- Это ты забылся, юноша, ты не смеешь говорить со мной таким тоном. Отрадно слышать, что ты раскаялся, но ты отнял у меня слишком много времени. И сиди теперь тише воды, ниже травы!
- Сначала я договорю с вашей племянницей Мари Клариссой.
- Моя племянница Мари Кларисса давным-давно умерла, юноша. Не пережила потери родных. Я полагал, тебе это известно.
- Что? - Взбешенный Чарльз повернулся к Констанции.
- Моя племянница Мари Кларисса умерла в приюте от тоски и одиночества, пока ее сестру таскали по судам по обвинению в убийстве. Но она в моей книге существенной роли не играет. Хватит о ней.
- Вот же она сидит! - Чарльз махнул рукой в мою сторону, лицо его налилось кровью.
- Молодой человек! - Дядя Джулиан отложил карандаш и развернулся к Чарльзу. - Я, по-моему, указывал вам на важность моей работы. Но вы продолжаете мне мешать. С меня довольно. Замолчите или выйдите вон!
Я хохотала без удержу, даже Констанция улыбалась. Чарльз оторопело глядел на дядю Джулиана, а тот, повернувшись к бумагам, ворчал себе под нос:
- Невоспитанный, бесцеремонный щенок… Констанция?
- Что, дядя Джулиан?
- Он вообще слишком много на себя берет. Когда он уезжает?
- Никуда я не уезжаю, - произнес Чарльз. - Я остаюсь здесь.
- Это невозможно, - сказал дядя Джулиан. - У нас нет места. Констанция?
- Что, дядя Джулиан?
- Сделай мне на обед отбивную. Маленькую, в меру прожаренную. С грибами.
- Хорошо. - Констанция воспрянула духом. - Пора приниматься за обед. - И она с облегчением смела со стола мусор и палки, которые Чарльз притащил из комнаты, собрала в бумажный пакет и выбросила в мусорный бачок, потом вернулась к столу с тряпкой и вытерла его до блеска. Чарльз глядел то на нее, то на меня, то на дядю Джулиана. Совершенно сбитый с толку, он не знал, как себя вести, не верил ни глазам, ни ушам своим, а я ликовала, глядя на первые судороги попавшего в сети демона, и страшно гордилась дядей Джулианом, Констанция улыбнулась Чарльзу - от радости, что никто больше не кричит; плакать она уже не будет; она, видно, тоже почувствовала, как демон тщится вырваться из сетей, и сказала:
- Чарльз, ты устал, наверное. Пойди, отдохни до обеда.
- Где прикажешь отдыхать? - Чарльз был еще ох как зол. - Я с места не двинусь, пока мы не разберемся с этой девицей.
- С Маркисой? А что тут разбираться? Я же сказала, что вычищу комнату.
- Ты что - не собираешься ее наказывать?
- Меня наказывать?! - Я вскочила на пороге, дрожа от ненависти. - Меня наказывать? Отправите спать без ужина?
И я побежала. Я бежала, покуда не оказалась на поляне, в высокой-высокой траве - по самую макушку, здесь меня не найти… Но Иона меня все-таки отыскал и сел возле; трава надежно хранила нас от чужих глаз.
* * *
Я просидела так очень долго, но наконец встала; я знала, куда идти. Пойду в беседку. Последние шесть лет и близко к ней не подходила, но Чарльз испоганил все вокруг, только беседка осталась нетронутой. Иона за мной не пойдет, ему там не нравится; увидев, что я сворачиваю на заросшую тропинку к беседке, он пошел своей дорогой, словно у него возникло вдруг неотложное дело, а со мной он встретится позже. Беседка, помнится, никому особенно не нравилась. Папа собирался повернуть сюда русло протоки и устроить водопадик, но что-то неладное случилось с деревом, камнем и краской, и беседка не удалась. Мама однажды увидела на пороге крысу, и ничем с той поры ее было туда не завлечь, а раз не ходила мама - не ходил никто.
