– Что сделал, говоришь? Много чего он в жизни своей учинил. Я ему, конечно, не судья. Все люди грешны, а мы, разбойники, тем более, но его проделки вряд ли нашим уступят. Наверняка сейчас с чертяками общается, пускай, там ему самое место… Он же со своими людьми нас обкладывал, точно волков бешеных. Один раз, в отсутствие старого князя, даже лес повелел запалить, едва потом потушили всем миром. А с женами и дочерями мужиков наших что вытворял? Скольких своим шелудивым псам, Егору и Некрасу, на потеху отдал! У Митрофана две дочери-красавицы на выданье были, так над обеими и надругались в бане, за отца-то разбойника. У Петра жена под сердцем ребенка носила, и ту не пожалели, ироды. Мы княжонка сколько раз изловить пытались, но уж больно хитер и осторожен был, без охраны никуда, и прихвостня своего, Егора, берег, особенно после того, как мы Некраса выследили. Но когда он братишке моему младшенькому, Васильку, головенку проломил, порешили, что все, хватит, будь что будет, не уйдет он от нас.
– То есть как проломил, за что? – ужаснулась Наталья.
– Да в том-то и дело, что ни за что. Матушка моя болела сильно, все меня звала, увидеть хотела напоследок, вот Василек в лес-то ко мне и побежал. А змеюка эта глазастая, Ульянка, Егорова дочка, заметила нас, ну и сказала отцу, а тот сразу к князю… Так они на мальца по дороге домой настоящую охоту устроили, гоняли братишку моего по полю, пока он не упал прямо под копыта лошадиные. А ребятенку-то всего осьмой год от роду шел… Я, когда прослышал о том, что случилось, хотел в тот же день барскую усадьбу запалить, да атаман не позволил…
– Извини меня, Никита, я ничего не знала об этом… А матушка твоя как, выздоровела?
– Матушка той же ночью померла, а о Васильке ей никто ничего не сказал. Но теперь-то уж, чай, знает, встретились души-то…
– Никита, а как оказалось, что князь в тот день был один, без охраны?
– Так мы его охрану по дороге подстрелили. Их, правда, немного было, всего четверо. Он хотел спозаранку, пока старый князь не вернулся с Озерного, нас на живца взять, сам себя, как приманку, в ход пустил. Знал ведь, поганец, что Алешка в спину стрелять никогда не будет, на пули нас вел, туда, где в засаде Егор с людьми поджидали. Только на этот раз просчитался маленько, в свой же капкан угодил. Атаман наш тоже не лыком шит, понял, что к чему, и велел нам с Митрофаном завернуть князя по другой дороге. Мы ему путь-то и преградили. Вот и пришлось княжонку что было сил от нас удирать, тут уж не до засады, самому бы ноги унести. Только зря это, от Сатаны еще никто не уходил, любого нагонит. Да вдобавок мы на той же дорожке ловчую яму вырыли. Я до сих пор удивляюсь, как ты в нее не попала.
– Подожди, то есть получается, что я вовсе не виновата в его смерти? – удивилась девушка и облегченно вздохнула. – А я-то все переживала…
– Вот еще, удумала, конечно нет. Ты лучше радуйся, что не зашиб он тебя, как моего братишку…
Какое-то время они продолжали идти молча.
– Никита, – снова окликнула его Наталья, – а с теми, кто был в засаде, вы… – девушка попыталась подобрать нужное слово, – тоже поквитались? Они ведь вас потом не преследовали?
– А чего им нас преследовать и, главное, где? Там, где мы были, нас уж и след простыл. А к замку они не сунутся, побоятся, у них без хозяина душа-то заячья.
– И у Егора тоже?
– У него особливо, чувствовал же, сукин кот, что следующим будет. Вот и засобирался спешно в Озерное, когда узнал, что Евгения больше нет. Только старый князь воспротивился, он его и так не очень жаловал, а теперь и подавно. Говорит: "Нечего тебе в Озерном делать, тут смуту навел, а теперь, что же, туда собрался бесчинства творить?" Егор его еле упросил хотя бы своих дочерей туда с пожитками отправить, пересидеть, переждать, пока все уляжется. Но Бог ведь все видит… Мы их встретили аккурат у развилки. Младшую атаман повелел не трогать и домой отпустить, а вот сундуки с добром и Ульянку к себе мы забрали. За нее большой выкуп с Егора потребовали, как-никак, любимая дочка…
– Ульянка – эта та розовощекая, с толстой косой, – догадалась Наталья, и перед ее глазами предстала картинка: дощатый пол, распластанное на нем безжизненное тело девушки, которая так охотно целовалась с Алексеем.
