Квартира, временно покинутая жильцами, красивое жилище в центре города. Ее, одно из шести мест встречи, ремонтировали уже несколько месяцев. Вверх по трем лестничным пролетам, дверь с почтовым ящиком, на котором значится "Линдстрём"; Хоффманн кивнул Эрику, протянул пакет, который до этого лежал в одном из запертых оружейных шкафчиков и содержал в себе рубашку с пятнами крови и следами пороха, что была на Мариуше двадцать четыре часа назад, - и заторопился назад, к детям.
Алюминиевые ступеньки трапа, ведущие из самолета компании "Скандинавские авиалинии" на посадочную полосу Каструпа, оказались слишком низкими, если наступать на каждую, и слишком высокими, если шагать через одну. Эверт Гренс посмотрел на своих попутчиков. У них была та же проблема - они неровными шагами спускались к небольшому автобусу, которому предстояло отвезти их к зданию терминала. У последней ступеньки Гренс подождал белую машину с синей полосой и надписью "POLITI". За рулем сидел молодой человек в форме вроде той, какую носят шведские ассистенты полиции. Меньше часа назад он остановил машину недалеко от зала вылетов аэропорта Арланда. А теперь выскочил из машины, распахнул заднюю дверь и козырнул шведскому комиссару уголовной полиции. Отдал честь. Как давно это было. Так сам Гренс козырял своему начальству в шестидесятые годы. Так никто больше уже не делал, когда он сам стал начальником. Гренса это устраивало - не любил он этих жестов подчинения.
Сзади в машине кто-то сидел. Мужчина лет сорока, в гражданском, очень похожий на Свена - типаж "приятный полицейский".
- Якуб Андерсен.
Гренс улыбнулся.
- Вы сказали, что из вашего кабинета видно Лангебру?
- Добро пожаловать.
Через четыреста метров машина остановилась возле средней двери терминала, и они все вместе отправились в отдел полиции аэропорта. Гренсу уже случалось бывать здесь; он отыскал в глубине переговорную комнату с кофе и маслянистыми венскими булочками.
Значит, прислали машину. Зарезервировали переговорную в местном участке. Приготовили кофе с булочками.
Гренс наблюдал за своими датскими коллегами, которые искали пластиковые стаканчики и сахар.
На душе полегчало. Явная враждебность, глухое сопротивление совместной работе словно бы улетучились.
Якуб Андерсен вытер о штаны пальцы, липкие после бумаги, в которую была завернута булочка, и выложил на середину стола фотографию формата А-4. Сильно увеличенную цветную копию. Гренс внимательно посмотрел на изображение. Мужчина лет тридцати-сорока, с ежиком светлых волос и крупными чертами лица.
- Карстен.
В морге Людвиг Эррфорс описывал мужчину североевропейской внешности, который, судя по тому, как его оперировали и как ему лечили зубы, родился и вырос в Швеции.
- У нас другая система. Мужские кодовые имена для информаторов-мужчин, женские кодовые имена - для информаторов-женщин. Зачем заморачиваться?
Я видел тебя на полу. У тебя было три большие дырки в голове.
- Карстен. Или Йенс Кристиан Тофт.
Потом я видел тебя на столе в прозекторской у Эррфорса, кожа с лица содрана.
- Гражданин Дании, который, однако, родился и вырос в Швеции. Судим за побои, лжесвидетельство, вымогательство; в конце концов попал на два года в копенгагенскую тюрьму Вестре Фенгсель, корпус "D", там мы его и завербовали. Вы тоже так делаете. Иногда вербуете уже в следственной тюрьме. Разве нет?
Я узнал тебя, это ты, даже на фотографии из морга, где тебя вымыли, ты похож на себя.
- Мы его выучили, создали ему прошлое, легенду. В качестве агента он получал от копенгагенской полиции деньги, чтобы покупать наркотики и тем провоцировать членов разных преступных организаций. "Хеллз Энджелз", "Бандидос", русскую, югославскую, мексиканскую… мафию на любой вкус. В этот, третий раз он провоцировал польскую организацию "Войтек".
- "Войтек"?
- "Войтек Секьюрити Интернешнл". Охранники, личные телохранители, перевозка ценностей. Официально. Точно так же, как в остальных странах Восточной Европы. Организованная преступность за фасадом охранного предприятия.
- Польская мафия. Теперь у нее есть имя. "Войтек".
- Но в Швеции он делал это в первый раз. И без прикрытия - мы не хотели проводить операцию на шведской территории. Поэтому она обернулась тем, что мы называем неконтролируемой сделкой.
Гренс извинился и встал. С фотографией убитого в одной руке и мобильным телефоном в другой он вышел из переговорной в зал ожидания, стараясь не столкнуться с огромными чемоданами, проворно волочимыми в новую очередь.
