Пасанг провел своей большой ладонью над бинтами на черепе пациента.
- Для хирургической краниотомии я бы обрил эту часть головы Бабу, а затем сделал бы надрез на коже - без рентгеновского аппарата я был бы вынужден просто предполагать, где находится сгусток и где резать. Затем просверлил бы небольшое отверстие и удалил фрагмент черепа… мы называем это костным лоскутом. Затем удалил бы осколки кости, которые давят на мозг Бабу, а также свернувшуюся и жидкую кровь. Если травма вызвала отек мозга, я мог бы не ставить на место костный лоскут - в этом случае операция превратилась бы в краниотомию. При отсутствии серьезного отека я бы поставил костный лоскут на место при помощи металлических пластин, проволоки или ниток.
- Выглядит довольно примитивно, - с трудом выговорил я, борясь с подступившей тошнотой.
Пасанг покачал головой.
- Это современный вариант. В наших условиях и с теми инструментами, которые у меня есть, придется делать трепанацию.
- А это что?
Пасанг надолго задумался.
- Трепанацию делают со времен неолита, - наконец сказал он. - Сверлят отверстие в черепе пациента до твердой мозговой оболочки, таким образом снижая давление на мозг, возникшее в результате давления осколков кости и крови в результате травмы. Я захватил с собой трепан. - Пасанг подошел к маленькому ящику со своим хирургическим набором и показал инструмент.
- Это просто ручная дрель, - сказал я.
Доктор кивнул.
- Как я уже сказал, такой инструмент для трепанации используют уже не одно столетие. Иногда помогает.
- А как вы закроете такую дыру? - спросил Жан-Клод. Я слышу отвращение в его голосе.
Пасанг пожал плечами.
- Такая дыра по определению будет больше костного лоскута, но я могу закрыть отверстие проволокой или даже прикрутить винтами нечто прозаическое, вроде монеты подходящего размера. Как известно, в черепе нет нервных окончаний.
- И вы собираетесь это сделать? - спросил я. - То есть трепанацию?
- Только в случае крайней необходимости, - ответил Пасанг. - Подобная операция на такой высоте - и в таких антисанитарных условиях - была бы очень, очень опасной. А поскольку с камнем соприкоснулись как минимум три участка черепа, я не знаю, где находится сгусток крови. И мне очень не хочется сверлить три отверстия в черепе Бабу Риты - и не найти нужного места.
- Pardonnez-moi, - пробормотал Жан-Клод и вышел из палатки. Я не знал, что мой французский друг такой чувствительный.
- Дадим Бабу десять или двенадцать часов, - сказал доктор Пасанг. - Если он выйдет из комы, будем просто ухаживать за ним, пока он не сможет путешествовать на носилках, а затем как можно быстрее доставим его в Дарджилинг.
Я подумал о пятинедельном переходе. Существует более короткий путь через высокогорные перевалы прямо в северный Сикким, но эти перевалы очень высокие и открываются только на несколько дней в летний сезон. Ни долгий переход через грязные тибетские города в горах, ни трудный маршрут через высокогорные перевалы, где возможны снежные бури, никак не подходят для человека, перенесшего травму головы и, возможно, трепанацию черепа.
Жан-Клод вернулся с двумя спальными мешками, которые мы оставили в базовом лагере.
- Можно, мы сегодня будем спать на полу в больнице, доктор Пасанг? - спросил он.
Тот улыбнулся.
- У нас имеется кое-что получше. В задней секции, за занавеской, рядом с тем местом, где спят Анг Чири и Лакра Йишей, есть две походные койки. Я помогу вам принести их сюда. Можете сегодняшнюю ночь провести с Бабу Ритой.
Я сплю допоздна - солнце уже взошло - и просыпаюсь с ужасным чувством, что случилось что-то плохое. Выглянув из спального мешка, я вижу, что Бабу Рита сидит - глаза открыты, на лице широкая улыбка. Рядом стоит Пасанг, скрестив руки на груди. Я бужу Же-Ка, лежащего на соседней койке.
- О, сахиб Джейк и сахиб Жан-Клод, - кричит Бабу Рита. - Я никогда в жизни так не веселился!
