Просто сойти вниз и выжить, передать фотографии британским властям, которые в них так нуждаются.
Когда мы сошли с кромки гребня позади грибовидного камня, я был уверен, что у меня не хватит сил на "слепой" шаг через гладкий выступ. Но Пасанг без видимого труда преодолел препятствие - знание, что на той стороне есть опоры для ног и зацепки для рук, очень помогает, - а затем подстраховал меня, так что я без особых проблем присоединился к нему, хотя в самом конце поскользнулся, и он поднял меня в воздух, словно тюк с грязным бельем.
Я слишком устал и измучился, чтобы расстраиваться. Я продолжал оглядываться на вершину, и один раз мне показалось, что две крошечные точки одна за другой движутся у самой вершины снежной пирамиды, прямо под пиком.
Но у меня просто не было сил достать из брезентовой сумки бинокль и посмотреть в него. С тех пор мне не дает покоя вопрос, действительно ли я видел Реджи и Дикона, действительно ли на крутом склоне снежной пирамиды были они.
Переключившись на новые баллоны с кислородом, которые немцы нашли в базовом лагере или к востоку от пятого лагеря, где мы устроили склад, мы с Пасангом продолжили спуск. Он не поддерживал меня, но мы шли рядом, и его рука придавала уверенности - мне становилось все хуже.
Пасанг провел меня через остальную часть траверса вдоль гребня, вспомнил то место, где нужно через овраги спуститься на стену к нашему жалкому, состоящему из одной палатки (она была на месте, хоть и сильно накренилась) шестому лагерю. Очевидно, немцы ее не заметили, когда поднимались. В палатке осталось немного еды - шоколад, сардины и один термос с водой, который мы не взяли с собой на гребень, - и мы сложили все это в свои набитые до отказа брезентовые сумки.
Именно здесь, в шестом лагере - перед тем как облака сомкнулись у нас над головой и снова пошел снег, - сидя на камне с верхней стороны палатки и уперев локти в колени, я направил полевой бинокль на вершину Эвереста, и за те несколько секунд, пока облака не заслонили ее, увидел, как там полощется что-то зеленое и золотое, на самом верху, где снежная пирамида должна заканчиваться остроконечным пиком.
Зеленое и золотое? Как и здесь, в шестом лагере, на высоте 27 000 футов, погода там ухудшалась, а ветер усиливался, но Реджи и Дикон не стали бы устанавливать палатку прямо на вершине. Это было бы самоубийством.
Если только они не хотели покончить с собой вместе, возможно в одном спальнике, тесно прижавшись друг к другу, чтобы их нашла следующая экспедиция.
Может, они были любовниками на протяжении всего путешествия? Эта мысль отозвалась у меня болью в сердце и в животе. Может, они заключили некий безумный пакт, решив вместе умереть на вершине?
Потом я вспомнил, что на "большой палатке Реджи" не было ничего золотистого. Зеленое с золотом - это флаг Бромли с фамильным гербом, грифоном и драконом, сражающимися за золотое копье или пику. Шелковый флаг, который Перси взял с собой в горы и который Реджи извлекла из кармана погибшего кузена.
Флаг Персиваля и Реджи на вершине!
Но развевающееся полотнище, которое я видел несколько кратких мгновений, находилось на высоте человеческого роста над заснеженным пиком. Как они смогли…
Затем я вспомнил, что когда мы расставались, Реджи взяла ледоруб Жан-Клода и привязала к рюкзаку рядом с двумя короткими ледовыми молотками.
Я улыбнулся и хриплым голосом описал доктору Пасангу картину, которая промелькнула у меня перед глазами. Он взял у меня бинокль и направил его на вершину, но облака уже сомкнулись, и у него не было шанса увидеть то, что видел я. Зеленое с золотом полотнище, развевающееся среди облачного шлейфа вершины, - эту картину я буду вспоминать всю жизнь.
