Шофер повез их к 72-й улице, повернул, чтобы исправить ошибку, и проехал два квартала по 5-й авеню. Куин остановил машину у 69-й улицы, после того как они проехали лишний квартал, - чтобы шофер не мог определить, куда они направляются.
- Мы сойдем здесь, - сказал он резко.
Они расплатились и подождали, пока машина уедет. Потом пошли к следующему углу, к углу 70-й улицы, свернули и остановились.
Ей очень не нравилось, что приходилось разлучаться даже на короткое время. Но она и не пыталась уговорить его разрешить ей пойти с ним: знала, что он даже не станет ее слушать.
- Отсюда видно - вот, после второго фонаря, - сказал он тихо, оглядываясь, чтобы убедиться, что за ними никто не следит. - На всякий случай ближе этого фонаря не подходи. Стой здесь. Я сразу вернусь. Не бойся, слышишь? Успокойся.
Она боялась не так, как он думал. Он имел в виду: не бойся за себя. Но за себя она не боялась; она испытывала чувство, которого никогда прежде не знала: она боялась за другого - за него.
- Зря не рискуй; если увидишь свет, если поймешь, что он вернулся, - не входи в дом, просто брось деньги внутрь, пусть он их подберет утром. Не обязательно класть их в сейф. И будь осторожен. Может быть, он уже спит и света нет, а ты не будешь знать, что он дома.
Он уверенным жестом натянул шляпу пониже на лоб и двинулся по безмолвной улице.
Стеклянные входные двери блеснули. Он вошел.
Как только он вошел, она подняла свой чемодан и медленно пошла в том же направлении, хотя он предупредил ее, чтобы она осталась там, где стояла. Она хотела быть как можно ближе к нему. Она все время думала о нем. Можно сказать, что она молилась за него.
Она заметила, что бессознательно заложила один палец за другой, как делала в школе во время экзамена.
Она дошла до дома. Прошла мимо, не останавливаясь, чтобы не привлечь внимания. Маленький тамбур между внешней, стеклянной дверью и внутренней был пуст - она увидела это при свете уличного фонаря. Он вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
"А что, если тот спит сейчас наверху? А что, если Куин не поймет это вовремя? Что, если хозяин проснется и обнаружит его?" Она пыталась отмахнуться от этой страшной мысли… Ведь ничего не случилось, когда он вошел туда в тот раз. Почему же должно что-то случиться сейчас, когда он вошел с честными намерениями?
"Город… Это будет очень похоже на город! Город, оставь его в покое, ты меня слышишь? Оставь его в покое! Ты меня понимаешь?"
Она уже прошла довольно далеко, вернулась. Ничего не случилось - никаких криков, не загорается свет в верхнем окне, значит, ничего не случилось. Скрещенные пальцы затекли. Она была похожа на пикетчицу, которая не допускает сюда город, - верную, отважную пикетчицу, не имеющую никакого оружия, кроме легкого чемодана в руке.
Она изо всех сил пыталась быть спокойной, но в ее сердце разбушевалась буря. Это занимает больше времени, чем нужно. Даже если не зажигать света, это не может занять столько времени - подняться наверх, на второй этаж, и спуститься вниз. Он должен выйти, он должен уже выйти! Он вошел в чужой дом незаконно, пусть даже для того, чтобы вернуть деньги, и если его поймают, как он сможет доказать, что он возвращал деньги, а не брал? Может быть, следовало отправить их почтой, а не возвращаться самому? Они об этом не подумали - ни он, ни она. Очень жаль, что они об этом не подумали.
Внезапно впереди, на углу, появилась какая-то фигура. Полицейский обходил свой участок. Брикки быстро свернула в какую-то нишу. Слишком она подозрительна - слоняется по улице в такой час, с чемоданом. Если он пойдет в эту сторону… Если Куин выйдет, когда он стоит там, на углу… Ее сердце не просто билось, оно раскачивалось из стороны в сторону и делало "мертвую петлю", полный круг, как маятник, сошедший с ума.
