Но это не значит, что я за однополую любовь. Эта гадость не для меня. В старших классах мне действительно нравилась Мицуру, но там скорее было уважение. Чувство это прожило недолго и скоро испарилось. После того как я поняла, что Мицуру оттачивает свой интеллект как оружие, мы сблизились и между нами возникло что-то вроде солидарности, меня какое-то время влекло к ней. Но в десятом классе, во втором полугодии, Мицуру влюбилась в Кидзиму, преподавателя биологии, а еще до этого произошел один случай, из-за которого наши пути разошлись.
Дед уже несколько недель ходил в "Блю ривер". Чтобы набрать денег на свои походы, он распродавал бонсай. Я с жалостью и горечью наблюдала, как быстро пустеет балкон. Опустошенность не покидала меня и в тот день, когда это случилось.
Только что закончился урок изобразительного искусства. Я выбрала занятия каллиграфией, они проходили в другом корпусе, в большой аудитории, где мы разговаривали с Кадзуэ. Учитель попросил нас написать любое слово на выбор. Я быстро изобразила два иероглифа - "вдохновение". Вернувшись в наш класс, я увидела там Мицуру. Та замахала мне нотной тетрадью - она занималась музыкой. Я умудрилась посадить на блузку чернильное пятно, поэтому настроение было никуда, бодрый голосок подруги действовал на нервы. На следующей неделе начинались экзамены, и она ходила с красными от недосыпа глазами. Белки покрывала мелкая сетка кровяных сосудов, сплетенная в замысловатый узор.
- У меня к тебе разговор. Можешь сейчас?
Я кивнула.
- Мать хочет пообедать с тобой и твоим дедом. Я - четвертая. Что скажешь?
- Зачем? - Я рассеянно посмотрела на нее.
Мицуру постучала пальцем по зубам и наклонила голову.
- Кажется, ты ей понравилась. Живем мы рядом, вот она и говорит, что надо собраться, поболтать. Можно у нас или сходить куда-нибудь поесть вкусненького.
- Мне-то зачем идти? Пусть на пару встречаются - мать твоя и дед.
Мицуру терпеть не могла недоговоренностей. Глаза у нее загорелись - ей задали загадку, которую требовалось решить.
- Что ты хочешь сказать?
- Ты у своей матери спроси. А я воздержусь от объяснений.
Мицуру рассердилась. Я впервые увидела ее такой. Лицо вспыхнуло, глаза остро сверкнули.
- Не надо так со мной разговаривать. Если тебе есть что сказать - говори прямо. Не люблю, когда начинают вилять.
Мицуру говорила сквозь слезы. Я понимала, что делаю ей больно, отзываясь так о матери, но уже не могла остановиться:
- Хорошо! Мой дед по уши втюрился в твою мамашу. Ну и на здоровье, как говорится. Но я-то тут при чем? И не надо меня тянуть в это дело. У них любовь, видите ли. Не хочу я в этом участвовать!
- Ты о чем вообще?.. - Краска отлила от лица Мицуру, в один миг оно превратилось в белую маску.
- Дед повадился к ней в бар ходить. Денег у него нет, и он стал продавать бонсай. Мне все равно. Наплевать. Однако я не пойму, зачем он твоей матери понадобился. Странно. Ему ведь уже скоро шестьдесят семь, а ей еще пятидесяти нет. Возраст любви не помеха, конечно, но у меня нет охоты любоваться на этот разврат. Противно! В последнее время со всеми что-то происходит - и с тобой, и с дедом. Из-за Юрико, наверное. Как она вернулась, все вокруг начало разваливаться. Мне это совсем не нравится. Ясно?
- Нет, не ясно. - Мицуру взяла себя в руки и медленно покачала головой. - Ты несешь какую-то околесицу. Я поняла только одно: ты не хочешь, чтобы мать встречалась с твоим дедом.
