– А ты бы смог любить вечно ту, которая тебя предала?
– Не знаю, сердцу не прикажешь.
– Да, сердцу не прикажешь, и все же я никак не могу понять Елену, почему она в конце концов пошла под венец с Евгением, а не с ним? Что заставило ее изменить свой выбор? Я не думаю, чтобы Голотвина испугалась досужей молвы или последствий родительского гнева. Гордой и независимой натуре не страшны пересуды, а пикантные романтические истории про побег и тайное венчание, наоборот, только вызвали бы к ней еще больший интерес, придали бы ей шарму. Тем более, я сильно сомневаюсь, чтобы Алексей позволил кому-то распускать сплетни о его жене. Что касается родителей, она у них единственная дочь, и отец вряд ли лишил ее наследства.
Андрей криво усмехнулся.
– Ты забываешь, Наташ, что у Снегурочки не только взгляд морозный, но и сердце – кусочек льда. Если чуть-чуть отогреть, плохо ей придется, растает Снегурка. Такие люди не могут просто любить, у них все по расчету. Помнишь, Марго как-то сказала, что главное в жизни – это имя и кровь. У Карецкого не было ни того, ни другого. Сын князя никогда не носил имени своего отца, да и голубая благородная кровь в его жилах была наполовину разбавленная. Ты вот говоришь, Елене были не страшны пересуды, но их с Карецким история могла приобрести неслыханную скандальную огласку. И наверняка среди окружения Голотвиных нашлись бы и те, кто просто-напросто отвернулся бы от графини, навсегда закрыл для нее двери своих домов. А для светской дамы положение в обществе играет не последнюю роль. Ну и ради чего все это? Зачем молодой, красивой женщине такие проблемы?
– Нет, Андрей, ты ошибаешься, Елена любила Алексея. Помнишь, я тебе рассказывала свой сон, так вот, я теперь поняла: там, в церкви, она ждала Карецкого, очень ждала.
– Но ты говорила, что Голотвина боялась чего-то или кого-то?
– Она боялась не его, а своих чувств. Я не отрицаю: трезвый ум, холодное сердце, давление со стороны родителей, безусловно, сыграли какую-то роль в ее выборе. И все же, мне кажется, было что-то еще, заставившее Елену вот так, ни с того, ни с сего, отречься от своего любимого и своей любви. Я почему-то просто уверена в этом…
– Не буду с тобой спорить, может быть, и на самом деле была еще какая-то причина, но, к сожалению, мы никогда этого не узнаем, как, по-видимому, не узнал и Карецкий… Если, конечно, тебе вновь что-нибудь не приснится…
– Что невеселый такой, Никита?
– Да с чего радоваться-то? – уныло ответил он, пряча глаза.
Наташа с удивлением посмотрела на него:
– Ой ли? Не узнаю я что-то сегодня тебя. Ты, часом, не заболел? Или, может, с атаманом повздорил?
– По мне, лучше бы и повздорил… Не могу я больше так, что хошь со мной делай, а не могу. Раньше девки по мне сохли, а теперь, видно, моя очередь пришла. Сколько раз себе твердил: "Ну, куда ты лезешь, холоп безродный!" – а как увижу тебя, опять голова кругом идет. Правда мужики наши меж собой шепчут: ведьма. Ты и есть ведьма, связался атаман с чертякой.
– Не пойму я, о чем ты, Никита?
– Да чего тут непонятного? Люблю я тебя, Наталка, аж свет не мил, так люблю.
– Никита… – на миг девушка задохнулась то ли от счастья, то ли от неожиданности.
Разобраться в своих чувства она не успела. Не давая опомниться, Никита стиснул ее в своих объятиях, жадно прильнув горячими губами к ее губам.
"Я никогда не смогу заменить тебе Елену, Алексей, – неожиданно подумала Наташа. – Да я и не хочу этого делать. Я такая, какая есть, и я хочу, чтобы меня тоже любили такой, какая я есть. А я – Наталья Климова. Никита – красивый парень, и самое главное, он любит меня, именно меня, ну и пусть, почему бы нет?"
– Так кто же мешает тебе, Никита, меня любить? Или, может, ты атамана боишься? – тихо произнесла она.
