиону, присматриваясь к соответствующим агентствам. Строго говоря, присматриваться было особенно не к чему - у всех таких фирм примерно один и тот же выбор машин и одни и те же условия аренды.
В конце концов, отойдя подальше от центра в сторону набережной, я остановил свой выбор на маленьком красном "хёндай-атос", похожем на аккуратную коробочку с колесами. Заплатив вперед и договорившись, что с утра машина будет стоять у моего отеля, я почувствовал себя временно свободным от дел. По крайней мере до утра.
На набережной оказалось много ресторанчиков, и я решил, что имею право посетить один из них. В конце концов, почему бы не побаловать себя? Как поется в старинной одесской песенке:
Отчего ж не выпить бедному еврею,
Если у него нет срочных дел?
Движимый таким "одесским" настроением, я сел за столик с видом на неподвижное синее море и сделал заказ. Хорошо был виден порт с громадными белыми корпусами пассажирских кораблей у пирса. Несколько танкеров стояли на рейде и издалека казались игрушечными.
Справа от меня синело море, а слева гуляли люди, праздные, как и я в этот вечер. Набережная была усажена высокими густыми кустами, и яркие цветы роняли с них свои последние лепестки.
Я успел выпить пару рюмок прозрачной ракии и закусить жареными баклажанами, как стало быстро темнеть. Повсюду зажглись фонари, а порт с освещенными кораблями сделался особенно красив.
Под горячий шашлык "сувлаки" я заказал местного вина, оказавшегося терпким и чуть кисловатым. В ресторане было немного посетителей, и скучающий официант с интересом наблюдал за моими гастрономическими изысканиями.
О том, что я русский, он догадался сразу. Стоило мне появиться на пороге заведения, как я услышал приветствие на родном языке. Наверное, тут много туристов из России…
Но сейчас туристический сезон заканчивался - это стало заметно очень скоро, когда с наступлением темноты многолюдная набережная опустела.
Играла музыка - бесконечные, тянущиеся по получасу греческие мелодии. Из порта долетали приглушенные расстоянием гудки и свистки кораблей. Люди за соседними столиками - в основном пожилые пары - разговаривали громко и экспрессивно, но слова чужого языка пролетали мимо моих ушей.
Внезапно откуда-то слева я услышал сдавленный женский крик и топот. Что это?
Повернув голову, я увидел сцену, совершенно не соответствовавшую царившему вокруг спокойствию и моему собственному умиротворенному состоянию.
Три парня отвратительной наружности тащили в кусты молодую женщину, которая яростно от них отбивалась. Что это за парни, было легко определить с первого взгляда: стоптанные кроссовки, старые джинсы с естественной бахромой, майки и немытые патлы. Среди части молодежи теперь принято не следить за собой и выглядеть чучелами, но про этих троих любой патрульный с уверенностью сказал бы: наркоманы, способные на все.
Девушку я не успел рассмотреть, но ситуацию просек сразу.