– Она самая, девка пригожая, но подлючая, как и ее отец. Все Егору докладывала, где и что делается, – подтвердил разбойник и, обернувшись, добавил: – Ты пойми, Наталка, мужики бы ее все равно просто так не отпустили, атаман это прекрасно знал, да и Егор тоже…
– Но ведь Алексей мог решить все по-другому и запретить им!
– Как же ты им запретишь, коль у Митрофана одна из дочек после всего, что с ней сделали, руки на себя наложила, – глухо ответил Никита. – А у Петра жену едва-едва отходили, но ребеночка своего она все равно потеряла… Да и наш Василек живехонек бы сейчас бегал, коль не она, подлючка… Ох, Наталка, уж если обычные люди такое творят, то что же ты хочешь от нас, разбойников?
"А ведь он прав, – подумала девушка. – Зло, однажды выпущенное на волю, порождает еще большее зло. Это – как джинн из бутылки. Снова его в бутылку запечатать не так-то просто, надо еще суметь".
– А Егор все-таки принес вам выкуп?
– Принес, – кивнул Никита, – только нам его выкуп ненадобен был. Митрофан тело Ульянки ему отдал, а золото его на поляне оставил. Сказал, как притронешься к червонцам этим окаянным, дочку свою перво-наперво вспомнишь. Глядишь, и поостережется теперь лютовать, вторая ведь уже подрастает… Ну, вот мы и пришли, – вдруг сказал Никита, сворачивая куда-то направо.
– А разве нам не туда? – протискиваясь вслед за ним, спросила Наташа. – Ход-то дальше ведет.
– Не, он ведет к подвалу замка, а атаман повелел проводить тебя до старого дуба…
– Никит, а до старого дуба тоже князь ход прокопал?
– Да нет, зачем ему? Это уже мы удумали, и не только до старого дуба. Я тебе потом как-нибудь покажу, а сейчас давай-ка лучше руку, будем выбираться…
Сон в летнюю ночь
– Странно, Андрей, но мне в последнее время снится один и тот же сон. Я вижу густую зелень вековой липовой аллеи, именно липовой – я чувствую этот неповторимый аромат, наслаждаюсь им… желтые стены барского дома, огромные белые колонны, подпирающие крышу парадного входа. Справа, за серым флигелем, я хорошо знаю это, находится пруд с камышами у берега, а чуть подальше, если пройти по тропинке, посыпанной гравием, – скрытая от посторонних глаз беседка, вся увитая плющом. Иногда мне кажется, что я даже различаю голоса, доносящиеся оттуда, слышу приглушенный девичий смех, полушепот мужчины… Они, наверное, очень молоды и счастливы. Я наблюдаю за ними как будто со стороны, и в то же время сама являюсь участницей действия…
– А дальше?
– Дальше? – Наталья на мгновение задумалась. – Знаешь, сегодня сон был совсем другой. Я видела старенькую деревянную церковь. Там было очень много народу. Все красиво одеты, по-старинному. Женщины в воздушных бальных платьях, мужчины во фраках, строгие, чопорные. Жених высокий и бледный, и взгляд у него томный, с поволокой.
– Ну, ясно дело, такой девчонкам нравится.
– Что нравится? – не поняла Климова.
– Не что, а кто. Жених твой, принц волоокий. Значит, свадьба была?
– Венчание. Только ты не понял, он не мой жених, хотя… мне кажется, я его узнала. Да, без сомнения это он…
– И кто же? – перебил Андрей.
– Это тот парень, ну, которого застрелил Алексей во время нашей первой встречи. Помнишь, я тогда рассказывала, а вы мне не поверили, еще Стас насчет атамана шутил…
– Стас всегда шутит. То есть ты всерьез думаешь, что это тот самый… Евгений Милорадов?
