- Нет, лучше потом. День выдался превосходный, но я, пожалуй, слегка устал. Отдохну до ужина.
Констанция повезла каталку через прихожую, а я пошла с подносом на кухню. Грязную посуду мне разрешалось относить, но не мыть, и я поставила поднос на стол. Потом Констанция переставила все в раковину - помоет позже, - смела осколки молочника и вынула картошку - почистить к ужину. А я все глядела на нее и наконец спросила, заранее сжавшись от страха:
- Ты сделаешь, как она сказала? Как советовала Хелен Кларк?
Она не стала притворяться, будто не понимает. Посмотрела на свои проворные руки и слабо улыбнулась:
- Не знаю.
3
Перемены назревали, но знала о них только я. Возможно, и Констанция что-то предчувствовала: она останавливалась порой среди сада и смотрела вдаль - не на грядки, не на дом, а вдаль - за деревья у ограды или на аллею; смотрела долго и удивленно, точно пыталась представить себя, идущую по аллее к воротам. А я за ней наблюдала. В субботу утром, после чаепития с Хелен Кларк, Констанция взглянула на аллею трижды. Дяде Джулиану в то утро нездоровилось - устал, принимая накануне гостей, - и он остался в кровати, в теплой комнатушке возле кухни; время от времени он выглядывал в окно у изголовья и окликал Констанцию: напомнить о себе. Даже Иона точно с цепи сорвался (грозу торопит, говорила мама), он шарахался и беспокойно спал все дни, пока назревали перемены. Очнется вдруг от глубокого сна, вскинет голову, будто прислушиваясь, потом вскочит разом на все четыре лапы и - рванет вверх по лестнице, по всем комнатам и кроватям, и снова - пулей вниз, вокруг стола в столовой, через стулья, потом на кухню и - в сад; там пойдет вдруг плавно, лениво-неспешно и даже остановится: лизнет лапку, почешет за ушком и полюбуется на чудесный день. И по ночам мы слышали, как он бегает, чувствовали, как скачет по кроватям, по нашим ногам: он "торопил грозу".
Все вокруг предвещало перемены. В субботу утром они велят мне вставать; в тот же миг проснулась и вспомнила - они умерли, а Констанция всегда дает мне поспать вволю. Я оделась и спустилась на кухню, Констанция уже ждала с завтраком.
- Мне показалось, что они меня будят, - сказала я.
- Давай-ка, ешь быстрей, - сказала Констанция. - Погода опять прекрасная.
В погожие дни, даже если я не шла в поселок, дел хватало. По средам я обходила ограду. Хотелось удостовериться, что проволока нигде не порвана и ворота заперты накрепко. Проволоку я подтягивала и чинила сама, работала с радостью; еще неделю, до следующей среды, мы проживем в безопасности.
По воскресеньям с утра я проверяла охранные сокровища: шкатулку с серебряными монетами, закопанную у протоки; куклу, захороненную на длинной поляне; книжку, прибитую в сосновой роще, - пока они на месте, с нами ничего дурного не случится. Вещи я любила закапывать еще с детства; однажды, помнится, поделила длинную поляну на квадраты, в каждом что-то похоронила и загадала: пусть трава растет вместе со мной, чтобы я и впредь могла тут прятаться. А в другой раз я бросила на дно протоки шесть голубых стеклянных шариков и загадала: пусть вода в землю уйдет. "На-ка тебе еще сокровище, закопай", - говорила мне в детстве Констанция и давала монету или яркую ленточку; я похоронила, один за другим, все свои молочные зубы, и когда-нибудь из них прорастут драконы. Наши земли были обильно удобрены моими сокровищами, совсем близко от поверхности таились залежи стеклянных шариков, моих молочных зубов и разноцветных камешков - может, они уже превратились в драгоценные? - все они сплетались под землей в прочную магическую сеть, она крепка, она охранит нас и убережет.
По вторникам и пятницам я ходила в поселок, а в четверг, в день моего наивысшего могущества, залезала на большой чердак и наряжалась в их одежды.