- Свен?
- Да?
- Ты где?
- У себя в кабинете.
- Сядь за компьютер. Пробей множественный запрос по некоему Йенсу Кристиану Тофту. Год рождения - тысяча девятьсот шестьдесят пятый.
Гренс нагнулся и подобрал дорожную сумку, которая свалилась с тележки загорелой улыбчивой немолодой дамы; она поблагодарила, и он улыбнулся в ответ, слушая, как Сундквист придвигает стул к столу; потом раздался пронзительный аккорд - похоже, Свен включил компьютер.
- Готово?
- Нет.
- Я спешу.
- Эверт, я открываю систему. Она не откроется раньше, чем ей положено. Тут я ничего не могу сделать.
- Можешь, можешь.
Несколько минут щелканья по клавишам; Гренс невесело расхаживал между пассажирами и стойками регистрации, потом - голос Свена:
- Ничего не нашел.
- Нигде ничего?
- Ничего в базе данных по уголовным преступлениям, ничего в реестре водительских удостоверений, у него не снимали отпечатки пальцев, его нет в ASPEN.
Гренс медленно описал два круга по унылому залу вылета.
Теперь есть имя. Теперь он знает, кто лежал в темной луже на полу гостиной.
Но это ему ничего не дало.
Мертвец не интересовал комиссара. Опознание безжизненного тела имеет смысл только тогда, когда может привести к преступнику. Гренс заплатил за то, чтобы узнать имя. Но имя, которого нет в шведских базах данных, ничуть не меняет положения дел.
- Послушайте-ка вот это. - Гренс снова сидел в переговорной отдела полиции участка Каструпа - слишком большие венские булочки, слишком маленькие кофейные стаканчики.
- Не сейчас.
- Тут немного. Но это единственное, что у меня есть. - Голос, прошептавший по телефону доверия шесть слов, так и оставался самой крепкой ниточкой, ведущей к убийце.
- Не сейчас, Гренс. Прежде чем мы продолжим, я хочу убедиться, что вам понятно, по какой причине мы организовали встречу. - Якуб Андерсен взял у Гренса плеер с наушниками. Положил их на стол. - Я ничего не сообщил вам по телефону, потому что хотел удостовериться, что говорю с нужным человеком. Убедиться, что я могу полагаться на вас. Потому что, если станет известно, что Карстен действовал, выполняя наше задание, под ударом окажутся другие агенты, которых он рекомендовал "Войтеку" и которых поддерживал там. То, о чем мы говорим, останется между нами. Договорились?
- Мне не нравится эта дурацкая таинственность вокруг всего, что связано с информаторами. Она мешает другим расследованиям.
- Договорились?
- Договорились.
Андерсен надел наушники и стал слушать запись.
- Звонили из квартиры.
- Я понял.
- Его голос? - Гренс ткнул пальцем в фотографию на столе.
- Нет.
- Вы раньше слышали этот голос?
- Чтобы ответить, мне нужно послушать еще что-нибудь.
- Это все, что у нас есть.
Андерсен снова включил запись.
- Нет. Незнакомый голос.
Карстен, или Йенс Кристиан Тофт, на фотографии был мертвым, но Гренсу казалось, что Тофт смотрит на него, и Гренсу это не нравилось. Он подтащил фотографию к себе и повернул ее изображением вниз.
- Он мне неинтересен. Мне интересен тот, кто застрелил его. Я хочу знать, кто еще был в той квартире.
- Понятия не имею.
- Вы, черт вас дери, обязаны знать, с кем он собирался встречаться по вашему же заданию!
Якуб Андерсен не любил людей, которые повышают голос без нужды.
- Еще раз заговорите со мной так - и встрече конец.
- Но если это вы…
- Вы меня поняли?
- Да.
Датчанин продолжил:
- Единственное, что мне известно, - это что Карстен собирался встречаться с представителями "Войтека" и шведским связным. Но имен я не знаю.
- Шведским связным?
- Да.
- Вы уверены?
- У меня есть такая информация.
Два говорящих по-шведски в квартире, где совершала сделку польская мафия. Один мертв. Второй позвонил в диспетчерскую службу.
- Вот ты кто!
Андерсен удивленно посмотрел на Гренса:
- Простите?
- Ты - шведский связной.
- Вы о чем?
- О том, что я разберусь с этой чертовщиной.
Дом располагался всего в двухстах метрах от перегруженной транспортом Нюнэсвэген; от грохота машин любая мысль разваливалась на куски. Зато после короткой поездки через пару узких улочек, мимо школы и маленького парка оказываешься в другом мире. Хоффманн открыл дверцу машины и прислушался; здесь не слышно даже грохота обгоняющих друг друга грузовиков.
Она ждала на дорожке, ведущей к гаражу. Хоффманн увидел ее, еще когда поворачивал.
