* * *
Секретное донесение о событиях в доме семьдесят девять по Вестманнагатан представляло собой пять плотно исписанных листов формата А4, втиснутых в прозрачный файл. Меньше чем за час интендант Йоранссон успел прочитать их четыре раза. Закончив читать, он снял очки и посмотрел на Вильсона.
- Кто?
Вильсон взглянул в лицо, которое, хотя и было лицом начальника, часто казалось растерянным, почти застенчивым.
Теперь, после каждого перечитывания донесения, оно становилось все краснее, все напряженнее.
Вот-вот лопнет.
- Кто убитый?
- Вероятно, агент, работавший под прикрытием.
- Агент под прикрытием?
- Другой агент. Мы полагаем, что он работал на наших датских коллег. Он не знал, кто такой Паула. А Паула ничего не знал про него.
Глава следственного отдела держал в руках пять тонких листов формата А4, которые были весомее всех отчетов о предварительных следствиях, вместе взятых. Он положил документ на стол рядом с другой версией того же убийства, - то же время, тот же адрес. Рапорт, полученный от Огестама, прокурора, о том, насколько далеко продвинулись Гренс, Сундквист и Херманссон в своем официальном расследовании.
- Мне нужны гарантии того, что возможное соучастие Паулы в убийстве на Вестманнагатан останется здесь. В моем донесении.
Йоранссон посмотрел на две стопки бумаг. Секретное донесение Вильсона о том, что произошло на самом деле. И доклад руководителя следствия Гренса, рапорты которого содержат и впредь будут содержать только то, что двое сидящих сейчас в этом кабинете полицейских позволят Гренсу узнать.
- Эрик, так не работают.
- Если Гренс узнает… нельзя. Паула уже близок к решающему шагу. Мы сможем обрезать шведскую ветвь мафиозной группировки уже на предварительной стадии. Такая возможность нам выпадает в первый раз. Йоранссон, ты это знаешь не хуже меня; этим городом управляем не мы - этим городом управляют они.
- Я не даю гарантий источнику высокого риска.
Вильсон стукнул кулаком по столу. В первый раз в кабинете шефа.
- Ты знаешь, что это не так. Ты девять лет получал донесения о его работе. Ты знаешь, что он никогда не попадал под подозрение.
- Он был и остается уголовником.
- Так именно поэтому агент и может работать в банде!
- Соучастие в убийстве. Если он не источник высокого риска… то кто он тогда?
Больше Вильсон не стучал по столу.
Он потянулся за прозрачным файлом, перелистал пять страниц, крепко сжал их в пальцах.
- Фредрик, послушай. Если Паулы не будет, мы упустим шанс, а такие шансы не выпадают дважды. Упустим "Войтека" сейчас - упустим навсегда. И получим то, что наблюдаем в тюрьмах Финляндии, Норвегии, Дании. Сколько еще мы будем просто стоять и смотреть?
Йоранссон поднял руку. Ему нужно подумать. Он услышал слова Вильсона и хочет понять, что они означают на самом деле.
- Ты хочешь, чтобы опять вышло, как с Марией?
- Я хочу, чтобы Паула продолжал работу Хотя бы пару месяцев. Два месяца он нам еще будет нужен.
Глава следственного отдела принял решение:
- Я буду просить о встрече. В Русенбаде.
Выйдя из кабинета Йоранссона, Вильсон медленно пошел по коридору, ненадолго остановился перед открытой дверью Эверта Гренса. В кабинете никого не было - комиссар, которому не суждено закончить расследование, куда-то ушел.
Среда
Стена из людей.
Он и забыл, как в восемь утра бежал с перрона подземки по лестнице, ведущей наверх, к Васагатан.
