– Еще можно попробовать записывать его телефонные переговоры и все такое прочее, – ухмыльнулся Эдди. – Знаешь, Ник, у тебя удивительная способность: если не в ту кучу вляпаешься, так в другую. Скажи спасибо, что у тебя есть друг, готовый соскребать дерьмо с твоих ботинок.
– Скажи мне, если найдешь что-нибудь интересное.
– А как же!
– И никому об этом ни слова! – сказал Ник, взглянув Эдди прямо в глаза.
– Буду нем как рыба!
Немного поколебавшись, Ник подтащил табуретку поближе к столу.
– Слушай, Эдди, ты говорил полицейским, что приходил ко мне домой после того, как убили собаку?
Некоторое время Эдди с испытующим видом разглядывал Ника.
– Меня об этом не спрашивали, а в полиции надо говорить только то, о чем тебя спрашивают. Это золотое правило номер один.
Ник кивнул.
– Меня тоже пока об этом не спрашивали, но если спросят, мы должны давать одинаковые показания. Давай скажем, что я тебя позвал и ты приехал. Ничего подозрительного в этом нет. Ведь ты же начальник моей службы безопасности!
– Ничего подозрительного… – повторил Эдди Ринальди. – Ну да… Знаешь, что? Не волнуйся ты так! По-моему, ты слишком много переживаешь!
13
Когда Ник вернулся к себе, Марджори Дейкстра с озабоченным видом протянула ему листок бумаги.
– Вам надо безотлагательно туда позвонить! – сказала она Нику.
На листке бумаги значился телефонный номер. Под ним четким красивым почерком Марджори было написано "Директор Дж. Сандквист".
Джером Сандквист. Двадцать пять лет назад он был у Ника учителем математики. Ник запомнил его как спортивного вида молодого человека, бывшего теннисиста, мерившего кабинет широкими шагами и старавшегося, чтобы ученики не скучали на его уроках. Хотя Сандквист и общался со школьниками достаточно дружелюбно, он не допускал ни малейшего панибратства с их стороны, и все относились к нему уважительно. Ник усмехнулся, вспомнив парту, за которой сидел. Ее рама была изготовлена из стальных трубок, а под сиденьем у нее была корзинка для учебников из металлической сетки. Эти парты и сейчас по-прежнему изготавливались в Фенвике на стрэттоновском заводе. Ник точно не помнил, но вроде бы такие парты продавались по сто пятьдесят долларов за штуку при себестоимости в сорок. При этом за долгие годы конструкция этих парт не претерпела особых изменений.
– Ник? – произнес Сандквист дружелюбным, но довольно сухим тоном. – Хорошо, что вы позвонили. Нам надо поговорить о вашем сыне.
Школа, в которую вместе с остальными старшеклассниками ходил Лукас, а когда-то и сам Ник Коновер, размещалась в большом кирпичном здании с высокими окнами. Перед школой красовалась лужайка с живой изгородью из можжевельника вроде тех, которые часто видишь напротив универсамов и офисных зданий, не отдавая себе отчета в том, что, при всей своей заурядности, они требуют постоянного ухода садовника. Ник вспомнил, какими маленькими и ничтожными показались ему и школа, и живая изгородь, когда он вернулся домой на каникулы после первого семестра в Университете штата Мичиган. Теоретически школа и теперь должна была показаться ему маленькой, но, на самом деле, школьное здание здорово разрослось и расширилось за счет новых пристроек, обзавелось новой облицовкой фасада и выглядело теперь почти новым. Во многом процветающий вид школьного здания объяснялся тем, как разрослась за последние двадцать лет корпорация "Стрэттон", стоимость которой три года назад перевалила за два миллиарда долларов. Однако чем выше взлетишь, тем больнее падать. Кроме того, падение "Стрэттона" грозило превратиться в Фенвике в лавину, способную привести к непредсказуемым последствиям.
