14.
После ухода Кристиано Рино Дзена опять отрубился, а когда проснулся, свист в ушах, как по мановению волшебной палочки, исчез вместе со сжимавшим голову обручем, зато пришел зверский голод.
Он лежал на кровати, и его воображению представлялись обжаренные колбаски и щедрые ломти хлеба на тарелке.
Член стоял, а яйца налились, как помидоры.
"Сколько уже я не трахался?"
Две недели по меньшей мере. Но когда у него болела голова, мокрощелка его интересовала меньше всего.
"Устрою-ка вечерком карательную экспедицию", - сказал себе Рино, поднимаясь с матраса и направляясь голышом в туалет со смотрящим вперед, как бушприт парусника, причиндалом.
В жизни Рино Дзена сталкивался с разными трудностями, но две вещи ему давались легко: найти, с кем переспать и с кем сцепиться.
К тому же в последнее время он вычислил пару местечек, где тусовались скины, панки и вся местная шантрапа. Шайка папенькиных сынков, которые строили из себя крутых парней, разъезжая на "харлей-дэвидсонах" за тридцать тыщ евро. Рино их презирал, но их бабы липли к нему, как мухи к собачьему дерьму.
Все проходило по одному и тому же сценарию: большей частью это были тощие девицы с бритыми головами, которые накалывали себе на заднице свастику и кельтский крест и какое-то время корчили из себя плохих девчонок, трахаясь с кем попало. Когда они по уши вымазывались в дерьме, предки отправляли их проветриться в какую-нибудь американскую клинику. Девочки удаляли лазером татуировки, выходили замуж за владельцев компаний и начинали разъезжать на мерсах в пиджачках и мини-юбках.
Рино пользовался переходным периодом, когда в погоне за острыми ощущениями девицы кидались на каждый член. Он их клеил, а на следующее утро прогонял пинками - с горящей вагиной и парой свежих синяков. И большая часть этих ненасытных потаскушек возвращалась потом за добавкой.
Рино залез под ледяной душ, побрил череп и натянул облегающую спортивную майку, штаны и свои армейские ботинки.
Потом спустился в гостиную - комнату размером около тридцати квадратных метров с дверями на улицу и в коридор, который вел на кухню, в тесную уборную и в кладовку.
На полу лежал бурый линолеум, положенный кое-как, края налезали на голые кирпичные и бетонные стены. С одной стороны стоял покрытый бело-зеленой клеенкой стол и две лавки. С другой был телевизионный утолок: два синих пластмассовых ящика, а на них - древний цветной телевизор "Саба" Чтобы, не вставая, переключать каналы, в семье Дзено пользовались шваброй, тыкая ей по огромным кнопкам каналов. Перед телевизором - диван-кровать с протертой обивкой и три белых пластиковых шезлонга. Еще имелась рыжая железная скамья с нагруженной дисками штангой. В углу, рядом с набитой газетами коробкой и кипой дров, стояла чугунная печка. Стоячий вентилятор зимой рассеивал по комнате тепло от печки, а летом разгонял душный воздух.
Скоро должны были прийти Данило и Четыресыра.
"Успею пару раз качнуться", - сказал себе Рино. Но тут же передумал. В желудке урчало, а стояк так и не прошел.
Он включил телевизор и стал дрочить на блондинистую шлюху с массивным, как ножка индейки, кулоном на шее. Блондинка ассистировала толстяку, готовившему филе барабульки в соусе из малины, каштанов и шалфея.
Но даже с членом в руке Рино не сдержал отвращения. От этой гадости, которую они стряпали, член опал.
15.
Данило Апреа взглянул на циферблат старых электронных "Casio".
Восемь пятнадцать, а Четыресыра нет и в помине.
Он достал кошелек, в котором держал мелочь. У него оставалось три евро и... Он поднес ладонь к лицу. Двадцать... сорок центов.
Уже четыре года прошло, как перешли на евро, а он все еще путался. И чем им только лиры не угодили?
Данило поднялся и заказал еще стопку.
