– Тебя спасла ладанка? Выходит, ты тогда еще не боялся своих помыслов, раз носил ее?
– Я и сейчас ношу, только без кувшинки.
– А старый князь знал, что вы стрелялись и его сын чуть было не убил тебя? – продолжала допытываться Наташа.
– Знал, только Евгений ему не сын, а племянник, – поправил ее разбойник.
– Племянник? – переспросила совершенно сбитая с толку девушка. – Но его же все считают Милорадовым, единственным наследником?!
– Все верно, Евгений тоже Милорадов, его отец, Сергей Николаевич, приходился родным братом князю Михаилу Николаевичу. Во время крестьянского бунта Сергей вместе с женой, Настасьей Петровной, и малолетним сыном укрылись на чердаке во флигеле, а чернь в это время подожгла дом. Он помог Настасье Петровне и Женьке выбраться через маленькое чердачное оконце наружу и передал их на руки Егору, своему управляющему; тот, подтащив лестницу, хотел спасти все семейство. Но оконце было слишком крошечное, взрослому мужику не протиснуться, а дом уже полыхал, выскочить было невозможно.
– Ужас какой… – содрогнулась Наталья. – А что было потом?
– Потом Егор тайком вывез Настасью и мальчика из разоренного имения к Михаилу Николаевичу. Тот вместе с княгиней Елизаветой Павловной приняли родственников очень радушно, сразу окружили их заботой и вниманием. Молодая безутешная вдова и семилетний ребенок с ангельской внешностью, что может быть трогательнее. С тех пор они и поселились у них.
– А насчет наследства, разве у Михаила Николаевича не было своих детей?
– Общих детей с княгиней у них не было.
– Ты сказал "общих", а…
– У Милорадова был байстрюк, – перебил ее Карецкий.
– Кто? – не поняла Наташа.
– Незаконнорожденный сын, плод юношеской любви князя и дворовой девки, красавицы Марьяны. Говорят, он собирался дать ей вольную и даже жениться.
– И что же ему помешало? Или кто?
– Ольга Федоровна, его мать, властная, сильная женщина, и слышать не желала о таком мезальянсе. Спровадив на несколько дней строптивого сына под каким-то благовидным предлогом к тогда еще живому Сергею Николаевичу, она велела отвезти не совсем еще оправившуюся после родов Марьяну вместе с ребенком в летнее поместье, как говорится, с глаз долой, из сердца вон. Роды были тяжелые, и девушка, конечно, была очень слаба, но разве с барыней поспоришь. В общем, дальнюю дорогу в несколько десятков верст, как и следовало ожидать, Марьяна не выдержала. А вот ребенок на редкость оказался живучим. По прибытии на место орущего младенца отдали кормилице, жене кузнеца, у которой своих было четверо: трое уже бегали, а последнего она нянчила, вот и выкормила обоих, своего и Марьяниного.
– А что же князь?
– Князю, когда он вернулся, сказали, что Марьяна и ребенок умерли во время родов, о коварстве матери он знать не знал. Погоревав пару месяцев, Михаил, следуя воле родительницы, женился на милой и застенчивой соседской девушке Лизе. Это была хорошая партия, именно такая, о которой мечтала Ольга Федоровна. Но Лизавета Павловна была очень слаба здоровьем, а потому выносить и родить наследника или наследницу ей оказалось не под силу. Шли годы. В очередной раз произведя на свет мертворожденного младенца и чуть не отдав Богу душу, молодая княгиня в отчаянье поняла, что никогда в жизни не сможет иметь детей. Дворня, несмотря на строжайшие запреты, давно уже шепталась, что это все, мол, неспроста, а наказание Господне за свершенное некогда злодеяние. Шилатов мешке не утаишь, как ни крути. Пересуды дошли и до Лизоньки, а та все рассказала мужу. Наутро княжеская чета пошла к Ольге Федоровне, о чем они там говорили, никто не знает, но, выйдя из материнских покоев, Михаил Николаевич велел срочно закладывать карету и вместе с женой отправился в Озерное. Вернулись они оттуда с четырехлетним сыном и семьей кузнеца в придачу.
