9
Из спальни вышла Натали. На всём её облике, свежем и благоуханном, не было и следа ночных битв и схваток. Так природа после ночной грозы и урагана, очнувшись от безумств, дарит нам тихое солнечное утро, искрясь на каждом листочке россыпью бриллиантовых брызг.
Женщина и природа в чём-то схожи между собой, ведь они обе являются великой силой, порождающей новую жизнь. Недаром писали поэты ещё в средние века: "Пускай тебе в угоду паладин опустошает земли, ты проворно их исцелишь и заселяешь вновь, богиня плоти, вечная любовь". Ни тени смущения на ухоженном лице изменщицы и предательницы супружеских уз. Лёгкая улыбка и озорной блеск чуть влажноватых глаз, ничего более безгрешного, чем радость нового дня, в её облике не было.
Николай Константинович даже на секунду усомнился. Да была ли она, эта ночь? Не во сне ли ему всё приснилось?
– Покажи, покажи мой подарочек! Обещал ведь!
– Не торопись! – Николай Константинович не спеша достал небольшую плоскую коробочку, похожую на мобильный телефон, и показал жене. – Дорого, очень дорого досталась мне эта вещичка!
– А-а… – разочарованно протянула Натали. – У меня этих телефонов…
Но тут раздался мелодичный звонок, и через минуту в комнате появился Денис.
Не выспавшийся и помятый, он напоминал пассажира, только что сошедшего с поезда дальнего следования и растерянно озирающегося на незнакомом перроне в поисках пивного ларька.
– А! Вот теперь мы все вместе, одной семьёй и посмотрим кино. Очень интересное кино. Содержательное. – Шмырь, загадочно улыбаясь, обвёл глазами комнату, подключил свою пластиковую коробочку к телевизору, перебирая кнопки на пульте, нашёл нужную и на мгновение задержался. – Будем смотреть, или как?
– Какал один такой, да обкакался. Крути кино, кинщик хренов! Вытащил меня из постели…
– Из чьей постели, брат? – Шмырь вопросительно посмотрел на Дениса, но ничего не сказал.
– Из твоей, из твоей! – как ни в чём не бывало буркнул себе под нос тот. – Показывай свои заморочки, а то уйду!
– Щас, щас! – заспешил друг.
Николай Константинович хотя и сам разрабатывал сюжет и режиссуру видеофильма, теперь был несколько обескуражен бытовым спокойствием зрителей: вроде ничего не происходило в этом доме прошлой ночью.
Как всякий сохатый муж, у которого на лбу вырос карагач, Шмырь путался в чувствах и оправдывал действия жены чем угодно, но только не своей виной в слабости супружеских уз.
Подготовленная им сцена вызывала не только чувство отвращения, но и что-то такое, чего Николай Константинович объяснить никак не мог. Вроде хотел этого. Вроде облегчил себе дорогу за бугор, а всё душит неукрощённая злоба на жену: почему она с такой лёгкостью отдавалась его школьному товарищу? Хотя и предвидел это, зная не угасшее и сосущее чувство любви Дениса к Натальи.
Может быть поэтому он, как мог, оттягивал компрометирующую сцену, где жена билась в экстазе под ласками другого человека, хотя им обоим давно знакомого.
Зашуршал морозным сухим снегом экран телевизора, и в его голубоватой снежной пелене из полуоткрытой ванной комнаты, судя по подсвеченной верхним светом душевой установки, показался не совсем чёткий силуэт обнажённой женщины.
– Ой, кто это? – оживилась Наталья. – Порнуху будем смотреть? Интересно как!..
– Ага, шведская пастораль.
Между тем голая баба в экране картинно повернулась, закинула обе руки за голову, потянулась всей своей наготой, словно с долгого сна, и стала совсем похожа на игрунью Натали.
– Ой, какая я тут сексуальная! – снова радостно ойкнула она. – Где же я так снималась?
Помимо своей воли Шмырь размахнулся волшебной коробочкой, намереваясь запустить её в голову супружнице, но сильный удар в стену разнёс электронное чудо в куски.
– Ну, что скажешь, Денис?
– А что мне сказать? Мне сказать нечего. Ты сам всё видел…
– Остаётся только вас здесь замочить, а дом спалить.
Но его угроза не произвела на двух переступивших супружескую черту никакого действия.
– Мочить ты нас не сможешь, и поджечь дом не удастся: кирпичи не горят, – Денис спокойно достал сигареты, прикурил, а другую протянул Шмырю. – Давай покурим, а это дело перетереть никогда не поздно.