Теперь мне снова стало трудно дышать, и когда я снова надел металлическую раму с кислородными баллонами и сложил остальные вещи в сумки, то прислонился к камню, на котором примостилась палатка нашего шестого лагеря, и сложился пополам в приступе кашля. На черной поверхности камня остались ярко-красные пятна крови.
- У меня в горле опять что-то замерзло? - прохрипел я Пасангу, когда закончился второй приступ кашля.
Он заставил меня открыть рот, посветил мне в горло маленькой шахтерской лампой и сказал:
- Нет, мистер Перри. Больше никаких обструкций. Но то, что осталось от вашей слизистой оболочки, воспалилось и распухло до такой степени, что может перекрыть доступ воздуха, если мы в самое ближайшее время не спустимся как можно ниже.
- И тогда… я умру? - без особого интереса спросил я - видимо, сказывалась усталость.
- Нет, мистер Перри. Если это случится, я выполню несложную трахеотомию… вот тут. - Его обтянутый перчаткой палец коснулся ямки под подбородком. - У нас есть много запасных стеклянных трубок и резиновых шлангов от кислородных аппаратов, - прибавил он.
"Выполню несложную трахеотомию" - значение этих трех слов я осознал значительно позже.
- А если это не поможет, доктор Пасанг? - Мой хриплый, жалобный голос подозрительно напоминал плач.
- Тогда, чтобы предотвратить коллапс легкого, я проделаю маленькое входное отверстие вот тут, снова наполню воздухом спавшееся легкое, и вы сможете дышать. - Он ткнул пальцем в левую сторону груди. - В данном случае нам тоже прекрасно подойдут трубки и шланги. Единственная проблема - простерилизовать их в этих условиях, при низкой температуре кипения воды.
Я посмотрел на свою грудь. Дырка с торчащим из нее резиновым шлангом от кислородного аппарата? Чтобы впускать через нее воздух? Надуть мое спавшееся легкое?
Приподняв повыше кислородный аппарат у себя за спиной, я подтянул лямки, приготовил кислородную маску и сказал, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо:
- У меня хватит сил, чтобы спуститься.
Глава 24
Маршруты на Эвересте, подъем по которым занимает несколько дней - или даже недель, - при спуске можно преодолеть (по крайней мере, до лагерей на леднике, а во многих случаях даже до базового лагеря) за несколько часов. За полдня.
Но это при наличии закрепленных веревок. Мы сняли большую часть перил, чтобы затруднить восхождение немцам. Кроме того, избавились от вешек и флажков, позволявших отличить проложенную наверх… или вниз тропу от опасных тупиков в снежном поле вертикального ущелья, оканчивающихся обрывом на ледник Ронгбук или Восточный Ронгбук.
Пасанг, похоже, знал дорогу. Облака теперь плотно сомкнулись вокруг нас, и колючие снежинки врезались в крошечные открытые участки щек рядом с кислородной маской. Я поставил регулятор на максимум, 2,2 литра в минуту - Пасанг большую часть пути вообще обходился без кислорода, - но мое распухшее горло просто не пропускало достаточно воздуха в легкие. И каждый вдох сопровождался жуткой болью.
В эти часы происходили поистине странные вещи.
Когда мы пришли на место нашего пятого лагеря - немцы зачем-то сожгли оставшуюся палатку Уимпера, - Пасанг посадил меня на камень рядом с пепелищем и привязал мою страховочную веревку к камню, словно я был ребенком или тибетским пони, который может убежать. Сам он отправился на поиски кислородных аппаратов и запаса продуктов, которые мы спрятали среди камней к востоку от лагеря, ближе к Северной гряде. Если только Зигль и его друзья не нашли и не присвоили их.
Пока я сидел там, время от времени снимая кислородную маску в отчаянных и бесплодных попытках втянуть в себя больше воздуха и кислорода из разреженной атмосферы, по снежному склону спустился Жан-Клод и сел на камень рядом со мной.
- Я так рад тебя видеть, - прохрипел я.
