– Похоже на то, – ответил Володька, тщетно пытаясь разжать дверцы.
Климова на ощупь стала нажимать на все кнопки подряд, пока не ткнула пальцем в спасительную под названием "Вызов". В динамике что-то щелкнуло и зашуршало.
– Ждите, – нехотя пробулькало оттуда, после того как девушка сообщила о случившемся.
В тесной кабинке сразу стало душно.
– Крав, а они скоро придут? – от испуга Наташка почему-то перешла на шепот.
– Наверное, только какой я тебе Крав? – Он стоял, опираясь одной рукой о стенку, и Наталья оказалась зажатой в углу.
– Но тебя же все так называют…
– Это для них я Крав, а для тебя – Владимир, Володя. Что, не так?
Даже в кромешной мгле Наташка видела, как лихорадочно блестят его глаза.
– Да, так, – не совсем уверенно кивнула она и, не сдержавшись, спросила: – Володя, а чем я от других отличаюсь?
Кравченко замялся, ответить он так и не успел – неожиданно зажегся свет, лифт снова дернулся и медленно пополз вверх.
– Эх, Семеныч, я же тебе говорил, давай матч досмотрим, – сверкнул белозубой улыбкой один из лифтеров. – Мне бы с такой девчонкой застрять, я бы точно никого на помощь звать не стал.
– Да уж так вышло, – криво, но, как показалось Наташке, с затаенной грустью усмехнулся Володька.
На другой день, набравшись смелости, Климова все же решилась подойти к подруге.
– Рит, я сегодня вечером не смогу пойти с вами и завтра тоже, в общем, знаешь что, гуляйте лучше одни, без меня, как раньше…
Озерцова, казалось, ничуть не удивилась.
– Это из-за Володьки, да? – прямо спросила она.
Наташа кивнула.
– Ты моя подруга, и я не хочу тебя обманывать. Я не хочу встревать между вами, понимаешь. В последнее время я чувствую себя ужасно виноватой перед тобой, только не знаю в чем… В общем, я так больше не могу. – Выговорившись, она почувствовала, что с души словно камень свалился.
– Да не терзайся ты так, все нормально, – успокоила ее Марго, – я поговорю с Володькой.
– О чем?
– Ну… Видишь ли, только давай без обид, мы тут с ним недавно поспорили….
– То есть как поспорили, про что? – опешила Наталья, пристально глядя на подругу.
– Про тебя, – ничуть не смутилась Озерцова. – Понимаешь, Наташ, все очень просто, Крав заявил, что, если он захочет, то не пройдет и месяца, как ты по уши в него втрескаешься, словно все эти школьные дурочки, и будешь бегать за ним как собачонка. Но я-то тебя хорошо знаю…
– И что же достанется победителю? – перебила ее Климова, не узнав своего голоса.
– Мне, если выиграю я, – французские духи. Представляешь, "Клима", такие классные…
– А если выиграет он?
– Я ему книжку Ефремова обещала отдать, "Лезвие бритвы" называется. Крав ведь помешан на этой литературе. Вот только где ее взять? Мне мать с работы вместо нее "Тайс Афинскую" принесла, по жребию вытянула. У них там сейчас книги так распределяют. Наташк, а ты что, действительно в него влюбилась?
Наташа ничего не ответила, но назавтра отозвала в сторону Марго и Владимира и молча протянула новенький, взятый из семейной библиотеки томик Ивана Ефремова.
– Зачем это? – не понял Кравченко.
– Ты выиграл, Володя, просто у Ритки сейчас нет этой книги, а у меня есть. – Она повернулась и ушла, оставив их объясняться вдвоем.
Больше всего ей хотелось укрыться от всех и умереть. К ней никто не пришел, да и телефон не разрывался от звонков. Она проревела в подушку всю ночь, а утром, пряча от матери опухшие от слез глаза, собралась и пошла в школу.
Первым уроком была алгебра – контрольная.
– Что с тобой, ты не заболела, часом, Наташа? – участливо спросила математичка.