Сверкнул металл - полицейский открыл ящик стенного телефона. Так вот что он делает! Звук его голоса был слышен в тихом ночном воздухе. Она уловила: "Рапортует Ларсен. 2.15" - и что-то еще. Телефонный ящик снова захлопнулся. Она прижалась к стене, боялась выглянуть и посмотреть, в какую сторону он пойдет, боялась, что он пойдет мимо нее. Она услышала его тихие шаги по тротуару и догадалась, что он переходит улицу. А затем все исчезло, даже эти слабые звуки исчезли. Она выглянула. Улица была пуста, Она вышла на тротуар.
Что там случилось? Что произошло, почему он так долго? Он давно должен был выйти!
Когда она поравнялась с домом, наружная дверь бесшумно открылась, и он вышел. Дверь за ним снова закрылась, но он не сразу двинулся с места: стоял и смотрел на нее так, будто не видел или видел, но не узнавал.
Затем стал спускаться со ступенек. Что-то случилось. Он шел слишком медленно. Слишком медленно и оцепенело, словно не понимая, где он. Нет, не в этом дело: будто… будто нет разницы - вышел он из дому или нет.
Дважды он остановился и посмотрел назад, на дверь. Он почти качался. Она подбежала к нему. Даже в темноте она видела, как он бледен и напряжен.
- Что случилось? Почему ты оглядываешься?
Он смотрел на нее пустыми глазами. Она бросила чемодан и потрясла его за плечи:
- Говори, не стой так! Что там случилось?
Он молчал. Наконец ответил через силу:
- Его там убили. Он мертвый. Он лежит там мертвый.
Она захлебнулась:
- Кто? Человек, который тут живет?
- Да, наверно, это тот человек, который выходил отсюда вечером. - Он потер рукой лоб.
Она прислонилась к каменной балюстраде.
- Это он сделал, - сказала она мертвым голосом. - Я так и знала, что он это сделает. Я знала, что он не даст нам уехать; он всегда так. Теперь он схватил нас прочно, крепче, чем прежде.
Апатия продолжалась всего мгновение: ведь город еще и учит, как бороться, он учит многим плохим вещам, но может научить и одной хорошей - умению бороться. Он всегда пытается убить тебя, а тебе надо научиться бороться за свою жизнь.
Она сделала движение - внезапное, резкое: повернулась, чтобы подойти к двери. Он схватил ее.
- О нет, ты туда не пойдешь! - Он пытался оттащить ее. - Быстро убирайся отсюда! Тебе надо уйти! С самого начала я должен был запретить тебе приходить сюда. Иди на станцию, купи себе билет, сядь в автобус и забудь, что ты меня встретила. - Она пыталась высвободиться. - Брикки, послушай меня! Уходи отсюда - быстро, пока они…
Он пытался толкать ее перед собой, но она вырвалась и подошла к нему еще ближе, чем прежде.
- Я хочу знать одно: это ведь не ты? Когда ты приходил сюда в прошлый раз, ты ведь этого не сделал?
- Нет! Я только взял деньги, вот и все; его там не было, Я совсем его не видел, он, должно быть, вернулся после того, как я ушел. Брикки, ты должна мне верить!
Она грустно улыбнулась ему в полумраке:
- Ну, хорошо, Куин, я знаю, что это не ты. Я знаю, что мне даже не следовало спрашивать.
Мальчишка из соседнего дома… Он никогда никого не убьет…
- Я теперь не могу вернуться домой, - пробормотал он. - Я конченый человек; они будут думать, что это сделал я. Слишком уж все совпадает; они будут ждать меня там, когда мы приедем. И если уж это должно случиться, пусть лучше случится здесь, а не там, где все меня знают. Я остаюсь. Я буду ждать, но ты… - Он снова попытался подтолкнуть ее. - Пожалуйста, уходи, я прошу тебя, Брикки! Пожалуйста!