- И я рад тебя видеть, Джейк. - Он улыбнулся мне, наклонился вперед и опустил подбородок на рукавицы, обхватившие лопатку ледоруба. У него не было ни кислородного аппарата, ни маски. Я подумал, что они, наверное, слетели, пока он падал на ледник.
- Погоди, - сказал я, пытаясь мыслить ясно. Я знал, что здесь что-то нелогично, но не мог сказать, что именно. - Откуда у тебя ледоруб? - наконец спросил я. - Я видел его привязанным к рюкзаку Реджи, когда они с Диконом пошли к вершине.
Жан-Клод показал мне светлую деревянную рукоятку ледоруба. На ней были три зарубки на расстоянии примерно трети от головки.
- Я взял ледоруб Сэнди Ирвина оттуда, где ты оставил его на камне, - ответил Же-Ка. - Сэнди сказал, что не возражает.
Я кивнул. Это все объясняло.
Наконец я набрался смелости и спросил:
- Каково это, быть мертвым, друг мой?
Же-Ка характерным галльским жестом, к которому я привык, пожал плечами и снова улыбнулся.
- Être mort, c’est un peu comme être vivant, mais pas si lourd, - тихо ответил он.
- Я не понял. Можешь перевести, Же-Ка?
- Конечно, - сказал Жан-Клод. Вонзив клюв ледоруба глубоко в снег, чтобы на него можно было опереться, он повернулся ко мне. - Это значит…
- Джейк! - Голос Пасанга доносился из-за снежной пелены.
- Я здесь! - прохрипел я, стараясь не закричать от боли в горле. - Я здесь с Жан-Клодом.
Же-Ка достал часы из кармана пуховика Финча.
- Мне нужно идти вперед и разметить маршрут для вас с Пасангом. Поговорим позже, мой дорогой друг.
- Ладно, - согласился я.
Из снежного вихря вынырнул Пасанг с двумя полными кислородными баллонами и еще одной брезентовой сумкой с едой и другими необходимыми вещами.
- Я вас плохо слышал, мистер Перри. Что вы только что крикнули?
Я улыбнулся и покачал головой. Боль в горле была слишком сильной, и испытывать ее еще раз совсем не хотелось. Пасанг вставил запасной баллон в раму у меня за спиной, снова установил регулятор расхода на максимум, убедился, что воздух идет по трубкам, и помог мне прикрепить ремешок кислородной маски к кожаному мотоциклетному шлему.
- Становится холоднее, - сказал он. - Мы должны идти, пока не доберемся до четвертого лагеря на Северном седле. Вы не возражаете, если мы пойдем в связке… короткой… пятнадцать футов? Мне нужно вас видеть - или слышать, если понадобится помощь - даже при такой метели.
- Конечно, - сказал я, не снимая маски с трубками и клапанами. Пасанг почти наверняка не мог ничего понять. Он привязал короткую веревку, и я встал, покачнулся, потом с помощью шерпы восстановил равновесие и двинулся в сторону крутой Северной стены, а не Северного гребня. Пасанг остановил меня, похлопав по плечу.
- Наверное, мне лучше идти впереди, мистер Перри.
Я пожал плечами, пытаясь в точности повторить типично французский жест Же-Ка, - но, конечно, не смог. Поэтому просто стоял, притопывая замерзшими ногами, и ждал, пока Пасанг передаст мне веревку, а потом пошел за ним, стараясь не отставать.
Глава 25
Северный гребень состоял из наклонных плит, по большей части покрытых снегом. Я почти забыл об этом. Если Реджи и Дикон прошли траверсом к Южной вершине и ниже - спустились по веревке с большой скалы, которую я называл "ступенью К.Т. Овингса" (и улыбался почти тридцать лет спустя, когда ее переименовали в "ступень Хиллари"), - то теперь они идут по гораздо более удобным, задранным вверх, плитам Юго-Западного гребня Эвереста, спускаясь по этой каменной лестнице к Южному седлу и Западному гребню под ним.
