Реджи с Пасангом стояли позади нас и смотрели на гребень. Все молчали. Потом, словно одновременно подумав об одном и том же, повернулись и сделали несколько шагов к краю площадки, остановившись у обрушившегося карниза.
- Черт, - очень тихо сказал Дикон.
- Да, - прошептала Реджи.
Мы отступили от края и уселись на рюкзаки с подветренной стороны низкой известняковой плиты. На ней лежали семь пустых латунных гильз. Дикон, видимо по привычке, собрал их и сунул в наружный карман - и, согнувшись, чтобы защититься от ветра, мы принялись обсуждать, что делать дальше.
Глава 23
Мы собрались с восточной стороны плиты на вершине второй ступени, чтобы поговорить, но сначала минут пять или восемь дышали "английским воздухом", включив подачу на максимум. Это немного помогло, и я перестал кашлять при каждом вдохе и выдохе.
Наконец все отложили маски и приступили к делу.
- Не могу поверить, что Жан-Клода больше нет, - сказала Реджи. Мы наклонились к ней, чтобы лучше слышать, но сильный ветер немного стих, как будто Эверест давал нам краткую передышку в память о нашем друге.
Но, несмотря на затишье, все молчали, минуту или две.
- Пора принимать решение, - сказал Дикон.
Я ничего не понимал.
- Какое решение? Немцы мертвы, включая Зигля и того, которого Реджи застрелила из ракетницы, а также тех, кто упал с лестницы на Северном седле. Ничто не может помешать нам спуститься с горы, вернуться к остаткам базового лагеря и убраться отсюда к чертовой матери. Вернуться в Дарджилинг, - это была длинная речь для человека, у которого так болело горло, и я сочувствовал своим друзьям, которые были вынуждены слушать мое хрипение и скрежет.
- Думаю, в этом году герр Зигль привел большую команду, - возразил Дикон. - Двенадцать немцев мертвы, но я не удивлюсь, если такой хитрец, как Зигль, не оставил одного или двух на леднике, в "корыте" или ниже, у базового лагеря. Чтобы ни один из нас не ушел.
- Мы должны доставить эти фотографии и негативы в Лондон, - сказала Реджи. - Вот что самое главное. Ради этого погиб Жан-Клод, а также все наши шерпы, хотя сами они об этом не знали.
Дикон кивнул, потом еще раз, но затем покачал головой, посмотрел куда-то вверх, на запад, и сказал:
- Я хочу подняться на вершину. Но я никогда не бросал партнера в беде и поэтому не пойду прямо сейчас, Джейк.
Я замер, потрясенный.
- Если ты хочешь продолжить восхождение, я готов идти с тобой. - Но это была ложь. У меня возникло ощущение, что колючий трилобит, который вышел из меня вместе с кровью, выгрыз мои внутренности - вроде того, как вороны добрались до Мэллори и выпотрошили его.
- Нет, мистер Перри, вы не в состоянии идти с ним, - тихо сказал Пасанг.
Я заморгал, сердито глядя на него. Кто он такой, чтобы помешать мне исполнить мечту всей моей жизни?
"Врач", - ответили слегка оживленные кислородом остатки моего мозга.
- Отсюда до вершины, должно быть, два часа пути - или два с половиной, если придется задержаться, прокладывая тропу в глубоком снегу пирамиды, - сказал Дикон. - Но у нас хватит кислорода даже на обратный путь.
- Нет, не хватит, - прохрипел я, снова ничего не понимая. - У каждого остался всего один полный баллон.
- Джейк, разве ты не заметил баллоны у Зигля и остальных немцев, которых мы только что застрелили? - спросил Дикон. - Это наши аппараты - конструкции Жан-Клода. Наверное, немцы взяли их на складе в базовом лагере. По всей видимости, при подъеме по Северо-Восточному хребту они использовали не больше двух полных баллонов… что дает нам как минимум восемь дополнительных баллонов. Полных.
