Это странно. Мы можем отчетливо видеть отходящий от вершины облачный султан, похожий на 20-мильный белый шарф на фоне ослепительного голубого неба, а также еще один султан, поднимающийся от Северо-Восточного гребня и верхней части Северного гребня, словно там бушует ураган, - но здесь, на Северном седле, полный штиль. Я помню, как Дикон рассказывал, что когда он с Мэллори и остальными добрался до этого места во время разведывательной экспедиции 1921 года, то ветер на Северном седле - за исключением ледяной "полки" позади нас, которая с тех пор значительно уменьшилась, - был настолько силен, что стоять можно было не больше нескольких секунд. Встать на том месте, где шли мы с Жан-Клодом, было равносильно смерти. Вот, подумал я, в чем разница между восхождением на Северное седло в короткий промежуток времени между зимой и началом муссона и восхождением во время сезона муссонов.
Отпечатки ботинок с "кошками" Дикона и его двух шерпов отчетливо видны на снегу, и мы идем по ним вверх и дальше на запад, за "полку" изо льда. Позади нас Реджи подняла Бабу Риту и трех других носильщиков, хотя здесь, на высоте 23 000 футов, их движения замедленны. Если кому-то из шерпов станет плохо, Дикон планирует дать ему кислород; в противном случае дышать кислородом на Северном седле будут только четверо альпинистов.
Непонятно почему, но я не ожидал увидеть здесь, на Северном седле, зияющие провалы расселин. Совершенно очевидно, что они должны быть - лед продолжает откалываться с Северного седла и падать прямо на ледник Восточный Ронгбук далеко внизу. Но мне кажется - несмотря на прочитанные отчеты предыдущих экспедиций и на рассказы Дикона о том, как мы будем выбирать дорогу между расселинами на Северном седле, - я по какой-то причине предполагал, что поверхность седла окажется более гладкой.
Мои ожидания не оправдались. Идя по следам трех человек вдоль узких гребней между глубокими трещинами, я понимаю, что снова началось восхождение - вверх и через массивный ледяной мост, который несколько минут назад Дикон отметил бамбуковыми вешками с красными флажками, затем вокруг череды гигантских ледяных пирамид, уже обрушенных, и к широкому, прочерченному многочисленными расселинами склону. Наконец, мы видим Дикона, Нийму Тсеринга и Тенцинга Ботиа, которые ставят палатки под защитой гигантских сугробов и ледяных пирамид у южного края Северного седла, прямо под тем местом, где седло упирается во вздыбленный снег и лед Северного гребня.
Мой взгляд скользит вверх, к Северному гребню и Северной стене горы. Я отчетливо вижу наклонные плиты из черного гранита на гребне и на стене, одни частично засыпанные снегом, другие блестящие, словно покрытые льдом. Большинство альпинистов - в том числе я - не любят такие наклонные каменные плиты. Это все равно что карабкаться по гладкой, скользкой, вероломной черепице крутой крыши какой-нибудь готической церкви. Иногда каменные плиты уходят у тебя из-под ног.
Из-за лабиринта трещин, путь между которыми обозначен несколькими бамбуковыми вешками с красными флажками, мы с Же-Ка образуем одну связку с Реджи и тремя шерпами и продолжаем подниматься к новому месту четвертого лагеря.
Когда мы добираемся до Дикона и его помощников, наши шерпы сбрасывают с плеч груз и без сил падают на снег, а те, кто пришел раньше, заканчивают установку тяжелой палатки Уимпера и двух более легких палаток Мида. Дыша остатками кислорода, я извлекаю из рюкзака 10-фунтовую палатку Мида и три спальных мешка, которые таскал с собой весь день.
Мы принесли с собой много воды, термосы с теплым питьем и немного продуктов - в основном шоколад, изюм и другие богатые углеводами продукты, которыми можно перекусить на ходу; но большая часть груза - это палатки и спальники для четвертого лагеря, а если повезет, то и для пятого. Один из шерпов принес примус - для приготовления нормальной пищи, - но после едва не случившейся с нами катастрофы в третьем лагере принято решение, что в каждом лагере необходимо иметь как минимум две спиртовки и, что еще важнее, несколько печек "Унна" с запасом твердого топлива. Дикон не желает рисковать - в остальных лагерях на большой высоте мы должны иметь возможность растопить снег для приготовления питьевой воды, чая (хоть на таких высотах он получается чуть теплым) и супа.