Разбойник отстранился, посмотрел на нее с удивлением, потом вдруг подхватил как пушинку и бережно понес под сень могучего дуба. Трава мягким шелковым ковром приняла их.
– Милая моя… – Никита нежно, но настойчиво гладил волосы, плечи, грудь и все целовал, целовал ее… – Жизни без тебя нет, – его рука, скомкав подол сарафана, коснулась бедра, прошлась по оголенному животу и скользнула ниже.
Наталью бросило в жар: "Что же я делаю, зачем?"
– Не надо, Ник… – попросила она, но блаженная нега всепоглощающей страсти уже обволакивала тело, а черный омут бесовских глаз затягивал все глубже. Никита торопился и торопил ее. Любить сейчас, здесь, сию минуту и на века.
Любить? Нет! Наталья вдруг с силой и отчаяньем оттолкнула его, выворачиваясь из объятий.
– А Алексей, он же…
И накликала… Раздирая плотные кусты цветущего вереска, на поляну, точно демон мести, вылетел всадник. Над головой мелькнули и опали, вздыбив землю, неправдоподобно огромные копыта Сатаны. Наталья, зажмурившись, непроизвольно прижалась к Никите.
– Отпусти ее, – спрыгнув, хрипло приказал атаман, бросая поводья.
Потемневшие от гнева глаза готовы были испепелить всех и каждого, костяшки пальцев, сжатых в кулаки, побелели. Таким Наталья видела его впервые, и ей стало страшно.
Никита молча поднялся и сделал шаг навстречу атаману.
– Я предупреждал тебя? – прорычал Карецкий.
– Твоя воля, барич…
– Почему ты меня ослушался?
– Я люблю ее…
– А она тебя?!
Ответить он не успел.
– Алексей! – крик отчаяния, вырвавшийся из самого сердца, разорвал тишину. – Подожди, не надо!!! – Стряхнув наваждение, Наташа метнулась к нему, но не успела. Карецкий выстрелил в упор, не целясь.
– Никита!!!
Черноглазый красавец, ахнув, грузно осел в слегка примятую траву.
– Никита! – Наталья опустилась рядом с ним, затормошила, затрясла, пытаясь поймать угасающий взгляд. – Никита! – Из уголка губ, которые только что целовали ее, пробежала узенькой ленточкой алая кровь.
– Оставь его, он мертв, – пряча пистолет, бросил Карецкий.
Сатана попятился, всхрапывая и прядя ушами. Скосив умный лиловый глаз на застывшую девчонку, конь переминался с ноги на ногу, чувствуя всем своим лошадиным нутром, что между дорогими его сердцу людьми случилось что-то непоправимое.
Для Натальи мир окрасился серым. Никита, ее верный Никита, единственный человек, которому она была нужна и дорога, действительно был мертв. Алексей не знал ни жалости, ни промаха. Где-то над ее головой все так же весело щебетали лесные птахи, жизнь продолжалась, но продолжалась уже без Никиты.
Наталья щелчком отбросила с неподвижной руки чересчур шустрого муравья, решительно выдернула из-за пояса Никиты пистолет и, ощутив холод отполированной рукояти, взвела курок.
Карецкий не сдвинулся с места. Он стоял, похлопывая себя узким хлыстом по голенищу, и хладнокровно смотрел на нее.
– Неужели убьешь? Ну, давай, – подбодрил он девушку, усмехаясь той самой усмешкой, что в народе зовется оскалом. Сильный матерый хищник, изготовившийся к решающему прыжку. Волк-одиночка, потерявший семью и ставший от этого в несколько раз опасней.
Но Наташке сам черт был не страшен:
– Убью! – сказала она и… не смогла. Чиркнув по шершавому стволу векового дуба, пуля ушла в сторону. В ту же секунду хлыст, со свистом вспарывая воздух, обжег ей пальцы, выбивая оружие из рук. Девушка вскрикнула, волна боли вперемешку с горем, окатила рассудок и дала волю долгожданным слезам.
– За что?! За что ты так с ним? – всхлипывая, пыталась понять она.
Утешать атаман не стал.