Тогда я понял: мы находимся в уникальном положении, гораздо лучшем, чем Мэллори и Ирвин в последний день их жизни. Им пришлось подниматься из шестого лагеря на высоте 27 000 футов, имея при себе по два или три баллона на каждого. И аппараты у них были гораздо тяжелее. Мы уже поднялись на вторую ступень - до вершины осталось два часа пути и всего 800 футов по вертикали. У нас не только достаточное количество кислородных аппаратов, но и "большая палатка Реджи", которую мы притащили с собой… и которая нам пригодится, если внезапное ухудшение погоды заставит нас разбить лагерь. Для всех предыдущих экспедиций бивуак на высоте больше 27 000 футов означал неминуемую гибель. Для нас - с большой палаткой, одеждой на гусином пуху и запасом "английского воздуха" - это будет просто очередным рекордом. Одним из многих, которые установила экспедиция Дикона - Бромли-Монфор - Пасанга - Перри - Клэру.
От воспоминаний о Же-Ка и о его задорном стремлении подняться на эту проклятую гору у меня выступили слезы, которые тут же замерзли на ресницах.
- Я тоже хочу пойти, - просипел я. - Мы все пойдем. Вместе ступим на вершину.
- Нет, - сказал Пасанг. - Мистер Перри - прошу меня извинить, сэр, - вы потеряли не очень много крови, когда выкашляли отмороженную слизистую оболочку глотки; но продолжение подъема еще несколько часов или даже дней на такой высоте может стать причиной легочной эмболии - в лучшем случае. Еще одну ночь на этой высоте вы не переживете.
- Я рискну, - с трудом выговорил я, уже чувствуя, как внезапно навалившаяся сонливость пытается уложить меня на заснеженную скалу.
- А мы можем подняться на вершину и вернуться до наступления ночи? - спросила Реджи. - Или придется ставить мою палатку на открытом месте, например у грибовидного камня?
Дикон вздохнул и покачал головой.
- Я собираюсь пойти один. И не намерен возвращаться.
Я хотел закричать, но боль в горле была слишком сильной. Вместо этого я вдохнул кислорода.
- Вы собираетесь совершить самоубийство, чтобы забраться на эту гору? - вскрикнула Реджи. - Тогда вы трус, несмотря на то, что рассказывал мне кузен Чарльз, несмотря на все ваши блестящие медали!
Дикон улыбнулся.
"Что тут смешного?" - помнится, подумал я. У меня из головы не выходило шипение, которое издал баллон с кислородом за спиной Же-Ка, когда пуля прошла через его тело, а потом через металлический корпус баллона. Как будто душа Жан-Клода покидала тело.
- Если подняться на вершину и не спуститься - это не самоубийство, то что? - не отступала Реджи. У нее был такой вид, словно она готова его ударить.
- Помните, в Сиккиме ко мне приходил Кен?.. - спросил Дикон.
- К. Т. Овингс! - прохрипел я. - Он-то тут при чем, черт побери?
- Совершенно верно. Кен жил в Непале на собственной ферме в долине Кхумбу у южных отрогов Эвереста с тех пор, как после войны решил удалиться от мира. Он по-прежнему пишет стихи, просто никому не показывает. И он по-прежнему альпинист, только теперь никто не знает о его восхождениях.
- Вы говорите, - язвительно сказала Реджи, - что ваш приятель Кен Овингс поднялся на Эверест и будет ждать вас на вершине с аэропланом или чем-то подобным?
- Не так эффектно, Реджи, - усмехнулся Реджи. - Но Кен разведал подходы, седла и гребни с другой стороны Эвереста - с юга - и обещал мне, что он вместе с несколькими шерпами оставят вешки на тропе и мосты через расселины внизу, на леднике Кхумбу. Он говорит, что это, скорее всего, самая сложная часть маршрута, хотя и самая близкая к базовому лагерю на южной стороне.
- На южной стороне нет никакого базового лагеря, - прокаркал я. Звук был такой, будто кто-то скреб когтями по классной доске.
- Уже есть, Джейк, - возразил Дикон. - Кен уже неделю или даже больше поднимается оттуда, чтобы ставить для меня веревки и палатки на Южном седле. - Он посмотрел на Реджи. - Для нас.
- Южное седло, - повторил я, морщась от боли. За последние девять месяцев я столько раз слышал фразу "Северное седло", что мне просто не приходило в голову, что у Эвереста может быть Южное седло - или что это словосочетание вообще может что-то означать.