Машина осталась стоять на ведущей к гаражу дорожке, рядом с пожарным автомобильчиком из красной пластмассы - вдруг детям станет хуже и Софье придется ехать в поликлинику или в аптеку. Хоффманн, зевая, лавировал между людьми, которые приехали на работу из пригорода на электричке и еле ползли; он так и не отдохнул - ночью пришлось вставать каждый час, жар у детей усиливался. В первый раз у в начале первого ночи, когда он открыл все окна в обеих детских, откинул одеяла с горячих тел и сидел то на одной кроватке, то на другой, пока мальчишки не заснули. В последний - где-то около пяти, когда ему пришлось еще раз дать им по порции альведона, им нужен был покой, сон, чтобы выздороветь. А на рассвете оба родителя в халатах, пошептавшись, поделили время, как делали всегда, когда кто-то болел или детский сад закрывали на санитарный день или планерку. Пит работал в первой половине дня, возвращался домой, а после обеда принимал домашнюю эстафету у Софьи, которая отправлялась на работу.
Васагатан - улица не особенно красивая, унылый бездушный кусок асфальта, однако здесь делают свои первые шаги сотни туристов, выйдя из поезда, аэропортовского автобуса или такси по пути в "Стокгольм - город островов и воды", которым их соблазнили глянцевые брошюры. Пит опаздывал и не смотрел ни на прекрасное, ни на уродливое, приближаясь к отелю "Шератон" и столику у барной стойки в глубине элегантного фойе.
Они встречались тридцать шесть часов назад в большом холодном здании на улице Людвика Идзиковского в Мокотуве, в центре Варшавы. Генрик Бак и Збигнев Боруц. Человек, с которым Хоффманн обычно имел дело, и второй заместитель директора.
Они поздоровались - крепкое рукопожатие людей, умеющих дать понять: они способны нажать весьма жестко.
Встреча, посредством которой головная контора обозначала серьезность своих намерений.
Итак, все началось. Операция первостепенной важности. Доставкой наркотиков в тюрьму будут руководить прямо из Варшавы, там же будут назначать время.
Они расцепили руки, второй заместитель снова сел за стол, на котором стоял стакан апельсинового сока. Генрик двинулся к выходу вместе с Хоффманном, но замедлил шаг; теперь он шел позади Хоффманна, словно не знал дороги или не хотел упускать Хоффманна из виду. Такой же бездушный участок Васагатан; они прошли мимо входа в метро, перебежали дорогу между несущимися машинами и по тротуару дошли до дверей дома, где на втором этаже располагалось охранное предприятие.
Они молчали, как молчали полтора дня назад в Варшаве, пока шли к Крыше; поднялись по лестнице, миновали дверь, ведущую в акционерное общество "Хоффманн Секьюрити", стали подниматься на третий, четвертый, пятый, шестой этаж - и наконец оказались наверху, возле одной-единственной обитой железом двери, ведущей на чердак.
Хоффманн открыл дверь, и они вошли в темноту. Черная кнопка была где-то на стене; Хоффманн нашарил ее, провозившись дольше, чем раньше, насколько ему помнилось, потом запер дверь изнутри и предусмотрительно оставил ключ в замочной скважине, чтобы никто не вошел. Кладовка номер двадцать шесть была пуста, если не считать штабеля из четырех летних колес в дальнем углу Хоффманн поднял верхнее и вытащил молоток и отвертку, приклеенные скотчем к диску изнутри, вернулся в узкий, слабо освещенный проход и пошел под толстой блестящей алюминиевой трубой до того места, где та упиралась в стену и уходила в тепловой вентилятор. Хоффманн приставил острие отвертки к краю стальной скобы, соединявшей трубу с вентилятором, и несколько раз сильно ударил молотком; скоба отвалилась, и он вытащил из открывшегося отверстия восемьдесят одну светлую металлическую банку.
Генрик дождался, когда все банки окажутся на полу, и выбрал три - крайнюю слева, одну откуда-то из середины и крайнюю справа.
- Остальное можешь убрать.
Хоффманн поставил семьдесят восемь банок обратно в тайник; Генрик сорвал фольгу с трех оставшихся, и оба почувствовали, как угол чердака наполняется запахом тюльпанов - сильным, почти тошнотворным.
