Я попыталась рассуждать четко и ясно. Дом горит, там поселился огонь, но Джим Донелл и другие, безымянные люди в касках и плащах обладают над этим огнем непонятной властью, они могут уничтожить огонь, обгладывающий костяк нашего дома. Чарльзов огонь. Прислушавшись, я различила голос огня; он жарко пел там, наверху, но тут же терялся, затихал; в доме кричали пожарные, снаружи гудела толпа, вдалеке, на аллее, шумели машины. Рядом со мной замерла Констанция: взглянет порой на мужчин, что лезут и лезут в дом, и снова закроет лицо руками; конечно, она взволнована, но опасность ей не грозит. Изредка из общего гула выделялись возгласы: Джим Донелл отдавал приказы пожарным или кто-нибудь кричал из толпы.
- Пускай себе горит, - смеялась женщина.
- Принесите сейф из кабинета с первого этажа, - взывал Чарльз с безопасного места.
- Пускай себе горит, - напористо повторяла та же женщина.
Черный человек, из тех, что сновали через порог, обернулся и, ухмыльнувшись, помахал ей рукой:
- Мы пожарные. Наше дело гасить.
- Пускай горит, - повторяла женщина.
Мне ужасно хотелось есть, в столовой ждал ужин, а эти, наверно, нарочно волынку затеяли; когда же, наконец, они погасят этот огонь и уберутся отсюда, когда мы с Констанцией сможем вернуться в дом? Несколько поселковых мальчишек влезли на веранду совсем близко от нашего укрытия, но хотели они одного - заглянуть в дом; они вставали на цыпочки и тянули шеи, чтобы увидеть хоть что-то над головами пожарников, тащивших шланги. Я очень устала, хорошо бы все поскорее кончилось. Огонь утихал, и лица перед домом потускнели в сумраке, а шум обрел новые тона: голоса внутри зазвучали уверенней, спокойней, почти что радостно, а голоса снаружи - разочарованно.
- На убыль пошло, - произнес кто-то.
- Теперь уж не развернется.
- Хорошо погулял в дому, - хихикнул кто-то. - Там, небось, теперь сам черт ногу сломит.
- Давно пора было подпалить.
- С ними вместе.
Значит, с нами - с Констанцией и со мной.
- А их видел кто-нибудь? Может, они в доме остались?
- Ишь размечтался. Пожарники их сразу вытурили.
- А жаль.
Огонь почти погас. Люди толпились во тьме перед домом, их лица потемнели и удлинились, подсвеченные лишь автомобильными фарами; я различала чью-то усмешку, взмах руки. И вот остались только разочарованные голоса.
- Скоро погаснет.
- А здорово полыхало.
В парадных дверях показался Джим Донелл. Его узнали все: по высокому росту и каске главного пожарника.
- Эй, Джим, что ж вы ему сгореть не дали?
Он поднял обе руки, и толпа примолкла.
- Братва, пожар кончился, - произнес он.
Он поднял руки еще выше и бережно снял с головы каску с надписью; медленно сошел по ступеням, подошел к пожарной машине и положил каску на переднее сиденье. Люди глаз с него не сводили. Он наклонился, что-то выискивая, - толпа всё глазела, - и поднял с земли камень. В полной тишине он повернулся к дому, размахнулся и запустил камнем в высокое окно маминой гостиной. За его спиной покатился смех - смеялись все громче, громче, и вот мальчишки с веранды, мужчины, женщины - все хлынули на дом огромной волной.
- Смотри, Констанция! - вскрикнула я. - Смотри же! - Но она не отнимала рук от лица.
Со звоном разбилось второе стекло в гостиной, на этот раз били изнутри - торшером, который всегда стоит у столика Констанции.
Но страшнее, ужаснее всего был их смех. Одна из фарфоровых фигурок вылетела из окна и разбилась вдребезги о перила веранды, другая уцелела - упала на землю и покатилась по траве. Жалобно и мелодично всхлипнула арфа; и еще звук - это хрястнули стулом о стену.
- Послушайте, - раздался откуда-то голос Чарльза. - Друзья! Помогите-ка мне сейф выволочь.