- Непал закрыт для иностранцев, - сказала Реджи. - Вас посадят в тюрьму, Ричард.
Дикон еще раз покачал головой.
- У Овингса там есть друзья. На его ферме в долине Кхумбу работают больше ста местных жителей, и он уважаемый человек. Кен принял буддизм в тысяча девятьсот девятнадцатом - по-настоящему, а не так, как я, медитировавший утром, а днем стрелявший в немцев, - и многие в Непале считают его святым. Он меня пристроит.
Реджи долго смотрела на него, не говоря ни слова.
- Почему вы хотите скрыться от всего, Ричард? Оставить все, что вам знакомо?
Дикон тоже помолчал, а когда заговорил, голос его звучал хрипло:
- Мне кажется - как вы однажды прекрасно выразились, Реджи, - что мир устал от меня, и не только в буддистском понимании. Все лучшее, что было во мне, так и не вернулось с войны.
Реджи потерла щеку и посмотрела на белую пирамидальную вершину, сверкавшую над головой Дикона.
- Я исполняла свой долг - Бромли и гордого бритта, - с тех пор, как в девять лет приехала в Индию, - сказала она. - Я стала управлять чайной плантацией в четырнадцать и продолжаю управлять ею до сих пор. Доходы от этой плантации поддерживают дом Бромли в Англии. Когда мне было двадцать шесть, я вышла замуж за старика, которого не любила - ради денег и сохранения плантации. Лорд Монфор умер, прежде чем я успела узнать его… а он никогда даже не пытался узнать меня. Я устала исполнять долг.
- О чем вы, Реджи? - спросил я.
- О том, что хотела бы взойти на вершину Эвереста и не отказалась бы потратить пару лет на знакомство с запретным Непалом, Джейк.
- Я пойду с вами, миледи, - сказал доктор Пасанг.
Реджи коснулась его руки.
- Нет, друг мой. На этот раз вы не пойдете со мной. Джейку нужно в базовый лагерь и в Дарджилинг. Мы должны передать эти фотографии куда нужно. Я никогда вам не приказывала, мой дорогой Пасанг, и теперь лишь прошу вас сопроводить Джейка вниз и вернуться на плантацию, а я пойду своим путем.
У Пасанга был такой вид, словно он собирался вступить в спор, но затем шерпа молча опустил голову. Его темные глаза влажно заблестели - наверное, от ветра.
- Вы знаете, где хранится мое завещание, - говорила Реджи, пока я снова прильнул к кислородной маске. - Вам известен шифр сейфа. Плантацию я оставила вам и вашей семье, Пасанг. В завещании есть один пункт. Дополнение, которое гласит, что в случае моей смерти или исчезновения третья часть доходов с плантации должна по-прежнему поступать к леди Бромли в Линкольншире… до самой ее смерти. После этого все доходы принадлежат вам, и вы вольны распоряжаться ими по своему разумению, мой дорогой Пасанг.
Доктор снова кивнул, не поднимая глаз.
- Подождите, - сказал Дикон. - Сегодня никто не пойдет к вершине - не говоря уже о траверсе туда, где Кен оставил закрепленные веревки, палатки и припасы, - пока мы не будем абсолютно уверены, что Джейк сможет благополучно спуститься с помощью одного Пасанга.
- Минутку, - прокаркал я. - Мы можем переночевать в "большой палатке Реджи" у грибовидного камня и все обсудить утром. К тому времени я, наверное, буду в полном порядке. Мы все поднимемся на вершину, и потом вы можете воплощать эту идиотскую идею идти траверсом на юг, в Непал - вы оба! А мы с Пасангом спустимся этим путем.
Слушая меня, шерпа качал головой. Голос его звучал мягко и в то же время властно.
- Нет, мистер Перри. Мне очень жаль. Вы должны спуститься сегодня. - Он повернулся к Дикону и Реджи. - Мистер Перри может идти практически без посторонней помощи… и я считаю, что на некоторое время у него еще хватит сил, особенно при спуске. Когда он не сможет идти, я его понесу. После того, как мы спустимся с горы и его дыхание улучшится, я провожу его в монастырь Ронгбук, а затем подготовлю наше возвращение в Дарджилинг.