Тряхнув головой, словно отмахиваясь от дурного сна, Шмырь взял предложенную сигарету вместе с протянутой зажигалкой и тоже закурил:
– А ты что предлагаешь?
– Я? Ничего. Может, Наташка что скажет?
Та сидела с отсутствующим выражением лица, словно её это совсем не касалось.
10
…Как ни старался Николай Константинович держаться с женским полом налегке и не связывать себя серьёзными чувствами ни с одной из многочисленных блудёшек, слетавших к нему на запах денег, но и его циничное сердце источало мёд, когда он в ночном клубе "Стрекоза" для женатых состоятельных мужчин посматривал на одну рыженькую стрекозку с тихим именем Света.
Клуб "Стрекоза" славился тем, что в него для эротических выступлений отбирались, правда, не без труда, хотя и с достойной оплатой, только девственницы, ещё не успевшие помять свои целлофановые крылышки над чёрной омутовой водой порока.
Рыжеволосая фея так искусно притворялась недотрогой, что Николай Константинович вначале пришёл в замешательство, когда решил сделать ей небольшой сувенирчик в сто баксов, так, ничему не обязывающий пустячок – говорящую куклу с намёком на её не совсем вышедший из детства возраст. На что получил от рыжей "стрекозки" вполне взрослый упрёк, что не следует юным девочкам брать подарки от взрослых незнакомых дядей.
В другой раз он не стал мелочиться и припас сувенирчик не столько говорящий, сколько содержательный – перстенёк с крохотным зелёным глазком за тысячу баксов, от которого "стрекозка" ну никак не могла отказаться: покрутилась на своих точёных, но ещё не впору налитых соком ножках, и подставила пальчик. Колечко оказалось впору.
Вот тогда-то и призадумался Николай Константинович Шмырёв, генеральный директор "Социальной инициативы" о своей будущей райской жизни на одном из островов ласкового Эгейского моря, где хитроумный Одиссей с аргонавтами постигал загадочный античный мир с его чудесами и страхами.
"Вот она, твоя Пенелопа!" – сказал ему внутренний голос, когда Светочка-конфеточка уютным зверьком свернулась у него на коленях, урча что-то на своём животном языке.
"Ничего, ничего, – под её урчание думал Николай Константинович, – она школьница, несмышлёныш пока, куплю ей университетское образование где-нибудь в Европе, и будет девочка у меня знатной дамой. Она же как воск на солнце, деточка-Светочка! Я из неё любую куклу вылеплю…" блаженствовал Николай Константинович, поглаживая шелковистые волосы теперь уже приручённой "игруньи".
А у игруньи имелись свои мысли. Внутренний голос ей говорил определённое, разумное и вечное: "Зашухари дядечку. У него денег, как соплей в твоём носе!
Деточка-Светочка была не такой уж и безобидной штучкой.
Когда дежурный врач развлекательного центра "Стрекоза" проверял её при поступлении на работу по своим особым признакам, по которым легко отделить зерно от половы, то был несколько удивлён: отсутствие дефлорации налицо, а признаки женщины, уже рожавшей, тоже присутствуют.
Не вдаваясь в исторические изыски вновь обретённой весталки, врач расхохотался:
– Ох, и дурят нас, мужиков! – перед ним вдруг встала лисья хитроватая улыбка его жены, молоденькой медсестры, только что окончившей медицинский колледж. – Ох, и дурят…
Так и устроилась Светочка-деточка туда, где, как пчёлке, можно собирать нектар с каждого куста.
Прошлая жизнь новой жрицы была хоть и непродолжительной, но достаточно насыщенной.
В четырнадцать лет, сбежав из дома, она окунулась в интересную захватывающую вольную жизнь юной бродяжки: делай, что хочешь и не делай того, к чему нет желания.
Поначалу её приняла и закрутила в своём водовороте Москва. Было страшно интересно! Даже дух захватило. Вот она – воля!
Но за всё надо платить. А плата была одна – на, бери! Жалко, что ль? Прилепилась к группе проституток, студенток главного университета страны, которые в свободное время сочетали полезное с приятным. Что делать? Молодость требует самовыражения. А тогда модное имя "путана" не сходило со страниц газет, которые с завистью писали об удачном выборе молодых девушек.