По понедельникам мы с Констанцией прибирали, обходили все комнаты со швабрами и тряпками, протирали и бережно ставили обратно мелкие вещицы, следили, чтобы мамин черепаховый гребень из туалетного прибора оставался точно на прежнем месте. Каждую весну мы драили и чистили весь дом, а по понедельникам просто прибирали; в их комнатах пыли скапливалось мало, но и эту малость мы сметали неумолимо. Иногда Констанция порывалась убрать у дяди Джулиана, но он не терпел, чтобы его беспокоили, и поддерживал порядок сам; Констанция довольствовалась немногим - перестилала постель и мыла стаканчики для лекарств. Мне туда входить не разрешалось.
С утра по субботам я помогала Констанции. Ножей мне в руки не давали, но садовый инвентарь я начищала до блеска; носила ящики с рассадой и овощи, которые Констанция собирала, чтобы солить и мариновать. Подпол в нашем доме забит припасами. Все женщины из семьи Блеквудов непременно преумножали это несметное количество еды. В подполе стоят банки с выцветшими, едва различимыми надписями: повидло, сваренное еще нашими прабабками; есть тут соленья и маринады - их готовили бабушкины сестры; стоят тут банки с овощами - их водрузила на полки сама бабушка; даже мама оставила о себе память шестью банками яблочного повидла. Констанция всю жизнь, не покладая рук, множила эти богатства; ее банки и баночки стоят ровными, стройными рядами, и, разумеется, они тут самые красивые и сияют новизной. "Ты хоронишь еду, как я - сокровища", - говорила я иногда; однажды она ответила: "Еду родит земля, но оставлять ее в земле нельзя - она сгниет, с ней непременно надо что-то делать". Все женщины в семье Блеквудов брали еду из земли и умели ее сохранять; подпол со стоящими бок о бок вареньями и соленьями, банками и бутылками сочных цветов - темно-бордового, янтарного, густо-зеленого, - которые навеки останутся здесь, в этом подполе, - рукотворная поэзия, творенье блеквудских женщин. Мы брали только варенье, соленья и маринады, сделанные Констанцией, старых заготовок не трогали: Констанция сказала, что мы непременно умрем, если съедим хоть что-то.
В то субботнее утро я мазала на гренок абрикосовый джем и представляла, как Констанция когда-то готовила этот джем, чтобы я ела его в одно прекрасное утро; готовила и не знала, что грядут перемены - не успеем мы и джем доесть, как все переменится.
- Маркиса, ленивица, хватит мечтать с бутербродом в руках, ты мне сегодня нужна на огороде.
Она готовила поднос с едой для дяди Джулиана: наливала молоко в кувшинчик, расписанный желтыми маргаритками, подравнивала гренок - чтоб вышел маленьким, аккуратным: дядя Джулиан даже не притрагивался к пище, если куски казались ему чересчур большими или неудобными для еды. Завтракал он обычно в комнате: ночами его мучили боли, порой он просто лежал в темноте без сна, дожидаясь рассвета и Констанции с подносом; само ее присутствие приносило ему облечение. Иногда ночью, когда сердце болело особенно сильно, он принимал одной таблеткой больше и тогда все утро додремывал - сонливый и вялый, - не желал даже горячего молока, требовал только, чтобы Констанция возилась на кухне рядом с его спальней или в саду - тогда он видел ее из окна. Если он просыпался бодрым и веселым, Констанция вывозила его завтракать на кухню; он устраивался за старым письменным столом и сразу погружался в свои записи, роняя на них крошки. "Если судьба пощадит меня, - говорил он Констанции, - я сам напишу эту книгу. Если нет, проследи, чтобы мои бумаги попали в достойные руки, к цинику; пусть книгу напишет человек, которого не заботит истина".
Я собиралась быть доброй к дяде Джулиану, поэтому мысленно пожелала ему приятного аппетита. Пускай поест и отправится на своей каталке в сад - погреться на солнышке.
- А вдруг сегодня тюльпан распустится? - Я выглянула за кухонную дверь, и в глаза ударило солнце.
- Завтра, не раньше, - Констанция всегда знала заранее. - Если соберешься побродить, надень сапоги, в лесу еще совсем сыро.
- Скоро что-то изменится, - сказала я.
- Просто весна, глупышка. - Она взяла поднос. - Не убегай, пока я не вернусь, мне понадобится помощь.
Она открыла дверь в комнату дяди Джулиана и сказала: "С добрым утром". Он ответил тусклым, старым голосом: значит, ему нездоровится и Констанции придется крутиться вокруг него целый день.