– Да, сейчас я точно уверена, что это он. Но почему Милорадов?
– Просто в нашей глуши других князей не водилось. А у старика, говорят, действительно был сын, единственный наследник, Евгений Милорадов… А невеста, ты ее хорошо рассмотрела?
– Нет, я не видела ее.
– Странно…
– Вернее, видела, но… Я могу в деталях описать ее платье, рассказать, как выглядят ее украшения. У нее такое интересное колье: тонюсенькая цепочка и две ажурные стрекозки, усыпанные синенькими камушками, наверное, это сапфиры, да?
– Наверное, – вздохнул Андрей. – То, что ты запомнила камушки, это, конечно, здорово, но что ты еще можешь сказать про нее?
– У нее длинные тонкие пальцы, она держала зажженную свечу, свеча чадила, и я все боялась, что она испачкает платье.
– А лицо, ты видела ее лицо?
– Нет, вот лица ее я, как раз, и не видела.
– Почему? Оно было закрыто вуалью?
– Может быть… Андрей, всё… я наконец-то вспомнила, где видела этих стрекозок. На портрете в медальоне. У той ледяной красавицы. Там их, конечно, четко не разглядишь, просто маленькое синенькое пятнышко, но это они, теперь я точно в этом уверена…
– Надо же, сколько интересных открытий за один только день.
– Ты издеваешься?
– Наоборот, я весь внимание. Итак, что же было дальше, ну, разумеется, кроме стрекозок?
– Мне кажется, девушка была очень расстроена и все время чего-то ждала. Я так ясно почувствовала это, даже воздух был пропитан тревогой…
– Может, она кого-то сильно боялась?
– Может быть, – нерешительно согласилась Наташа. – Хотя… нет, я не уверена… Страха не было, по крайней мере, у нее, а вот досада, отчаяние, боль… не физическая, а…
– Нат, а тебя не удивляет тот факт, что ты так хорошо поняла ее чувства? – внезапно перебил ее Андрей.
– Нет… это же сон.
– И что с того?
– Во сне мы всегда становимся более восприимчивыми, более чуткими к происходящему, ты разве не замечал?
– Замечал, но только в том случае, если все происходит со мной, то есть я и есть непосредственный участник действия.
– У меня тоже так…
– И какая же роль в этом сне была отведена тебе?
Климова растерялась.
– Не знаю. Я просто вижу эти картинки, понимаешь, вижу, ну, как фильм что ли…
– Ага, многосерийный.
– Что-то в этом роде.
– Ладно, давай подведем итоги и попробуем угадать название твоего фильма. Что мы имеем: первое – богатую усадьбу, второе – молодого князя и третье – его свадьбу со Снегурочкой.
– Почему со Снегурочкой?
– Сама говорила, красавица-то снежная, значит, Снегурочка. Начнем с первого. С усадьбы. Если я тебя правильно понял, это желтое здание с белыми колонами?
– Ты меня правильно понял, – подтвердила Наталья и съязвила: – Тебе осталась самая малость – понять, кому эта усадьба принадлежала.
– Всего-то делов?! Знаешь, Нат, у нас в деревне жил когда-то мировой старикан, художник. В молодости он интересовался историей нашего края, особенно этих вот мест. А к старости начал пить, пил крепко, но и рисовал отменно. Говорят, его картины даже краеведческий музей покупал.
– Это Сашкин дядя?
– Да, он самый, но не в этом суть.
– А в чем?
– А в том, что я видел эти картины. Так вот, на одной из них изображена усадьба Голотвиных – утопающее в зелени желтое здание с белыми колоннами. В глубине сада, справа от тропинки, беседка и, кажется, небольшой пруд. Да, точно пруд, там еще мостик был с перильцами, деревянный. Все, как ты и видела, да?
– Значит, по-твоему, мне снится дом графа Голотвина? А может быть, Милорадова?
– Нет, Милорадов больше на Францию западал. У него и усадьба в виде замка была, примерно как эти развалины, с башнями, винтовыми лестницами, четкими линиями парка, фонтанами…
– Если верить картинам?
– Конечно.