Такая красивая, слишком легко одетая, выбежала в домашних тапочках.
- Где ты был? Где вы были? - Софья открыла заднюю дверцу, погладила Расмуса по щеке, схватила его в охапку.
- Двое клиентов. Я совсем про них забыл.
- Каких еще клиентов?
- Охранник, которому понадобился бронежилет. И магазин, в котором надо наладить сигнализацию. Пришлось ехать. А мальчишки сидели там совсем недолго. Тихонько, на заднем сиденье.
Она потрогала лобики.
- Не очень горячие.
- Хорошо.
- Кажется, им лучше.
- Хорошо бы.
Я поцеловал ее в щеку; Софья пахнет Софьей, а я придумываю, как соврать.
Это же так просто. И у меня хорошо получается.
Но я больше не в силах врать. Врать ей, врать детям, врать еще и еще.
Деревянная лестница скрипела, когда родители несли заболевших мальчиков на второй этаж, в кроватки - маленькие горячие тела под белыми простынками. Хоффманн немного постоял, посмотрел на них; они уже спали, похрапывая, как спят люди, чей организм сражается с коварным вирусом. Он попытался вспомнить, какой была его жизнь до этих двух мальчишек, любимых больше всего на свете. Дни в пустоте, дни, когда он был своей единственной ценностью. Вспомнил, но ничего не почувствовал. Тогда он еще не понимал, что то, что казалось ему таким основательным и значительным, на самом деле не имело особого смысла. Впереди Пита ждало время, когда его назовут папой.
Он зашел к мальчишкам, поцеловал лобики - снова горячие, губы ощутили лихорадочный жар. Спустился в кухню, сел на стул позади Софьи и стал смотреть на ее спину. Софья мыла тарелки, которые потом встанут в шкафчик в его доме, в ее доме, в их доме. Ей можно было доверять. Вот он и доверял - доверял так, как никогда никому не смел доверять. Он доверял ей, а она - ему.
Она доверяла ему.
Только что он солгал. Он редко рефлексировал по этому поводу, врать было привычно, он всегда просчитывал прочность своей лжи, даже не успевая осознать, что сейчас солжет. В этот раз он не хотел врать. Он сидел за спиной у Софьи и не понимал, что заставило его солгать; ложь сама рвалась из него - и при этом была непереносимой.
Софья обернулась, улыбнулась, погладила его по щеке мокрой рукой.
Ему всегда так хотелось этого жеста.
Теперь ему было неуютно.
Двое клиентов. Я совсем про них забыл. А мальчишки сидели там совсем недолго. Тихонько, на заднем сиденье.
А что, если она не доверяет ему? Я тебе не верю. Что, если она откажется проглотить вранье? Я хочу знать, где ты был на самом деле.
Тогда он проиграл. Он кончился. Его мощь, его жизнь, его движущая сила - теперь все зависело от ее доверия.
Десять лет назад.
Он сидел в Эстерокерском исправительном учреждении - в тюрьме к северу от Стокгольма.
У каждого из его соседей по тюремному коридору, его приятелей на двенадцать месяцев, был свой способ пережить стыд; каждый выработал собственные защитные механизмы, выстроил свою ложь.
Тот, что сидел напротив, в камере номер четыре… он кололся и воровал, чтобы продолжать колоться, он обчистил пятнадцать домов в пригороде за одну ночь, его вечное нытье "я никогда не обижаю детей, я закрываю двери в их комнату, я никогда ничего не беру у малышей" - его мантра, защита, которая помогала ему выдержать, доморощенная мораль, которая позволяла ему выглядеть чуточку лучше хотя бы в собственных глазах и не презирать самого себя.
Пит, как и все остальные, знал: тот, кто сидит в камере номер четыре, давным-давно наплевал на собственную мораль и теперь тащит все, что можно продать, - в том числе и у детей. Тяга к наркотикам оказалась сильнее самоуважения.
А тот, что сидел в камере номер восемь и которого снова и снова судили за жестокое обращение и побои, сконструировал себе другую эрзац-мораль, с другой мантрой, помогающей не презирать самого себя, - "я никогда не бью женщин, только мужчин, я никогда не подниму руку на женщину".
Пит, как и все остальные, знал: тот из камеры номер восемь давным-давно отделил слова от действий и вовсю избивал женщин. Лупил всех, кто попадался на пути.
Эрзац-мораль.
Пит презирал ее, как всегда презирал тех, кто лжет самому себе.
Он смотрел на Софью. Влажная рука была неприятной.
Он сам этого добился. Сам изорвал в клочья собственную мораль, возможность нравиться самому себе. Семья! Я не стану впутывать в свое вранье семью, я никогда не стану лгать Софье и детям.
И вот он сделал это - как те, кто сидел в камерах номер четыре и восемь, как все остальные, кого он презирал.