Климова отрицательно покачала головой, пытаясь сосредоточиться на заданиях под любопытными взглядами одноклассников.
– Наташ, – тихо позвал ее Кравченко, сидевший сзади. – Наташ, – он слегка коснулся ее плеча.
– Клавдия Михайловна, мне отсвечивает с доски, можно я пересяду на первую парту? – попросила она.
– Конечно…
Владимир вернул книгу через несколько дней. Он просто подошел к Наташе перед уроком и, словно ничего не случилось, положил ее на парту.
– Спасибо, я прочитал.
– Но я отдала насовсем, – растерялась Климова.
– Не решай за меня, Нат. Я спорил с Марго, а не с тобой.
Кравченко круто развернулся и направился к прихорашивавшейся Ритке.
– Держи, – сказал он, доставая из кармана синенькую коробочку духов.
– Ой, какая прелесть, – всплеснула руками Озерцова и, не заботясь о том, что ее слышит весь класс, звонко воскликнула: – Так значит, ты все-таки мне проспорил? А ведь я тебя предупреждала, помнишь? Я знала, я всегда знала, что наша Натали – стойкий оловянный солдатик и никогда не подведет подругу.
– Я все помню, Марго. Честно признаю, я действительно проспорил, этого, надеюсь, достаточно.
– Да… Подожди, – вдруг спохватилась Ритка, распаковывая духи. – А как же тогда понимать Наташкины слова?
– Понимай как хочешь, – досадливо бросил Владимир и, обращаясь не столько к Марго, сколько к притихшему классу, продолжил: – Спорить-то я спорил, а в дураках оказался сам. Это не она, а я втрескался в нее по уши и теперь готов бегать за ней как собачонка. Есть еще вопросы?
По рядам пронесся удивленный ропот и стих. Наташе показалось, что она ослышалась, но завистливые взгляды девчонок и восхищенные ребят говорили об обратном. Марго ошарашено уставилась на соперницу:
– Ну спасибо тебе, подружка, удружила…
А Володька обернулся к Наталье и открыто спросил:
– Теперь-то мы можем с тобой встретиться и спокойно поговорить?
– Оставь меня в покое, – твердо отчеканила Наташа, собирая в кулак жалкие остатки воли, чтобы не разреветься белугой. – И не смейте мне больше звонить, ни ты, ни Марго, – добавила она, запихивая в портфель разложенные учебники.
– А я-то тут при чем? – услышала она капризный голос Озерцовой, уже выскакивая из класса.
Володька метнулся вслед, едва не сбив с ног входящую в кабинет химичку.
– Кравченко! Климова! Вы куда, урок начался… Ребята, объясните, что происходит?
– Да что объяснять, Галина Михайловна, весна, любовь… – сказал кто-то.
Он догнал ее уже в коридоре на первом этаже. Грубо схватив за руку, оттащил к раздевалке, подальше от любопытных глаз:
– Наташк, нам надо поговорить…
– Зачем ты устроил весь этот цирк? – ее глаза метали молнии, а голос звенел от гнева и слез.
– Извини, я не хотел тебя обидеть. Это не цирк.
– А как назвать то представление, которое ты устроил в классе? Ты обо мне хоть немного подумал?
– Это не цирк, – упрямо повторил Владимир. – Я только о тебе и думал все эти дни… Наташ, я люблю тебя.
– Что?!
– Что слышала.
– А ты меня спросил? – растерялась она.
– Вот я и спрашиваю…То есть говорю тебе.
– Я не верю ни одному твоему слову!
– И что мне сделать, чтобы ты поверила? Спеть под окном серенаду или броситься с крыши? Представляешь записку "В моей смерти прошу винить Наташу К."…
– Это не смешно.
– А я вовсе и не смеюсь. Решай, одно твое слово…
– Ты сумасшедший.
– Наверное… Нат, пойдем отсюда на улицу, что ли. Или в класс давай вернемся, мне по химии надо пару исправить, я предкам обещал, а то наша колба грозится в четверти трояк выставить. Да и по истории у меня полный завал. – Он взял ее под локоть и потянул. – Пойдем.