Но возможно ли это? Им нужно было пройти траверсом по заснеженному, острому, как лезвие ножа, гребню между вершинами - его мы видели с нескольких точек при подходе к горе и восхождении. Можно ли по нему спуститься, или это смертельная ловушка, которой стал карниз на Северо-Восточном гребне для Бромли, Курта Майера и Жан-Клода? Нет, только не для Жан-Клода, подумал я. Он знал о ненадежном карнизе и специально толкнул туда Зигля, понимая, что снег не выдержит веса двух человек, даже если один из них маленький и легкий француз.
Но смогли ли Дикон с Реджи к этому времени уже спуститься на Юго-Западный гребень, туда, где Овингс обещал установить веревки? Я смутно помнил, что видел еще две ракеты в небе над вершиной Эвереста, прежде чем мы с Пасангом добрались до бывшего шестого лагеря. Зеленую и красную. Белая, затем зеленая и красная. О такой последовательности говорил Овингс. Неужели это сообщение от Дикона старому другу? Ставь "Боврил" на примус - через несколько часов мы будем у тебя…
Я сомневался. Дикон никогда не любил "Боврил".
А может, Дикон и Реджи поднялись на вершину и прислушались к голосу разума: спустились тем же путем, которым пришли? Может, они уже добрались до единственной палатки шестого лагеря? Нет, погоди. Я смутно помнил, что Дикон тащил с собой "большую палатку Реджи" и печку "Унна". Они могли остановиться где угодно.
Но остановились ли? Который теперь час? Сколько часов прошло с тех пор, как мы с Пасангом спустились со второй ступени?.. Покинули шестой лагерь?.. Пятый лагерь?.. Я шарил рукой под многочисленными слоями одежды, но никак не мог найти часы. Может, я отдал их Жан-Клоду, который не так давно ко мне приходил? Вряд ли.
Скоро стемнеет - солнце скроется за вершиной Лхоцзе. Мы выйдем из густого облака в холодный, но относительно ясный вечер. Далеко внизу на Северном седле виднелись две зеленые палатки.
Я посмотрел направо и заметил три странных объекта, плывущих в небе прямо над Северным гребнем. Странно.
По форме они отдаленно напоминали кислородные баллоны, но не производили впечатление искусственных. Явно живые существа. Они плыли, как медузы, следуя за ничего не подозревающим Пасангом и за мной во время нашего спуска по гребню. Все три объекта были прозрачными, и я различал приглушенные цвета - красный, желтый, синий и белый, - которые пульсировали, словно бегущая по венам кровь. У одного из плывущих в воздухе объектов с двух сторон имелись прямоугольные обрубки, похожие на рудиментарные крылья. У другого в передней части был выступ, напоминающий птичий клюв, но тоже почти прозрачный. У третьего существа в центре виднелось завихрение из светящихся частиц, словно внутри у него бушевала освещенная ярким лучом метель.
Все три движущихся объекта синхронно пульсировали. Хотя нет - я заметил, что их ритм подчинялся ударам моего усталого сердца. Пасанг вел меня вниз, не поворачивая головы вправо и не видя их, а три объекта плыли за нами над кромкой гребня - прозрачные и в то же время странно темные, особенно когда за ними проплывало облако.
Я отвел взгляд. Объекты пропали из моего поля зрения.
Чтобы проверить, не повлияли ли на мой мозг недомогание и высота, я посмотрел на вершины у нас под ногами и принялся перечислять их названия и высоту - за Северным седлом Чангзе высотой 24 878 футов, затем Кхартапу высотой 23 894 фута с другой стороны перевала к леднику Кхарта, далеко слева плечо и вершина Пумори, 23 507 футов, а правее ее, примыкающая к леднику Ронгбук вершина Лингтрен высотой всего 21 142 фута.
Похоже, мозги и память у меня были в порядке.
Я снова посмотрел направо. Три живых объекта по-прежнему плыли параллельно нашему маршруту, всегда оставаясь на одной высоте над кромкой Северного гребня, но меняясь местами: сначала позицию слева занял тот, у которого был тупой птичий клюв, потом его сменило существо с маленькими прямоугольными, как у пингвина, крыльями, и наконец, лидерство на спуске перешло к объекту с пульсирующей светящейся сердцевиной.