Он соврал самому себе.
Не осталось больше ничего, что было им, что могло бы ему нравиться.
Софья выключила воду. Она закончила с посудой, вытерла мойку и уселась Питу на колени. Пит обнял ее, поцеловал в щеку, два раза, как она любила, чтобы он целовал, уткнулся носом в ямку между шеей и ключицей, туда, где такая нежная кожа.
После встречи с агентом Эрик Вильсон сел за компьютер, на котором работал только он один, и открыл новый документ.
М вытаскивает пистолет
(польского производства, 9 мм, "радом")
из заплечной кобуры.
М снимает его с предохранителя и приставляет к голове покупателя.
Он вспоминал и записывал то, что Паула рассказал на встрече в "пятерке".
Чтобы защитить его. Чтобы защитить себя самого.
Но в первую очередь - на случай, если кто-нибудь поинтересуется, куда идут деньги, которые полиция платит информаторам, и за что вообще их платят. Без секретных донесений, без учрежденной Управлением кассы, откуда шли деньги агентам, ни Паула, ни его коллеги не смогут получать плату за свою работу, сохраняя при этом анонимность и не попадая в официальные бухгалтерские ведомости.
П приказывает М успокоиться.
М опускает оружие, делает шаг
назад, ставит пистолет на предохранитель.
Вильсон закрыл документ с секретным донесением; когда оно через интенданта Йоранссона отправилось к начальнику уголовной полиции лена, Вильсон удалил его с жесткого диска компьютера, активировал кодовый замок и выключил машину, которую из соображений безопасности никогда не подключали к интернету.
Внезапно покупатель кричит:
"Я из полиции".
Эрик Вильсон написал это, Йоранссон прочитал, а шеф уголовной полиции лена сохранил.
Если бы прочитал кто-то другой, если бы кто-то другой узнал… они рисковали жизнью агента; попади сведения о его личности и о задании не в те руки - и агенту, Пауле, будет вынесен смертный приговор.
М снова приставляет пистолет
к виску покупателя.
Шведская полиция не раскроет дело об убийстве на Вестманнагатан, никого не задержит, ничего не конфискует. Вестманнагатан, семьдесят девять была операцией с одной-единственной целью - укрепить положение Паулы в "Войтеке", будни которого - продажа наркотиков.
П пытается вмешаться,
а покупатель снова кричит: "Полиция".
М крепче прижимает пистолет
к его виску и спускает курок.
Единственный спутник любого работающего под прикрытием полиции агента - это еще не объявленный ему смертный приговор.
Эрик Вильсон несколько раз перечитал последние строки.
Это мог быть Паула.
Покупатель падает на бок,
заваливается вправо со стула, на пол.
Это не мог быть Паула.
Тот или те, кто готовил легенду датского агента, сделали свою работу из рук вон плохо. Эрик Вильсон создал Паулу сам. Шаг за шагом, регистр за регистром, база за базой.
Он знал, что такие вещи у него отлично получаются.
И он знал, что у Пита Хоффманна отлично получается выживать.
Эверт Гренс сидел в пропахшем пивом баре Каструпа и пил из бурого картонного стаканчика датскую минеральную воду.
Вот эти люди, которые скоро окажутся где-то далеко с шоколадками "Тоблерон" и какао-ликером в запечатанных пакетах… Гренс никогда не понимал, зачем работать одиннадцать месяцев в году и копить деньги, чтобы в двенадцатый куда-нибудь поехать.
Он вздохнул.
Расследование не особенно продвинулось, он знал теперь не намного больше, чем когда несколько часов назад покидал Стокгольм.
Знал, что убитый - датский информатор. Что его звали Йенс Кристиан Тофт. Что он работал на датскую полицию и провоцировал мафию на проведение сделок.
Об убийце - ничего.
О том, кто позвонил по телефону доверия, - ничего.
Еще Гренс узнал, что в квартире, вероятно, находился шведский связной и польские представители восточноевропейской мафиозной организации под названием "Войтек".
И это все.
Ни лиц, ни имен.
- Нильс? - Звонок Гренса застал Кранца в одном из кабинетов технического отдела.
- Да?
- Я хочу, чтобы ты расширил район поисков.
- Сейчас?
- Сейчас.
- Насколько?
- Насколько тебе нужно. Прилегающий квартал. Каждый задний двор, каждая лестничная клетка, каждый мусорный бак.
- Ты вообще где? У тебя там, похоже, дым коромыслом.
- Я в баре. Датчане пытаются залить пивом страх полета.
- И что ты делаешь…
- Нильс!
- А?
- Если там есть что-нибудь, что поможет нам двинуться дальше… найди это.
Гренс допил тепловатую минералку, взял из тарелочки на стойке горсть арахиса и направился к выходу на посадку.