Я заставляю себя ответить на улыбку шерпы. Жан-Клод просто смотрит на него широко раскрытыми глазами.
- Мне так повезло, что я умираю рядом с возлюбленным Дзатрулом Ринпоче, - продолжает Бабу Рита все с той же широкой улыбкой. - Я прошу вас, пусть святейший настоятель Ронгбука решит, какими будут мои похороны.
- Никто не умирает… - начинаю я, но замолкаю, увидев, что Бабу Рита снова упал на высокий стол, где Пасанг наблюдал за ним всю ночь. Глаза шерпы по-прежнему открыты, на лице застыла улыбка. Но я вижу, что он не дышит.
Доктор Пасанг в течение нескольких бесконечных минут пытается оживить его, но ни искалеченное тело Бабу Риты, ни его душа не откликаются на эти усилия. Он умер.
- Мне очень жаль, - наконец произносит доктор Пасанг и закрывает глаза Бабу Рите.
Я невольно смотрю на Жан-Клода и по выражению его глаз понимаю, что он согласен со мной: наше ребячество и пренебрежение здравым смыслом убили этого хорошего человека.
Вторник, 14 мая 1925 года
Последние два дня были идеальными для покорения вершины. Эверест уже довольно давно перестал "куриться" - впервые за то время, что мы его видим. Даже ветер на Северо-Восточном гребне, похоже, ослаб до такой степени, что не поднимает никакого султана. Температура на Северном седле этим днем около семидесяти градусов. Сильный ветер, не утихавший всю минувшую неделю, сдул почти весь снег со скалистых гребней, и даже Большое ущелье как будто уменьшилось в размерах.
Но сегодня никого из нас на горе нет. Все - шерпы, доктор Пасанг, леди Бромли-Монфор, Дикон, Же-Ка и я - преодолеваем одиннадцать миль по долине до монастыря Ронгбук от базового лагеря, чтобы получить благословение Дзатрула Ринпоче.
Гнев Дикона на эту бессмысленную потерю двух самых подходящих для восхождения дней за целый месяц - а может, и целый год - проявляется в виде сжатых губ и напряженного выражения лица. Мы с Жан-Клодом ждем, когда ярость Ричарда обратится на нас.
Шерпы выглядят очень довольными, словно школьники на каникулах. Похоже, никто из них не опечален внезапной смертью Бабу Риты. Я обращаюсь за разъяснением к Пасангу.
- Они считают, что если Бабу Рите было суждено погибнуть в горах, значит, его смерть неизбежна, и нет особой причины печалиться. Наступил новый день, - говорит наш сирдар.
Я качаю головой.
- Тогда почему им так хочется получить благословение от настоятеля монастыря, Дзатрула Ринпоче? Если судьба все равно предопределена, на что может повлиять благословение святого человека?
Пасанг улыбается своей сдержанной улыбкой.
- Не просите меня, мистер Перри, объяснить внутренние противоречия, которые так часто встречаются во всех религиях.
Вчера мы завернули тело Бабу в самую чистую и самую белую палаточную ткань, какую только смогли найти, и шерпы из базового лагеря положили тело на носилки, которые укрепили на спине яка. Шесть шерпов во главе с доктором Пасангом оседлали пони и сопровождали тело Бабу в монастырь.
Не зная, что делать, если нас пригласят на церемонию погребения, которую по просьбе Бабу должен был выбрать Дзатрул Ринпоче, мы с Жан-Клодом взяли груз из продуктов и кислорода - а также упаковку с таинственным "велосипедом" - и прошли с ним одиннадцать миль по "корыту" и леднику Северный Ронгбук до третьего лагеря. Узнав, что Реджи и Дикон по-прежнему находятся в четвертом лагере на Северном седле или выше, мы отправили Ричарду сообщение о смерти Бабу, но в ответной записке он писал, что поскольку мы не занимаемся похоронами Бабу, то он останется в высотных лагерях. Оставив часть груза (у Жан-Клода практически остался один "велосипед"), мы с Же-Ка с помощью перил и лестниц поднялись на Северное седло. Чувствуя себя виноватыми во всем, мы решили - не сговариваясь - не использовать кислород, пока поднимались по стене из льда, а сберечь его для следующих дней. Нас сопровождали двое шерпов.