Возле беседки я охранных сокровищ не закапывала. Земля вокруг черная, сырая, в такой земле и лежать-то неуютно. Деревья обступали беседку со всех сторон, нижние ветви теснили стены, а кроны тяжело дышали на крыше; несчастные цветы, некогда посаженные здесь, либо погибли, либо одичали, разрослись - безмерно и безвкусно.
Дойдя до беседки, я остановилась: все-таки уродливее сооружения я не встречала; вспомнилось, как мама всерьез просила ее сжечь.
Внутри сыро и темно. На каменном полу сидеть неприятно, но больше негде; когда-то здесь были стулья и, кажется, даже столик, но их не то унесли, не то они просто сгнили. Я устроилась на полу, а остальных мысленно рассадила вокруг обеденного стола. Папу с мамой друг против друга. Дядю Джулиана справа от мамы, а брата Томаса - слева; возле папы - тетю Дороти и Констанцию. Сама я уселась между Констанцией и дядей Джулианом - на свое собственное законное место. И стала вслушиваться в их беседу.
- … купить книгу для Мари Клариссы. Люси, пора купить ей новую книгу.
- Мари Кларисса получит все, что захочет, дорогой. Наша возлюбленная дочь получит все, что только пожелает.
- Констанция, у твоей сестры нет масла. Положи скорей.
- Мари Кларисса, мы тебя очень любим.
- Тебя никогда не будут наказывать. Люси, проследи, чтобы Мари Клариссу, нашу самую любимую дочь, никто никогда не наказывал.
- Мари Кларисса не способна на скверные поступки, и наказывать ее не за что.
- Люси, я слыхал, что непослушных детей порой отправляют спать без ужина. Я запрещаю наказывать Мари Клариссу подобным образом.
- Совершенно с тобой согласна, дорогой. Мари Клариссу нельзя наказывать. Ее никто не отправит спать без ужина. Мари Кларисса никогда не совершит дурного, ее не за что наказывать.
- Нашу возлюбленную, нашу драгоценную Мари Клариссу надо беречь и лелеять. Томас, отдай сестре свой обед, она не наелась.
- Дороти, Джулиан, встаньте, когда встает наша возлюбленная дочь.
- Склоните головы перед нашей обожаемой Мари Клариссой.
8
К ужину надо быть дома - это крайне важно. Я непременно должна сесть за стол вместе с Констанцией, дядей Джулианом и Чарльзом. Страшно представить, что они будут есть, разговаривать, передавать друг другу хлеб, а мое место пусто. Мы с Ионой шли по тропинке через сад; сумерки густели, а я, переполненная любовью и нежностью, смотрела на дом: наш дом прекрасен, он скоро очистится от скверны и тут вновь воцарятся лад и красота. На мгновение я остановилась, а Иона потерся о мою ногу и недоуменно мяукнул.
- Я смотрю на дом, - объяснила я; он поднял мордочку, и мы стали смотреть вместе. Крыша нацелена в небо, стены крепки и сплоченны, глазницы окон черны - прекрасный дом, еще немного, и он будет чист. Окна светятся лишь на кухне и в столовой: время ужинать, пора домой. Мне хочется быть там, внутри, и плотно затворить за собой дверь.
Я открыла дверь на кухню, и дом дохнул на меня злобой Чарльза; и как только человеку удается хранить в себе эту злобу так стойко? Его голос тек из столовой внятно и нескончаемо.
- … с ней надо делать, - говорил он. - Так дальше нельзя, это немыслимо.
Бедная Констанция, каково ей слушать этот нескончаемый вздор, еда-то стынет! Иона, опередив меня, вбежал в столовую, и Констанция сказала:
- Вот и она.
Я настороженно остановилась на пороге: поглядеть на них. Констанция в розовом, волосы красиво зачесаны назад; мой взгляд она встретила улыбкой, хотя - по всему видно - устала она Чарльза слушать. Дядю Джулиана на каталке Констанция придвинула вплотную к столу, а за воротник ему сунула салфетку; плохо, что мучают дядю Джулиана - мешают есть как вздумается. Ел он мясо с зеленым горошком - горошек из припасов Констанции; нарезанное крохотными кусочками мясо он перемешивал с горошком, давил тыльной частью ложки и превращал в кашицу, а потом пытался донести до рта. Чарльза он не слушал, но тот все бубнил:
- Решила вернуться? Что ж, барышня, давно пора. Мы с твоей сестрой как раз обсуждаем - как тебя проучить.
