Эверт Гренс хромал сильнее, чем раньше, или просто стены коридора усиливали тяжелые шаги, когда на бетонный пол ступала здоровая нога.
- Реестр оружия.
Так вот в чем дело.
Фредрик Йоранссон увернулся от неуклюжих рук, шаривших рядом в поисках стаканчика и кнопок на кофейном автомате.
Опять тесно.
- Ты стоишь слишком близко.
- Не сдвинусь ни на шаг.
- Если хочешь, чтобы я ответил, - сдвинешься.
Гренс остался стоять, где стоял.
- 721018–0010. Три пистолета "радом" и четыре охотничьих ружья.
Имя, которое все еще у него на экране.
- Ах вот как…
- Я хочу знать, как так получилось, что человеку с судимостями выдали лицензию на служебное оружие.
- Не очень понимаю, о чем ты.
- Вооруженное нападение на полицейского. Покушение на убийство.
Пластиковый стаканчик наполнился, Гренс отхлебнул горячего, довольно кивнул сам себе и надоил еще стакан.
- Мне, Йоранссон, это непонятно.
Зато мне понятно, Гренс.
У него есть лицензия на оружие, потому что этот человек не склонен к насилию, не психопат, его не нужно контролировать и он не отбывал срок за покушение на убийство.
Потому что реестр, на который ты ссылаешься, - это рабочий инструмент. Фейк.
- Я могу выяснить. Если это важно.
Гренс попробовал кофе и из второго стаканчика, тоже одобрил и пошел прочь, теперь - медленнее.
- Это важно. Я хочу знать, кто выдал лицензию. И почему.
Я выдал.
- Сделаю, что смогу.
- Мне нужно знать сегодня. Завтра утром Хоффманна уже нужно допросить.
Интендант Йоранссон так и остался стоять под мигающими потрескивающими лампами, покуда Гренс шел прочь по коридору.
Йоранссон закричал в спину следователю, который требовал ответа:
- А остальные?
Гренс остановился, но не обернулся.
- Какие остальные?
- Вчера ты приходил ко мне с тремя именами.
- Двоих я сегодня взял. А этот черт в тюрьме. Я знаю, где его искать, он и завтра никуда оттуда не денется.
Слишком близко.
Неуклюжая фигура, неся по стаканчику в каждой руке, прохромала по коридору и скрылась в кабинете.
Гренс подошел слишком близко.
Унитаз пожелтел от мочи, в полотенце застряли жеваный табак и окурки самокруток. Моющее средство без запаха не справилось даже с верхним слоем засохшей грязи, Хоффманн долго тер ершиком для посуды, потом - мочалкой, но лишь без толку повозил ими по облезлым фаянсовым поверхностям. Туалет у входа в мастерскую был тесным, в него выскакивали ради того, чтобы ненадолго оторваться от ненавистной работы. Минутный побег от наказания, смысла которого осужденный так и не понял, - просто торчи у станка, сверли отверстия под болты в дверце для фонарного столба.
Хоффманн пошел в просторное помещение, поздоровался с зэками, которых видел вчера. Протер верстаки и полки, поскреб пол вокруг чана с соляркой, вытряхнул мусорные корзины, помыл большое окно, выходящее на церковь. Бросил взгляд на кабинетик за стеклом, где сидели оба охранника, дождался, пока они встанут, чтобы совершить ежечасный обход мастерской.
- Это ты?
Высокий, волосы собраны в длинный хвост, с бородой, которая делала его старше. Хоффманн предположил, что ему едва исполнилось двадцать.
- Да.
Парень работал на прессовочном станке, большие руки - на металле, который скоро станет прямоугольной дверцей. Успел сделать две штуки за минуту, перестал смотреть в окно.
- Один грамм. Сегодня. Каждый день.
- После обеда.
- Корпус "Н".
- У нас там сотрудник.
- Михал?
- Да. Возьмешь у него. И заплатишь ему.