– То есть они его усыновили? – уточнила Наталья.
– Над мальчиком оформили опекунство с правом наследования, а его приемной семье дали вольную, – пояснил Карецкий и продолжил: – Елизавета Павловна души не чаяла в мальчишке, растила сорванца, будто собственное дитя, а о Михаиле Николаевиче и говорить-то нечего, рад он был несказанно, и даже старая ведьма Ольга Федоровна в конце концов признала байстрюка своим внуком и уже лежа на смертном одре просила у него прощение, держа за руку.
– Он ее простил?
– Конечно, а как же иначе? Ведь она была его родной бабкой, плохой или хорошей, не ему судить. А вот с кузеном у него как-то сразу не заладилось.
– Характерами не сошлись?
– Можно и так сказать. Приемышу-то не зазорно было с дворовыми мальчишками дружбу водить, а лучшим другом был молочный братец.
– То есть кузнец с семьей остались у Милорадовых? Но ты же сам сказал, что они получили вольную?
– Получили, но из имения их никто не гнал, тем более что они тоже к молодому баричу привязались, а сам он одно время свою кормилицу матушкой звал. Евгений же общаться на равных с крепостными считал унизительным, к тому же он помнил, как их усадьбу подожгли. Холоп для него был только холопом, даже если в жилах текла наполовину барская кровь. Настасья целиком поддерживала сына, но до поры до времени помалкивала, все-таки находилась в доме князя на полном иждивении.
– Почему же на полном иждивении? Ведь она осталась богатой вдовой, разве нет?
– В том-то и дело, что нет. Ее муж при жизни был заядлым игроком и, как выяснилось потом, оставил после себя огромные долги. Так что все расходы на содержание бедных родственников взяли на себя Милорадовы, ближе их у Настасьи Петровны никого не было. Михаил Николаевич воспитывал мальчишек одинаково, различия между ними не делал. Выписывая лучших заморских учителей, дал им хорошее образование. Они оба отлично фехтовали, стреляли, скакали на лошадях и к тому же слыли галантными кавалерами, прекрасно танцевали, а потому были желанными гостями на всех балах и светских приемах. Им прочили блестящее будущее и завидные партии…
– Но этого не случилось, почему?
– Не случилось… – Алексей привстал и оттолкнулся веслом, направляя суденышко к берегу. – Сначала умерла Елизавета Павловна. Я уже говорил, что она была очень слаба здоровьем, а последнее время особенно, и той осенью долго и сильно болела. Вдовцом князь пробыл не долго, где-то через год он снова женился, и женился на своей утешительнице, Настасье Петровне. Евгений стал для него не только племянником, но и сыном, а значит, и законным наследником.
– Он, что, предпочел его своему родному сыну?
– Нет, что ты, князь бы так никогда не поступил, но порой имя и кровь в обществе значат гораздо больше, чем богатство, а уж вкупе с последним… Байстрюк отчетливо понял это, когда впервые по-настоящему влюбился, и любовь эта казалась ему взаимной.
– Но она выбрала Евгения? – перебила Наташа, догадываясь, что он скажет.
В этот момент лодка чиркнула о дно, поднимая илистую муть. Алексей спрыгнул в воду и вытянул суденышко на берег.
– Ну, вот и все, приплыли, – сказал он, подавая девушке руку.
Наталья, опираясь на нее, встала.
– Я ведь права?
– Держись, а то ноги замочишь, – Карецкий легко приподнял ее и перенес на твердую почву. – Она выбрала другого, но теперь это уже не важно.
– Почему?
– Я не люблю ворошить прошлое.
– Тем более свое, – прошептала девушка.
– Что?
– Да так, ничего, – отмахнулась она, но под пронизывающим взглядом Карецкого все же сказала: – Алексей, это ведь ты про себя рассказывал? Это ведь ты милорадовский байстрюк, да?