И тут сквозь смех стали проступать слова - ритмично, настойчиво: "Эй, Маркиса, - кличет Конни, - хочешь мармеладу?"
Я на Луне; ну пожалуйста, пускай я окажусь на Луне. Тут я услыхала звук бьющейся посуды и поняла, что стоим мы под окнами столовой, а поселковые неумолимо приближаются.
- Констанция, бежим!
Она покачала головой, по-прежнему не отнимая рук от лица.
- Они же нас вот-вот найдут. Ну, Констанция, миленькая, бежим, ну пожалуйста!
- Не могу, - сказала она, и в этот миг прямо над головой, из окон столовой, заорали: "Эй, Маркиса, - кличет Конни, - не пора ли спать?"
Не успела я оттащить Констанцию, как вниз посыпались стекла: они, видно, угодили стулом в окно; наверно - папиным стулом, на котором сидел Чарльз.
- Скорей, - сказала я громко, я не могла больше сдерживаться среди этого шума; схватив Констанцию за руку, я бросилась к ступеням. Мы выбежали на свет, и Констанция закрыла лицо шалью дяди Джулиана - хоть как-то спрятаться.
Из парадных дверей выскочила девочка, а следом - ее мать; девочка что-то несла в сложенных ладонях - мать поймала ее за подол и ударила по рукам:
- Не смей класть отраву в рот! - И девочка выронила пригоршню пряного печенья.
Эй, Маркиса, - кличет Конни, - хочешь мармеладу?..
Эй, Маркиса, - кличет Конни, - не пора ли спать?..
Нет, - ответила Маркиса, - ты подсыпешь яду…
До спасения рукой подать: по ступеням и в лес, совсем близко, но площадку перед домом освещают фары, вдруг Констанция поскользнется и упадет? И все-таки - в лес, быстрее в лес, и другой дороги нет. Мы замерли на верхней ступени, не в силах двинуться дальше, а за спиной - разбитые окна, звон фарфора и хрусталя, звяканье столового серебра, глухие стоны кастрюль и сковородок - громили все подряд; мою табуретку на кухне уже, наверно, превратили в щепки. Мы так и стояли, когда на аллее снова показались фары: одна за другой подъехали две машины и резко затормозили возле дома, осветив площадку еще ярче.
- Что тут происходит, черт возьми?! - Из первой машины выкатился Джим Кларк; с другой стороны вылезла Хелен Кларк да так и застыла, разинув рот. Джим Кларк направился в дом, он кричал, толкался, а нас не замечал вовсе.
- Что у вас тут делается, черт бы вас всех побрал?! - повторял он, а Хелен Кларк все стояла как вкопанная и глядела на дом. Нас она тоже не увидела.
- Идиоты безмозглые, - орал в доме Джим Кларк. - Пьяные безмозглые идиоты!
Из второй машины выскочил доктор Леви и тоже поспешил к дому.
- Вы тут что все - с ума посходили?! - разорялся Джим Кларк. В ответ грохотал смех.
- Хочешь мармеладу? - заголосил кто-то, и снова загоготали.
- Мы этот дом по кирпичику разнесем!
Доктор взлетел по ступеням, мы посторонились, но он на нас не глядел.
- Где Джулиан Блеквуд? - спросил он у женщины в дверях.
Она ответила:
- Где скелет гремит костями - там его кровать!
Дольше медлить нельзя; я крепко схватила Констанцию за руку, и мы стали осторожно спускаться. Бежать я пока опасалась - вдруг Констанция упадет? - и медленно вела ее по лестнице; нас никто не мог видеть, кроме Хелен Кларк, но она неотрывно смотрела на дом. За спиной я слышала крики Джима Кларка, он пытался прогнать их из нашего дома; не успели мы сойти вниз, как голоса выплеснулись на улицу вслед за нами.
- Вот они! - закричал кто-то, по-моему, Стелла. - Вот они, вот они, вот они!!!