- Ты ведь не сделал этого, правильно? Тогда оставь меня в покое, не толкай меня. Куин, я иду туда с тобой! - Она вызывающе выпрямилась, но вызов относился не к нему; она осмотрелась вокруг. - Мы ему еще покажем! Мы еще не побеждены, время у нас есть - срок истекает на рассвете. Пока никто ничего не знает, иначе здесь было бы полно полиции. Не знает никто, только мы и тот, кто это сделал. У нас еще есть время. Где-то здесь, в проклятом городе, есть часы - мой друг: они говорят сейчас - пусть мы их не видим отсюда, - они говорят, что у нас еще есть время, не столько, сколько было, но немного есть. Не останавливайся, Куин, не останавливайся. Никогда не бывает слишком поздно - до самого последнего часа, до последней минуты, до самой последней секунды.
Она вновь трясла его за плечи, но на этот раз не для того, чтобы вытянуть из него что-то, а чтобы вложить.
- Пошли! Войдем в дом и посмотрим, не можем ли мы что-нибудь сделать. Мы должны пойти, это наш единственный шанс. Мы хотим поехать домой. Ты знаешь, что мы хотим поехать домой, мы боремся за наше счастье. Куин, мы боремся за нашу жизнь, и чтобы выиграть это сражение, у нас есть время только до шести часов утра.
Она едва услышала его ответ:
- Пошли, Брикки…
Ее рука бессознательно проскользнула под его локоть - и для того, чтобы придать ему храбрости, и для того, чтобы стать смелее самой. С очень странным, очень официальным видом входили они в дом - медленно, и упрямо, и очень храбро - туда, где была смерть.
ДВАДЦАТЬ МИНУТ ТРЕТЬЕГО
Тамбур был похож на гроб. Ключ дрожал, когда Куин вставлял его в замочную скважину - третий раз в эту ночь. Человек, который говорит, что он никогда ничего не боялся, лжет.
Замок щелкнул. Они вошли. Он придержал дверь плечом и медленно, бесшумно закрыл ее.
- Он там, на втором этаже, - раздался его шепот. - Я не хочу зажигать свет внизу: могут увидеть с улицы.
- Ты иди вперед, - сказала Брикки, - а я буду держаться за тебя. Только поставлю чемодан.
Она ощупью добралась до стены и поставила чемодан так, чтобы его легко было найти. Потом она взяла его за руку. Они двинулись.
- Ступеньки, - шепнул он вскоре.
Она нащупала ногой ступеньку, и они стали подниматься по лестнице. Есть ли еще кто-нибудь в доме? Может быть, кто-нибудь и есть. Ночные убийства часто обнаруживаются только утром.
- Поворот, - прошептал он.
Новый марш лестницы. Наконец ступеньки кончились.
- Поворот, - выдохнул он.
Его рука повела ее направо. Теперь они шли по верхнему коридору.
Здесь стоял запах дорогой кожи и дерева. Она почувствовала аромат сигарного дыма, очень слабый. Еще что-то ощущалось в воздухе, почти воспоминание о запахе: может быть, кто-то пудрился здесь. Или, может быть, духи.
Они переступили порог и остановились. Он протянул руку, и она услышала, как закрылась дверь.
Зажегся свет - невыносимо яркий после долгого путешествия в темноте.
Стены были светло-зеленого цвета, панели - из орехового дерева. Окон комната не имела.
Самым заметным в ней был мертвец.
Комната принадлежала, наверное, одному человеку, а не всей семье. То, что светские молодые люди называют "берлогой". Две или три короткие полки с книгами, вделанные в стену, - можно считать, что до некоторой степени это библиотека. Здесь стоял письменный стол - комнату можно назвать и кабинетом. В разных местах стояло несколько удобных кожаных кресел, шкаф с бутылками, пепельница. Так что скорее всего - это мужской вариант гостиной.