– А хоть бы и так, что с того? Порой я и сам не понимаю, было это или нет, – выдавил Карецкий, опуская глаза.
– Алеша, расскажи мне все, пожалуйста, – попросила Наташа.
– Да я и так уж много чего тебе рассказал, наверняка лишнего сболтнул.
– А что случилось потом, почему все-таки Елена, ее же звали Елена? – на всякий случай уточнила она, отметив странный взгляд Алексея, – пошла под венец с Евгением, а не с тобой?
– Видишь ли, ее отец давно был не прочь породниться с Милорадовыми, но перед ним вставал вопрос, за кого отдать дочь: молодой княжич был для него незаконнорожденным, сыном крепостной, а племянник, хоть и носил с рождения фамилию Милорадов, был беден как церковная крыса. Женитьба старого князя на Настасье упростила задачу, а тут еще и Евгений посватался.
– А разве твой брат не знал, что вы с Еленой любите друг друга?
– Ну почему же, прекрасно знал.
– Значит, он так сильно ее любил?
– Насчет сильно не скажу, но то, что Елена была ему не безразлична, – это точно. Елена вообще никого не оставляла равнодушным, равнодушной была она сама… – Карецкий на минуту задумался, погрузившись в свои воспоминания.
– Ты о чем то недоговариваешь…
– Понимаешь, Натали, тогда случилось еще одно обстоятельство, которое все и решило, а началось все вот с этой бестии, – он кивнул в сторону лужайки, где пасся Сатана.
– Но при чем тут твой конь?!
– Сказать, что Михаил Николаевич обожал лошадей, значит, ничего не сказать. И если самые лучшие псарни были у Голотвина, то таких конюшен, как у князя, не было ни у кого в округе. Лошади были его страстью, его гордостью. Но настоящим бриллиантом в коллекции отца был, конечно, Сатана, чистокровный ахалтекинец, или, по-другому аргамак, в чьих жилах, говорят, течет кровь знаменитого Буцефала. В общем, конь этот не имеет себе равных, а потому бесценный. Отцу привезли его лет десять назад, совсем молодым, почти жеребенком, но уже тогда он был очень гордым и норовистым, никого к себе не подпускал. Евгений встретил Сатану сдержанно, если не сказать прохладно, а я, увидев его один только раз, уже не мог смотреть ни на какую другую лошадь, видимо, милорадовская кровь все же дала себя знать. Я стал пропадать на конюшне. Мы вместе взрослели, мужали, и я и Сатана, у него это, конечно, быстрее получалось. Вскоре он превратился вот в этого писаного красавца. Доверие аргамака, говорят, надо заслужить, но если он признает тебя своим другом, то будет готов на все ради тебя. Мы стали с ним друзьями… Накануне свадьбы с Настасьей отец решил сделать подарок своему будущему пасынку и без обиняков спросил его, чего бы тот хотел получить: "Проси все, что пожелаешь". Евгений думал не долго – пожелал Сатану. Для князя это стало полной неожиданностью, но, как говорится, дал слово, держи, и отец одним росчерком пера подписал дарственную. Ты не представляешь, что я пережил в этот день и каких душевных сил мне стоило сдержаться. Отец тоже сильно переживал, глядя на меня, но был непоколебим в своем решении, объясняя и мне и себе, что кузен – сирота и ему просто необходимы наша забота и понимание.
– Сатана принял его?