Хоффманн надолго углубился в уборку, он тер и скреб еще почти час. За это время он как следует изучил помещение и рассчитал расстояние между окном и столбом, определил расположение камер слежения, узнал все, что можно. Теперь он мог удержать контроль над любой ситуацией, над гранью между жизнью и смертью. Вертухаи убрались из кабинета, и Хоффманн поспешил туда со своей тележкой - протирать пустой стол и вытряхивать такую же пустую мусорную корзину. При этом он старался стоять спиной к стеклянной стене и мастерской. Ему понадобилось всего несколько секунд - бритвенный станок так и лежал в кармане штанов. Пит сунул бритву в верхний ящик стола, в свободную ячейку, между карандашами и скрепками. Пластиковый пакетик отправился в мусорную корзину (Хоффманн так и стоял спиной к стеклу). Потом он вышел, лифт отвез его вниз, в подземный коридор, к четырем запертым дверям, ведущим в административное здание.
Пиджак жал в груди, тело чесалось. Он ослабил узел галстука, еще быстрее побежал по коридору и влетел в дверь, ведущую в большой дом, который сросся с другими и теперь был важной частью полицейского квартала.
По щекам, шее, по спине Йоранссона ручьем лился пот.
Пит Хоффманн. Паула.
Эверт Гренс направляется в Аспсосскую тюрьму, он уже зарезервировал комнату свиданий. Допрос продлится пару минут, не больше. Хоффманн перегнется через стол и спокойно попросит Гренса выключить диктофон, громко рассмеется и объяснит Гренсу, что тот может отправляться восвояси, мы же, черт возьми, на одной стороне, я сижу здесь по заданию ваших коллег, и ваш собственный шеф в кабинете правительственной канцелярии согласился закрыть глаза на убийство в некой квартире в центре Стокгольма - ради того, чтобы я мог продолжать свою работу здесь, в тюрьме.
Йоранссон вышел из лифта и без стука вошел в кабинет, не обратив внимания на телефонную трубку в руке хозяина, на взмах "подождите за дверью, я закончу разговор!". Он уселся на диван для посетителей и с отсутствующим видом вытянул шею, которая все гуще покрывалась красными пятнами. Начальник Главного полицейского управления закончил разговор и разрешил войти человеку, которого видел в первый раз.
- Эверт Гренс.
Капли пота на лбу, глаза беспокойно блуждают.
Начальник Главного управления вышел из-за стола, подошел к тележке с большими стаканами и бутылочками минеральной воды, открыл одну и залил ею два кубика льда, надеясь, что вода окажется достаточно холодной и посетитель придет в себя.
- Он поедет туда. Допросит его. Скверно… это… мы должны его спалить.
- Фредрик?
- Мы…
- Фредрик, посмотрите на меня. Вот так… вы о чем?
- Гренс. Завтра он допросит Хоффманна. В тюремной комнате для свиданий.
- Так. Возьмите стакан. Выпейте еще.
- Как вы не понимаете? Мы должны спалить его.
В административном здании за каждым столом сидели люди. Он начал с узкого коридора, в который выходили двери кабинетов, подмел и принялся драить пол; наконец серый линолеум почти засверкал. Потом дождался, пока ему дадут знак войти, вытряхнуть мусорные корзины и протереть полки и столы. Маленькие безликие кабинеты с видом на прогулочный двор. На улице Хоффманн увидел заключенных, которых не знал; они покуривали, сидели на солнышке или дремали, кто-то в обнимку с футбольным мячом, двое гуляли по дорожке вдоль внутренней стены. Запертой оказалась всего одна дверь. Пит время от времени проходил мимо, надеясь, что она окажется открыта и он успеет заглянуть внутрь. Через час этот кабинет остался единственным.
Хоффманн постучал, подождал.
- Да?
Директор тюрьмы не узнал того, кто приходил к нему вчера.
- Хоффманн. Уборщик… я подумал…
- Придется подождать. Пока я не закончу. Убери пока другие кабинеты.
- Я уже…
Леннарт Оскарссон закрыл дверь. Но за его плечом Хоффманн успел увидеть все, что хотел. Письменный стол и вазу с тюльпанами. Бутоны уже начали распускаться.