Же-Ка оставил шерпов с собой на краю ледяной полки.
- Иди вперед, к четвертому лагерю… С помощью Дорджея и Намгьи я соберу "велосипед", а когда мы тут закончим, присоединюсь к вам.
Добравшись до четвертого лагеря через ослепительно белую впадину Северного седла, я узнал от Реджи, что Дикон и четверо шерпов, включая Тенцинга Ботиа и Тейбира Норгея, только что вернулись на Северное седло, преодолев первый участок Северного гребня, и поставили две палатки на том месте, которое он выбрал для пятого лагеря, там, где Северный гребень слегка понижается до высоты чуть больше 25 000 футов.
На такой высоте ультрафиолетовые лучи сделали лицо Дикона почти черным. Он улыбнулся нам и сказал:
- Если погода не испортится, мы можем завтра выдвинуться к вершине из пятого лагеря.
На лице Реджи - она пришла в лагерь часом раньше, привела из четвертого лагеря четырех шерпов с грузом - написано сомнение. Северное седло за ее спиной и вокруг нас ослепительно сверкает и пышет жаром. Я не снимаю защитных очков с затемненными стеклами из крукса.
Дикон жадно глотает ланч - подогретый картофельный суп, говяжий язык, шоколад, какао - и предлагает днем спуститься в третий лагерь, на следующий день снова вернуться сюда, в четвертый, а затем подняться в пятый лагерь и переночевать там. Если погода не изменится, мы можем выйти из пятого лагеря посреди ночи, чтобы попытаться взойти на вершину в пятницу, 15 мая.
- Значит, мои валлийские лампы все же могут оказаться полезными? - В голосе Реджи сквозит ирония.
Дикон слишком взволнован, чтобы спорить.
- Две палатки Мида, которые мы установили сегодня в пятом лагере, могут вместить максимум четырех человек. Я предлагаю, чтобы мы вышли в ночь на пятницу двумя связками, мы с Тенцингом Ботиа в первой, а вы - Джейк и Жан-Клод - во второй. Все с кислородными аппаратами. При минимальном расходе запаса кислорода в баллонах хватит на период от пятнадцати до шестнадцати с половиной часов. Достаточно времени, чтобы подняться на вершину и вернуться в пятый лагерь до захода солнца.
- А каково мое место в ваших планах? - спросила Реджи.
Дикон молча смотрел на нее.
- Вы обещали, что по пути наверх мы будем искать останки Персиваля, - продолжала Реджи. - Значит, я должна проследить, что мы действительно ищем.
Дикон нахмурился и снова принялся грызть шоколад.
- Мои планы никогда не предполагали вашего восхождения на вершину, леди Бромли-Монфор.
- А мои предполагали, мистер Дикон.
Я пытался отдышаться после подъема на Северное седло без кислорода и не принимал участия в споре. Мои мысли были далеко от вершины Эвереста - перед глазами стояло лицо мертвого Бабу Риты и его широко раскрытые глаза.
И тут мы заметили Пембу, который в одиночестве шел к нам от ледяной "полки" по отмеченной вешками тропе. Никто не произнес ни слова, пока шерпа не подошел к нам.
Новости нас ошеломили. Дзатрул Ринпоче прислал сообщение, что на следующий день, в четверг, мы все должны прибыть в монастырь Ронгбук за благословением. Небесные похороны Бабу Риты, сказал Пемба, состоятся на восходе солнца в пятницу, но приглашены будут только его близкие родственники.
- Проклятье! - зарычал Дикон. - Черт возьми, лучшая погода за целый год… и мы так близко к тому, чтобы подняться на гору… Такой погоды у Джорджа Мэллори никогда не было… и этот чертов старик, буддийский настоятель, зовет нас всех к себе? К черту! Я не пойду.
- Мы все идем, - сказала Реджи.