– Володя, ты возвращайся на урок, – Наташа высвободила руку и отстранилась.
– А ты?
– А я пойду домой. – Перехватив его отчаянный взгляд, она пояснила: – Пойми, мне действительно надо побыть одной.
– Ты что, разговоров боишься? Да пусть они только попробуют что-нибудь сказать!.. Ладно, плевать на эту химию…
– Я никого и ничего не боюсь. Просто после всего, что случилось, мне не до учебы, ничего в голову не полезет. Но ты правда иди на уроки и не спрашивай меня больше ни о чем. Мы успеем еще поговорить и наговориться. Позвони мне после школы…
– Я не буду тебе звонить, я зайду часика в три, ладно?
– Ладно.
– Хотя нет, в три не получится, – с досадой спохватился Кравченко. – Черт, я ведь совсем забыл… Знаешь, давай лучше в четыре…
– У тебя что, тренировка?
Владимир замялся.
– Да нет. Так, одно дельце есть. Потом расскажу, при встрече. В общем, в четыре я у тебя железно. – Он задержал ее ладошку в своей.
Наташа не стала ничего уточнять – побоялась спугнуть лишними вопросами синюю птицу счастья, которая оказалась вдруг в ее руках и неожиданно обернулась не крохотной синицей, а настоящим белым журавлем, стерхом. Почему именно им? Да кто ж его знает, может быть потому, что стерхи очень редки и в природе их осталось так мало.
– Тогда до встречи?
– До встречи.
Домой она не шла, а летела. Молча зашла в квартиру и, отшвырнув в сторону портфель, закружилась в сумасшедшем безудержном вальсе. Что творилось в тот день в ее душе, трудно передать словами. Первое светлое чувство оказалось взаимным. О таком она даже не смела мечтать. Кто сказал, что чудес не бывает? Бывает, еще как бывает! Любить и быть любимой – разве это не чудо? И не важно, что взрослые твердят, будто школьная любовь в пятнадцать лет не имеет продолжения. Ничего-то они не понимают. У них с Володькой все будет по-другому, как в сказке, как в красивых заграничных фильмах.
О Марго Наташка старалась не думать, в какой-то момент ей даже стало жалко бывшую подругу: в одночасье оказаться опальной принцессой, наверное, страшно, но она быстро прогнала от себя эту мысль – сама виновата, за боль и унижение других надо платить. С Риткой, конечно, еще предстоит неприятный разговор, но это будет потом, завтра, а сегодня она никому не позволит омрачить свою радость…
– Борька, ты знаешь, что означает выражение "рушится мир" или "земля уходит из-под ног"? Хотя о чем я тебя спрашиваю, теперь-то знаешь. А я узнала это в тот проклятый майский день. Володя не пришел ко мне ни в четыре, ни в пять, ни в шесть часов. А потом раздался звонок. Трубку взяла мама, уже вернувшаяся с работы. Тихо ахнув, она передала ее мне. Звонила наша классная. Каким-то бесцветным старческим голосом Антонина Петровна сообщила, что Кравченко разбился. Упал с крыши четырнадцатиэтажного дома прямо за мусорные баки, поэтому его обнаружили не сразу, а только вечером. Говорили даже, что отец опознал сына лишь по лампасам на спортивных штанах. Физкультура была последним уроком, и Володька не стал переодеваться, домой он, как выяснилось, не заходил.
– Почему он это сделал, Нат, ведь с твоих слов вы помирились? – спросил Жаков.
– Вот именно, Жак, с моих слов. Ты это правильно заметил, как заметил и следователь, который меня допрашивал. В классе все были свидетелями нашей ссоры, но никто не знал о разговоре в раздевалке… Из школы Володя ушел вместе со своими друзьями, Максом и Игорем, а у ворот их поджидала Марго. У магазина мальчишки отстали, оставив их вдвоем.