Пит немного посидел на стуле, положив руку на свою тележку и все чаще поглядывая на запертую дверь. Он начинал терять терпение, ведь все его надежды были в этом кабинете, именно сейчас он должен сделать шаг номер два.
Выдавить действующих дилеров.
Взять всё в свои руки.
- Ты здесь?
Дверь открылась. Оскарссон смотрел на него.
- Можно.
Директор тюрьмы ушел в кабинет, где сидела женщина, бывшая, согласно табличке на двери, экономистом. Хоффманн кивнул и вошел, подтолкнул тележку к письменному столу, подождал. Минуту, две. Оскарссон не вернулся, его голос слышался одновременно с женским, они чему-то смеялись.
Хоффманн наклонился над букетами. Цветы уже достаточно раскрылись - не полностью, но можно было сунуть палец и подцепить обрезанные и завязанные узлом презервативы, в каждом - по три грамма амфетамина. Амфетамина, произведенного на фабрике в Седльце с применением не ацетона, а цветочного удобрения, чем и объяснялся отчетливый аромат.
Хоффманн опустошил пять штук за раз, сложил презервативы на дно черного мусорного мешка у себя на тележке, прислушался к голосам в соседнем кабинете.
Улыбнулся.
Только что он осуществил первую поставку корпорации "Войтек" на закрытый рынок.
Йоранссон выпил два стакана минералки и сосредоточенно, с неприятным треском разгрыз лед.
- Фредрик, я не понял. Спалить кого?
- Хоффманна.
Начальник Управления еле усидел на месте. Уже когда интендант ввалился в кабинет, стало ясно: то, с чем он пришел, трудно принять - но уклониться не получится.
- Может, кофе?
- Сигарету.
- Вы же курите только по вечерам?
- Сегодня - не только.
Нераспечатанная пачка лежала в глубине нижнего ящика стола.
- Два года лежат. Не знаю, можно ли еще их курить, но я и не собирался их никому предлагать. Они просто лежат здесь, и после каждой чашки кофе, когда так мерзко тянет в теле, подтверждают, что я не сорвался.
Он открыл окно, когда первый дым поплыл над столом.
- По-моему, лучше не открывать.
Начальник Управления посмотрел на своего гостя, делавшего глубокие затяжки. Тот был прав. Начальник закрыл окно и вдохнул запах, такой знакомый.
- Нам надо спешить - не знаю, понимаете ли вы это. Гренс собирается сесть рядом с ним и выслушать все о встрече, в которой мы не должны были принимать участие. Гренс хочет…
- Фредрик!
- Да?
- Вы пришли ко мне. И я готов слушать. Но только если вы успокоитесь и начнете говорить внятно.
Йоранссон курил до тех пор, пока было что курить, до самого фильтра, потом зажег новую сигарету, выкурил половину. К нему вернулось неуютное ощущение, возникшее возле кофейного автомата, когда комиссар уголовной полиции, изучив фамилии на периферии расследования, нашел одно имя. Человек, носивший это имя, сотрудничал с официальным "Войтеком", а еще он был судим за тяжкие преступления - и, несмотря на это, получил лицензию на оружие. Сейчас этот человек отбывал долгий срок за преступление, связанное с наркотиками, и завтра его будут допрашивать по поводу убийства в доме на Вестманнагатан.
- Эверт Гренс.
- Так.
- Сив Мальмквист?
- Да, это он.
- Из тех, кто не сдается.
Из тех, кто не сдается.
- Все пойдет к чертям. Слышите, Кристиан? К чер-тям!
- Не пойдет. Ни к каким чертям.
- Гренс не отступится. После допроса… настанет наша очередь. Это же мы выдали лицензию, мы его прикрывали.
Глава государственной полиции не дрожал, по нему не лился пот, но теперь он понял тревогу, которая вползла в кабинет, тревогу, которую следовало срочно прогнать, чтобы она не разрослась дальше.
- Подождите-ка.