- Это не похороны Бабу, - не сдавался Дикон. - Просто еще одно проклятое благословение, за которое нам придется заплатить - дать по две рупии каждому шерпе, чтобы у них были деньги заплатить этому главному ламе за благословение. Меня уже дважды благословляли, и мне кажется, черт возьми, что этого вполне достаточно, и в такую погоду я лучше пойду к вершине Эвереста, чем весь день завтра буду сидеть в этом вонючем монастыре.
- Мы все должны прийти, - настаивала Реджи. В ее голосе сквозило… облегчение.
- Не пойду. - Дикон отставил котелок, который со звоном опустился на лед рядом с маленькой печкой "Унна".
- Собираетесь пойти к вершине без шерпов? - спросила Реджи.
- Если потребуется, то пойду. - Дикон посмотрел на нас с Жан-Клодом. - В связке нас будет трое, друзья мои, и завтра в пятый лагерь мы возьмем только кислородные баллоны, дополнительную одежду и немного еды в карманах.
Реджи покачала головой.
- Это будет не только оскорбление Дзатрула Ринпоче, мистер Дикон. Попытка взойти на вершину в день благословения святейшего будет вам стоить лояльности всех шерпов. Они очень ждали этого благословения. Если вы оскорбите ламу и попытаетесь подняться на гору без благословения Дзатрула Ринпоче, многие шерпы покинут экспедицию - причем немедленно.
- Проклятье! - повторил Дикон. - Джейк, Жан-Клод, вы же пойдете со мной, да?
Я знал, что ответит Жан-Клод, прежде чем он успел раскрыть рот.
- Нет, Ри-шар. Мы спустимся вместе с Реджи и остальными, чтобы получить благословение и почтить память Бабу Риты.
В четверг утром, когда мы покидаем базовый лагерь, чтобы проделать 11-мильный путь по долине за благословением ламы, стоит прекрасная погода. Даже обмороженные Анг Чири и Лакра Йишей - обморожения у последнего оказались серьезнее, чем казалось вначале, и обоим шерпам пришлось ампутировать по нескольку пальцев на ногах - расположились верхом на мулах, которых ведут их товарищи. Доктор Пасанг едет на маленьком пони; у Реджи лошадь чуть побольше. Дикон идет пешком, без труда поспевая за медленно бредущими пони. Его лицо замкнуто, словно ворота замка перед вражеской армией.
Я сжимаю пятками ребра пони, догоняю Реджи и Пасанга и расспрашиваю о монастыре и его настоятеле.
- Дзатрула Ринпоче считают воплощением Падмасамбхавы, - говорит Реджи и в ответ на мой недоуменный взгляд прибавляет: - Вы видели изображение Падмасамбхавы на всем пути через Тибет, Джейк. Это бог с девятью головами.
- Понятно.
- Монастырь Ронгбук - самый высокогорный монастырь во всем Тибете… и во всем мире, если уж на то пошло, - продолжает Реджи. - Верующие совершают сюда паломничества круглый год. Многие ложатся ничком на землю каждые несколько ярдов… и так сотни миль. Горы вокруг нас изобилуют пещерами, где живут святые, ушедшие из мира. Ламы монастыря говорят, что многие из этих святых людей - у них нет практически никакой одежды, а зимы здесь ужасные - могут прожить на трех зернышках ячменя в день.
Я поворачиваюсь к доктору Пасангу, который едет между нами.
- Вы во все это верите?
Пасанг сдержанно улыбается.
- Не спрашивайте меня, мистер Перри. Я принадлежу к Римско-католической церкви. С самого детства.
Он достаточно вежлив и делает вид, что не замечает мой приоткрытый от удивления рот.
- Как вы думаете, Джейк, сколько лет монастырю Ронгбук? - Реджи смотрит на меня. - Попробуйте угадать.
Я вспоминаю, каким древним выглядел храм с осыпающимися чортенами и другими святилищами, когда мы останавливались там по пути в базовый лагерь.
- Тысяча лет?
- Нынешний настоятель, Дзатрул Ринпоче, начал строить монастырь всего двадцать четыре года назад, - говорит Реджи. - Тогда ему было тридцать пять, и его звали Нгаванг Тенцин Норбу. Он сумел стать покровителем торговцев в Тингри и шерпов, живущих и проповедующих в районе Нангпа Ла и других перевалов в Солу Кхумбу в Непале. Кое-кто здесь называет его Сангье Будда, или Будда Ронгбука. Он выбрал себе имя Дзатрул Ринпоче, живое воплощение легендарного гуру Ринпоче - Великого Учителя - и духовного мастера чод.