Я бросилась бежать, но Констанция споткнулась, и они нас окружили; они смеялись, толкались и пробирались вперед. Констанция закрывала лицо шалью дяди Джулиана, чтобы ее никто не разглядел; чем ближе надвигались люди, тем теснее мы прижимались друг к другу.
- Запереть их в доме да поджечь заново!
- Мы вам такой уют навели, девочки, век помнить будете!
Эй, Маркиса, - кличет Конни, - хочешь мармеладу?
Мне вдруг, как в бреду, почудилось: они возьмутся сейчас за руки и примутся петь и приплясывать вокруг нас. Вдалеке я увидела Хелен Кларк, она прислонилась к машине и, плача, что-то говорила; из-за шума ее слов не слышно, но она наверняка повторяла:
- Хочу домой, хочу домой.
Эй, Маркиса, - кличет Конни, - не пора ли спать?
Они старались до нас не дотрагиваться; чуть повернешься - подавались назад; за чьими-то плечами я увидела Харлера, он бродил по веранде, подбирал вещи для своей свалки и складывал в кучу. Я крепко сжала руку Констанции и повернулась - толпа подалась назад, и мы бросились к лесу, но нас опередили жена Джима Донелла и миссис Мюллер, они смеялись и растопыривали руки, преграждая путь; мы остановились. Я повернулась, дернула Констанцию, и мы побежали в другую сторону, но на дороге возникли Стелла и мальчишки Харрисы, они смеялись, а Харрисы кричали:
- Где скелет гремит костями - там твоя кровать!!!
Мы остановились. Я бросилась к дому, волоча за собой Констанцию, но нас перехватили лавочник Элберт и его скупердяйка жена, они приплясывали, раскинув руки; мы остановились. Я метнулась в сторону, но на нашем пути встал Джим Донелл; мы остановились.
- Нет, - ответила Маркиса, - ты подсыпешь яду, - елейно протянул Джим Донелл, и они снова окружили нас плотной стеной, стараясь не прикасаться.
Эй, Маркиса, - кличет Конни, - не пора ли спать?
Все звуки перекрывал смех, в нем тонули и пение, и крики, и улюлюканье мальчишек Харисов:
- Эй, Маркиса, - кличет Конни, - хочешь мармеладу?
Одной рукой Констанция вцепилась в меня, другой - прижимала к лицу шаль дяди Джулиана. Я вдруг заметила просвет в их рядах и снова ринулась к деревьям, но мальчишки Харрисы были тут как тут, один даже свалился на землю от смеха; мы остановились. Я снова повернулась и побежала к дому, но передо мной возникла Стелла; мы остановились. Констанция все время спотыкалась; только бы не упала сейчас, здесь, у них на глазах, - они просто растопчут ее в своей дикой пляске. И я больше не двигалась с места: невозможно, чтобы Констанция упала им под ноги.
- Довольно, - сказал с веранды Джим Кларк. Сказал негромко, но его услышали все. - Уймитесь.
Вежливая тишина продлилась недолго, кто-то сказал:
- Где скелет гремит костями - там твоя кровать. - И снова загрохотал смех.
- Послушайте, - Джим Кларк заговорил громче. - Послушайте меня. Умер Джулиан Блеквуд.
Все наконец замолчали. Потом из толпы, окружавшей нас, раздался голос Чарльза Блеквуда:
- Она его убила?
И они отошли, медленно отхлынули от нас. Мы стояли теперь в середине большого круга, и Констанция с шалью дяди Джулиана на лице была видна со всех сторон.
- Она его убила? - снова спросил Чарльз Блеквуд.
- Нет, - отозвался доктор с порога дома. - Он умер, как я и предполагал. Он долго ждал своего часа.
- Идите с Богом, - сказал Джим Кларк. Он брал людей за плечи, подталкивая в спины, разворачивал к машинам и к аллее.
- Расходитесь, да поживее, - говорил он. - Покойник в доме.
Стало тихо, хотя множество людей шли по траве к аллее; я услышала голос Хелен Кларк:
- Бедный Джулиан.
Я осторожно шагнула - ближе к темноте - и потянула Констанцию за собой.
- Сердце отказало, - говорил доктор на веранде.