Он подошел к телефону, долго искал что-то в конце ежедневника, нашел, набрал номер.
Гудки были громче обычного, Йоранссон слышал их со своего места на диване для посетителей. Три гудка, четыре, пять, потом очень низкий мужской голос ответил, и шеф полиции поднес трубку поближе к губам.
- Пол? Это Кристиан. Ты один?
Низкий голос что-то невнятно ответил, но начальник Управления чуть кивнул с довольным видом.
- Нужна твоя помощь. Похоже, у нас проблемы.
Пит стоял перед первой запертой дверью в подземном коридоре между административным зданием и корпусом "G". Камера слежения немного повернулась, дежурный на главном посту изменил угол и теперь изучал укрупнившееся на мониторе бородатое лицо мужчины лет тридцати пяти, а может быть, сравнивал его с фотографией из тюремного досье. Заключенный, которого доставили два дня назад, все еще оставался лишь одним из множества осужденных на долгие сроки уголовников.
Пит следил, чтобы сверху в большом черном мешке на тележке находилось содержимое мусорных корзин. Тот, кто проходил бы мимо и заглянул в него, увидел бы смятые конверты и пустые пластиковые стаканчики, но никак не пятьдесят кондомов и сто пятьдесят граммов амфетамина. При помощи сорока двух граммов из четырех библиотечных книг Хоффманн вышиб трех главных дилеров и теперь собирался использовать содержимое пятидесяти желтых тюльпанов уже как новый тюремный поставщик. Через несколько часов заключенные во всех секторах узнают, что амфетамин можно купить прямо сейчас, и продает его новый заключенный по имени Пит Хоффманн, который сидит где-то в корпусе "G". В этот, первый раз он никому не продаст больше двух граммов, как ни клянчи и ни угрожай. Самые первые уколы "Войтека" рассчитаны на семьдесят пять наркоманов, и это будет первый долг, который господин потребует отработать. Через пару дней он продаст больше, надо только подмять под себя тех двух надзирателей из корпуса "F", которые проносили партии побольше и состояли на жалованье у Грека.
Щелчок. На главной вахте закончили разглядывать Хоффманна, дверь на несколько секунд открылась. Хоффманн прошел, на большом перекрестке повернул направо, два раза широко шагнул и углубился в тоннель на два с половиной метра. Стефан и Кароль Томаш проверяли - это здесь. Пятиметровая слепая зона между двумя камерами слежения. Пит огляделся - никто не шел ни из корпуса "Н", ни из административного здания.
Хоффманн порылся в тележке, выудил пятьдесят презервативов и высыпал их содержимое на расстеленный на полу черный пластиковый мешок. Чайной ложкой, изъятой из чашки в кабинете директора тюрьмы (маленькая, в такие входит ровно два грамма порошка, если насыпать вровень с краями), распределил наркотик на семьдесят пять кучек.
Он работал быстро, но внимательно, рвал белые пакетики для мусора на части, завязывал в целлофан каждую двухграммовую кучку, семьдесят пять доз на дне тележки уборщика, прикрытые сверху содержимым мусорных корзин из административного здания.
- Мы говорили - восемь граммов, да?
Пит слышал, как тот подошел, походка наркуши, ноги шаркают по бетону. Знал, что он будет стоять и кланяться.
- Восемь? Правильно? Восемь, да?
Хоффманн раздраженно мотнул головой.
- Что, так хреново? Получишь два.
Каждый новый покупатель должен ежедневно делать хотя бы одну покупку, одно путешествие в искусственный мир, потому что там легче жить. Никому нельзя позволить получить столько наркотиков, чтобы их можно было перепродать дальше, нельзя, чтобы существовали другие продавцы. Никаких конкурентов. Продажа наркотиков контролируется из одной-единственной камеры по левой стороне коридора "G2".
- Черт, да я…
- Заткнись. Если хочешь получить хоть что-нибудь.
Тощий наркуша трясся еще сильнее, чем до обеда, ноги не стояли на месте, глаза бегали. Он замолчал и стоял с протянутой рукой, а получив белый целлофановый шарик, пошел, даже не сунув его в карман.