- Умойся, Маркиса, - ласково сказала Констанция. - И причешись. Мы с такой замарашкой за столом сидеть не хотим, а брат Чарльз и так на тебя сердит.
Чарльз нацелился в меня вилкой.
- К слову сказать, Мари, проделки твои отныне окончены - раз и навсегда. Мы с твоей сестрой сыты по уши, хватит с нас! То ты прячешься неизвестно где, то крушишь все вокруг, то норов свой показываешь.
Мне не понравилось, что в меня целятся вилкой, и безостановочно гудящий голос мне тоже не нравился; лучше бы Чарльз набрал на вилку еды, сунул в рот да подавился.
- Беги, умывайся, - сказала Констанция. - А то УЖИН стынет. - Она знала, что за стол-то я сяду, но есть все равно буду потом, на кухне; но она, верно, решила не напоминать об этом Чарльзу, не подливать масла в огонь. Я улыбнулась Констанции и вышла, а голос за спиной не умолкал. В нашем доме давно не звучало столько слов - не сразу от них отчистишься-отмоешься. Я поднималась по лестнице и топала вовсю: пусть слышат, что иду наверх; но по второму этажу кралась почти бесшумно, не хуже Ионы, который не отставал ни на шаг.
Констанция в его комнате убрала. Теперь тут пусто: мусор-то она вынесла, а вещей - положить назад - не оказалось, я все отнесла на чердак. Я знаю, что пусто везде - и в ящиках комода, и в шкафу, и на книжных полках. Зеркала вообще нет; только молчащие часы со сломанной цепочкой одиноко лежат на комоде. Мокрое постельное белье Констанция сняла, а матрац, видимо, высушила и перевернула: кровать застелена снова. Занавесок нет - наверное, в стирке. Постель смята: он недавно лежал, вон и трубка еще дымится на тумбочке возле кровати; он лежал здесь, когда Констанция позвала к ужину, лежал и всматривался в эту новую, чужую комнату, выискивал что-то привычное, надеялся, что вот он приоткроет дверцу шкафа или включит верхний свет - и все вернется, все станет по-прежнему. Жаль, что Констанции пришлось одной ворочать матрац, я ей обыкновенно помогала; может, на этот раз он сам его перевернул? Она даже поставила чистое блюдце для трубки; пепельниц у нас не водилось, и когда Чарльз стал оставлять повсюду трубку, Констанция достала из кладовки щербатые блюдца. Розовые, с золотыми листьями по ободочку - были они из старого-престарого сервиза, на моей памяти их на стол не ставили.
- Что это за блюдца? - спросила я Констанцию, когда она принесла их на кухню. - И где от них чашки?
- Не помню, чтоб ими пользовались, в детстве меня на кухню не пускали. Какая-нибудь прабабка привезла в приданое; сначала ели-пили из них, потом побили, заменили другими и поставили в кладовку, на верхнюю полку, там из сервиза только эти блюдца да три большие тарелки.
- В кладовке им и место, - сказала я. - Нечего по дому расставлять.
Но Констанция отдала их Чарльзу, и вместо того, чтобы чинно стоять на полке, они рассеялись повсюду. Одно в гостиной, одно в столовой, одно наверняка в кабинете. Блюдца оказались очень выносливыми; вот это, в спальне, даже без трещинки, хотя на нем лежит раскуренная трубка. Задолго - с начала дня - я знала, что мне непременно повезет: и вот я смахиваю блюдце с трубкой в мусорную корзинку, они мягко падают прямо на газеты, которые он натаскал в дом.
С глазами у меня в этот миг творилось что-то неладное: один глаз, левый, видел все золотым, желтым и оранжевым, а другой - сине-серо-зеленым; может, один глаз предназначен для ясного дня, а другой - для темной ночи? Будь у всех на свете такие глаза, пришлось бы множество цветов изобретать заново. Я уже дошла до лестницы, направляясь в столовую, но вспомнила, что надо умыться и причесаться.