"Но это последняя..."
В это мгновение в бар вошла мамаша, ведя за руку закутанную в белый пуховичок малышку.
"Сколько ей?" - удержался от вопроса Данило.
"Три года", - ответила бы ему женщина. Он мог поклясться, что девочке было три, самое большее четыре года.
"Как.."
"Кончай", - осадил его голос Терезы.
"Вот было бы славно, если бы сегодня после обеда Тереза устроила мне сюрприз".
Тереза Каруччи, женщина пресная, как бульон из овощного кубика (так однажды сказал о ней Рино), которой одним прекрасным вечером 1996 года Данило сделал предложение, ушла от него четыре года назад и теперь жила с продавцом автопокрышек, у которого работала секретаршей.
Тем не менее Тереза продолжала видеться с Данило. Тайком от шиномонтажника она таскала ему в морозилку лотки с лазаньей, гуляш и кролика по-охотничьи. Прибегала всегда запыхавшаяся, подметала пол, гладила рубашки. Он начинал умолять ее остаться и попробовать заново, но она рубила на корню все его попытки, говоря, что жить с алкоголиком невозможно. Поначалу еще случалось, что ее брала нежность, и тогда она задирала юбку и давала ему.
Данило посмотрел на девочку, уплетавшую огромную, больше ее самой булку. Весь рот в сахарной пудре.
Он взял со стойки стакан и вернулся за столик.
Сев, он ухнул граппу в один присест. Алкоголь согрел пищевод, голова просветлела.
"Так-то лучше. Гораздо лучше".
Еще пять лет назад Данило Апреа мог выпить самое большее глоток муската. "Мы с алкоголем не ладим", - отнекивался он, если кто-нибудь ему наливал.
Так было до 9 июля 2001 года, когда алкоголь и Данило решили, что наступил момент заключить мир и стать друзьями.
Девятого июля 2001 года Данило Апреа стал другим человеком, началась новая жизнь. В ту пору он служил ночным сторожем в транспортном агентстве, у него была любимая жена и трехлетняя дочурка Лаура.
Девятого июля 2001 года Лаура Апреа умерла из-за застрявшей в трахее крышки от шампуня.
Год спустя от него ушла Тереза.
16.
Кристиано прилетел на остановку, но автобус только что прошел. Как и первый урок в школе.
Будь он на год постарше... На мопеде десять минут - и ты в школе. Разъезжал бы на нем по полям и грунтовым дорогам. В будущем году, как только окончит школу, он сразу пойдет работать и через полгодика заработает денег.
Следующий автобус шел только через полчаса.
"Ну и что теперь делать?" - спросил он себя, пнув ногой горку снега, таявшую на асфальте, как таблетки алка-зельтцер.
Подвези его кто-нибудь, может, ему бы и удалось пролизнуть в класс незамеченным.
"Да кто тут остановится?"
На этом участке шоссе все гнали как чокнутые.
Кристиано тронулся своей валкой походкой, капюшон натянут по самые глаза, в ушах наушники, руки в карманах. Воздух был насыщен влагой, моросило так мелко, что дождя было почти незаметно.
В ушах гремела "Металлика", он огляделся по сторонам и зажег сигарету.
Не то чтобы ему нравилось курить, но, когда кружилась голова, было приятно. Только если отец засечет его с сигаретой во рту - сразу прибьет.
- Хватит того, что один из нас гробит себя никотином, - всегда говорил ему Рино.
Перед ним уходила вперед ровная, как линейка, полоса асфальта, растворявшаяся вдали в свинцовом месиве. Справа - залитые дождем поля, слева - вереница промышленных корпусов. Проходя перед мебельной фабрикой Кастардинов с ее красными полотнищами, возвещавшими о невероятных скидках, он замедлил шаг. Ворота были закрыты, пес так и лежал там, на земле, обмотанный цепью. Темная лужица вокруг головы. Пасть разинута. Глаза закатились. На морде, у пасти, - пена. Окоченелый, как мороженый окорок. Одна лапа выдалась вперед, прямая и твердая, как палка.