- Эй! - прокаркал я и закашлялся. - Разве у меня нет права голоса…
Очевидно, не было.
Мы встали. Ветер почти стих, но двояковыпуклое облако вернулось на вершину Эвереста.
Дикон вытащил большой сигнальный пистолет Вери и выстрелил вверх, так, чтобы ракета опустилась за вершиной Эвереста. В небе вспыхнула белая звезда - гораздо ярче обычных ракет, которыми пользуются альпинисты.
"Белый, зеленый, затем красный", - вспомнил я слова К. Т. Овингса, сказанные Дикону в Сиккиме десять тысяч лет назад.
- Я верю, - голос Дикона был пропитан странной смесью грусти и усталой радости, - что я… что мы, - он посмотрел на Реджи, и она кивнула, - сможем подняться на вершину, пройти траверсом крутой гребень между двумя вершинами, спуститься по веревке с Большой ступени, о которой мне говорил Кен, и добраться до перил, которые Овингс со своими шерпами установил на Южном гребне… до… полуночи. Если мы не сможем спускаться при свете фонарей и шахтерских ламп, то поставим большую палатку где-нибудь за Южной вершиной, а утром бросим ее и продолжим спуск.
- Это безумие, - сказал я. - Первое восхождение на Эверест - насколько нам известно, - и вы хотите пройти этим чертовым траверсом на юг… Полное безумие.
В ответ Дикон и Реджи лишь улыбнулись мне. Мир сошел с ума.
- Сделайте нам одно одолжение, - продолжил Дикон. - Страховочные веревки и дополнительные бухты - в том числе Жан-Клода - забирайте с собой, но сто футов веревки со второй ступени мы вытащим наверх после вашего спуска. Она нам понадобится, если мы будем вынуждены вернуться сюда. Хорошо?
Я растерянно кивнул.
Ричард извлек из какого-то внутреннего кармана сложенный листок бумаги и сказал:
- Тут имя и адрес человека в Лондоне, которому ты должен доставить эти фотографии, Джейк. Отдашь их лично в руки. Больше никому. И, ради Бога, не потеряй это.
Снова кивнув, я спрятал листок в застегивавшийся на пуговицу карман шерстяной рубашки под всеми куртками. Я не развернул его и не подумал взглянуть на имя - настолько был шокирован и подавлен сознанием того, что я действительно спускаюсь, а не… и это после того, как я ради них без страховки поднялся на вторую ступень!
Хотя мне кажется, что мое подавленное состояние по большей части объяснялось чувством невосполнимой утраты из-за внезапной гибели Жан-Клода. В мое сознание и душу постепенно проникала печальная истина: я больше никогда не увижу своего друга из Шамони, не услышу его смеха.
- Пасанг, - сказала Реджи, - если по какой-то причине в Лондон поедете вы, а не Джейк, чтобы передать копии фотографий, вы знаете, куда и к кому идти, правда?
- Знаю, миледи.
Дикон протянул руку. Я пожал ее, все еще не веря, что мы расстаемся.
- Постарайся выжить, - услышал я свой голос.
- Конечно, - ответил Дикон. - Помни: мне суждено умереть на Северной стене Эйгера… а не на Эвересте. Скоро тебе станет легче, Джейк.
А потом леди Кэтрин Кристина Реджина Бромли-Монфор поцеловала меня. В губы. Крепко. Потом отступила к Дикону, и я в последний раз увидел ее прекрасные ультрамариновые глаза.
- Не забудьте надеть очки, - глухо пробормотал я.
Затем мы с Пасангом с помощью жумаров спустились по веревке, которая так пригодилась Бруно Зиглю, а когда оказались внизу, на снежном поле у подножия устрашающей второй ступени, я увидел, как Дикон вытягивает веревку. Еще секунда, и он исчез. Они исчезли. Вероятно, пошли вверх, к расширяющемуся западному концу Северо-Восточного гребня и снежным полям, ведущим к пирамидальной вершине.
А я шел вниз.
Спускаясь по острому, как лезвие ножа, гребню к мертвым немцам, лежащим на снегу, я заплакал, как ребенок. Пасанг похлопал меня по спине и сжал мое плечо.