– Конечно, нет, но новый законный хозяин строго-настрого запретил мне приближаться к нему. Евгений даже перевел его в другое стойло, навесив замок. Однажды во время очередной прогулки Сатана чуть было не проломил копытом ему голову, и Женька вздумал проучить упрямца кнутом. Мы с Никитой были поблизости. Увидев, это, я выхватил у братца кнут и пару раз крепко огрел его, пообещав, что если такое повторится, еще хуже будет. К Сатане Евгений больше не подходил. К тому времени у него появилась новая забава: как и покойный Сергей Николаевич, он начал азартно играть в карты. В тот вечер ему фатально не везло, к тому же кузен выпил лишнего. Он умудрился спустить все имеющиеся у него в наличии деньги, и когда Решетов предложил поставить на Сатану, братец согласился. Коня он, разумеется, тоже проиграл. А когда проиграл, хмель тут же улетучился, понял он, что натворил. Старший Милорадов вряд спустит такое, а объясняться с ним все равно бы пришлось. Надо было что-то срочно придумать, но что? Евгений сидел мрачнее тучи. Игра закончилась, но гости расходиться не торопились, время-то раннее. С разговоров о политике беседа плавно перетекла на дам, зашла речь и о первой красавице, гордой и неприступной графине Голотвиной. И вот тут мой изобретательный братец предложил пари, что через месяц он женится на ней.
– И что же было поставлено на кон? – тихо спросила Наташа.
– Все тот же Сатана. Коли выиграет Евгений, конь останется у него, ну а если проиграет, делать нечего, отдаст его Решетову, но не завтра, как договаривались, а через месяц…
– Елена знала про пари?
– Нет.
– А князь?
– Нет, конечно. Пари держалось в строжайшей тайне – это было непременным условием.
– Но ты же откуда-то узнал, или, может, был среди играющих?
– За кого ты меня принимаешь! – глаза Алексея заметали молнии, но он быстро взял себя в руки.
– Про пари я узнал от Евгения, когда пришел умолять его отступиться от Елены. Он сам мне все рассказал, но перед этим взял с меня слово чести, что я буду молчать. Кузен перехитрил меня и на этот раз. Он ведь прекрасно знал, как много для меня это значит – честь. Я не пошел ни к отцу, ни, тем более, к Елене. Я дал Евгению сроку ровно неделю, чтобы он все уладил сам. Но улаживать братец не захотел. И вот, ровно через неделю, спозаранку, мы встретились с ним в лесу. Дуэль была на пистолетах. Первый выстрел был мой. Я знал, что не смогу его убить, но проучить очень уж хотелось. А потому я взял чуточку правее и прострелил ему навылет рукав рубашки, пуля слегка царапнула предплечье. Мне же, как я уже говорил, он выстрелил прямо в сердце и, если бы не ладанка… Продолжать дуэль я не стал, во-первых, я получил удовлетворение, глядя, как братец катается по траве, завывая от боли, а во-вторых, вечером того же дня мы с Еленой собирались тайно повенчаться в маленькой церкви. Ради этого я был готов простить любого, вставшего у меня на пути. В общем, я поспешил, как мне думалось, готовиться к свадьбе, а братец вернулся домой зализывать раны. Но судьбе, видимо, было угодно распорядиться по-другому. Елена не пришла в условленное место. Вместо нее меня ждала Акулыса, ее горничная девка, которая и передала мне письмо. В нем графиня просила ее простить, а также сообщала о своем решении выйти замуж за моего кузена…
– Но почему она так поступила, почему передумала?
– Сначала я тоже хотел это знать и пытался поговорить с ней с глазу на глаз. Пробирался тайком и в нашу беседку, и в сад, один раз даже в ее комнату через окно забрался, но она всячески избегала встреч… А потом, понимаешь, Натали, пойти против воли родителей и пересудов на стороне не каждая решится.
– Но ведь она тебя любила!
– Мне так казалось. Мы ведь все когда-то в чем-то ошибаемся… После той дуэли отец отвернулся от меня, сухо предложив уехать до свадьбы Евгения в Озерное. Я, разумеется, отказался. Князь настаивать не стал, но поставил мне непременное условие, что, пока я здесь живу, брата пальцем не трону, а после свадьбы незамедлительно отправлюсь в конногвардейский полк… – Карецкий вновь замолчал. – Смотри-ка, вон уже и медвежья ягода поспела, держи, первые, говорят, самые сладкие.
Атаман сорвал несколько красных ягодок и протянул девушке. Лесная малина и в правду оказалась очень душистой и вкусной.