– Мне нужны ватажники, отчаянные головорезы, для которых мое слово – закон, а не влюбленные юнцы, способные ослушаться и поступить так, как велит им сердце, – жестко отрезал Алексей. – Влюбленный разбойник – уже не разбойник. Да и смерть в минуты подлинного счастья – это еще не самое худшее, что есть в нашей жизни. Безответная любовь подчас бьет сильней, но тоже наверняка. И кто же из нас, скажи, после этого милосердней: ты, которая, заведомо зная о безысходности ваших чувств, обрекала его на мучительные страдания, или я, разом прекративший их?
– Значит, ты считаешь, что я не могу любить того, кого захочу?
– Когда любишь, Natalie, ты отдаешь любимому не только свое тело, но и душу, а твоя душа с самой первой нашей встречи принадлежит мне, и я не собираюсь ее ни возвращать, ни, тем более, с кем-то делить…
– Что?! – разверзнись небеса, это удивило бы ее намного меньше, нежели услышанное, но остановиться было уже невозможно. – Я не помню, когда и зачем отдала тебе свою душу, может, все так оно и было, как ты говоришь, не спорю, но теперь я знаю только одно – я ненавижу тебя, Карецкий, и не хочу, чтобы ты вмешивался в мою жизнь! – выпалила Наталья. – Ты слышишь, я не хочу жить в двух мирах, мне достаточно моего, а плох он или хорош, не тебе решать. Я возвращаюсь в свое время, туда, где тебя нет и никогда не было, где ты всего лишь призрак. Я…
– Попробуй, – атаман грубо схватил ее за распухшую от удара кисть и повернул к себе. Их взгляды скрестились, точно остро отточенные клинки. – Запомни, пока я жив, ты будешь принадлежать мне и только мне, а убить меня ты уже попыталась…
– Попробую, – в тон ему отозвалась Климова, – но и ты запомни, насильно мил не будешь! – Она с остервенением дернула жемчужную нить, душившую ее, и розовые капельки, мягко прошелестев, горохом посыпались в траву.
Карецкий отшатнулся, как от пощечины.
– Да, я разбойник, тать, но не подлец и никогда им не был, – сказал он, больше не удерживая ее. – Мне искренне жаль, что ты этого так и не поняла.
– Зато я очень хорошо поняла, что ты убийца! Зверь! – сквозь слезы выкрикнула Наталья и, оттолкнув его, бросилась прочь…
Она не видела, как Карецкий молча опустился на колени возле того, кто был ему молочным братом и верным другом, и, бережно закрыв ему глаза, глухо зарыдал…
Наташа бежала, не разбирая дороги, продираясь сквозь колючие кусты и бурелом, пока не оказалась на знакомой лужайке. Поваленное грозой дерево в обхват толщиной, точно шлагбаум, преградило путь. Девушка остановилась, переводя дыхание.
– За тобой не угнаться, – насмешливо раздалось рядом.
Она вздрогнула и стремительно оглянулась. Отряхиваясь от паутины и древесного сора, из-за кустов вышел Влад.
– Хорошо бегаешь, ты откуда здесь взялась-то?
– Из леса, вестимо, – нехотя ответила Наташа.
– Это я уже понял. А если поточнее, – приблизившись, поинтересовался Сошинский. – Опять со своими разбойниками якшалась?
Она промолчала. Расценив молчание как знак согласия, Владислав продолжил:
– И как это тебе удается, то исчезаешь непонятно куда, то появляешься вновь? Ведь всего лишь секунду назад тебя здесь не было.
– Ты что, следил за мной? – осененная внезапной догадкой, Наталья пристально посмотрела на него. Но Влад, казалось, ни мало не смутился.
– Присматривал… Да, кстати, а где твои красивые бусы? – Он слегка коснулся ее шеи и как бы невзначай задел грудь. – Неужели потеряла?
– Нет их больше у меня, нет и никогда не было, – с горечью ответила девушка. – Привиделись они мне, да и тебе тоже.
– Ах, вон оно что… – разочарованно протянул Сошинский. – Ну, привиделись, так привиделись. – И тут же с надеждой добавил: – А я думал, может, вместе поищем…
– Нет, Влад, не поищем, я же сказала, – раздраженно повторила Наташа и, не подумав, продолжила: – Удивляюсь я тебе, даже здесь, в этом дремучем лесу, ты все пытаешься найти какую-то выгоду. Тебя, что, кроме шмоток и драгоценностей в жизни ничего больше не интересует?