- Девочка моя, твой отец уже дома? - спросил он.
- Пока нет, - ответила Констанция. - Давай-ка подложим еще подушку. Сегодня прекрасный день.
- Он всегда так занят, - сказал дядя Джулиан. - Принеси мне карандаш, дорогая, это надо записать. Он всегда очень занят.
- Выпей горячего молока, ты быстрей согреешься.
- Ты - не Дороти. Ты - моя племянница Констанция.
- Пей.
- Доброе утро, Констанция.
- Доброе утро, дядя Джулиан.
Я надумала выбрать три слова-заклинания: пока кто-то не произнесет их вслух, ничто не изменится. Первое слово - мелодия - я вывела ложкой на гренке, на абрикосовом джеме, потом сунула гренок в рот и быстро проглотила. На треть я уже спасена. Констанция вышла с подносом из комнаты дяди Джулиана.
- Он сегодня плох, - сказала она. - К завтраку почти не притронулся - совсем слабый.
- Будь у меня крылатый конь, он отвез бы нас на Луну. Дяде Джулиану там было бы намного лучше.
- Попозже вывезу его на солнышко и приготовлю гоголь-моголь с ромом.
- А на Луне зато совсем не страшно.
Она рассеянно взглянула на меня.
- Одуванчик уже зазеленел. И редис. Я собиралась заняться огородом, но не хочется оставлять дядю Джулиана. Ничего, подождет морковь… - Констанция задумчиво забарабанила пальцами по столу. - И ревень подождет…
Я отнесла свою чашку и тарелку в раковину; надо придумать второе волшебное слово, я уже почти выбрала - Глостер. Сильное слово, годится. Хотя дяде Джулиану порой такое в голову взбредет - он способен что угодно произнести.
- Испеки-ка лучше пирог для дяди Джулиана.
Констанция улыбнулась:
- Скажи уж: испеки пирог для Маркисы. Пирог с ревенем хочешь?
- Мы с Ионой ревень не любим.
- Но у него чудесный цвет. Ревеневый джем - самое красивое, что есть на полках.
- Ну и пусть стоит на полках. А мне испеки пирог с одуванчиками.
- Глупышка-Маркиска, - сказала Констанция. Она стояла в синем платье, на кухонном полу играло солнце. Сад за окном светился молодой зеленью. Иона умывался на крылечке; Констанция, напевая, принялась мыть посуду. Я уже почти спасена, осталось выбрать третье волшебное слово.
Констанция кончила мыть посуду, а дядя Джулиан еще спал, и она улучила минутку - сбегать на огород, собрать первые овощи, сколько успеет. Я осталась за столом на кухне - стеречь дядю Джулиана и позвать Констанцию, если он проснется; но когда она вернулась, он спал. Я грызла маленькие сладкие морковки, а Констанция мыла и убирала овощи.
- Сделаем весенний салат, - сказала она.
- Мы съедаем времена года. Сначала едим весну, потом лето, потом осень. Ждем, пока что-нибудь вырастет, и съедаем.
- Маркиска-глупышка, - сказала Констанция. На кухонных часах двадцать минут двенадцатого; Констанция сняла фартук, заглянула к дяде Джулиану и прошла, по обыкновению, к себе наверх; она будет сидеть там, покуда я не позову. Я же пошла отпирать парадные двери, и не успела я их распахнуть - из-за поворота выехала машина врача. Он, как всегда, спешил: резко затормозил, выскочил и взбежал по ступеням; "Доброе утро, мисс Блеквуд", - он пронесся мимо меня, снял на ходу плащ и бросил его в кухне на спинку стула. Ни на меня, ни вокруг не глядел - направился прямо к дяде Джулиану; оказавшись в комнате, мгновенно стал внимательным и неспешным.
- Доброе утро, мистер Блеквуд, - сказал он ласково. - Как самочувствие?
- А где этот старый дуралей? Где Джек Мейсон? - Дядя Джулиан непременно задавал этот вопрос.
Доктора Мейсона вызвала Констанция в тот вечер, когда они все умерли.
- Доктор Мейсон не смог прийти сегодня, - привычно отозвался врач. - Меня зовут доктор Леви. Я посмотрю вас вместо него.