– Хорошо, допустим, ты прав и это действительно усадьба Голотвиных. Жених, как мы выяснили, – Евгений Милорадов, значит…
– Значит, незнакомка с портрета – дочь графа. – сделал вывод Андрей. – Графиня Голотвина.
– Елена? – невольно вырвалось имя.
– Почему Елена? – удивился Андрей.
– Не знаю, просто мне так показалось. – Видя его недоверчивый взгляд, Наташа добавила: – Ну, должно же у нее быть какое-то имя.
– Ладно, согласен, пусть будет Елена. Хотя, ты знаешь, Нат, наверное, ты права, это и есть ее настоящее имя. Помнишь тот остров, где я тебе рассказывал про церквушку и монашескую обитель?
– Еще бы, – легкое эхо колокольного звона кольнуло сердце.
– Так вот, монастырь назывался Еленин скит. Я никогда над этим не задумывался, но теперь…
– Андрей, – перебила она его, – но тогда выходит, что мой сон имеет продолжение, и мы с тобой его прекрасно знаем.
– Графиня, отказавшая разбойнику и убитая им вместе с женихом во время венчания? Значит, люди не врут, и все было именно так… Нат, ты представляешь, Карецкий действительно убил их в той самой церкви, на месте которой потом построили монастырь и назвали его в память Елены. Черт возьми!.. – его глаза лихорадочно заблестели.
– Андрей, но Карецкий убил князя прямо на моих глазах, в лесу, а не в часовне, и на сбежавшего с венчания жениха князь не был похож. Значит, где-то ошиблась молва?
– Время и люди подчас искажают действительность. Допустим, атаман убил сначала невесту, а жениха только ранил или промахнулся. Затем, через день, месяц или год, это не так уж важно, выследил этого Евгения и добил.
– Алексей не знает промаха, – напомнила Наталья.
– Это тоже только молва. В жизни у каждого случаются промахи, а если не промахи, то осечки.
– Андрей, а может, пуля изначально предназначалась Евгению и Елена погибла случайно, допустим, она могла просто заслонить его собой?
– Я смотрю, ты не веришь, что Карецкий мог хладнокровно застрелить девушку, да еще и графиню?
Наталья вспомнила русую косу и крупные алые капли на дощатом полу.
– Верю, – кивнула она, внутренне содрогнувшись, но Андрей рассудил по-другому.
– Знаешь, все может быть, – сказал он. – Факт, однако, остается фактом: оба погибли, и погибли от руки разбойника.
– То есть, ты хочешь сказать, что именно так и рождаются легенды?
– Конечно, или ты со мной не согласна?
– Не знаю, наверное, ты прав. Вот только какое отношение ко всему этому имею я?
– Может, это духи убиенных молят тебя о мести?
– Мести кому – Карецкому? Зачем? Да и каким образом я, живущая в двадцатом веке, могу отомстить ему, живущему в восемнадцатом?
– А каким образом ты, живущая в двадцатом, ежедневно общаешься с тем, кто живет в восемнадцатом? – отпарировал Андрей. – Выходит, ты можешь все.
– Я не буду мстить Алексею, – твердо произнесла девушка.
– Ах, даже так? Не зарекайся, от любви до ненависти… – невесело напомнил парень.
– Есть только один шаг, но его еще нужно сделать… Нет, Андрей, я чувствую, здесь что-то другое…
Лодка легко скользила по глади пруда. Карецкий, стоя в полный рост, отталкивался веслом, а Наталья, сидя на носу, боролась со сном. И надо было ей согласиться на эту авантюру! Отправиться ни свет ни заря непонятно куда и непонятно зачем. "Пойдем завтра со мной спозаранку, пока солнышко не встало, я тебе такую сказку покажу", – умеет же разбойник уговаривать, ну и где его сказка? Вон только лягушки у берега наперебой серенады горланят, да где-то в зарослях камыша кричит выпь.
От воды тянуло холодом. Наталья зябко поежилась, кутаясь в зипун, который на всякий случай догадался прихватить Карецкий. Уже светлело, на небе проступила тонкая алая полоска зари и начала потихоньку шириться, расти. Достигнув середины пруда, Алексей отложил весло.