Кристиано затянулся, разглядывая труп.
Жалости он не чувствовал.
Сдох, как последний ублюдок. И все ради чего? Охраняя подонков, которые днем и ночью держали его на цепи и колотили палкой, чтобы еще больше обозлить.
Кристиано бросил на землю окурок и снова тронулся по обочине, обгоняемый машинами и грузовиками, колеса которых поднимали фонтаны грязной воды.
Ему вспомнилась малышка Пеппина, дворняжка с длинным-предлинным тельцем на коротких, как консервные банки, лапках.
Пеппину принесла из собачьего приемника его мать перед тем, как уйти из дома. Сколько раз Кристиано повторял себе, что можно бросить ребенка, мужа, но только не собаку. Чтобы такое выкинуть, надо быть полным дерьмом.
Рино не хотел оставлять Пеппину, говорил, что она безмозглая тварь, и, когда был не в духе, грозился ее прикончить. Кристиано знал, что на самом деле никого он не прикончит, потому что собака напоминает ему о маме: то-то он ее отдавать никому не спешил.
А Кристиано Пеппина нравилась. Она всегда дико радовалась, когда он брал ее на руки, ласково хватала за мочки ушей. Смыслом ее жизни были теннисные мячи. Она просыпалась с мыслью о мячах и уходила спать, думая о них.
Кинешь ей мяч - сразу его принесет, а когда у Кристиано больше нету сил играть - встанет рядом, с мячом между своих лилипутских лап, и тыкается в него мордой, пока он снова не бросит мяч.
Однажды - наверное, было уже лето, потому что стояла сильная жара, - Кристиано возвращался из школы, и школьный автобус (пока он учился в начальных классах, тот подъезжал к самому дому) высадил его прямо напротив, с противоположной стороны шоссе.
Он приготовил Пеппине сюрприз, дошел до спортивного клуба, и там, за ограждениями теннисных кортов, в заросшей сорняками и крапивой сточной канаве, набрал для нее мячей. Он уже собирался перейти дорогу, когда из-за дома на всех скоростях выскочила Пеппина. Смешно было смотреть, как она бегает, мохнатая сосиска да и только. Черт знает, как она почуяла, что Кристиано вернулся? Деревянную калитку обычно закрывали, но в тот день она была только притворена.
Кристиано понял, что эта дурочка намерена броситься ему навстречу через дорогу.
Он глянул направо, потом налево - грузовики неслись один за другим. За долю секунды он осознал, что, если крикнет "Стой!", собака решит, что он ее зовет, и кинется под колеса.
Он не знал, что делать. Хотел перебежать шоссе и остановить ее, но поток машин был слишком плотный.
Пеппина просунула морду между забором и калиткой, пытаясь открыть ее.
Он должен был ее остановить. Но как?
Ну да, надо бросить ей мяч! Далеко. В сторону двора. Но не слишком высоко, а то собака ничего не увидит, и пиши пропало.
Он достал из кармана штанов теннисный мяч, показал ей, прицелился и метнул и, уже запустив его, осознал, что бросил не туда, слишком низко. Он лихорадочно сжал в кулаке воздух, словно желая вернуть мяч, но тот уже летел вперед и через секунду влепился в морду ехавшей навстречу фуры. Желтый шарик отскочил вверх и опустился на середину дороги, а оттуда запрыгал куда попало. Пеппина, которой тем временем удалось выбраться за ограду, увидела прямо по курсу мяч и рванула за ним. Чудом она не попала под первый грузовик, но идущий следом автоприцеп проехался по ней тремя тяжелыми колесами.
За считанные секунды от Пеппины осталось только размазанное по асфальту пятнышко мяса и шерсти.
Кристиано стоял окаменев на другой стороне шоссе. Он хотел что-нибудь сделать, подобрать ее, но перед ним непрерывным потоком текли автомобили.