Время такое было, путанистое. В Кремле голубые и розовые царили. А народ не понимал всей выгоды и всё пятился назад, к дедовской морали…
Но не будем отвлекаться. Прошло и пролетело, только дымом глаза заслезило…
Вот как повезло "Светёлке"! Студентки были будущие филологи, ну и дали ей такую отдающую русским фольклором кличку: Света-Светёлка. Уж очень она была светлой, так и светилась вся, когда новые подруги обрядили её в свои профессиональные одежды.
Девочки были простые, тоже из глубинки, вот и приняли её за свою.
Понесло, закружило голову, и не сразу поняла малолетка, что залетела. Хоть и крыльев нет, а залетела.
Подруги опытные, сами прошли через это, и не разрешили идти к хирургу. "Не делай операции! Мала ещё! Чем пустой всю жизнь ходить, лучше носи. Он у нас общий будет…"
На том и порешили.
Жила Светёлка в университетском общежитии вместе с подругами. Отслюнят коменданту стольник-другой баксов – и живи, детка, кто тебя спросит? Время такое – "Вливайся! Молодёжь выбирает "Пепси"! На каждом столбе призывы и заманки всякие. А как время подошло – вот она, родильница, роддом, значит. Тоже отслюнили баксов, врач хороший попался, добрый, из старорежимных, деньги взял (куда ж от этой жизни денешься?), но и дело справил. Хороший бутуз от коллективного отцовства получился! Справный. Горло дерёт, как генерал.
Жалко, а пришлось от этого военачальника отказываться. Куда ж ей в таком возрасте с дитём? Да и работать надо…
Собрался "родительский" совет: куда деть малыша? Решили в больнице не оставлять, уж очень парень ловкий уродился! На первом свидании пустил фонтанчик одной, очень уж дотошной, которая всё пыталась удостовериться его мужской принадлежности.
"Ну, их, девок-мокрощелок! Тоже по рукам пойдут! А парень сам с усам вырастет, кормильцем на старости будет!" Вот он и доказал своё верховенство.
Отслюнили пару сотен зелёных главврачу, и забрали малыша, как сына "полка" – как-нибудь выкрутимся! А как-нибудь выкрутиться не пришлось. Комендант дурачком прикинулся: "Не продаюсь! – говорит. Дети – наши цветы, но пусть цветут на чужих подоконниках! Везите его, куда хотите! А то на меня отцовство запишут!"
Погоревали студентки, погоревали, и в церковь к батюшке за советом пошли. Опять отслюнили несколько зелёных листиков. Но батюшка мзду не взял. Говорит, хоть вы и "сучьи дети", а парня я и так окрещу!
Окрестил. Имя дал Георгий, в честь Георгия Победоносца, порылся в святцах, и – как отрезал: "Георгий он!"
Так он и прописался в Господней книге. Сразу три имени получил – Юрий, Георгий, и Егор.
Но девчата и сама малолетка-мать его Егорушкой стали называть. Забавный хлопец! Молочные пузыри пускает, как стеклодув какой. Что делать дальше? Скинулись на крестины деньжонками, и отправили малолетку в деревню.
А в деревне у Светёлки своих братьев куча, и все – мал-мала, да мать тоже одиночка, пьяница. Одним словом – безотцовщина! Горемыкины дети. Таких по России не счесть.
Стоит у порога Горемыкина дочь, а мать к ней с вопросом:
– Ты где же, паскудница, была? Я тебя по всей деревне ищу, а твой и след простыл! Замочила подол и убежала! Ой, а это что? Никак гостинец? Вот молодец! Мать родную не забываешь! Ну-ка, ну-ка, что ты там принесла? – и выдёргивает свёрток из рук дочери. – Ой, ребёночек! Чей?
– Нашла… – мнётся в дверях Светёлка, сказать не знает что, сопельки у Егорушки ладошкой вытирает: "Вот, маманя, покачай, кто-то сунул невзначай!"
– Ах ты, сука эдакая, нагуляла, поди!
А Светёлка ей баксы зелёные протягивает. Не поскупились подруги-студентки, скинулись на общего крестника, последнее не пожалели. Говорили: "Бери, чего там! Мы ещё заработаем! Не забывай нас!"
Как увидела маманя деньги забугорные, сразу подобрела: "Ничего, ничего доченька, наш будет, братик вот этих оглоедов!" – и сует Егорушку в руки самому любопытному из "оглоедов", который в узелок сунулся, думал там гостинцы какие. – Положи в люльку!
А люлька в этом доме всегда не пустовала. Вот и теперь новый "погорелец" её обживать будет. Хорошая люлька! Из дуба-ясеня скроена, ещё с послевоенных времён, в ней сама мамка-грешница качалась, ротик разевала: "Исть, исть!".