– А теперь, Natalie, смотри во все глаза, скоро начнется, – сказал он, перебираясь поближе. Лодчонка закачалась под тяжестью его тела. Наташа, ойкнув, вцепилась в борта.
– Мы же перевернемся!
– Не бойся, ты лучше в воду смотри.
"Зачем?" – хотела спросить девушка, но не успела. Из темной глубины вдруг всплыл большой крепкий бутон, потом показался еще один и еще.
– Ой, что это? – удивилась девушка, и сон сразу как рукой сняло. – Смотри, Алеша!
Бутоны выныривали повсюду. Когда первый луч солнца коснулся поверхности воды, в считаные секунды они начали превращаться в прекрасные белые цветы с золотой серединкой. Их было столько, что вся поверхность пруда стала напоминать цветущий ковер.
Наталья просто зашлась от восторга:
– Красота-то какая!
– Я же говорил – сказка.
– Не то слово. Это же кувшинки, да? – поинтересовалась девушка, поглаживая кончиками пальцев нежные лепестки.
– Кувшинки, – подтвердил атаман. – Или водяные лилии, а в народе их называют русалкин цвет.
– Почему? За то, что их русалки очень любят?
– Наверное, я даже слышал, что кувшинки – это дети русалки и болотного царя.
– Ты знаешь, я никогда в жизни не видела настоящих кувшинок, только на картинках… Они, оказывается, такие чудесные, прелесть! Жаль, этот пруд, ну, который у нас, в нашем времени, весь зарос ряской, и цветов там нет.
Алексей наклонился, срывая цветок.
– Выходит, болотный царь без подруги остался.
– Не надо, не рви, они же живые.
– Я только один, – успокоил ее разбойник. – На, держи на счастье. У кувшинки ведь еще одно название есть – одолень-трава, некоторые ее годами ищут, а найти не могут.
Лодчонка снова угрожающе накренилась.
– Какая, какая трава? – переспросила, еще больше удивляясь, Наташа, но цветок взяла.
– Одолень-трава, – повторил Карецкий. – Ее издревле наделяют волшебными свойствами. Говорят, она охраняет людей от бед и напастей, может дать силы одолеть врага, а может и наоборот: погубить того, кто пришел за ней с нечистыми помыслами. Ее вкладывают в ладанку и носят как амулет.
– А ты носишь?
– Нет, разве ж у разбойника могут быть чистые помыслы? – усмехнулся Карецкий.
Девушка внимательно посмотрела на него.
– Алексей, я как-то спрашивала у Никиты, почему он стал разбойником…
– И что же он ответил?
– Сказал, что волю очень любит и другу надо было помочь.
– А теперь ты хочешь задать этот же вопрос мне?
– Нет, другой. Помнишь нашу первую встречу на поляне?
– Разве такое забудешь, – кивнул Карецкий. – Это и есть твой вопрос?
– Нет, конечно, не перебивай, пожалуйста, Там, на поляне, ты застрелил молодого человека, назвав его князем. Почему ты отказался от поединка с ним, ведь он был один и практически безоружен? Только не говори мне, что ты – разбойник и в этом все дело.
– Ах вот ты о чем… – мрачная тень набежала на лицо Алексея, смахнув улыбку. – Ну, тут уж ничего не попишешь, я действительно разбойник – это во-первых. Во-вторых, выстрел был за мной, и я его сделал. В-третьих, попади он в руки моих молодцов, места живого на нем бы не оставили.
– Что значит, выстрел был за тобой? Получается, вы уже дрались с князем, – уточнила Наташа. – И из-за чего?
– Это старая история, Натали… – Карецкий замолчал, пристально глядя на нее.
– Меня тогда еще не было и тебя тоже, так? – напомнила девушка его же слова. – То есть, не скажешь?
– Ну почему, скажу. Когда-то Евгений, смеясь, отнял у меня самое дорогое, что было в жизни, в запале я вызвал его на дуэль, но убить так и не смог, в последний момент пожалел и отвел пистолет в сторону.
– А он?
– Он выстрелил в упор, не церемонясь.
– И как же ты уцелел?
– Чудом, пуля, чиркнув об ладанку, рикошетом ушла в кусты.