- Почему так долго? - спросил он, когда я уселась за стол. - Что ты там делала?
- Испечешь мне пирог с глазурью? - спросила я Констанцию. - Розовый, с золотыми листьями по ободочку? Мы с Ионой устроим праздник.
- Может, завтра? - сказала Констанция.
- Нам после ужина предстоит долгий разговор, - произнес Чарльз.
- Solanum duldamara, - сообщила я ему.
- Что?
- Паслен, сладко-горький, - пояснила Констанция. - Чарльз, прошу тебя, не спеши с разговором.
- С меня довольно, - сказал он.
- Констанция?
- Что, дядя Джулиан?
- Я съел все до крошки. - Тут дядя Джулиан обнаружил на салфетке кусочек мяса и отправил его в рот. - Что ты мне еще дашь?
- Хочешь еще мяса с горошком? Приятно, что ты ешь с таким аппетитом.
- Мне сегодня вечером гораздо лучше. Давно не было такого прилива сил.
Я порадовалась за дядю Джулиана: он хорошо себя чувствует и счастлив, что нагрубил Чарльзу. Пока Констанция резала мясо, дядя Джулиан глядел на Чарльза, и глаза его злорадно поблескивали.
- Молодой человек! - начал он наконец, но в этот миг Чарльз повернулся к двери в прихожую.
- Что-то горит, - сказал он. Констанция замерла.
- На плите? - Она побежала на кухню.
- Молодой человек…
- Точно, гарью пахнет. - Чарльз вышел в прихожую. - Запах отсюда, - сказал он. Интересно, кому он говорит. Констанция на кухне, дядя Джулиан обдумывает свою будущую тираду, а я Чарльза не слушаю. - Что-то горит.
- Это не на плите, - Констанция остановилась на пороге кухни и взглянула на Чарльза. Чарльз подошел ко мне.
- Ну, если это опять твоих рук дело…
Я засмеялась: Чарльз-то боится идти наверх, боится искать, что горит.
- Чарльз! Трубка… - ахнула Констанция, и он, сорвавшись с места, понесся вверх по лестнице.
- Я же столько раз просила… - вздохнула Констанция.
- Будет пожар? - спросила я, и тут сверху раздался крик Чарльза, он кричал пронзительно, как сойка в чаще.
- Там Чарльз кричит, - вежливо сообщила я Констанции; она выскочила в прихожую и подняла голову:
- Что? Чарльз, что случилось?!
- Пожар! - Чарльз с грохотом слетел по лестнице. - Бегите! Весь дом в огне! - кричал он Констанции прямо в лицо. - А у вас даже телефона нет!
- Мои записи, - забеспокоился дядя Джулиан. - Я сейчас соберу записи и помещу их в безопасное место. - Он оттолкнулся руками от стола, чтобы развернуть каталку. - Констанция?
- Бегите! - Чарльз уже рвал замок с парадных дверей. - Бегите, старый вы идиот!
- В последние годы я маловато упражнялся в беге, молодой человек. И не вижу причин устраивать истерику, я вполне успею собрать бумаги.
Чарльз открыл наконец парадные двери и обернулся к Констанции:
- Сейф поднять и не пытайся, переложи деньги в мешок. Я сбегаю за помощью и тут же вернусь. Не волнуйся. - И бросился бежать. Он бежал к поселку и вопил: - Пожар! Пожар!
- Боже правый, - сказала Констанция почти беспечно. И повезла дядю Джулиана в его комнату, а я вышла в прихожую и посмотрела наверх. Чарльз не закрыл дверь в папину комнату: там, внутри, шевелился огонь. Огонь всегда стремится вверх, подумала я, значит - сгорят их вещи на чердаке. Парадные двери Чарльз тоже не закрыл - дым спускался вниз по лестнице и выплывал наружу. К чему суетиться, бегать вокруг дома, кричать? Похоже, сам огонь не очень-то спешит. Не закрыть ли дверь в папину комнату, пусть огонь останется лишь там, пусть это будет Чарльзов огонь; но не успела я подняться на несколько ступеней, как огонь лизнул ковер в коридоре, а в папиной комнате упало что-то тяжелое. Там теперь и следа от Чарльза не останется - огонь, наверно, даже трубку сожрал.