Ник вошел в школьное здание сквозь двойные стеклянные двери и принюхался. Хоть школа и изменилась, внутри она пахла почти по-прежнему. Повсюду витал знакомый Нику грейпфрутовый запах дезинфекции. Скорее всего, закупленная в 1970 году бочка дезинфицирующего вещества еще не закончилась. Из столовой, как обычно, пахло подгоревшим гороховым супом. Этот запах, как и вонь кошачьей мочи, был неистребим. Школьники и учителя, вдыхавшие его каждый день, скоро к нему привыкали, но он ошеломлял их, когда они возвращались в школу после долгих летних каникул и снова окунались в ароматы лака для волос, которым обильно поливали себя старшеклассницы, в запахи вареных яиц из портфелей школьников, а также в запахи дезодорантов, пота и кишечных газов, витавшие вокруг снующих по школе представителей молодого поколения Фенвика.
Тем не менее очень многое изменилось. Раньше школьников привозил по утрам школьный автобус, теперь их довозили до школы родители на минивэнах или кроссоверах, а зачастую школьники приезжали в школу на своих машинах. Раньше в школе вообще не было чернокожих детей, по крайней мере не более одного или двух в каждом классе, – теперь же тон в школе задавали именно чернокожие ребята, похожие на рэперов, и белые ребята, которые во всем им подражали. К школе пристроили ультрасовременное новое крыло, напоминающее своим видом частную школу. Раньше в школе была курилка, в которой длинноволосые мальчишки, одетые на манер металлистов, дымили сигаретами и смеялись над отличниками вроде Ника. Теперь курение в школе полностью запретили, поклонников тяжелого рока совсем не было видно, зато появились готы с кольцами в носу.
Когда Ник учился в школе, он очень редко бывал в кабинете у директора и теперь с интересом разглядывал новые тяжелые шторы и красивый ковер на полу, а также украшавшие стены фотографии любимцев Джерома Сандквиста – прославленных теннисистов. Джером Сандквист не очень изменился. Теперь он был не молодым учителем, а директором школы и читал мораль, пожалуй, чаще, чем раньше, но от директора школы другого ожидать и не приходилось.
Сандквист вышел из-за стола и церемонно пожал Нику руку. После этого они уселись в мягкие кресла у стены. Сандквист покосился на лежащую у него на письменном столе бумагу, он явно знал наизусть ее содержание.
– Красиво у вас тут стало, – сказал Ник.
– Вы имеете в виду школу или мой кабинет?
– И то и другое.
– Нам помогают родители, сами когда-то ходившие в эту школу, а их немало. Процветание родителей – залог процветания школы. Надеюсь, ваши нынешние трудности скоро будут преодолены. Не сомневаюсь, что в этой связи у вас самого сейчас много проблем.
Ник пожал плечами.
– Насколько я помню, вы хорошо учились, – сказал Сандквист.
– По мере способностей.
– Скажем, вы неплохо учились, – усмехнувшись, сказал Сандквист. – По-моему, я так и не сумел привить вам любовь к алгебре и началам анализа. Вас больше интересовало практическое применение геометрии на хоккейном поле в плане подходящего угла броска шайбы в ворота между ног вратаря… Впрочем, экзамены вы всегда сдавали успешно. Еще помню, что вас обожали все девочки. Еще бы – высокий, голубоглазый, дважды вывел хоккейную команду нашей школы в полуфинал.
– Один раз в полуфинал, а второй – в финал.
– Да? В любом случае с тех пор таких успехов нам добиться больше не удавалось.
– Может, вам поискать нового тренера?
– Вроде бы наш новый тренер неплох. Как бы то ни было, он зарабатывает больше, чем я. И вообще трудно сказать, когда виноват тренер, а когда – игроки… Впрочем, вы занятой человек, так что давайте перейдем к делу.
– У Люка сейчас много проблем, – невольно стараясь защитить своего сына, начал Ник. – Я это понимаю и стараюсь сделать для него все, что в моих силах.
– Разумеется, – с некоторым сомнением в голосе произнес Сандквист. – Вам известно, что вашему сыну три дня запрещено появляться в школе? Дело в том, что его поймали с зажженной сигаретой во рту.