Такие вот дела сложились в семье у Горемыкиных. Жили весело, а теперь ещё веселее будет…
Жизнь Светёлке в деревне быстро наскучила. Себя показать негде. А показать было что: студентки те самые для большей пользы своим занятиям в редкие часы безделья ходили на уроки эротических танцев и тоже брали с собой Светочку-Светёлку, Светунца, как они её иногда называли.
От этих танцев Светунец была без ума, и быстро освоила все приёмы римских и греческих гетер.
Преподаватель танцев, небезызвестный Сева Раппопорт, по античным рисункам и фрескам древних капищ воссоздал движения и позы служителей Афродиты и старался передать своим ученицам всю мистическую прелесть стародавних обрядов и вакханалий во славу бессмертного Приапа.
А в деревне где покажешь то, чему так прилежно училась Светунец? Правильно, в местном Доме Культуры, который руководители местной новой администрации переделали в торговый центр. Вот и негде реализоваться…
Пробовала Светёлка показать несколько движений на пыльном пятачке, где собиралась вся деревенская молодёжь от пятиклассниц до неуклюжих вековух-засиделок да местное хулиганьё – других нет.
Хулиганы, что с них? Так и норовят под юбку залезть, а взять с них нечего.
Поэтому приходилось ходить в брюках, хотя эта одежда не так привычна, как юбчонка длиной в ладонь.
Скучно живёт деревня.
Попалась Свете как-то на глаза газетёнка одна, мать любила в бумагу селёдку заворачивать, в новомодных пластиковых пакетах солёности быстро протухали, а в бумаге – ничего. Видит в той газетёнке на развороте фигурки девочек в юбочках и – без. Хотела в помойное ведро газету выбросить, уж очень "буков' много, но попыталась прочитать: вот она, судьба её! Клуб для очень весёлых и богатых мужчин, набор танцовщиц делает, девочек не старше двадцати лет на добровольных рыночных условиях. Чтобы девочки с "перчиком" были, смазливые и вольные, как ветерок в поле, но целые.
Сорвалась Светёлка, Егорушка уже к бабке сильно привязался, и она к нему, даже выпивать реже стала.
Вот она жизнь, какая! То холодом обдаст, а то солнышко над головой повесит…
Встретилась в Москве снова со своими наставниками-студентками, – те всё знают. Они посоветовались-посоветовались и направили незадачливую к тому своему доктору.
Отслюнили немного зелени, конечно, не без этого, и доктор вмиг косметический шовчик на самом неудобном месте сотворил.
– Всё, девка, взял я грех на свою душу! Иди! Сказывали, что в этом клубе можно легко за денежного мешка замуж выпрыгнуть. Иди! Удачи тебе, дочка!
Ну, остальное – дело техники!
Скорее всего, у доктора того рука лёгкая. Закружило, завертело её пушинкой по жизни.
Вот и солидный всегдашний посетитель клуба Николай Константинович, как теперь говорят, запал на неё. Снова молодая дурь в голову ударила. Решил сменить имидж, как костюм перелицевать.
Молоденькая да ладненькая – кто ж откажется? Привязался к Светёлке, Светунцу этому – глаза застелило. А она всё – "дяденька" да "дяденька"!
– Ты меня хотя бы папкой называла, – скажет иногда Николай Константинович, поглаживая блондинистые завитки на хитренькой улыбчивой головке.
А та поднимет к нему личико, прощебечет, что-то такое вроде: "Не родня я Вам, дядечка!" У Вас, мол, фамилия Шмырёв, а у меня Горемыкина. Вот если бы я тоже такую фамилию, носила, тогда другое дело…
Для этого есть два способа: или удочерить, или жениться. Для удочерения Николай Константинович, ещё, слава богу, годами не вышел, а вот оформить с малолеткой брак закон не позволяет.
"Ничего, – думает про себя Шмырь, – подожду, небось!"
А нынче дождался: новые законы демократичные. Подоспела Светёлка-Светунец прямо под венец – надо же, вот и рифма получилась, наверное, невесте на счастье. Ей ещё надо Егорушку воспитать, да братьев в люди вывести… Господь ей навстречу! А Коля Шмырёв своё удовольствие получит…
Такие вот судьба карты раскинула, и все – рубашкой вверх. Посмотреть бы раньше Денису или хоть Коле Шмырю на колоду ту краплёную, враз по-другому бы заговорили…