– Что же было дальше? – с замиранием сердца спросила Наталья.
– В тот день я камнем сбил замок в стойле и вывел под уздцы Сатану… Конь словно с ума сошел от радости. Наверное, помешался и я. Никита пытался меня отговорить, но я ничего не хотел слышать. Я должен был увидеть Елену, перед тем как навсегда покинуть эти края. Я хотел встретиться с ней у часовни, перед венчанием. Но опоздал – не учел того обстоятельства, что Евгений выставит по дороге дозорных и мне придется скакать в объезд. В церковь влетел, когда их уже объявляли мужем и женой… Торжествующе-циничная улыбка на губах Евгения, он обернулся в тот момент, и печальные, полные слез глаза Елены… Понимаешь, Натали, я слишком ее любил, чтобы вот так просто отдать другому и позволить ей стать разменной монетой в дурацком пари…
– Почему же ты не убил Евгения? Боялся нарушить слово, данное князю?
– Я много чего нарушил в тот день, – горько усмехнулся Алексей. – Но убить брата мне действительно помешал отец, а тут и Никита на своей Ласточке подоспел… Схватив Сатану под уздцы, он буквально выволок меня из церкви и заставил уйти в лес. Мы рванули к гати. На болотах и отсиделись несколько дней, пока решали, что же нам дальше делать. Вернее, для себя-то я сразу все решил, а вот своему кровнику доли разбойника, видит Бог, не желал и предложил ему вернуться в имение, повиниться перед князем, хотя, если честно, и виниться-то особо не за что было. Почитай, наоборот, ему Евгений в ноги должен был кланяться за то, что спас от меня. Но Никита возвращаться наотрез отказался. "Пропадешь ты один, без меня, Алешка. Да и мне дома от твоего братца житья не будет. Уж коли так все случилось, знать, на то воля Божья, пропадать, значит вместе…" – ответил он на все мои аргументы.
– И вы стали разбойниками… А откуда взялись остальные, что к вам пришли? – поинтересовалась Наташа.
– Да нет, это мы к ним прибились. В то время в лесу Демид с дружками пошаливали, человек шесть их было, все в основном беглые, вот к ним-то мы с Никитой и подались.
– И они вот так запросто выбрали тебя своим атаманом? Что, даже Демид не возражал?
– А куда ему было деваться? Я ведь стреляю и фехтую – дай Бог каждому, умом и смекалкой Господь тоже не обидел, да и храбрости вроде не занимать. Демид же – обычный крестьянин, правда, в свое время на медведя с рогатиной ходил, силищи мужик немеряной, ну а в остальном – только девок пугать… Выдать же меня князю было боязно – не нажить бы в его лице еще большего врага. Держаться по отдельности тоже никакого резона, князь, вздумав прочесывать лес, вряд ли стал разбираться, кто со мной, а кто сам по себе, тать, он и есть тать… Позже к нам прибились Касьян, Федор и еще пара человек.
– Алеша, а отец не пытался тебя разыскать, поговорить с тобой после всего, что случилось?
Карецкий жестко усмехнулся.
– Он, когда узнал, что я подался в разбойники, даже слышать обо мне ничего не пожелал.
– А ты сам не пытался к нему прийти и все рассказать?
– Он ведь не священник, а я не на исповеди, чтобы в грехах каяться.
– Ну, хорошо, и что дальше, так и будешь разбойничать?
– Да нет, разбойничать я больше не буду, я свои долги все раздал, и даже сполна, – сказал Алексей. – Мы к осени, коли живы будем, всей ватагой к морю пойдем, османцев бить. Исмаил-паша и крымский хан совсем распоясались, наших людей истребляют, женщин и детей в полон уводят.
– Почему именно к осени?
– По мне так хоть сейчас идти можно, да мужики просили повременить, здесь у половины из них семьи остаются, детишки малые, сенокос уже скоро, да и урожай убрать надо, зима, говорят, нынче суровой будет.
– Но они же разбойники, при чем здесь сенокос и урожай?