– Ну почему же, – ухмыльнулся Сошинский. – Я бываю очень разносторонним и любознательным…
Ей не понравился его тон, а еще больше его взгляд, захотелось немедленно уйти.
– Извини, Влад, я не хотела тебя обидеть, просто сегодня я очень сильно устала и мечтаю только об одном – до лагеря добраться. Ты со мной? – Не дожидаясь ответа, она обогнула его и пошла вперед.
– Конечно, вот только задержусь ненадолго…
– Как хочешь.
Влад напал неожиданно. Зажав одной рукой рот, другой он обхватил ее за плечи, молча подтащил к поваленному дереву, легко, как тряпичную куклу, перегнул через ствол и навалился сзади.
"Ты что?" – хотела закричать девушка, но ладонь, плотно прижатая ко рту, не давала и звука произнести. Она попыталась вывернуться, но поняла, что не справится с насильником, сомневаться в намерениях Влада уже не приходилось.
– Не рыпайся, с тебя не убудет. – Он деловито задрал подол короткого сарафана и провел рукой по обнаженным ягодицам, приспуская трусики.
– Не помешал? – вдруг раздался насмешливый голос Андрея. От этой насмешливости Наташу бросило в жар. Она дико вскрикнула, рванулась, но, придерживаемая Владом, осталась на месте.
– Ты – нет. Помешать может кто-то другой, – буркнул Сошинский, с сопением расстегивая ширинку. Он справился с замком, и что-то большое и твердое уперлось Наташе в бедро. – Ты же для меня как брат. Бог что говорит по этому случаю? Бог велит нам делиться с ближним… В общем, братишка, третьим будешь? – Сошинский не спеша, с вожделением погладил свободной рукой между ног девушки. Пунцовая от стыда, Наташа сдавленно всхлипнула, замотав головой:
– Не надо, пожалуйста, не надо.
– Третьим? – словно раздумывая, переспросил Андрей, и, как недавно у Карецкого, на лице у него заиграли желваки.
– Нет, Владька, третьим я не буду. Третий в любви он, как правило, лишний.
Наташе показалось, что она ослышалась.
– Так долго ли переписать правила?
– Переписать-то недолго, но только меня устраивают старые, вековые, и я буду первым и единственным… Отпусти ее.
– Вот это поворот… – Влад на секунду опешил. – А если не отпущу? Что, драться будешь?
– Да нет, драться точно не буду, а вот убить могу…
– Здорово же она тебя зацепила.
– Не слабо.
– Интересно, чем?
– Тебе этого не понять, наверное, зов крови.
– Зов крови, говоришь? А я уж, грешным делом, подумал, что ты синеглазому этому, что всех опрашивает, хочешь дорогу перебежать.
– Не понял, ты о чем?
– Да о том, что не будет она твоей никогда, а если и будет, то вряд ли ты станешь первым и тем более единственным…
– А вот это не тебе решать, – резко оборвал его Андрей и взял за плечо. Сошинский пакостно захохотал, но от Натальи все же отступил.
– Зря ты так, Андрюха, – с издевкой произнес он и вдруг, резко спружинив, сделал выпад.
Андрей, однако, успел уклониться. Владислав выхватил обрез, но навести его как следует не успел. Подкинув носком ботинка крепкую сучковатую палку, валявшуюся в траве, Андрей подхватил ее и с силой ударил по стволу. Хлопнул бесполезный выстрел, и обрез, кувыркнувшись в воздухе, упал на землю. Остервенело зарычав, вчерашние приятели бросились друг на друга. Андрей оказался сильней. Оторвав руки Влада от своего горла, он уложил его на лопатки и начал кулаком бить в лицо.
Наталья кое-как совладала с колотящей ее дрожью и осторожно подтянула обрез к себе.
– Андрей, не надо, отпусти его, – попросила она, брезгливо глядя на хлюпающего разбитым носом Влада.
Но Андрей вошел в раж, он ничего не видел и не слышал, ненависть переполняла его.
– Андрей, ты убьешь его! Отпусти, я сказала! – не на шутку перепугалась Климова.
– Я его предупреждал, – прорычал парень. – Собаке собачья смерть!
На Владьку было страшно смотреть. И Наташка придумала, как остановить этот ужас.