– Ты хочешь сказать, что без Ритки здесь не обошлось?
– Я ничего не хочу сказать, все, что я знала, я уже сказала. Просто Марго была последней, кто видел Володю живым.
– А что говорила Марго?
– Ничего, они расстались во дворе, у песочницы, каждый пошел в свою сторону.
– Сама-то ты в это веришь?
– Вполне возможно, что все так и было.
Борис недоверчиво посмотрел на нее.
– Ты думаешь, она ему что-то сказала, перед тем как расстаться? Что-то очень обидное, и это вывело его из равновесия?
– Борька, я правда не знаю. Смолчать, конечно, не в характере Ритки, последнее слово всегда было за ней…
– Ты о чем-то недоговариваешь, Нат.
– Не знаю… Видишь ли, тогда была еще одна версия происшедшего, но в милиции ее сразу отмели как несостоятельную.
Кравченко кивнул:
"И его тоже. Знаешь, Наталь, ты не спрашивай меня ни о чем, я тебе потом сам все расскажу…"
– И если я правильно тебя понял, "потом" уже не было? – догадался Жаков.
– Да, в тот вечер я не стала лезть с расспросами, на следующий день я узнала про дурацкое пари, ну, в общем, остальное ты уже знаешь.
– А в милиции ты про это сказала?
– Сказала.
– Ну и что?
– Ничего. Следователь, грузный лысоватый мужчина, вздохнул тяжело и затянул песню: что же вы, девчонки, такие-сякие, наделали, такого парня в могилу свели, и как вы теперь будете с этим жить, и так далее.
– Но ты-то тут при чем? – искренне возмутился Борис.
– Он не поверил ни одному моему слову… и по-своему, наверное, был прав.
– Почему прав, ничего себе!
– Потому что, Борька, это были только мои слова. Не было других свидетелей, понимаешь, не было! Перепалку нашу слышали все, а то, что я его ждала, знала только я, и про видик этот злосчастный тоже, как оказалось, никто не знал. Вернее, то, что Володька хотел его найти, знали, а про то, что он мне сказал тем вечером, – нет.
– Вот это действительно странно. Неужели Владимир не поделился со своими друзьями? Ну, ладно, с тобой поссорился, возможно, и с Риткой не разговаривал в те дни, но с Игорем и Максом он же общался?
– Конечно…
– Тем более странно!
– Не знаю, не могу это объяснить. Наверное, боялся сглазить.
– Неужели он был таким суеверным?
– Нет, конечно. Но ты ведь наверняка слышал такую поговорку: "Нельзя делить шкуру не убитого медведя"?
– Точнее – "не говори гоп, пока не перепрыгнешь".
– Ага, ты прав. Я думаю, по этой причине Володька и молчал, и, кроме того, не забывай, что он, несмотря на кажущуюся взрослость, был всего лишь пятнадцатилетним мальчишкой. Зачем хвастаться тем, чего пока еще нет. А вдруг не получится? Уязвленное самолюбие и все такое прочее…
– Понял, – кивнул Жаков. – Да, как-то по-дурацки все получилось, – добавил он, помолчав немного.
– Не то слово, – вздохнула Наталья.
– А с Марго…
– Что с Марго?
– Тыс ней потом разговаривала? Она-то тебе что про это рассказывала?
– Ничего.
– Как ничего? Совсем?
– Ничего – это значит ничего, – отрезала Климова. – Мы с ней старались не говорить об этом. Каждая из нас пережила случившееся по-своему, но и я, и она очень тяжело. Если бы все еще можно было исправить, тогда другое дело, а так… Володьку не вернешь.
– И вы даже не попытались выяснить отношения между собой?
– Марго сначала болела, потом начались каникулы, я сразу уехала к бабушке, не хотелось никого не видеть, не слышать. Ритка тоже отправилась к тетке. Потом я узнала, что где-то в конце августа, пока Ритки не было, ее мама поменяла квартиру, и они переехали в другой район. Новый учебный год мы начали в разных школах.