- По мне так лучше Джек Мейсон.
- Постараюсь его достойно заменить.
- Я всегда говорил, что переживу старого дуралея, - дядя Джулиан захихикал. - Чего вы мне голову морочите? Джек Мейсон уже три года как умер.
- Мистер Блеквуд, - произнес врач. - Вы золото, а не пациент. - Он тихонько прикрыл дверь.
Я решила было выбрать третьим волшебным словом наперстянку, но его же произносили сплошь и рядом, и я остановила свой выбор на слове Пегас. Взяла из горки фужер, трижды четко произнесла в него мое слово, потом налила туда воды и выпила. Дверь в комнату дяди Джулиана открылась, и врач остановился на пороге.
- Так и запомните, - договаривал он. - И до следующей субботы.
- Шарлатан, - сказал дядя Джулиан.
Врач с улыбкой обернулся к нему, потом мгновенно стер улыбку с лица и снова заторопился. Схватил плащ и устремился в прихожую. Я пошла следом, но он уже сбегал по ступеням.
- До свидания, мисс Блеквуд. - Даже не обернувшись, он влез в машину и взял с места в карьер - к воротам и на шоссе. Я заперла парадные двери и подошла к лестнице.
- Констанция, - окликнула я.
- Иду, - отозвалась она сверху. - Иду, Маркиса.
К середине дня дяде Джулиану стало лучше, он сидел на припеке в полудреме, сложив руки на коленях. Я лежала рядышком на мраморной скамейке - маминой любимой, а Констанция сидела на корточках и возилась по локоть в черной земле, будто сама проросла из этой земли; она месила и месила грязь - глубоко, у самых корней.
- Было чудесное утро, - мерно говорил дядя Джулиан. - Чудесное солнечное утро, никто из них и не подозревал, что утро это - последнее. Она спустилась вниз первой - моя племянница Констанция. Проснувшись, я услыхал, как она ходит по кухне; я тогда спал наверху, мог еще взобраться по лестнице, у нас с женой была спальня наверху; я тоже тогда подумал: "Чудесное утро"; мне и невдомек было, что оно последнее. Потом я услышал племянника, нет - сперва брата, брат спустился вниз вслед за Констанцией. Он насвистывал. Констанция?
- Что?
- Что он всегда насвистывал, причем жутко врал?
Констанция задумалась, по-прежнему копаясь в земле, и тихонько напела. Я узнала и содрогнулась.
- Ах да, конечно. У меня с музыкальным слухом всю жизнь плоховато: что люди говорят, что делают, как выглядят - помню, а что поют - убей Бог, не помню. Итак, брат протопал следом за Констанцией, ему и дела нет, что всех перебудит, что я мог бы еще поспать; я, впрочем, в это время уже не спал. - Дядя Джулиан вздохнул и с любопытством обвел взглядом сад. - А он и не ведал, что это его последнее утро. Знай он свою судьбу - вел бы себя потише. Они там внизу разговаривали с Констанцией, и я сказал жене: "Вставай да одевайся, мы живем в семье брата, и следует всячески выказывать им нашу приязнь; одевайся и иди на кухню к Констанции". Жена так и сделала - наши жены всегда были нам послушны; впрочем, невестка моя в то утро нежилась в постели - возможно, ей было небесное знамение, и она решила отоспаться здесь, на грешной земле. Теперь уже голоса всех троих - брата, Констанции и Дороти - доносились с кухни. Потом и мальчик спустился, и я принялся одеваться. Констанция?
- Что, дядя Джулиан?
- Знаешь, я тогда еще сам одевался - вплоть до последнего дня. Я ходил сам, и одевался сам, и ел, и ничего у меня не болело. И спал я тогда глубоко, как спят крепкие мужчины. Я был уже не молод, но крепок, спал хорошо и сам одевался.
- Накрыть тебе ноги пледом?
- Нет, дорогая, спасибо. Ты всегда была мне хорошей племянницей, хотя есть некоторые основания считать тебя неблагодарной дочерью. Невестка спустилась на кухню прежде меня. На завтрак были оладьи - маленькие тоненькие оладушки; брат съел яичницу из двух яиц, а моя жена налегла на колбасу, хотя я ее аппетитов не поощрял - ведь мы жили в семье у брата. Она ела домашнюю колбасу, приготовленную Констанцией. Констанция?