– Помню, раньше у вас была курилка.
– Больше курилки нет. В школе и на школьной территории курение категорически запрещено. Это известно всем.
– Разумеется, я против того, чтобы Лукас курил, – вставил Ник.
– Если его поймают еще раз, он будет исключен из школы.
– Но он же еще ребенок! И недавно у него погибла мать.
– Насколько хорошо вы знаете своего сына? – пристально взглянув на Ника, спросил Сандквист.
– В каком смысле – "насколько хорошо"? Это же мой сын! Кто может знать его лучше меня?!
– Я не хочу нагнетать страсти, но и сидеть со сложенными руками мы тоже не будем. Сегодня я разговаривал с нашим школьным психиатром. С его точки зрения, здесь дело не только в табаке. В этой связи вы должны знать, что мы имеем право обыскать шкафчик вашего сына и сделать это без предупреждения и в присутствии полиции.
– При чем тут полиция?
– Если мы найдем наркотики, полиция заведет на вашего сына уголовное дело. Нынче такой порядок. Я считал своим долгом предупредить вас об этом. Наш психиатр очень озабочен Лукасом. У него больше проблем, чем вам кажется, и не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, что ваш сын совсем не похож на вас.
– Не каждому же быть хоккеистом!
– Я не об этом, – сказал Сандквист, но не стал вдаваться в подробности и еще раз покосился на бумагу у себя на столе. – Кроме того, у Лукаса резко понизилась успеваемость. Раньше он учился только на отлично, а сейчас его учеба ни в какие рамки не лезет. Он же ничего не учит. Вы понимаете, что из этого вытекает?
– Понимаю, – сказал Ник. – Ему надо помочь.
– Правильно, – поджав губы, пробормотал Сандквист. – И мы ему помогаем.
У Ника сложилось впечатление, что директор школы оценивает его отцовские способности и уже занес перо над журналом, чтобы влепить туда неуд.
– Не понимаю, что это за помощь, не пускать мальчика в школу или вообще исключать его из нее, – сказал Ник и тут же задумался над тем, сколько раз такие слова уже звучали в этом кабинете.
– У нас такие правила, – сказал Сандквист и, прищурившись, откинулся на спинку кресла. – В нашей школе учится полторы тысячи детей, и мы должны защищать их интересы.
Ник набрал побольше воздуха в грудь.
– Смерть матери оказалась для Люка страшным ударом. Я понимаю, что ему сейчас очень тяжело, и всеми силами стараюсь ему помочь, но у меня складывается впечатление, что он связался с компанией, которая на него плохо влияет.
– Можно смотреть на этот вопрос с такого бока, – с каменным лицом заявил Сандквист, – а можно и с другого.
– В каком смысле? – пробормотал Ник.
– А в том, что это ваш сын может дурно влиять на других детей.
– Люк?
– Что? – Люк ответил немедленно, потому что Ник пригрозил сыну отобрать у него мобильный телефон, если он не будет отвечать на звонки отца.
– Где ты?
– Дома. А что?
– Что у тебя произошло в школе?
– О чем ты?
– О чем я? Догадайся. Меня вызвал к себе ваш директор.
– Ну и что он тебе сказал?
– Не валяй дурака! – Ник старался не заводиться, но разговоры с сыном все больше и больше напоминали ему попытки тушения пожара бензином из канистры. – Ты курил, и тебя поймали. И не важно, что я сам думаю о курении, важно, что об этом думают в школе, а тебя исключили из нее на три дня.
– Ну и что! Подумаешь!
– Как это "подумаешь"?!
– А вот так! – чуть дрогнувшим голосом заявил Лукас. – Дерьмо собачье эта ваша школа!
В этот момент на дисплее мобильного телефона у Ника появилось текстовое сообщение от секретарши: "Начинается заседание компенсационной комиссии. Не забыли?"
– Люк, я очень на тебя рассердился, – сказал Ник. – Мы с тобой еще об этом поговорим!