- Это травма после того, как вы чуть не задохнулись, - сказал он.
- Нет.
Я не слышал, чтобы Дикон давал указания или советы доктору Пасангу, но, когда мы подходили к каждому из четырех убитых немцев, он, похоже, знал, что нужно делать. Признаюсь, сам я стоял, опираясь на ледоруб, пытался дышать своим истерзанным горлом и смотрел.
Первым делом он обыскивал каждое тело, забирая документы - и, главное, оружие. У одного из мертвецов под курткой был пистолет-пулемет "шмайссер", а у другого - принадлежавший Дикону револьвер "уэбли", который Пасанг отдал мне. Я сунул его в карман пуховика под анораком. Шерпа также забрал у каждого мертвого немца кислородный аппарат, затем проверил рюкзаки и сумки, извлекая все, что могло нам пригодиться или представляло интерес с точки зрения разведки, и сложил в сумки. Наполнив одну из брезентовых сумок, он протянул ее мне.
- Теперь мы должны надеть металлические рамы для баллонов, а тяжелые рюкзаки бросить тут. Все вещи мы понесем в этих сумках через плечо.
Соображал я так плохо, что о расчетах не могло быть и речи, но я нисколько не сомневался, что три полных баллона кислорода на каждого позволяют спуститься к базовому лагерю - или, по крайней мере, к одному из нижних лагерей, где мы спрятали несколько модифицированных Жан-Клодом кислородных аппаратов. Вряд ли немцы нашли их все.
- Вы согласны с этим планом, мистер Перри?
Я кивнул, поскольку говорить по-прежнему не мог.
Перед тем как мы пустились в путь - прежде чем Пасанг взялся за плечевые ремни нового кислородного аппарата и ручки сумок, - он вытащил длинный нож, перерезал веревки, связывавшие четырех мертвецов, по очереди оттащил тела к южной стороне гребня и столкнул вниз. Несмотря на апатию, в тот момент меня обуревали сильные чувства, но я не мог определить, какие именно: то ли злость на этих четырех немцев, оскверняющих ледник, на котором лежит тело Жан-Клода, то ли радость, что они заплатили за свои преступления.
Смысл избавления от тел я понял гораздо позже. В 1925 году никто из нас пятерых не сомневался, что вскоре последуют новые английские экспедиции на Эверест - возможно, даже в следующем. Мы и подумать не могли, что следующая экспедиция состоится только в 1933-м и что она не продвинется дальше первой ступени. (Они найдут ледоруб Ирвина, но не догадаются спуститься ниже, куда он указывал, к самому Ирвину.) Скромная экспедиция 1938 года станет последней попыткой англичан подняться на Эверест с севера.
Но мы этого не знали. Находка за грибовидным камнем тел четверых немцев, застреленных из английской снайперской винтовки, могла вызвать серьезные дипломатические трения между Берлином и Лондоном. Столкнуть трупы с Северо-Восточного гребня на Северную стену было бы неразумно: на этой стене мы случайно наткнулись на тела Мэллори и Ирвина. А немцы должны были исчезнуть бесследно.
Наблюдая, как Пасанг избавляется от последнего тела, я понял одну важную вещь. Мучительное освобождение от этой замерзшей… штуковины из горла, а также страдания, которые мне причиняла обмороженная слизистая оболочка на протяжении нескольких дней, ослабили меня гораздо сильнее, чем я осмеливался признать. Даже самому себе. Стоя на кромке гребня и наблюдая, как Пасанг заметает следы, я чувствовал, что остатки адреналина, которые помогли мне подняться на вторую ступень, уходят из меня вместе с последними силами, словно вода в водосток.
Доктор Пасанг был прав. Если бы я попытался подняться на вершину - а мне очень хотелось - или даже провел одну ночь на этой высоте, то распрощался бы с жизнью. Эта истина дошла до меня на Северо-Восточном гребне, так близко от вершины. Я стоял там, готовый спускаться, с одним-единственным желанием - выжить и исполнить свой долг перед Реджи и Диконом, перед кузеном Перси и Куртом Майером, а также перед убитыми шерпами. И перед Жан-Клодом. Особенно перед Жан-Клодом.