- По-моему, ты кое-что забыл.
У тощего подергивались веки и щеки.
- Я достану бабки.
- Пятьдесят монет за грамм.
Подергивания на секунду замерли.
- Пятьдесят?
Хоффманн улыбнулся его изумлению. Он мог запросить от трехсот до четырехсот пятидесяти. Теперь, когда он остался единственным продавцом, даже шестьсот. Ему надо было, чтобы слава о нем проникла сквозь тюремные стены. Поднять цену можно будет потом, когда все покупатели окажутся в одном списке - в том, что принадлежит единственному на всю тюрьму продавцу.
- Пятьдесят.
- Черт, черт… тогда я хочу двадцать граммов.
- Два.
- Или тридцать, черт, может даже…
- Ты уже задолжал.
- Я найду, чем отдать.
- С должниками у нас жестко.
- Да успокойся, я всегда…
- Ладно. Сообразим что-нибудь.
Послышались шаги из прохода к корпусу "Н", тихие, потом все громче и громче. Оба услышали их, и наркуша двинулся в свою сторону.
- Работаешь?
- Учусь.
- Где?
Тощий вспотел, щеки стали одним большим тиком.
- Черт, это…
- Где?
- Класс в FЗ.
- Тогда за следующей дозой придешь к Стефану.
Две запертые двери, лифт вверх, в корпус "G". Пит вкатил свою тележку в кладовку, где пахло мокрыми тряпками, рассовал одиннадцать целлофановых шариков по карманам, оставив остальное под мятой бумагой. Через час они перекочуют в другие руки, в другие корпуса, и в каждом коридоре найдутся покупатели, которые засвидетельствуют - появился новый продавец, расскажут о качестве и цене, и они с "Войтеком" захватят наркоторговлю в свои руки - окончательно.
Его ждали.
Кто-то в коридоре, один-другой в телеуголке, быстрые жадные взгляды.
В передних карманах у Хоффманна было одиннадцать доз для отделения, ничем не отличавшегося от остальных отделений тюрьмы. Пятеро, считавшиеся миллионерами, заплатят деньгами (общественность ведь редко добирается до доходов от уголовной деятельности), шестеро, которым и носки купить не на что, станут должниками и на воле отработают "Войтеку" всё до последнего гроша. Именно они - настоящий капитал, уголовная рабочая сила, и теперь они у него в кулаке.
Фредрик Йоранссон сидел на диване для посетителей в кабинете начальника Главного полицейского управления и слушал далекий громкий голос в телефонной трубке, тихое журчание превратилось в короткие фразы и ясные слова.
- Проблемы?
- Да.
- Вот так, с утра?
Низкий мужской голос вздохнул, и начальник продолжил:
- Это касается Хоффманна.
- Да?
- Завтра в первой половине дня ему велят явиться в комнату свиданий на допрос. Допрашивать будет комиссар стокгольмской полиции, который расследует дело о Вестманнагатан, семьдесят девять.
Он подождал ответа, реакции - чего-нибудь. Не дождался.
- Пол, нельзя допустить, чтобы этот допрос состоялся. Хоффманна ни при каких обстоятельствах нельзя отпускать к полицейскому, нельзя вовлекать его в расследование этого убийства.
Снова молчание; потом голос вернулся, стал тихим журчанием, и разобрать его на расстоянии двух метров было невозможно.
- Я не могу объяснить больше. Не здесь, не сейчас. Это очень важно. Необходимо твое решение.
Начальник Управления сидел на краю стола - тело уже затекло. Он выпрямил спину; в ноге что-то хрустнуло.
- Пол, мне нужно два дня. Может, неделя. Дай мне это время. - Он положил трубку, встал, согнулся, где-то опять пару раз хрустнуло - как будто в крестце. - Нам дали время. Теперь - действуем. Чтобы не попасть в такое же положение через семьдесят два или девяносто шесть часов.
Они поделили остатки кофе, Йоранссон закурил еще одну сигарету.