С этими словами Ник серьезно задумался о том, какой может быть прок от всех этих разговоров.
– И вот еще что, Люк!..
Но Люк уже выключил телефон.
14
Не успела Одри устроиться у себя за письменным столом, как к ней тут же подошел Багби. В одной руке у него была чашка с кофе, а в другой – пачка каких-то бумаг. Вид у него был вполне довольный.
– Ну что? – спросил он. – В психушке тебе, конечно, тут же выложили всю подноготную этого психа? Или как?
Теперь Одри поняла, чем Багби доволен. Он злорадствовал. Всем своим видом он показывал Одри, что заранее знал о том, что в больнице ей ничего не скажут, и нечего тратить на это время. Латона точно так же смотрела на своих мальчишек, когда их непослушание влекло за собой наказание.
– Врач рассказал мне много ценного о связи шизофрении и насилия, – ответила Одри.
– Все это ты прочла бы в любом учебнике… А о Стадлере он, конечно, отказался говорить? Мол, врачебная тайна и все такое прочее?
– Наверняка можно каким-то другим способом докопаться до результатов лечения Стадлера! – Одри просто не могла заставить себя признаться Рою Багби в том, что на этот раз он прав.
– А что бы сделал на твоем месте Иисус Христос, Одри? Попытался бы получить ордер на обыск?
Игнорируя шуточку Багби, Одри ответила:
– От ордера на обыск будет мало прока. Ну узнаем мы, когда его госпитализировали, когда выписали. Его медицинскую карту нам все равно не покажут…
– Кстати, об ордерах! – Багби помахал перед носом у Одри бумагами, которые держал в руке. – Почему ты не сказала мне о том, что затребовала списки телефонных звонков начальника службы безопасности "Стрэттона"?
– Неужели уже пришли результаты?
– А зачем они тебе?
Багби наверняка увидел их возле факса или в ящике, куда клали все поступающие для Одри бумаги.
– Дайте мне их!
– А почему тебя так интересуют звонки Эдварда Ринальди?
Одри смерила Багби ледяным взглядом, которому научилась у Латоны.
– Значит, вы отказываетесь передать мне эти бумаги?
Багби швырнул бумаги ей на стол.
Одри почувствовала прилив бодрости от этой маленькой победы и тут же устыдилась своей радости. Тем не менее настроение у Одри улучшилось, и она решила и в дальнейшем не стесняться подражать повадкам своей напористой родственницы.
– Благодарю вас, Рой. В ответ же на ваш вопрос скажу, что хочу узнать, не приходилось ли Ринальди звонить Эндрю Стадлеру.
– А зачем ему было звонить этому психу?
– Подумайте сами. Звонил же он к нам в архив, чтобы узнать, есть ли у нас что-нибудь на Стадлера. При этом он не спрашивал ни о ком другом. Значит, он подозревал именно Стадлера. Наверняка Ринальди решил, что именно Стадлер проникал в дом к Коноверу!
– Может, в этом он и не ошибался. После убийства Стадлера к Коноверу перестали лазать.
– Точнее, он больше не сообщал о том, что к нему залезали, – сказала Одри. – Кроме того, с тех пор прошла всего неделя.
– Выходит, к Коноверу лазал именно Стадлер, а Ринальди это понял?
– Может, да, а может, и нет. Меня не удивит, если окажется, что начальник службы безопасности "Стрэттона" звонил домой Стадлеру и угрожал ему. Он мог сказать Стадлеру: "Мы знаем, что это ты лазаешь к Коноверу, брось это делать, а то хуже будет!"
Компьютерный список вызовов, поступивший от провайдера сотовой связи, чьими услугами пользовался Ринальди, занимал двадцать страниц убористого текста. Взглянув одним глазом на список, Одри тут же увидела, что там много полезной информации, но кое-чего не хватает. У всех исходящих и входящих звонков стояла дата и время, но некоторые телефоны не сопровождались именами абонентов.