– А тебе не показалось странным, что любящая мать сорвала дочь из школы, когда впереди выпускные экзамены и аттестат?
На это у нее должны были быть очень веские причины. Надежда Степановна разумная и практичная женщина, по крайней мере, на мой взгляд. У Ритки что, были проблемы с учебой или учителями?
– Нет, не было никаких проблем, Марго всегда неплохо училась. А насчет странности я тебе вот что скажу, мне тогда многое казалось странным, даже то, что весь мир, и я в том числе, по-прежнему существует, по-прежнему светит солнце, куда-то спешат люди, жизнь для них не остановилась, они чему-то радуются, смеются… В общем, ты меня понял. А что касается переезда, Надежда Степановна и раньше говорила, что вот закончит Ритуся школу и они обязательно займутся обменом, ей не нравился наш район, не нравилось, что у соседки вечно пьяный, слоняющийся без дела муж, да и до работы было далековато. Ритка, правда, мать в этом не поддерживала, ну а тут, видимо, у Надежды Степановны удачный вариант подвернулся, а самой Ритке в тот момент было все равно. А с экзаменами… Марго надо было успокоиться, прийти в себя, а в нашей школе она бы, наверное, не смогла, там все напоминало о Володе.
– Но ты же смогла.
– Если бы ты знал, чего мне это стоило… Я пыталась убедить себя в том, что Володька просто уехал, ну, как раньше уезжал, за границу или там на соревнования. Я же не видела его мертвым…
– Ты не ходила на похороны?
– Ходила, просто старалась на гроб не смотреть. Стояла в сторонке, плакала… Мама сказала, что человека лучше запомнить живым. – Наташа замолчала, вспомнив глухие удары комьев земли вперемешку с дробью капель дождя. Дождь был не по-весеннему холодным и колючим. Она поежилась, заново переживая тот день. Из прошлого ее выдернул очередной вопрос Бориса:
– И когда же вы снова встретились с Риткой?
– Уже через год, в институте.
– На вступительных, что ли?
– Нет. Марго сначала поступала на другую специальность, но немного не дотянула по баллам и ей предложили перекинуть документы к нам, на технологию машиностроения. О том, что мы будем опять учиться вместе, да еще в одной группе, я узнала только первого сентября, на праздничной линейке. Признаться, я была шокирована. Ритка, наверное, тоже, но она подошла первой.
– И наверное, как ни в чем не бывало? – с горечью заметил Жаков.
– Да, почти, – кивнула Наталья. – Она сказала, что ужасно скучала, даже несколько раз звонила, только никого не было дома, заехать тоже не получилось, потому что, как и я, она боялась встречи.
– Представляю… После того, что случилось, наверное, очень сложно было смотреть друг другу в глаза.
Наталья промолчала.
– Неужели ты простила ее, ничего не спросив, и ваша дружба продолжилась с чистого листа?
– Нет, забыть про случившееся – это было бы невозможно. В тот день Ритка сама предложила выяснить все до конца, раз и навсегда. После линейки мы пошли в сквер и проболтали почти до вечера.
– И что?
– Ничего. Я имею в виду, ничего нового. Вспомнили школу, Володьку. Она рассказала о последнем разговоре с ним… Перед тем как разойтись по домам, он сказал, что все уже сам решил, но о краже не было сказано ни слова. Так что его слова по-разному можно было понимать. Посторонних поблизости Марго не заметила. Вообще-то, я до последнего надеялась, что все будет по-другому, что разговор по душам с Риткой внесет хоть какую-то ясность, но…
– Ты вновь поверила Марго?
– Возможно, что-то произошло потом, уже в подъезде, – уклончиво ответила Наташа.
– Да, может быть, – согласился Жаков, но уже без особого энтузиазма. – Нат, я все понял, прости за бестактность, я действительно не должен был лезть тебе в душу, тем более, меня это совершенно не касается. Просто, понимаешь, Ритка вспомнила о Володе, вот я и подумал… ладно, еще раз извини.