Я сделала еще шаг. На нас никто не смотрел. Негромко хлопали дверцы машин, урчали моторы. Я оглянулась. На ступенях вокруг доктора осталась горстка людей. Машины поворачивали на аллею, и фары больше не светили на нас. Вокруг уже смыкались тени деревьев, шаг, другой - и мы в лесу. Там я заспешила, потащила Констанцию в чашу, во тьму; и вот под ногами уже не трава, а мягкая мшистая тропинка: значит, мы в надежном укрытии. Я остановилась и обняла Констанцию.
- Ну, вот и все, - я покрепче прижала ее к себе. - Все позади. Все хорошо.
* * *
День ли, ночь ли - дорогу я знала. Хорошо, что я прибрала в своем убежище и натаскала свежих листьев, - Констанции будет уютно. Накрою ее листьями, как в сказке, согрею и охраню. Стану ей песни петь и сказки сказывать, натаскаю ей румяных яблок, янтарных груш и сочных ягод, напою водицей из чашечки-лепестка. А в один прекрасный день мы улетим на Луну. Я нашла вход в убежище и провела Констанцию в уголок, к охапке свежих листьев и одеялу. Я подтолкнула ее тихонько, и она села, а я накинула шаль ей на плечи. Послышалось мурлыканье - Иона давно дожидался меня здесь.
Вход я закрыла ветками - нас не найдут даже с фонарями. Внутри не совсем темно, я различала черную тень - Констанцию, а над головой - две или три звездочки, они сияли вверху, вдалеке - за небом, листьями и ветками.
"Разбили мамину фарфоровую безделушку", - вспомнила я и громко сказала Констанции:
- Я подложу смерть им в еду и буду глядеть, как они умирают.
Констанция повернулась ко мне, зашуршали листья.
- Как в тот раз? - спросила она.
Мы об этом ни разу не говорили, ни разу за шесть лет.
- Да, - помолчав, ответила я. - Как в тот раз.
9
Посреди ночи приезжала санитарная машина - за дядей Джулианом; они, наверно, долго искали его шаль, а я укрыла ею Констанцию, когда та заснула. Я видела, как машина свернула с шоссе на аллею: яркие фары и красный фонарик наверху; я слышала, как она увозит дядю Джулиана, как тихо - при покойнике - разговаривают, как открывают и закрывают двери. Нас они окликнули дважды или трижды: должно быть, хотели спросить, можно ли увозить дядю Джулиана, но кричали негромко, а в лес идти побоялись. Я сидела на берегу протоки; жаль, что не всегда удавалось мне быть доброй к дяде Джулиану. Он считал, что я умерла, а теперь вот сам умер. "Склоните головы перед нашей возлюбленной Мари Клариссой - иначе тоже умрете", - подумала я.
Вода сонно журчала в темноте; каков-то теперь наш дом? Вдруг огонь уничтожил все; вдруг мы придем завтра к дому, а последние шесть лет сгорели дотла и за столом нас ждут они - ждут, чтобы Констанция подала ужин? Или мы окажемся вдруг в доме Рочестеров, или среди жителей поселка, или в плавучем доме посреди реки, или в башне на вершине горы; а может, я уговорю огонь повернуть вспять, и он покинет наш дом и набросится на поселок? Или все поселковые уже поумирали? А может, это и не поселок вовсе, а огромная игральная доска, расчерченная на клеточки, и я уже перескочила клеточку "пожар, начни игру сначала", я ее перескочила, и до спасительного дома всего несколько клеток и - последний ход?..
Ионина шерсть пропахла дымом. Сегодня день Хелен Кларк, но чая не будет - придется убирать в доме, хотя по пятницам мы никогда не убираем. Жаль, что Констанция не припасла нам бутербродов в дорогу; неужели Хелен Кларк заявится к чаю - дом-то к приему гостей не готов. А мне теперь, наверно, не разрешат разносить чай и бутерброды.
Светало. Констанция зашуршала листьями, зашевелилась, и я вошла в наше убежище, чтобы быть рядом, когда она проснется. Констанция открыла глаза, взглянула на деревья над головой, на меня и улыбнулась.