Не хочу - это слабо сказано. Ненавижу их с этой любовью! Предатели! Я молчала. Не дождавшись ответа, Мицуру заявила:
- Ты прямо как ребенок. Я мать обсуждать не собираюсь, пусть делает, что угодно. И слушать про нее гадости не буду. Больше нам говорить не о чем, знать тебя не желаю. Довольна?
- Вольному воля.
Я пожала плечами. После этого мы не общались с Мицуру полгода.
3
Пришло время вернуться к Кадзуэ Сато. Не возражаете? Про деда, мамашу Мицуру и их отвратительный роман, наверное, уже хватит. Хотя у всей этой истории было любопытное продолжение. Мицуру поступила в Тодай, на медицинский факультет, как и хотела. Я узнала об этом, потому что она мне сама позвонила. А меня приняли в университет Q., на отделение немецкого языка. В то же время произошло еще много всякого. К истории Юрико и Кадзуэ это прямого отношения не имеет, но я расскажу. Итак, обо всем по порядку.
Когда же странности в поведении Кадзуэ Сато стали бросаться в глаза? Пожалуй, когда мы перешли в одиннадцатый класс, а Юрико окончила среднюю школу и начала учиться в десятом. До меня стали доходить слухи, что Кадзуэ ее преследует. Кошмар! Она подсматривала за Юрико на уроках, заглядывала в физкультурный зал, не пропускала ни одной игры, где на разогреве выступала группа поддержки с Юрико. Таскалась за ней, как собака за хозяином. У дома Джонсонов тоже, наверное, за ней шпионила. И при каждой встрече как завороженная провожала ее глазами. Что она к ней привязалась? Даже для меня это было загадкой.
Как я уже говорила, чудовищная красота Юрико будоражила людей, не давала успокоиться. Видя ее, они спрашивали себя: как на свете может существовать такая красота и в чем тогда смысл их существования - и со страхом хотели во что бы то ни стало найти ответ на те сомнения, что их одолевали. Только те, кто погружался в эти тягостные самокопания, признавали красоту Юрико безоговорочно. Поэтому вокруг сестры всегда кто-то крутился. Волочившийся за ней младший Кидзима после девятого класса остался в той же системе Q., но перешел в мужскую школу высшей ступени в другой части города. Его место тут же заняла та самая нахальная девица. Да-да, Мок, дочка соусного короля. Прилипла к Юрико намертво.
Мок была вроде старосты в группе поддержки и по совместительству - телохранительницей при Юрико, оберегавшей ее от всевозможных соблазнов и завистников. А Юрико считалась в группе поддержки талисманом. Да, именно так. Ну не могла такая плохо координированная тупица перенять все эти сложные рукомашеские и ногодрыжеские приемчики. Она была нужна вместо рекламного щита - для демонстрации того, какие стандарты красоты установлены в женской школе Q. для группы поддержки.
Когда Юрико, высокая и стройная, в сопровождении Мок проходила по школьному двору, все, словно околдованные, не могли отвести от нее глаз. Юрико так и сияла самодовольством! С непроницаемой физиономией она выступала королевской поступью, а за ней, как оруженосец, следовала Мок. Позади, в отдалении, с безнадегой на лице тащилась Кадзуэ. Впечатляющая картина!
Кадзуэ, как я не раз замечала, наспех проглотив свой обед, тут же бежала в туалет, где ее выворачивало наизнанку. Какой там обед - одно название. Рисовый колобок и помидорчик да что-нибудь сладкое на закуску. Обычно какие-нибудь дешевые штучки из соевой муки, которые в рот не возьмешь. Стремительный прорыв к унитазу создавал впечатление, будто она раскаивается, что приходится есть такую дрянь. В классе все это знали, и, как только Кадзуэ доставала пакет с едой, начинали толкать друг друга локтями и хихикать. Я слышала, что как-то она с отвращением сжевала почерневший банан. Как она довела его до такого состояния? Может, он несколько дней провалялся у нее в портфеле? Думаю, у нее была анорексия. Но тогда, конечно, никто из нас не знал, что бывают такие болезни, и ее странная диета и забеги в туалет вызывали у нас отвращение.