Желтый, цельный, без трещин ком в каждой банке.
Амфетамин фабричного производства, разбавленный двумя частями глюкозы.
На одежде Хоффманна были брызги крови и мелкие кусочки мозга, когда они с Ежи и Мариушем, каждый по свою сторону стола в кухне "Хоффманн секьюрити", составляли смесь и сыпали ее в вакуумную упаковку.
Генрик открыл свой черный портфель и вынул простенькие весы и подставку с пробирками, скальпелем и пипеткой. Одна тысяча восемьдесят семь граммов. Килограмм амфетамина плюс вес банок. Генрик кивнул Хоффманну: сходится.
Скальпель воткнулся в один из трех желтых комков, Генрик осторожно соскреб немного порошка - не больше, чем поместилось в первую пробирку. Пипеткой - в следующие пробирки, с фенилацетоном и керосином. Генрик посмотрел жидкости на свет, капнул в пробирку с порошком, несколько раз встряхнул. Подождал минуты две, потом опять поднял пробирку к окну; голубоватая прозрачная жидкость была не чем иным, как сильнодействующим амфетамином, иначе она была бы темной и мутной.
- Один к трем или четырем?
- К трем.
- Хорошо выглядит.
Генрик закрыл банку фольгой, завинтил крышку, потом повторил всю процедуру с двумя другими; снова получил голубоватую прозрачную жидкость и с довольным видом попросил своего шведского коллегу убрать банки обратно в вентилятор и ударами молотка вернуть скобу на место. Последовавший за ударами щелчок подтвердил: труба снова целенькая.
Тщательно запереть чердачную дверь с внешней стороны. Шесть этажей по лестнице вниз, к асфальту Васагатан. Прогулка в молчании.
Второй заместитель так и сидел за столиком.
Еще полстакана апельсинового сока.
Хоффманн ждал возле длинной стойки администратора, пока Генрик усядется возле второго человека в иерархии "Войтека".
Голубоватая прозрачная жидкость.
Восемьдесят один килограмм разбавленного амфетамина.
Второй заместитель обернулся, кивнул; Хоффманн, чувствуя, как отпустило внутри, пошел через фойе дорогого отеля.
- Проклятая фруктовая мякоть. Застревает в зубах. - Зам указал на свои полупустые стаканы и заказал еще два; молоденькая официантка улыбалась им, как улыбалась всем, кто давал сотню на чай и, может быть, собирался заказать еще что-нибудь.
- Я руковожу операцией извне. Ты - изнутри, из Кумлы, Халла или Аспсоса, шведских тюрем особо строгого режима.
- Я бы выпил кофе.
Двойной эспрессо. Молоденькая официантка снова улыбнулась.
- Ночь была долгая. - Хоффманн посмотрел на второго заместителя; тот ждал.
Может быть, это демонстрация силы. Наверное даже, так и есть.
Когда стол опустел, апельсиновый сок в двух наполовину полных стаканах стал чем-то большим, чем просто сок.
- Такое случается. Иногда ночи бывают долгими. - Второй заместитель улыбнулся.
Ему не нужно уважение. А нужна сила, на которую можно полагаться.
- Как раз сейчас у нас четверо сидят в Аспсосе, по трое - в Халле и Кумле. В разных секторах, но они на связи. Я хочу, чтобы в течение недели тебя взяли за достаточно серьезное дело, чтобы ты гарантированно попал в какую-нибудь из этих тюрем.
- Два месяца. Потом я выйду.
- Тебе дадут столько времени, сколько тебе понадобится.
- Я не хочу сидеть дольше. И мне нужна гарантия, что вы вытащите меня через два месяца.
- Не беспокойся.
- Гарантию.
- Мы тебя вытащим.
- Как?
- Пока ты будешь сидеть, мы позаботимся о твоей семье. А когда выйдешь - позаботимся и о тебе. Новая жизнь, новая личность, деньги, чтобы все начать сначала.
В фойе "Шератона" все еще было пусто.