- Наконец-то мы на Луне, - сообщила я ей, и она опять улыбнулась.
- А я думала - мне все приснилось.
- Нет, все было на самом деле.
- Бедный дядя Джулиан.
- Они приезжали ночью и забрали его, а мы с тобой были здесь, на Луне.
- Мне тут нравится, - сказала она. - Спасибо, что привела.
В ее волосах запутались листья, лицо вымазано сажей; Иона, вошедший в убежище вслед за мной, удивленно уставился на Констанцию: никогда прежде он не видел ее грязной. Констанция притихла и больше не улыбалась, она смотрела на Иону и читала в его глазах, что лицо ее запачкано сажей.
- Маркиса, что же нам теперь делать?
- Во-первых, убрать в доме, хотя по пятницам убирать не полагается.
- Дом… Ох, Маркиса.
- И я вчера не ужинала, - добавила я.
- Ох, Маркисонька, - она вскинулась и выбралась из-под шали и листьев. - Маркисонька, девочка моя бедная. Мы сейчас, мы быстро. - Она поспешно встала.
- Лучше умойся сперва.
Она пошла к протоке, смочила носовой платок и оттерла грязь с лица; я тем временем стряхнула листья с шали и, складывая ее, подумала: "Какое же сегодня странное, необычное утро, прежде мне никогда не разрешалось трогать шаль дяди Джулиана". Я поняла, что отныне вся жизнь пойдет по-иному, но все же непривычно складывать шаль дяди Джулиана. Надо будет потом вернуться сюда, в убежище, все прибрать и натаскать свежих листьев.
- Маркиса, скорей, ты же умрешь с голоду.
- Надо быть начеку. - Я взяла ее за руку, чтоб не спешила. - Иди тихо и осторожно, вдруг нас кто-нибудь подкарауливает.
Я молча пошла вперед по тропинке, Констанция и Иона - следом. Констанции не удавалось двигаться так тихо, как умела я, но она очень старалась, а Иона и подавно крался бесшумно. Я выбрала тропинку, которая выведет к огороду, к задней двери; на опушке я остановилась и задержала Констанцию, мы озирались: не притаился ли кто. Сад с огородом, дверь кухни - все как прежде, вдруг Констанция ахнула: "Маркиса!" - и с замиранием сердца я увидела, что крыши нет вовсе.
Только вчера с такой любовью я смотрела на дом, и был он высок, и крыша терялась в кронах деревьев. Теперь дом кончался сразу над кухонной дверью, а выше - как в страшном сне - обугленные бревна, искореженные балки, а вон свисает остаток рамы с чудом уцелевшим стеклом - это окно моей комнаты, отсюда я когда-то смотрела на сад.
Возле дома ни души, ни звука. Мы вместе двинулись вперед, не в силах постичь, что дом наш обезображен, разрушен и унижен. Золу и пепел разметало по огороду, салат придется теперь перед едой отмывать, и помидоры тоже. Пожара тут не было, но все - и трава, и яблони, и мраморная скамейка в саду, - все пропахло гарью и покрылось копотью. Подойдя ближе, мы убедились, что первый этаж огонь пощадил, удовольствовавшись спальнями и чердаком. Перед кухней Констанция нерешительно остановилась. Она входила сюда тысячу раз, дверь наверняка признает хозяйку. Но дверь удалось лишь приоткрыть; дом зябко вздрогнул, хотя в нем и без того вольно гуляли сквозняки, - впрочем, остудить дом им удастся не скоро. Констанции пришлось толкнуть дверь сильнее. Обгорелые деревяшки нам на голову не повалились, а я втайне боялась, что дом крепок только с виду и при первом прикосновении рассыплется в прах.
- Моя кухня! - ахнула Констанция. - Моя кухня.
Она оторопело замерла на пороге. А я подумала, что ночью мы перепутали дорогу, заплутали и теперь забрели в чужое время, к чужой двери, в чужую, страшную сказку. Констанция прислонилась к косяку и повторяла:
- Кухня, Маркиса, моя кухня.
- Моя табуретка цела, - сказала я.