Остаток дня он провел у окна, плача и глядя, как останки Пеппины превращаются в коврик. Им с отцом пришлось дожидаться вечера, когда движение начало ослабевать, чтобы убрать с дороги то, что оставалось от Пеппины, - лоскут бурой кожи, который отец выбросил в мусорный бак, сказав Кристиано, что нечего нюни распускать, потому что собака, живущая ради мячей, не заслуживает места под солнцем.
Получается, сказал себе Кристиано, что Кастардинова скотина - вторая по счету убитая им собака.
17.
Заперев на все три замка входную дверь, Четыресыра поднялся по ступенькам, ведущим на корсо Витторио. Было морозно, и выдыхаемый воздух образовывал белые кучерявые облачка. Плотная серая пелена затянула небо, моросил мелкий дождь.
Четыресыра махнул рукой Франко, работавшему продавцом в занимавшем целое здание магазине "Мондадори Медиастор".
Здание находилось в центре среди магазинчиков одежды и обувных бутиков, в двух шагах от пьяцца Болонья и от церкви Сан-Бьяджо.
Прежний владелец, старый нотариус Боккьола, оставил дом в наследство сыновьям, за исключением полуподвального помещения за лифтовой шахтой, которое он завещал Коррадо Румицу, известному как Четыресыра, сторожу и доверенному посыльному нотариуса на протяжении десяти с лишним лет.
Наследники выбились из сил, всеми правдами и неправдами пытаясь выселить бомжа: предлагали ему деньги, другое жилье, задействовали адвокатов и психиатров, но все впустую. Четыресыра не сдавался.
В конце концов им удалось сбыть дом за полцены медиахолдингу "Мондадори", который развернул на трех этажах свою каноническую троицу: музыка, книги и видео. Управляющие компанией тоже неоднократно пытались выкупить подвал, чтобы устроить в нем склад, но и у них ничего не вышло.
Четыресыра надел на голову свою каску горохового цвета, снял цепь со старого зеленого Боксера и, выжав педаль, завел его с первой попытки.
Мотор взревел, выхлопная труба выплюнула клуб белого дыма, который метнулся белой змейкой над дорогой и растворился под красно-черным полосатым козырьком кафе "Rouge et Noir" .
Сидевшие за столиком синьора Читран и полковник Этторе Манцини закашлялись, дохнув ядовитого смрада. Старушка даже выплюнула кусок слойки с белым шоколадом, который тут же подобрала Оттавия, полковничья жесткошерстная такса.
- Джулиана, умоляю тебя, не дыши! Задержи дыхание! У тебя только что было воспаление легких! - увещевал спутницу полковник, прикрывая рот салфеткой.
- О господи, мне в горло попало! Помогите! - высунув язык, завопила синьора Читран.
Пока они очухивались, Четыресыра верхом на своем мотороллере (невзирая на строжайший круглосуточный запрет перемещаться по центру города на любом средстве, оснащенном колесами, полозьями, воздушными подушками или гусеницами) уже скрылся из виду.
От возмущения старушка и полковник на некоторое время лишились дара речи.
Наконец, отхлебнув капучино, синьора Читран запричитала:
- Это кошмар! Ты видел, что он творит?
Полковник покачал головой:
- Не обращай внимания, Джулиана. Мне рассказывали, что этот несчастный тащит к себе домой всякий хлам из мусорных баков.
- Какая гадость, Этторе! Рассказывать такие вещи за столом...
Манцини откусил пончик и сказал:
- Прости, милая, но от такого безобразия я перестаю соображать. Столько твердят, что центр Варрано нужно благоустроить. Таким людям, как он, надо помогать, помещать их в специальные заведения...
Джулиана Читран смахнула с губ крошки и спросила:
- А ты его знаешь?
Полковник закивал головой:
- Ну конечно.
В городке ходили слухи, что Коррадо Румиц - внебрачный сын покойного Боккьолы, который еще в пеленках сдал сынка в сиротский приют, а спустя двадцать лет его настигли угрызения совести, он взял Коррадо к себе на работу и потом устроил ему квартиру, стоившую целое состояние.