Она была продолговатая; две короткие стены - глухие, в третьей - дверь, через которую они вошли, а в четвертой - две двери: одна в спальню, другая рядом - в ванную. Куин пошел в спальню. Она увидела, как он задернул тяжелые портьеры на окнах спальни, чтобы с улицы не видно было света.
В ванную Куин не пошел, там, наверное, тоже нет окон.
Она считала, что многое повидала в жизни, все знает. Но этого она не знала. Она никогда не видела мертвых.
Она посмотрела на его лицо. На вид ему лет тридцать пять или около того. Должно быть, у него было красивое лицо. Но в конце концов красивы и ангелы и дьяволы. Морщинки, которые двигались, когда человек жил, превратились в неподвижные швы. Рот, который выражал силу или слабость, горячий или спокойный характер, был теперь просто зияющим отверстием. Глаза прежде были жесткие или добрые, умные или глупые; они стали просто блестящими безжизненными инкрустациями. Смерть отобрала мысль и движение.
Он был безукоризненно одет: крахмальная рубашка не помята, и бутоньерка все еще торчит в петлице смокинга.
Подошвы его туфель немножко поблескивают - от воска натертых полов. Значит, он не так давно танцевал? Но какой толк думать обо всем этом!
Куин вернулся. Она почувствовала - он стоит рядом, и была рада, что он рядом; это хорошо.
- А ты знаешь, как его… - спросила она тихо. Как это сделали - чем?
Она нагнулась. Он - тоже.
- Должно быть, здесь. - Ее рука потянулась к пуговице смокинга.
- Обожди, дай я, - сказал он быстро. Он что-то сделал пальцами, и полы смокинга разошлись. - Вот. - И он глубоко вздохнул.
Маленькое красновато-черное пятнышко нарушало белизну пикейного жилета слева, под сердцем.
- Должно быть, из револьвера, - сказал он. - Да, пуля. - Ранка круглая. От ножа не такая рана.
Он расстегнул жилет. Под ним тоже было красное пятнышко, только крупнее - рубашка впитала кровь.
- Должно быть, очень маленькая пуля, - сказал он. - Я не специалист, но дырочка очень маленькая.
- А может быть, они все такие.
- Может быть, - сказал он. - Я не знаю.
Она сказала:
- Значит, в доме никого, кроме нас, нет. Выстрел услышали бы.
Он огляделся.
- Револьвера не видно, - сказал он.
- Как фамилия людей, которые живут в этом доме?
- Грейвз.
- А это - глава семьи, отец?
- Отец умер лет десять или пятнадцать тому назад. Остались мать, два сына и дочь. Это старший сын; младший - студент, учится где-то в колледже, а дочь - одна из тех, кого называют "дебютантка". Знаешь, о них пишут в газете, в светской хронике.
- Если бы мы могли понять - почему, если б мы знали причину!..
- У нас всего несколько часов, а полиция тратит на это недели.
- Давай начнем с самого простого. Он не застрелился, иначе здесь лежал бы револьвер.
- Да, наверное, - сказал он не слишком уверенно.
- Чаще всего убивают с целью ограбления. Что-нибудь взято из сейфа с тех пор, как ты был здесь первый раз?
- Не знаю, - ответил он. - В тот раз я не включал свет. И споткнулся об него. Потом я зажег спичку, увидел его, кое-как добрался до сейфа, бросил деньги и выбежал на улицу.
- Тогда давай посмотрим. Как ты думаешь, ты сможешь вспомнить, что там лежало?
- Нет, - признался он. - Я очень нервничал тогда, понимаешь ли… Но давай попробуем. Может, я вспомню.
Они вошли в ванную. Куин - первым.
Зеркало на стене создавало неприятное впечатление, будто вместе с ними вошли и другие люди. Кто эти испуганные дети, такие юные, такие безнадежно-беспомощные?
Она не стала об этом думать.