Реджи указывает шерпам, что куда класть, становится рядом с Диконом и с сомнением рассматривает гигантские ледяные пирамиды, заслоняющие Северный гребень.
- Вы уверены, что они защитят нас от ветра? - спрашивает она.
Дикон пожимает плечами. В его глазах я замечаю искорки радости, как на Маттерхорне и других вершинах, когда он наслаждался восхождением.
- В двадцать первом и двадцать втором мы замечали, что здесь, в западной части Северного седла, под прикрытием ледяных пирамид ветер всегда слабее, - говорит он. Его кислородная маска висит на груди. - А Тедди Нортон рассказывал мне, что в прошлом году выбрал бы это место, если бы не удалось поставить палатки на "полке".
Реджи, похоже, все еще сомневается. Я напоминаю себе, что они с Пасангом провели тут, на Северном седле, целую неделю, запертые в палатке - обрывки зеленого брезента и сломанные распорки я заметил на ледяной "полке", - которую в любую секунду ураганный ветер мог сбросить в пропасть. Северное седло вызывало у нее тревогу.
- Отсюда удобно подниматься на Северный гребень, - наконец говорит она. - А для тех, кто спускается с пятого или шестого лагеря, не придется обходить столько расселин, как на пути к ледяной "полке".
Дикон кивает. Реджи отдает новые распоряжения шерпам на английском и непальском. Она хочет, чтобы входы в палатки были обращены на север, к отражающей солнце громаде Чангзе.
Шерпы заканчивают работу, и мы вчетвером рассаживаемся на том, что попалось под руку. Же-Ка и Дикон устраиваются на свернутых спальниках, грызут шоколад и смотрят на запад поверх ледяных пирамид на Северный гребень.
- Сегодня идем дальше? - спрашиваю я.
Ричард качает головой.
- Сегодня мы хорошо поработали. Спустимся во второй лагерь, как следует выспимся, а завтра попробуем привести сюда не менее трех групп шерпов с провизией и снаряжением, в том числе и для следующих лагерей. Надеюсь, хорошая погода продержится еще несколько дней.
- Планируешь штурм вершины на послезавтра? - спрашивает Жан-Клод Дикона. Это на четыре дня раньше, чем 17 мая.
Тот лишь улыбается в ответ.
Тут раздается голос Реджи. Тон у нее решительный:
- Вы забываете, что мы ищем Бромли.
- Не забываю, мадам, - говорит Же-Ка. - Просто полагаю, что поиск будет составной частью нашего восхождения.
Повисает неловкое молчание, которое я прерываю вопросом:
- А как насчет расселин здесь, на Северном седле? Может, стоит проверить их… насчет… Бромли?
- Ками Чиринг сообщил, что видел три фигуры гораздо выше, на Северо-Восточном гребне, - говорит Реджи. - Потом только одну фигуру. Подозреваю, что раньше мы не найдем никаких следов моего пропавшего кузена. Я знаю, что в августе прошлого года между этим местом и пятым лагерем Мэллори следов не было. Кроме того, мы с Пасангом опускали фонари во все расселины, которые были тут летом. Ничего. Совершенно очевидно, что новые трещины осматривать не нужно.
- Значит, на сегодня нам остается доесть ланч, закончить обустройство четвертого лагеря и сойти вниз на ночевку во втором лагере, - заключаю я.
- Совершенно верно, - подтверждает Дикон, и я не удивляюсь легкой иронии в его тоне.
На обратном пути лидирует Дикон. Спуск занимает меньше часа, и мы могли бы двигаться еще быстрее, если бы шерпы умели спускаться по веревке, как мы с Же-Ка, преодолевая целые секции лестницы и проверяя прочность "волшебной веревки Дикона". Над нами, на западном краю Северного седла, остались шесть прочно закрепленных палаток - две палатки Уимпера и четыре палатки Мида, - зашнурованных и набитых спальниками, одеялами, разнообразными печками, брикетами твердого топлива; керосин мы оставили снаружи.