Души? Разве души могут быть такими? Или это наш настоящий облик - после того, как мы освободимся от тел?
Но почему три? Какие три души могут следовать за нами этим темным вечером?
Жан-Клод. Реджи. Дикон.
Я потянул кислородную маску вниз, стараясь не повредить клапаны, и попытался заговорить, но из моего горла вырвался только сдавленный кашель… или всхлип. Достаточно громкий, чтобы Пасанг, осторожно прокладывавший путь по каменным плитам в десяти футах впереди меня, остановился и оглянулся.
Осознав, что на моих открытых щеках замерзают слезы, я смог лишь махнуть рукой в сторону трех висящих в небе объектов. Пасанг повернул голову и посмотрел. Несколько секунд спустя я проследил за его взглядом.
На нас надвинулся новый клок снежного облака. Три плывших в воздухе живых существа исчезли. Другие маленькие облака и раньше проплывали между нами, заслоняя от меня странные объекты, но когда облако уходило, они всегда оказывались на месте. Но теперь я не сомневался, что они исчезли навсегда. И убедился в этом после того, как ветер погнал облако дальше.
Не знаю, что хотели мне сказать эти… существа… но их сообщение явно предназначалось только мне одному.
Я покачал головой, сигнализируя Пасангу, что волноваться не о чем и со мной все в порядке, опустил маску на место, и мы продолжили свой медленный и опасный спуск.
На месте нашего четвертого лагеря на Северном седле стояли три палатки - две наших зеленых палатки Уимпера и одна поменьше, рыжая палатка немцев. Все три были пусты. Пасанг тщательно обыскал немецкую палатку, нашел лишь несколько документов и ударом ноги повалил ее.
Потом он отвязался от соединяющей нас веревки, знаком приказал мне сесть на пустой ящик, а сам пошел проверить, на месте ли тайный склад - снаряжение, которое мы опустили в одну из расселин.
Я ненадолго перекрыл кислород и сидел, хватая ртом воздух - каждый вдох словно обжигал горло, а на выдохе боль только усиливалась, - и пытался радоваться теплу примуса, который разжег Пасанг.
Он вернулся уже в глубоких сумерках - с двумя новыми баллонами кислорода и едой, которую можно было кинуть в кипевшую в котелке воду. Теперь на все Северное седло и большую часть Северо-Восточного гребня, по которому мы спустились, сошла постепенно сгущавшаяся тень. Только самая кромка гребня, верхняя пятая часть Северной стены и сама вершина Эвереста по-прежнему светились красным, оранжевым и белым в густых лучах заходящего солнца.
Снежный плюмаж протянулся от вершины на восток, гораздо дальше, чем когда-либо прежде. Вероятно, ветры там жуткие, жестокие - смертельные для любого живого существа.
Реджи и Дикон должны уже спуститься на Юго-Западный гребень или лежат, обнявшись в двух соединенных спальниках в большой палатке на Южном седле, убеждал я себя. Но сам в это не верил. Я представлял их тела, замерзшие и негнущиеся, как тела Мэллори и Ирвина, лежащие где-то там, на этой стороне от вершины или на устрашающем снежном гребне за ней. Или висящими на веревке, как Майер и Персиваль. В ожидании воронов.
Именно тогда я понял, что если останусь жив, переживу этот спуск, то я - даже если когда-либо пойду в горы - ни за что, ни при каких обстоятельствах не вернусь на Эверест.
Разумеется, наша лестница уже не свисала со 100-футовой вертикальной стены из льда на верхнем участке 1000-футового спуска с Северного седла - мы перерубили ее растяжки, сбросив вниз вместе с несколькими немцами, давным-давно, - но немцы заменили ее альпинистской веревкой толщиной три восьмых дюйма, привязанной к двум новым анкерам, которые они вбили в снег и лед ледовой полки у самого края седла.