– Вы уже просмотрели эти списки? – спросила Одри у Багби.
– Пролистал. У этого Ринальди бурная личная жизнь. Полно женских имен.
– Эндрю Стадлер там не фигурирует?
Багби покачал головой.
– Вы посмотрели, с кем он разговаривал в тот день, когда произошло убийство, и той ночью?
– Смотрел, но не у всех телефонных номеров значатся имена абонентов, – заявил Багби, глядя на Одри, как на пустое место.
– Я тоже заметила это, но какой-либо закономерности в этом не усмотрела.
– Может, имя абонента не фиксируется автоматически, если номер не зарегистрирован провайдером?
– Возможно, – сказала Одри. Она старалась хвалить Багби не чаще, чем он ее, но разве не сказано в Притчах Соломоновых, что верное слово, сказанное в нужный момент, подобно золотому плоду на серебряном блюде! – Молодец, – добавила она. – Хорошая мысль.
Багби пожал плечами, но не от скромности, а словно желая тем самым сказать, что у него все мысли хорошие.
– Придется попотеть, чтобы узнать, чьи это номера, – буркнул он.
– Может, вы этим и займетесь?
– Как будто у меня есть свободное время! – фыркнул Багби.
– Ну кто-то же должен этим заниматься!
Багби фыркнул еще раз и ничего не ответил.
– А вы узнали что-нибудь новое об этом семени для гидропосева? – спросила Одри.
Ухмыльнувшись, Багби выудил из кармана штанов розовый лист с результатами анализов.
– Это "Пенмульча", – заявил он.
– Что это такое?
– "Пенмульча" – это смесь для гидропосева, запатентованная корпорацией "Лебанон Сиборд" из Пенсильвании. Эта фирма производит удобрения и посевные материалы, – пояснил Багби и стал читать из листка с анализами: – "…состоит из характерных одинаковых маленьких катышков длиной в полдюйма и в одну восьмую дюйма шириной…" Типа как хомячье говно! "Эти целлюлозные катышки состоят из замороженной и высушенной переработанной газетной бумаги, удобрения и сверхвпитывающих полимерных кристаллов. Кроме того, в состав мульчи входит зеленый краситель".
– А семена травы?
– В "Пенмульчу" семена не входят. Семена подмешивает к мульче фирма, засеивающая лужайку. Еще она добавляет клейкое вещество и готовит что-то вроде раствора, который разбрызгивают на землю. Он похож на гороховый суп. Только не такой густой. В нашем случае к мульче добавили семена кентуккийской синей травы, красной овсяницы и плевел.
– Здорово! – сказала Одри. – Только это почти ни о чем мне не говорит. Это что, обычный состав для гидропосева?
– Семена могут использоваться самые разные. Можно выбирать из девятисот наименований. Одни – дешевое дерьмо, другие – подороже.
– То есть все фирмы, засеивающие лужайки, готовят разные смеси?
– Конечно. Одно дело – засеивать обочину на автостраде, другое – лужайку перед дорогим домом. При этом, чем лучше мульча, тем лучше результаты.
– А "Пенмульча"?
– Это дорогая мульча. Намного лучше обычной дряни из перемолотой древесины. Дороговато. Не каждый может себе такую позволить. Обычно такой поливают лужайки как раз перед богатыми домами.
– Значит, надо узнать, какие фирмы используют "Пенмульчу".
– Это сколько ж надо звонить?!
– А сколько фирм засевают лужайки в Фенвике? Ну две-три. Неужели больше?
– Не в этом дело, – возразил Багби. – Ну найдем мы фирму, которая иногда использует "Пенмульчу" для гидропосева. Ну и что?
– И мы узнаем, чьи именно лужайки они полили "Пенмульчой". Если она действительно такая дорогая, этих лужаек будет немного.
– Ну и что дальше? Ну прогулялся наш труп по лужайке с "Пенмульчой", а дальше-то что?
– Вряд ли в Гастингсе очень много таких лужаек, – повторила Одри. – Как вы думаете, Рой?