В конькобежной секции на Кадзуэ тоже смотрели косо. За каток она не платила, сколько бы ей ни напоминали, даже на тренировки напяливала на себя форму и гоняла по льду, ни на кого не обращая внимания. Казалось, рано или поздно ее выставят из секции, но, как ни удивительно, этого не происходило. Все дело в том, что от Кадзуэ была польза в другом - на экзаменах можно было пользоваться ее тетрадками. Она их давала только членам секции, а с одноклассников брала плату - по-моему, сто иен за предмет. Прямо-таки зациклилась на деньгах. Девчонки за глаза говорили, что у нее снега зимой не выпросишь.
Странности с Кадзуэ начались во втором полугодии десятого класса. Раньше она хоть как-то пыталась вписаться в среду, окружавшую ее в женской школе Q., где все норовили перещеголять друг друга, кичась своим богатством, но зимой вдруг все пошло наперекосяк. Уже в университете я слышала разговоры, что Кадзуэ стала другой позже, когда у нее умер отец, но я могу сказать: метаморфоза с ней случилась еще в одиннадцатом классе.
Кадзуэ, как я заметила, с необъяснимым пылом стала донимать учителей вопросами. На уроках у нее появилось ненормальное рвение. Скорее всего, она понимала, что ни на что, кроме занятий, не способна. Учителей сверхактивность Кадзуэ ставила в тупик, они начинали бормотать: "Ну ладно, пойдем дальше" - и поглядывали на часы, но не тут-то было - она продолжала гундеть, что чего-то не поняла, причем с таким видом, словно того и гляди расплачется. Весь класс закатывал глаза: когда же это кончится, - но ей не было никакого дела до других. Она постепенно теряла связь с реальностью. Учитель задавал вопрос - Кадзуэ, если знала ответ, тут же вздергивала руку, победоносно оглядываясь по сторонам; на контрольных закрывала рукой тетрадку, чтобы не подсматривали. Как бы вернулась в детство, когда только пошла в школу и зубрила уроки как ненормальная. Мнение о Кадзуэ у одноклассников было однозначное: "с приветом". Никто с ней не хотел дела иметь.
К тому, что происходило с Кадзуэ, имела отношение и я. Понимаете? Она была раздавлена полной безнадежностью. Я имею в виду Такаси Кидзиму. Я сделала все, чтобы ее любовь к этому типу лопнула, как воздушный шарик. Последовав моему совету, Кадзуэ написала ему несколько писем. Она мне их показывала, перед тем как передать адресату, я кое-что поправляла и возвращала ей. Она их переписывала по несколько раз, мучаясь вопросом: отправлять - не отправлять? Хотите почитать ее письмо? Пожалуйста. Как оно оказалось у меня? Все письма Кадзуэ я переписывала в тетрадку и уже потом отдавала ей. Так что они все у меня остались.
Извини, что я решила тебе написать. Так неожиданно, ни с того ни с сего. Ты меня простишь, надеюсь.
Сначала о себе. Меня зовут Кадзуэ Сато. Я учусь в 10-м классе, в группе Б. Хочу поступить на экономический факультет, изучать экономику. Я стараюсь, занимаюсь каждый день, отношусь к этому очень серьезно. Хожу в конькобежную секцию. В соревнованиях еще не участвовала - не доросла пока. Но я тренируюсь изо всех сил и мечтаю когда-нибудь попасть на соревнования. Часто падаю, после тренировки вся в синяках, но "старички" в секции говорят, что без этого не обойдешься. Поэтому я вся горю на тренировках.
Мое хобби - рукоделие и дневник. Я веду дневник с первого класса, не пропуская ни дня. Заснуть не смогу, если не напишу хотя бы несколько строк. Как я слышала, ты ни в какие секции не ходишь. А какое у тебя хобби?