- Дядя Джулиан собирает бумажки, - Констанция вышла в прихожую и встала рядом со мной. В руках она держала шаль дяди Джулиана.
- Нам придется выйти из дома, - сказала я и, зная, что она испугается, поспешно добавила. - Можно остаться на веранде, за плющом, там совсем темно.
- Мы же недавно убирали, - сказала Констанция. - Не имеет он права гореть. - Констанцию трясло, словно от злости, я за руку вывела ее на веранду, и мы оглянулись напоследок, но в этот миг противно завыли сирены, аллею залило светом фар, и острие света пригвоздило нас к порогу. Констанция испуганно уткнулась мне в плечо; Джим Донелл первым спрыгнул с пожарной машины и взбежал по ступеням.
- С дороги! - И ворвался в наш дом.
Я провела Констанцию к краю веранды, где столбы и перила густо заросли плющом и вьюном, и она забилась в самый угол. Я крепко держала ее за руку, мы глядели, как топчут порог нашего дома, как тащат шланги, как дом полнится мерзостью, сумятицей и становится страшен. Все новые и новые фары вспыхивали на аллее; фасад дома был залит бледным, мертвящим светом и виден весь как на ладони; никогда еще не был он обнажен так бесстыдно для чужих глаз. Шум стоял оглушительный, и среди этого шума нескончаемо звучал голос Чарльза:
- Сейф, сейф в кабинете не забудьте! - твердил он. Дым вываливался из парадных дверей навстречу рвущимся внутрь людям.
- Констанция, - шепнула я. - Констанция, не смотри на них.
- Они меня видят? - шепотом спросила она. - Кто-нибудь смотрит?
- Все смотрят на пожар. Стой тихо.
Я осторожно выглянула из-за листьев. У дома, почти вплотную, стояли вереницей машины и поселковая пожарка; здесь собрались все селяне и, задрав головы, смотрели на дом. Смеющиеся лица, испуганные лица; кто-то совсем рядом крикнул:
- А где женщины, где старик? Их кто-нибудь видел?
- Я им сто раз кричал, что пожар, - отозвался откуда-то Чарльз. - Пожар их врасплох не застал.
Дядя Джулиан ловко управляется с каталкой, он сможет выбраться через заднюю дверь; к тому же ни кухне, ни его комнате огонь, кажется, не угрожает - шланги тянутся по лестнице к спальням наверху, и крики мужчин доносятся оттуда. Даже осмелься я бросить Констанцию, через парадные двери в дом не попасть - заметят, да и к задней двери незаметно не проберешься - придется выходить на слепящий свет, под их взгляды.
- Дядя Джулиан напуган? - спросила я шепотом.
- Скорей, рассержен.
Помолчав, она сказала:
- Столько грязи нанесли в прихожую - не отмоешь, - и вздохнула.
Я обрадовалась, что она думает о доме и позабыла о поселковых, которые толпятся на улице.
- А где Иона? - опомнилась я. - Где? В сумраке веранды я заметила на ее лице слабую улыбку.
- Он тоже рассердился. Когда я отвозила дядю Джулиана, он спускался с крыльца.
Значит, мы все в безопасности. Дядя Джулиан увлечется своими бумажками и вовсе пожара не заметит, а Иона наверняка следит за пожаром из-за деревьев. И когда потушат Чарльзов огонь, я проведу Констанцию обратно в дом, и мы возьмемся за уборку.
Констанция немного успокоилась, хотя к дому все подкатывали машины, а через порог сновали люди в огромных башмаках. Различить, кто есть кто, невозможно, только у Джима Донелла надпись на каске гласила, что он тут главный; неразличимы были и лица возле дома, все смеялись и таращились на огонь.