- Что, дядя Джулиан?
- Знай я тогда, что это ее последний завтрак, не сердился бы за колбасу. Удивительное дело: никто - ну никто! - и думать не думал, что завтрак последний, они бы тогда, наверное, тоже для нее колбасы не пожалели. Брат всегда следил: что и сколько съели мы с женой, и порой отпускал замечания; он был справедливым человеком и еды не жалел, если ели в меру. Констанция, он в то утро смотрел, как моя жена ест колбасу. Поверь, мы его не объедали! Сам-то он ел и оладьи, и яичницу, и колбасу, но я чувствовал, что он вот-вот сделает Дороти замечание. Зато мальчишка уплетал - аж за ушами трещало. Этот последний завтрак был исключительно хорош, приятно вспомнить.
- Дядя Джулиан, хочешь, я тебе на той неделе сделаю колбасу? Ведь от кусочка домашней колбасы хуже не будет.
- Брат нам еды не жалел, если ели в меру. Моя жена помогала мыть посуду.
- Я была ей очень благодарна.
- Она могла бы помогать и больше, думаю я теперь, задним числом. Впрочем, она развлекала еще мою невестку и чистила одежду, но брат-то наверняка считал, что Дороти могла бы помогать больше. Брат после завтрака отправился по делам.
- Он затеял виноградные беседки, пошел договариваться.
- Жалко - не успел, ели бы сейчас собственный виноградный джем. Стоило ему уйти - у меня развязался язык; помнится, все утро я веселил дам, мы перешли сюда, в сад. Говорили о музыке, моя жена была очень музыкальна, хотя нигде не училась. А у невестки было чудесное туше - это все непременно отмечали, - по вечерам она обычно играла. Но в тот вечер уже не пришлось. В тот вечер она играть уже не смогла. А утром мы еще полагали, что она сыграет нам вечером. Констанция, ты помнишь, как я всех веселил в то утро?
- Я полола овощи, - сказала Констанция. - Но слышала, что все смеялись.
- Я был в ударе, даже вспомнить приятно. - Он немного помолчал: сцеплял и расцеплял руки на коленях. Я хотела быть к нему добрее, но сцеплять вместо него руки не могла, а больше ему ничего не требовалось, поэтому я просто тихонько лежала и слушала. Констанция хмурилась, уставясь на зеленый лист; на лужайку набегали легкие тени облаков.
- Мальчик куда-то делся, - произнес наконец дядя Джулиан по-старчески печально. - Мальчик куда-то делся, он что - пошел тогда ловить рыбу?
- Он влез на каштан.
- Ах да, помню. Я все отчетливо помню, дорогая, и у меня все записано. Это было последнее утро, и ничто не должно стереться из памяти. Он полез на каштан и кричал нам оттуда, с самой верхушки, и бросал сверху прутики, - наконец невестка не выдержала и отругала его. Прутики застревали у нас в волосах, безобразие! Моей жене это тоже не нравилось, но она бы и рта никогда не открыла. Полагаю, моя жена вела себя с твоей матерью корректно, Констанция. Будь это не так, я был бы крайне огорчен - ведь мы жили у брата и ели его хлеб. Брат вернулся к обеду.
- Я подала на обед гренки с сыром, - сказала Констанция. - Провозилась на огороде целое утро, и пришлось состряпать обед на скорую руку.
- Да, они ели гренки с сыром. До сих пор удивляюсь, отчего мышьяк не подложили в гренки. Интереснейшая деталь, в книге я ее всячески подчеркну. Отчего мышьяк не подложили в гренки? Ну прожили б они на несколько часов меньше, зато смерть настигла б их наверняка, безошибочно. Констанция, я не люблю лишь одно блюдо из тех, что ты готовишь, - гренки с сыром. Я их всю жизнь терпеть не мог.
- Знаю, дядя. И я тебе никогда их не делаю.
- А вот мышьяку там - самое место. Я, помнится, вместо гренков ел салат. А на десерт был яблочный пудинг - остатки со вчерашнего дня.
- Солнце уже садится, - Констанция поднялась и отряхнула руки. - Пойдем-ка в дом, а то замерзнешь.