Биологию у нас преподает твой отец. Кидзима-сэнсэй может самые сложные вещи объяснить простыми словами. Я очень его уважаю за то, что он такой замечательный преподаватель, и за благородство. В школе Q. много классных учителей вроде твоего отца, и я часто думаю: как же мне повезло, что я перешла в эту школу. Такаси! Мне говорили, что ты, как сын преподавателя, учишься в системе Q. с начала, с тех пор, когда был совсем маленький. Как тебе повезло!
Стыдно об этом писать, но я хочу тебе признаться: хотя я на год старше тебя, но ты мне очень нравишься. У меня нет братьев, только младшая сестра, так что о мужском поле я мало знаю. Может, напишешь мне? Я буду на седьмом небе от счастья, если мы начнем переписываться. Пока. Желаю успехов на экзаменах.
Кадзуэ Сато
Вот такое было первое письмо. Когда Кадзуэ показала мне второе, я едва не расхохоталась. Это были стихи. "Тропа, где цветут фиалки".
- Мне хочется, чтобы Хирофуми Бамба сочинил песню на эти стихи, - призналась она, вручая мне листок.
Тропа, где цветут фиалки
Дикие фиалки под ногами
На тропе, где твой остался след.
Я стою, в руке цветок сжимаю,
И тебя догнать во мне сил нет.На тропе цветут мои фиалки,
А я плачу, глядя в небеса.
Сердце милого душою ощущаю,
Но уже не верю в чудеса.Где вы, мои дикие фиалки?
Где искать ушедшую любовь?
Ночь спустилась, страх в душе крепчает -
Не найти тропы мне этой вновь.
Как-то раз Кадзуэ показала мне хайку Тосидзо Хидзикаты:
Знать - заблудиться,
Не знать - отыскать свой путь.
Вот тропа любви.
Аккуратно переписав эти строчки в блокнот, она со словами:
- Вот что я сейчас чувствую, - сложила листочек вчетверо и сунула в кожаный футлярчик, где у нее лежал проездной билет.
Хотя в учебе Кадзуэ действовала локтями, расталкивая всех, кто ей мешал, о любви у нее были на редкость допотопные представления.
- Ну что? Как думаешь? Годится? - спрашивала Кадзуэ, глядя мне в глаза. Мне было наполовину тревожно, наполовину весело.
После первого письма прошла неделя, и я сказала:
- Отправляй второе.
Почему мне было тревожно? Потому что я знала: тот, у кого сорвало крышу от любви, запросто может сотворить какую-нибудь глупость. Разве это не пугает? Навязываться с письмами бог знает кому, писать стишки, как маленькая девочка… Кадзуэ без малейшего колебания сознавалась в недостатке знаний и способностей, недолго думая выворачивала себя наизнанку перед адресатом своих писем. Вот еще почему я терпеть не могу всю эту любовь.
Ответа от Такаси мы, разумеется, не дождались. Вообще-то уже можно было понять: клиент интереса не проявил. Но Кадзуэ не унималась.
- Почему же он не отвечает? Может, письма не дошли? - Ее глаза с двойными веками от Элизабет Арден широко открылись, в зрачках заиграли огоньки.
Кадзуэ еще больше похудела и теперь от ее тела словно исходило непонятное, необъяснимое свечение. Кикимора, вылезшая из болота! Привидение. Неужели и на таких любовь действует? Я боялась Кадзуэ, не могла на нее смотреть.
- Ну? Ну что ты думаешь? Что мне дальше делать? - настырно добивалась ответа Кадзуэ. У меня даже мороз побежал по коже.
- Почему бы тебе не сходить к нему и прямо не спросить?
- Ты что?! Я не могу! - Кадзуэ побелела и отступила назад.
- Подари ему что-нибудь на Рождество. Тогда и спросишь.