Мы с Жан-Клодом вызвались идти последними, чтобы проверить прочность перил (хотя мы немного жульничали, по очереди страхуя спуск остальных альпинистов). Спуск по веревке на открытом склоне - это всегда захватывающее ощущение. Мы с Же-Ка предполагали, что сегодняшнее восхождение будет несложным, но ни один из нас и представить не мог, что получит такое удовольствие.
Наконец, когда позади остаются перила нижнего склона - утром мы решили, последние 200 футов к уровню третьего лагеря перила не нужны, поскольку тут относительно пологий снежный склон, - мы видим Бабу Риту. Он ждет нас среди удлиняющихся послеполуденных теней, притопывая ногами, чтобы не замерзнуть. Бабу снял "кошки" (с ними и новыми жесткими ботинками всего одна проблема - ремни "кошек" затрудняют кровообращение, и ноги начинают мерзнуть, несмотря на дополнительную прослойку войлока в "жестких" ботинках новой конструкции), и мы с Же-Ка следуем его примеру.
- Очень хороший день, да, сахибы Джейк и Жан-Клод? - спрашивает Бабу с улыбкой до ушей.
- Очень хороший день, Бабу Рита, - соглашаюсь я. Мы втроем начинаем спускаться, ступая по глубоким следам в снегу, а затем мне в голову приходит идея.
- Хочешь посмотреть, Бабу, как по таким склонам спускаются настоящие альпинисты?
- Конечно, сахиб Джейк!
Проверив, что мои "кошки" надежно привязаны к рюкзаку в таком месте, где они не вонзятся мне в спину, если я упаду или буду вынужден прибегнуть к самозадержанию, я выпрыгиваю из колеи, протоптанной нашей группой, беру в руки длинный ледоруб и начинаю скользить по длинному снежному склону. Шипованные подошвы ботинок оставляют борозды за моей спиной, а острый конец ледоруба служит мне рулем.
- Наперегонки! - кричит Жан-Клод и выпрыгивает на поверхность снега, начинающую покрываться настом. - Оставайся на месте, Бабу… Берегись, Джейк!
Жан-Клод скользит быстрее и вскоре уже пытается меня обогнать. Черт бы побрал этих гидов Шамони! Мы несемся вниз, огибая немногочисленные камни у основания склона, и Же-Ка пересекает воображаемую линию финиша футов на 15 впереди меня.
- Я тоже! - кричит маленький шерпа, выходит из глубоких следов на снежный наст, заводит за спину длинный ледоруб, словно руль, и начинает скользить вниз, подражая нам.
- Нет, не надо! - кричит Жан-Клод, но уже поздно. Бабу быстро скользит по склону и смеется, словно безумный.
Затем он слишком сильно нажимает на острый клюв своего ледоруба - распространенная ошибка новичка при таком способе спуска, поскольку ледоруб должен лишь слегка касаться снега. Клюв глубоко погружается в снег, Бабу дергается, резко поворачивается, и вот он уже лежит на спине, широко раскинув руки, и несется вниз, набирая скорость; из рюкзака сыплются его личные вещи. Тем не менее смеется он еще громче.
- Цепляйся! - кричу я, приложив руки ко рту, чтобы усилить звук. - Цепляйся, Бабу!
Он потерял ледоруб, но руки у него остались, а если он снимет рукавицы, то сможет погрузить обтянутые перчатками пальцы в снег, чтобы уменьшить скорость спуска. Мы обучали всех шерпов технике самозадержания, причем не раз.
Но распластанное на снегу тело Бабу разворачивается - голова сначала оказывается вверху, а затем внизу, а пятки хлопают по снежному насту. Приближаясь к нам, он смеется все громче.
В пятнадцати футах от основания склона Бабу подпрыгивает на невидимом снежном трамплине.
- Ой-ой! - кричит он по-английски, взлетая в воздух футов на восемь, по-прежнему головой вперед.
Со странным звуком шерпа врезается головой в нечто похожее на большую белую подушку из снега, и смех умолкает. Его тело поворачивается еще три раза и останавливается футах в 30 от нас, и мы с Же-Ка бежим к неожиданно умолкшему шерпе, оставляя глубокие следы на снегу. Я молюсь, чтобы у него просто перехватило дыхание от удара о землю.