Те, кто приехал в столицу по делам, зарегистрируются в гостинице только вечером. Те, кто приехал посмотреть музеи и памятники, уже ушли в город в компании тараторящего гида и в новеньких найковских кроссовках.
Он допил кофе, махнул официантке - еще один двойной эспрессо и к нему маленькое мятное пирожное.
- Три кило.
Второй зам поставил стакан с соком к остальным.
Он слушал.
- Меня возьмут с тремя килограммами. Допросят, я признаю вину. Объясню, что я - сам по себе. Меня посадят в следственную тюрьму - ненадолго, потому что дело возбудят сразу же. Суд первой инстанции приговорит меня к долгому сроку, три кило амфетамина для шведского суда - это дело особой важности; я объявлю, что согласен с приговором, так мне не придется ждать, когда приговор вступит в силу. Если все сработает как надо, я смогу оказаться в нужной тюрьме через две недели.
Пит Хоффманн сидел в гостиничном фойе в центре Стокгольма, но видел вокруг себя тесную камеру, в которой сидел десять лет назад в Эстерокере.
Он усвоил, за сколько месяцев тюрьма ломает того, кто некогда был человеком.
Гнусные дни, когда кричат: "Мочу на анализ!" - и взрослые мужчины выходят голыми, выстраиваются шеренгой в зеркальном помещении, пока чьи-то глаза изучают их члены и мочу. Гнусные ночи, когда к тебе вваливаются без предупреждения и тебя, полусонного, в одних трусах вытаскивают в коридор, а банда охранников рвет, переворачивает, крушит все в камере и уходит, оставив после себя хаос.
На этот раз он выдержит. Его отправляют туда не для того, чтобы унижать.
- Будешь действовать в два этапа. Так же, как мы в Норвегии из Осло-Фенгсель завоевали тюрьму за тюрьмой. Или из Риихимяки, которая стала нашей первой тюрьмой в Финляндии. - Второй зам нагнулся к Хоффманну: - Ты выдавишь дилеров, которые уже работают в тюрьме. Потом мы начнем по своим каналам доставлять продукцию. Сначала - оставшиеся семьдесят восемь кило, которые Генрик только что одобрил. Они помогут сбить цену. Все, кто сидит, запомнят: у нас товар есть всегда. Амфетамин по пятьдесят крон за грамм вместо трехсот. Пока не охватим всех. Тогда мы поднимем цену. Черт, можно продавать еще дороже. Продолжайте покупать. Мы взвинтим цену до пятисот, даже до шестисот крон за грамм. Или больше не сможете колоться.
Хоффманн словно снова вернулся в тесную камеру Эстерокера. Там правили наркотики. Там правил тот, у кого были наркотики. Амфетамин. Героин. Даже буханка скугахольмского хлеба на ведро гнилых яблок, добавить воды, настаивать три недели в санитарном шкафу, - в день, когда все это превращалось в двенадцатипроцентную брагу, владелец ведра обретал могущество.
- Чтобы справиться с действующими дилерами, мне нужно три дня. В это время я не хочу ни с кем контактировать. Я сам заберу достаточное количество наркотиков.
- Три дня.
- Начиная с четвертого мне понадобится килограмм амфетамина в неделю, доставка - по каналам "Войтека". Мое дело - проследить, чтобы этот килограмм разошелся по покупателям. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь припрятывал порошок или устраивал запасы: обойдемся без конкурентов.
Фойе гостиницы - странное место.
Никто не подслушивает. Никто не изъявляет намерения постоять рядом.
За два соседних столика, которые все это время пустовали, начали вдруг усаживаться японские туристы, терпеливо ожидающие, когда можно будет заселиться в забронированные, но пока не приготовленные номера.
Второй зам понизил голос:
- Как ты пронесешь товар?
- Это мое дело.
- Я хочу знать, как ты все устроишь.
- Так же, как устраивал в Эстерокере десять лет назад. Как делал еще несколько раз в других тюрьмах.