18.
Кристиано Дзена плелся вдоль шоссе, смирившись с мыслью проделать всю дорогу на своих двоих, как вдруг его слух ухватил быстро нарастающий позади визглявый писк глушителя.
Кристиано обернулся, и сердце в его груди екнуло.
Его нагонял бежевый "Скарабео-50" с наклеенным спереди на руле большим желтым смайликом.
Скутер Фабианы Понтичелли. "Что мне теперь делать?"
Он в панике огляделся, ища, где бы спрятаться. Но где? Вокруг была голая пустыня.
Ему абсолютно не катило, чтобы Фабиана Понтичелли увидела его, шагающего по обочине под дождем в трех километрах от школы, как последнего лузера.
Он инстинктивно повернулся спиной к дороге в надежде, что его не узнают. Краешком глаза Кристиано увидел, как скутер пронесся мимо. За спиной Фабианы Понтичелли сидела Эсмеральда Гуэрра. Обе в ветровках из переливающейся плащёвки, одна розового, другая фисташкового цвета. Обе в мини-юбках. Обе в черных кружевных колготках и техасских сапогах. На голове у обеих шлемы с развевающимися на ветру плюмажами.
Они были ровесницы Кристиано (точнее, Фабиана, которая оставалась на второй год, была на год старше и поэтому уже могла ездить на мопеде), учились в той же школе, в параллельном классе. Девчонки были из "Н", а он из "В".
Кристиано был с ними едва знаком.
"Не заметили"
Он ошибался. Метров через пятьдесят скутер замедлил ход и съехал на обочину.
"Спокойно, наверняка они встали, потому что зазвонил мобильник"
Длинные девичьи ноги торчали по обе стороны скутера, как черные лапки тарантула. Из выхлопной трубы вырывался белый дымок.
Затаив дыхание, он протопал мимо как ни в чем не бывало, но в конце концов, обгоняя их, не удержался и взглянул в их сторону.
Фабиана подняла забрало шлема:
- Эй, ты! Стой! Куда топаешь под дождем?
Кристиано невероятным усилием собрал в легких остатки воздуха, чтобы выговорить:
- В школу...
Каждый раз, когда ему доводилось говорить с этой парочкой, случалось одно и то же, отчего он расстраивался и переживал.
Он вдруг робел до такой степени, что не мог выдавить из себя ни одной осмысленной фразы. Его бросало в жар, а уши раскалялись, как головешки.
Не будь он так нелеп, ему, возможно, удалось бы их рассмешить, подружиться с ними - в общем, понравиться им. Но это было невозможно по одной простой причине.
Фабиана и Эсмеральда были слишком красивые.
Его просто вырубало. Когда он видел их, ум у него заходил за разум. Кристиано становился полным кретином и мог только односложно отвечать, кивать или мотать головой.
Они вели себя так, что он чувствовал себя нулем без палочки. Прекрасно зная, что нравятся всей школе, они крутили тобой, как хотели, ради забавы. Заигрывали, а когда игра им надоедала (этот момент наступал очень скоро), ты для них больше не существовал. Превращался в пустое место. И потом, они были странные. Ходили парочкой, гладили друг друга, целовались. В школе говорили, что они наполовину лесбиянки. В общем, они казались неземными существами, которые залетели сюда на мгновение, только чтобы дать тебе понять, что никогда не будут твоими.
С женским полом Кристиано Дзена придерживался простой стратегии: забивать на них на всех. Строить из себя крутого, себе на уме, загадочного чувака. Но было у него подозрение, что это не очень работало.
- Опоздал на автобус? - спросила Фабиана.
Кристиано зажег сигарету и кивнул головой.
- Ой, ты еще и куришь?
Он пожал плечами.
- Пока до школы дотопаешь, уроки-то кончатся... - Фабиана смерила его взглядом и потом улыбнулась: - Тебе ведь на все глубоко плевать, верно? Ты ведь весь мир ненавидишь?