- Что такое чод? - вынужден спросить я.
- Это одна из буддистских духовных практик, - отвечает Реджи. - В буквальном смысле означает "отсечение" от той иллюзии, корой является мир. Впервые практиковать чод начали здесь, в долине Ронгбук - Мачиг Лабдрон, жившая в одиннадцатом веке йогиня… нечто вроде тантрической волшебницы. Мачиг Лабдрон стала известным буддистским ученым в возрасте семи лет и остаток жизни посвятила освобождению своего разума от всего рационального.
- Иногда мне кажется, что я делаю то же самое, - замечаю я. С каждым часом у меня усиливается чувство вины за смерть Бабу Риты, не говоря уже об ампутации пальцев у Анга и Лакры - и все это из-за нашего с Жан-Клодом неумения руководить людьми.
Реджи внимательно смотрит на меня.
- Мачиг Лабдрон пришла в Ронгбук девятьсот лет назад, чтобы сокрушить всю ортодоксию своей техникой чод. Она учила, что только в таких вселяющих страх, суровых местах, как Ронгбук и скованные льдом горы вокруг него - или в населенных духами склепах, кладбищах, местах небесного погребения, - в самых грязных, самых убогих и опасных местах можно найти источник истинного духовного преображения.
Я трясусь на своем крошечном пони и размышляю. Впереди уже виднеются низкие крыши монастыря Ронгбук.
Мои мысли прерывает Пасанг:
- Мачиг Лабдрон однажды написала: "Без того, чтобы сделать действительность хуже, невозможно достичь освобождения… Посему удаляйтесь в страшные места и убежища в горах… чтобы не отвлекаться на догматы и книги… а просто постигать мир… в ужасе и одиночестве".
- Другими словами, - говорю я, - посмотрите в лицо своим демонам.
- Совершенно верно, - подтверждает Реджи. - Принести свое тело в дар демонам гор и пустыни. Это лучший способ сбросить остатки тщеславия и гордости.
- Это уж точно, - говорю я.
- В качестве духовного учителя чод монастыря Ронгбук, - сообщает доктор Пасанг, - Дзатрул Ринпоче отправил в горы сражаться с демонами больше тысячи искателей мудрости. Большинство не вернулись, и считается, что они достигли просветления в своих горных пещерах.
- Думаю, к этому списку можно добавить еще четыре имени. - Я имею в виду Мэллори, Ирвина, Бромли и теперь Бабу Риту, но вслух спрашиваю: - Дзатрул Ринпоче дает советы, как обращаться с йети?
Реджи улыбается.
- Кстати, один юный будущий аскет как-то спросил Ринпоче, что ему делать, если в его пещере появится йети. Учитель ответил: "Разумеется, пригласить его на чай!"
Представив себе эту картину, мы умолкаем, и оставшаяся часть пути до монастыря Ронгбук проходит в молчании.
Мы ждем в приемной на первом этаже около полутора часов, но ламы приносят нам ланч, состоящий из йогурта, риса и очень густого, почти до тошноты, чая с маслом. Деревянные чашки чистые, но палочки для еды обгрызены бесчисленными зубами, прикасавшимися к ним до нас. С их помощью мы также обмакиваем редис в жгучий черный перец, от которого у меня начинает течь из глаз и носа.
В конце концов нас приглашают наверх, и мы - и вслед за нами шерпы со склоненными головами - поднимаемся по лестнице на полузакрытую веранду на крыше, где Дзатрул Ринпоче ждет нас на металлическом троне, который выглядит в точности как железный остов кровати красного цвета. Нас, сахибов, и Пасанга проводят к скамьям с красивой обивкой по обе стороны алькова, а большинство шерпов опускаются на четвереньки на холодный камень пола, склонив голову и не поднимая взгляда. Я начинаю понимать, что в глаза человека-бога смотреть не принято.
Но ничего не могу с собой поделать.