В стене зиял аккуратный квадрат. Куин вынул заднюю часть деревянной обшивки, за которой находился сейф, затем медленно вытащил стальной ящик с деньгами. Открыть такой сейф не труднее, чем отрезать ножом кусок масла.
- Не очень-то крепкий сейф, - заметила она.
- Наверное, его сделали много лет назад… - Он замолчал и покраснел: он сгорал от стыда, она видела, от стыда за то, что он сделал. Все его инстинкты восстали. Хорошо. Так и должно быть с мальчишкой из соседнего дома, если он совершил такую вещь.
Они поставили тяжелый ящик на трехногий табурет и открыли его.
Деньги лежали сверху - деньги, которые он только что вернул. Они их отложили и начали разбирать кипы бумаг - желтые, старые бумаги.
- Вот завещание. Может быть, оно имеет какое-нибудь отношение.
Он продолжал рыться в бумагах, а она стала просматривать завещание.
- Завещание его отца. А он, - она кивнула в сторону комнаты, - был его душеприказчиком. Его зовут Стивен. - Затем просмотрела еще страницу и сказала: - Не думаю, что это имеет какое-нибудь отношение к делу. Все завещано вдове. Дети ничего не получают, пока она не умрет, а ведь убили не ее, а сына. - Она сложила завещание и положила его на место. - Ты говорил, что здесь были какие-то драгоценности; я их не вижу.
На какое-то мгновение у нее зародилась надежда, что похитили их.
- Они во втором ящике, сейчас я тебе покажу. И, по-моему, они не очень дорогие, то есть, конечно, они дорогие, но это не бриллианты или что-нибудь в этом роде.
Он достал второй ящик. Нитка жемчуга, старомодное ожерелье из топазов, аметистовая брошь.
- Жемчуг, наверное, стоит тысячи две.
- Я все это видел; отсюда ничего не взято с тех пор, как я…
Он снова осекся и замолчал, опустив глаза.
- Это не ограбление, - сказала она трезво. - Кое-что посложнее.
Они быстро уложили все в ящики. Последними положили деньги. Он посмотрел на них с ненавистью. Она понимала, она его не винила…
Они закрыли ящики, вставили их на место. Не было смысла закрывать отверстие в стене занавеской. Когда рядом лежит труп, стоит ли пытаться скрыть другое преступление? Да и вообще бесполезно пытаться отделять одно от другого: как только обнаружат убийство, его, конечно, свяжут со взломом.
- Ну, с этим покончено, - сказала она, обескураженная.
Они вернулись в комнату, остановились и беспомощно посмотрели друг на друга. Что делать теперь?
- Бывают и другие мотивы, такие же простые, - сказала она. - Ненависть или любовь. Теперь мы должны…
Он понял. Подойдя к трупу, он опустился на колени.
Она подавила отвращение, подошла и стала на колени рядом с ним.
- Ну, тогда придется посмотреть, что у него в карманах, - сказала Брикки. - Я тебе помогу.
- Не нужно, не притрагивайся к нему; я достану все из карманов, а ты смотри.
Они улыбнулись друг другу, делая вид, что им не так уже омерзительно то, что они собирались делать.
- Я начну отсюда, - сказал он.
Грудной кармашек. Ничего, кроме тонкого полотняного носового платочка.
- Посмотрим левый боковой карман. - Ему пришлось приподнять тело. - Здесь вообще ничего нет, - и вывернул атласную подкладку кармана. - А теперь правый.
- Тоже ничего.
Вывернутые карманы торчали, как маленькие плавники.
- Теперь внутренние карманы.
На этот раз ему пришлось коснуться рукой мертвой груди.
- Вынимай все, - прошептала она.
Он доставал из кармана вещи и передавал ей, а она клала их на пол.
Они сидели, согнувшись, подняв колени. Он молчал, но она по его лицу понимала: ему кажется, что у них нет никаких шансов - слишком мало времени оставалось до рассвета.