Потом мы замечаем продолговатое красное пятно на белом снегу. "Подушка" из снега, о которую головой ударился Бабу, оказалась камнем.
Вторник, 12 мая 1925 года
Бабу был без сознания, когда вчера вечером, в понедельник, мы эвакуировали его из третьего лагеря. Остальные вышли из палаток на наши крики - сначала привлеченные смехом, потом призывами о помощи, - и все мы опустились на колени вокруг распростертого на спине Бабу Риты.
Реджи бросила один-единственный взгляд на ссадину и расползающийся синяк на виске шерпы, сунула аптечку Дикону, подозвала двух шерпов и, раздавая указания по-непальски, вернулась вместе с ними к палаткам, чтобы соорудить носилки из запасного брезента и шестов. Дикон склонился над Бабу и осторожно приподнял его кровоточащую голову. Потом быстро приложил два марлевых тампона к ранам на черепе, закрепил повязкой, отрезал бинт перочинным ножом и быстрыми, уверенными движениями завязал узлы.
- С ним все будет в порядке? - слабым голосом спросил я, чувствуя вину за несчастный случай, произошедший с моим шерпой. У Жан-Клода тоже был виноватый вид.
- Травмы головы - вещь непредсказуемая, - ответил Дикон. Он осторожно приподнимал плечи Бабу, прощупывая его короткую шею и позвоночник, до самой поясницы. - Похоже, позвоночник цел. Его можно передвигать. Самое лучшее, что мы можем сделать, - как можно быстрее доставить Бабу в базовый лагерь к доктору Пасангу.
- Это на самом деле безопасно? - спросил Же-Ка. Он как-то рассказывал мне, что гидов Шамони учили не передвигать раненого при подозрении на серьезную травму позвоночника или шеи.
Дикон кивнул.
- Насколько я могу судить по внешнему виду, шея у него не сломана. Позвоночник в порядке. Думаю, опаснее оставлять его тут на ночь, чем перемещать.
Реджи и Нийма Тсеринг вернулись с импровизированными носилками - сложенный вдвое брезент был крепко привязан к двум шестифутовым шестам.
- Нужны люди, чтобы отнести его вниз, - сказал Дикон. - Думаю, шестеро. Четверо несут, двое на смену.
- Я понесу, - в один голос заявляем мы с Жан-Клодом. Нас мучает чувство вины.
Дикон снова кивнул.
- Пемба, Дорджей, Тенцинг, Нийма - вы четверо идете вниз вместе с сахибами.
Реджи быстро перевела указание трем шерпам, которые не говорили по-английски. Я видел, что от палаток она также принесла два фонаря и два комплекта головных ламп. Она ждала, пока мы склонимся над бесчувственным Бабу и - на счет три, с бесконечной осторожностью - переложим его со снега на импровизированные носилки.
На снегу осталось красное пятно, а повязка на голове Бабу уже пропиталась кровью.
Реджи молча передала лампы Пембе и Дорджею, а головные лампы - Же-Ка и мне.
- Тейбир! - окликнула она самого высокого из окруживших нас шерпов. Я вспомнил, что Тейбир Норгей говорит по-английски. - Ты идешь вперед как можно быстрее. Скажи всем во втором и в первом лагере, что нам потребуются добровольцы, когда мы дойдем до каждого лагеря. Но не теряй там времени - торопись прямо в базовый лагерь и попроси доктора Пасанга подняться и встретить носилки по пути. Опиши доктору Пасангу раны Бабу Риты и расскажи, как он их получил. Там, у большой палатки, есть третий фонарь - возьми его по дороге.
Тейбир кивнул и побежал по снежному склону, на бегу схватил фонарь, выскочил на занесенную снегом морену рядом с лагерем и через несколько минут исчез за ледяными пирамидами на тропе через ледник.
Жан-Клод взял левый шест спереди, а я - правый сзади. Нийма Тсеринг схватил правый передний, а Тенцинг Ботиа - левый задний, рядом со мной. На счет три мы подняли носилки на уровень пояса. Такое впечатление, что Бабу Рита ничего не весит.