– Отпусти сейчас же, или я стреляю! Считаю до трех! – сказала она, передергивая затвор. – Раз, два, три!
Пуля вошла прямиком в пенек в шаге от дерущихся. Острая щепка поранила руку Андрея.
– Ты что, сдурела, он же заряжен!
– Я же сказала, отпусти его, – повторила Климова. – Отойди в сторону, ну.
Джиль нехотя повиновался. Зажав кровоточащий нос, Владька приподнялся сначала на четвереньки, потом, пошатываясь, встал.
– Отдай ружье, – прохрипел он, не глядя на Наталью.
– Обрез получишь в лагере. А сейчас уходи… – твердо сказала она и, сжалившись, добавила: – Там в кустах есть ручей, иди умойся хоть.
– Отпускаешь, значит, – мотнул головой Сошинский, но, наткнувшись на взгляд Андрея, молча скрылся за деревьями.
– А ты хорошо стреляешь, – заметил Андрей, когда они остались одни. – И в оружии, смотрю, разбираешься, зарядить-перезарядить можешь.
– Могу, – пожала плечами Наталья.
– И холостой от боевого отличить сумеешь?
– Без проблем.
– Странно, а Стас говорил, что ты ни черта в этом не смыслишь, – Андрей внимательно посмотрел на девушку.
– Раньше не разбиралась, теперь разбираюсь, у меня были хорошие учителя… Андрей, я не понимаю, к чему ты клонишь?
– Да все ты прекрасно понимаешь, Нат. Просто мы с ребятами слишком рано сбросили тебя со счетов.
– Думай, что хочешь, но я не меняла патрон и не убивала Марго, если ты об этом. – Видя мелькнувшее в глазах Андрея недоверие, она пояснила, присаживаясь рядом: – Если бы я заменила патрон, я бы подвергла себя опасности, ты же мог выстрелить в меня.
– Запросто, – согласился парень, – но между нами была договоренность.
– Но я же о ней не знала…. ну, даже если б и знала, я ведь очень осторожный человек и не люблю напрасный риск…
– Так знала или нет? – Андрей, грубо схватил ее за руку.
– Нет, не знала! – почти что выкрикнула Климова.
– Допустим, я тебе верю, а другие поверят?
– Не знаю.
– Зато я знаю… Значит, говоришь, ты очень осторожный человек и не любишь напрасный риск? – Он притиснул ее к себе.
– Не люблю!
– Так какого ляда ты одна шатаешься по лесу и днем, и ночью, полуголая, в этой коротенькой разлетайке?! Приключений ищешь на свою голову или, лучше сказать, задницу?
– Андрей!!!
– Что, Андрей? Я тебя сколько раз предупреждал и просил! Где был твой хваленый атаман, когда Владька задирал тебе юбку?!
– Он такой же мой, как и твой… С ним все кончено…
– Даже так?
– Да… Андрей, у тебя кровь, – Наталья слегка коснулась его разбитой скулы.
– Брось, Нат, до свадьбы заживет, – отмахнулся он. – А если бы я вовремя не оказался рядом, сейчас бы ты слезы и сопли на кулак мотала или с горя топиться пошла?
– Не смей повышать на меня голос… Ты же все-таки пришел. – Она обвила руками его шею и быстро поцеловала в щеку. – Спасибо.
– Не дразни меня, Наташ, – раздраженно попросил Джиль, пытаясь отстраниться.
– Я и не дразню, – пожала плечами девушка и вдруг задала ему давно вертевшийся на языке вопрос, который она так и не решилась задать атаману: – Андрей, а что, любить и правда грешно?
– Что-что? – парень на мгновенье опешил.
"Я никогда не буду тебе принадлежать, Карецкий, ни душой, ни телом. Я сброшу это наваждение…" – подумала Климова, откидываясь на траву и увлекая за собой Андрея.
Потом они еще долго лежали рядом, крепко взявшись за руки, и всматривались в проплывающие облака.
– Ты его сильно любишь? – неожиданно спросил Андрей, приподнимаясь на локте.
– Кого? – не поняла Наталья.
– Карецкого…
– Как можно любить того, кого давно нет, а может быть, никогда и не было… Я живу здесь и сейчас. И ты тоже живешь здесь и сейчас, – она зябко повела плечами.
– Замерзла?