Это предложение воодушевило Кадзуэ.
- Я свяжу ему шарф!
- Замечательно! Парням нравится, когда им что-нибудь вяжут или шьют.
Я оглянулась на девчонок в классе. В ноябре у нас вспыхнула вязальная лихорадка - многие взялись за свитера и шарфы для своих приятелей. Было немало рукодельниц, вязавших по две-три вещи одновременно. Для подстраховки: эти "многостаночницы" крутили любовь с парнями из других школ.
- Спасибо тебе! Вот чем я займусь.
Увидев перед собой новую цель, Кадзуэ успокоилась. На ее лице засияла уверенность: "Ну, теперь уж у меня точно все получится". От этого самодовольства меня прямо-таки воротило, но я всякий раз старалась сдерживаться. В такие минуты она в профиль очень напоминала мне одного человека. Да-да, ее собственного отца. В тот день, когда умерла мать и он сказал, чтобы я больше не водилась с Кадзуэ, у него была такая же высокомерная рожа. И в голове у меня родился один план.
До Рождества оставались считаные дни, Кадзуэ связала Такаси в подарок уже целый метр. Получилось на редкость уродливо: полоска желтая, полоска черная. Не шарф, а червяк, раскрашенный под пчелу. Представив это творение на шее Такаси, я чуть не подавилась смехом.
Был зимний вечер, я взяла телефон и набрала номер Кидзимы, убедившись заранее, что главы семейства не будет дома - он задержался в школе на совещании. Трубку снял Такаси, его голос звучал на удивление бойко и жизнерадостно. Совсем другой человек, не то что в школе, подумала я. Мне стало не по себе.
- Алло! Кидзима у телефона.
- Это сестра Юрико. Такаси?
- Я. Сестра, не похожая на сестру? Чего тебе? - Доброжелательный тон у Кидзимы-младшего тут же испарился, и он заговорил тише.
- Спасибо, что ты так возишься с Юрико. Знаешь, у меня к тебе просьба.
Такаси явно насторожился, мне сразу стало тошно, когда я вспомнила его бегающие глазки. Захотелось скорее положить трубку, но я переборола себя и пошла напрямик:
- Я не хотела по телефону, но ты наверняка не захочешь встречаться, поэтому я сейчас все скажу. Ты получал письма от Кадзуэ Сато из нашего класса?
Такаси затаил дыхание.
- Кадзуэ спрашивает, не вернешь ли ты ей письма. Ей так стыдно, даже не знает, что делать..
- Что ж она сама-то не попросит?
- Ей духу не хватает тебе позвонить. Плачет, говорит, умру со стыда. Вот я за нее…
- Плачет?
К моему большому удивлению, Такаси умолк. Я заволновалась. А что, если все пойдет не так, как я задумала?
- Кадзуэ страшно жалеет, что написала эти письма.
Такаси наконец прервал молчание:
- Ну да? А я вообще-то впечатлился. Мне особенно стихи понравились.
- Что тебе там понравилось?!
- Ну, они такие наивные, светлые…
- Что ты врешь?! - не выдержав, закричала я. Это уж чересчур! Как ему могли понравиться эти бездарные вирши?
Но Такаси с легким сердцем продолжал:
- Правда. А вот у нас с твоей Юрико этой чистоты и в помине нет. Мы совсем другим занимаемся.
- Ты о чем это?
Радар у меня в голове тут же переключился на тайное, неведомое мне лихорадочное напряжение вокруг Такаси и Юрико. Определенно заваривалось что-то недоброе, какое-то зло. Я это чувствовала. Кадзуэ вылетела у меня из головы, где осталась только одна мысль: что значат слова Такаси? Но он постарался быстро свернуть разговор:
- Ну, это не важно. Просто у нас с Юрико есть маленькая работенка. Тебя это не касается.
- Какая еще работенка? Может, расскажешь? Все-таки я старшая сестра, - настаивала я.