- Как?
- При всем уважении - но вы же знаете, я это умею. Я беру на себя ответственность, этого достаточно.
- Хоффманн, как?
Хоффманн улыбнулся, почувствовав неестественность своей улыбки - первой со вчерашнего вечера.
- С помощью тюльпанов и стихов.
* * *
Дверь, что ли, приоткрыта?
В коридоре послышались отчетливые шаги, кто-то торопливо приближался.
Не хочется, чтобы к нему сейчас заходили. Эти минуты он ни с кем не станет делить.
Вильсон встал со стула и подергал дверную ручку - не открывается. Заперто. Ему померещилось. Шаркающих шагов, которые становились все отчетливее, не было; просто нервы разыгрались, он разволновался сильнее, чем думал.
Две встречи за несколько часов.
Более долгая, в "пятерке", где Паула изложил свою версию убийства на Вестманнагатан и доложил о встрече в Варшаве; и еще одна, значительно короче, в "четверке", во время которой окровавленная рубашка в пластиковом пакете перешла из рук в руки.
Вильсон уперся взглядом в запертый шкаф у противоположной стены, возле двери.
Оно лежало там. Обмундирование убийцы.
Нельзя его там больше держать.
Вильсон снова сел за стол. Шагов в коридоре больше не было слышно, затихли они и в его голове. Он посмотрел на экран компьютера.
Имя: Пит Хоффманн. Личный номер:
721018–0010. Результатов: 75
Важнейший инструмент, при помощи которого Вильсон девять лет создавал самого лучшего агента под прикрытием из всех, о ком ему доводилось слышать.
ASPEN, список преступников, находящихся в оперативной разработке.
Вильсон начал сразу, как только Пит отсидел свое в Эстерокере, его первый день на свободе стал первым днем завербованного агента. Эрик лично встретил Пита у ворот тюрьмы, отвез его в Стокгольм (за пять миль) в своей машине, а когда наконец отпустил, то поехал прямиком в участок и сделал первую запись в ASPEN. С того самого дня любой полицейский, введя пароль и войдя в систему, мог получить информацию о некоем Пите Хоффманне. Краткое, но четкое описание того, как подозреваемый после оглашения приговора, едва войдя на территорию Эстерокерской тюрьмы, был встречен двумя ранее судимыми известными преступниками, связь которых с югославской мафией доказана.
Целый год Вильсон с успехом создавал Хоффманна, делая его все более опасным, - "замечен возле здания, когда там проводился обыск, причина - предполагаемая торговля оружием", жестоким - "замечен за пятнадцать минут до убийства в Эстлинге в обществе подозреваемого, Марковича" - и наглым. Вильсон менял формулировки и степень дезинформации и с каждым новым "замечен" раздувал миф о могучей силе Пита Хоффманна, пока тот, благодаря компьютерной базе данных, не сделался одним из самых опасных преступников Швеции.
Вильсон снова прислушался. Опять шаги в коридоре. Звук отчетливее, громче, вот прошагали мимо двери, потом звук стал медленно затихать.
Вильсон чуть повернул монитор кверху.
В РОЗЫСКЕ
Через две недели Пит надолго сядет в тюрьму, а потом приобретет влияние, достаточное, чтобы контролировать продажу наркотиков, что обеспечит уважение со стороны других заключенных.
ОПАСЕН
Поэтому на этот раз Вильсон писал большими буквами.
ВООРУЖЕН
Когда кто-нибудь из коллег вздумает проверить Пита Хоффманна по этой базе, его или ее перенаправят на эту страницу, а там их уже дожидается особый код, который присваивают лишь очень немногим преступникам:
В РОЗЫСКЕ ОПАСЕН ВООРУЖЕН
Любой патрульный, любой, кто имеет доступ к истине в последней инстанции - полицейской базе данных, - заговорит о Хоффманне как об особо опасном преступнике. Эта слава сядет вместе с ним в автобус, который перевезет осужденного из камеры предварительного заключения в тюрьму.