- Мы тоже спустимся, как только все подготовим здесь и в третьем лагере для завтрашних рейсов с грузом, - сказал Дикон. - Передайте доктору Пасангу, что я приведу всех в первый или базовый лагерь.
Путь вниз по леднику был тяжелым, особенно если учесть, что это был конец длинного дня в горах. Прежде чем мы ступили на ледник и начали спуск, Реджи передала Пембе комплект кислородного снаряжения с тремя полными кислородными баллонами. Предполагалось, что если мы устанем, то будем дышать "английским воздухом" из баллонов, которые будут нести для нас Пемба или Дорджей. Бабу Рита будет все время дышать из третьего баллона. Его вес добавил 22 фунта к весу носилок.
Но ни я, ни Жан-Клод не выпускали носилок во время четырехчасового спуска через все лагеря, даже когда шерпы сменяли один другого. Один или два раза, после особенно трудного участка - например, после спуска на ледник и подъема по его крутому склону, - Пемба прижимал кислородную маску к лицу Жан-Клода, а затем к моему лицу, и мы немного дышали "английским воздухом", а затем шли дальше. Лицо Бабу Риты под замшевой маской казалось лицом спящего.
Доктор Пасанг встретил нас в первом лагере, попросил поставить носилки на какой-то ящик и при свете фонаря бегло осмотрел Бабу.
- Думаю, ваш мистер Дикон правильно определил, что признаков перелома шеи или позвоночника нет, - сказал он. - Мы должны спустить его ниже. Вы в состоянии нести его дальше, в базовый лагерь, или мне найти свежих носильщиков?
Мы с Жан-Клодом не желали передавать кому-либо свои углы носилок. Разумеется, это было абсурдно, поскольку мы как будто наказывали себя, но тогда я думал - и по сей день не изменил своего мнения, - что мы, и в особенности я, заслуживали наказания. Если бы мы не вели себя как глупые школьники… если бы я не начал все это с дурацкого, детского бахвальства, Бабу Рита сидел бы теперь за ужином в третьем лагере и смеялся вместе со своими друзьями шерпами.
Мы добрались до базового лагеря около одиннадцати вечера. У больничной палатки подняты боковые клапаны; для высоты 16 000 футов ночь на удивление теплая. Ни ветерка. На свесах крыши шипят несколько керосиновых фонарей, и я вижу, почему доктор Пасанг предпочитает проводить серьезные медицинские процедуры именно здесь, где воздух плотнее и теплее и лампы дают более яркий свет, чем в других лагерях.
Четверо шерпов, которые спустились вместе с нами, расходятся по своим палаткам, а мы с Пасангом опускаемся на пол медицинской палатки и смотрим, как врач внимательно осматривает рану Бабу Риты. Руки у меня устали, и мне кажется, что я никогда не смогу их поднять.
Во время получасового обследования, во время которого доктор Пасанг измерил давление, пульс и другие жизненные показатели Бабу, очистил рану и наложил свежую повязку, не было произнесено ни слова. Наконец он снова надел на лицо шерпы кислородную маску, включил подачу кислорода на максимум, прикрыл раненого двумя одеялами и убрал одну из ламп и оба зеркала, которыми пользовался.
- Насколько все плохо, доктор Пасанг? - не выдержал я.
- Дыхание поверхностное и затрудненное, пульс слабый, - ответил он. - С вероятностью девяносто пять процентов у Бабу образовалась гематома - сгусток крови в мозге - после удара головой о камень.
- Вы что-нибудь можете с этим сделать? - спросил Жан-Клод. Я знал, что гид Шамони видел, как люди умирают в горах от эмболии мозга, или после травмы, или в результате горной болезни, которая вызвала образование тромба в легких или в мозге. Для меня это было абстракцией.
Доктор Пасанг вздохнул.
- Немного поможет кислород. В условиях больницы я попробовал бы определить точное местоположение сгустка или сгустков крови, а затем, если пациент не очнется, а жизненные показатели ослабнут, мог бы выполнить краниотомию. Здесь, в этих условиях, максимум, что я могу, - старомодная трепанация.
- В чем разница? - спросил я.