- Мама так и не сказала ему. Он очутился в армии еще до того, как мне исполнился год. Я не солгала вам, когда сказала, что мы с ним не встречались.
- А почему вы откровенничаете со мной сейчас?
- Я боюсь. Смерть Тутса чем-то связана со мной. Не знаю, каким образом, но я чувствую это каждой клеточкой тела.
- И вдобавок, вы считаете, что в этом замешан Джонни Фейворит?
- Не знаю. Мне казалось, что вам это уже известно, ведь думать - ваша работа.
- Возможно. А теперь: если вы что-то утаили, сейчас самое время открыться.
Эпифани уставилась на свои сложенные на коленях руки.
- Мне больше сказать нечего. - Она встала, бодрая и деловитая. - Мне пора. Я уверена, у вас полно работы.
- Я как раз ею и занят, - заметил я, поднимаясь.
Она сняла свое пальто с вешалки.
- Полагаю, вы были серьезны, когда говорили насчет конфиденциальности?
- Все, что вы мне рассказали - строго конфиденциально.
- Надеюсь. - Она улыбнулась. Улыбка была искренней и не рассчитанной на какой-то результат. - И все же, несмотря на мою интуицию, я вам верю.
- Спасибо. - Я обогнул стол, когда она открывала дверь.
- Не беспокойтесь, - бросила она. - Я сама найду выход.
- У вас есть мой номер?
- Я позвоню, если что-нибудь услышу, - кивнула она.
- Позвоните в любом случае.
Она снова кивнула и исчезла. Я стоял у стола не двигаясь, пока не услышал, как за ней закрылась дверь наружной комнаты. И только после этого схватил "дипломат", сорвал с вешалки пальто и запер контору.
Приложив ухо к наружной двери, я дождался, пока закрылись дверцы автоматического лифта и вышел. Коридор был пуст. Слышны были лишь стук арифмометра и жужжание электробритвы мадам Ольги, которой та устраняла непрошенные волоски. Я ринулся к пожарной лестнице, и прыгая через три ступени, заспешил вниз.
Глава двадцать пятая
Я опередил лифт на добрых пятнадцать секунд и ожидал его на площадке, чуть приоткрыв дверь пожарного входа. Эпифани прошла мимо меня на улицу. Я последовал за ней. Мы вместе свернули за угол и спустились в подземку.
Она села на поезд местной линии. Я вошел в следующий вагон и, едва поезд тронулся, вышел из него и встал на подрагивающую металлическую платформу над буфером, откуда удобно было следить за ней через окно в двери. Эпифани сидела прямо, сжав колени и устремив взгляд на цепочку реклам над окнами вагона и через две остановки вышла на Колумбус-Серкл.
Она пошла на восток вдоль Центрального парка, мимо Мэйн-Мемориэл, с его влекомой морскими коньками колесницей, отлитой из спасенных с затонувшего корабля пушек. Пешеходов было мало, поэтому я мог держаться от девушки даже так далеко, чтобы не слышать стука ее каблуков по десятиугольным асфальтовым плитам, окаймляющим парк.
На Седьмой - авеню Эпифани свернула к центру. Сначала она принялась высматривать номера домов, а затем почти побежала мимо Атлетического клуба и украшенного скульптурами жилого комплекса Алвин-Корт. На углу 57-й улицы ее остановила пожилая дама с тяжеленной продуктовой сумкой, и мне пришлось подождать в дверях магазина нижнего белья, пока Эпифани подскажет ей дорогу.
Я едва не потерял ее, когда она перебежала через улицу с двухсторонним движением на красный свет. Я растерянно стоял у края тротуара, но тут Эпифани замедлила шаги, изучая номера домов над магазинами, расположенными вдоль Карнеги-Холл. Прежде чем передо мной загорелась зеленая надпись "ИДИТЕ", я заметил, как она останавливается в конце квартала и входит в здание. Я уже знал адрес: 881, Седьмая-авеню. Там жила Маргарет Круземарк.
Убедившись, что правый лифт поднял Эпифани на одиннадцатый этаж, я вошел в соседний, попросив лифтера отвезти меня на девятый.
На этаж Маргарет Круземарк я поднялся по пожарной лестнице, оставляя позади лихорадочный ритм чечеточного класса и далекие переливы сопрано. Через несколько секунд я оказался у двери со знаком "скорпиона"…
Положив "дипломат" на потертый коврик, я щелкнул замочками. Сверху в "аккордеонных" перегородках торчали пачки липовых формуляров, придающие чемоданчику официальный вид, но под фальшивым дном я хранил свой профессиональный инструмент: "набор грабителя" из особо прочной стали, контактный микрофон с миниатюрным магнитофоном, десятикратный бинокль фирмы "Литц", фотоаппарат "Минокс" с подставкой для пересъемки документов, коллекция отмычек, никелированные стальные наручники и заряженный "Смит и Вессон-Сентенниэл" 38-го калибра с корпусом из облегченного сплава.
Я извлек контактный микрофон и подсоединил к магнитофону наушник. Это была отличная штука. Стоило поднести микрофон к поверхности двери, и я слышал все, что происходило в квартире. Если рядом кто-то появлялся, я ронял магнитофон в карман рубашки, а наушник сходил за слуховой аппарат.
Но коридор пока был пуст - лишь эхо вибрирующего сопрано сливалось где-то вдали с фортепианными арпеджио. В комнате был слышен голос Маргарет Круземарк:
- Мы не были близкими подругами, но я очень уважала твою мать.
Эпифани что-то пробормотала в ответ, и предсказательница продолжала:
- Я часто виделась с ней перед тем, как ты родилась. Она владела "силой".
- Вы долго были обручены с Джонни?
- Два с половиной года… Со сливками или с лимоном, дорогая?
Очевидно, пришла пора чаепития. Эпифани выбрала лимон и сказала:
- Моя мать была его любовницей, когда вы были с ним помолвлены.
- Милое дитя, не думаешь ли ты, что я этого не знала? У нас с Джонни не было друг от друга секретов.
- Поэтому вы с ним и порвали?
- Наш разрыв - всего лишь измышления прессы. У нас имелись свои причины, чтобы сделать вид, будто мы порвали отношения. По сути, мы никогда не были так близки друг другу, как в последние месяцы перед войной. Наши отношения выглядели необычно, я не отрицаю. Полагаю, ты воспитана достаточно свободно, чтобы не поддаваться буржуазным предрассудкам. Правда, твоя мать была полна предрассудков.
- Что может быть буржуазнее, чем "менаж а труа"?
- Это не было "менаж а труа"! Не думаешь ли ты, что мы создали некий ужасный уголок секса?
- Не имею ни малейшего понятия о том, что вы "создали". Мама никогда не говорила мне об этом.
- А к чему ей было говорить? Насколько я знаю, Джонатан мертв и похоронен.
- Но он жив.
- Откуда ты знаешь?
- Просто знаю.
- Никто не расспрашивал тебя о Джонатане? Ответь, дитя - от этого могут зависеть наши жизни.
- Почему?
- Не спрашивай. Так значит, кто-то расспрашивал о нем, да?
- Да.
- Как он выглядел?
- Обыкновенный мужчина, ничего особого.
- Он не казался здоровяком? Не то, чтобы толстым, но с излишним весом? Неряшлив? Ну, по части одежды: мятый синий костюм и туфли, нуждающиеся в чистке. Черные усы и короткие, седеющие волосы?
- И добрые голубые глаза, - добавила Эпифани. - Их замечаешь в первую очередь.
- Он не назвался Энджелом? - в голосе Круземарк послышались нетерпеливые нотки.
- Да. Гарри Энджел.
- Чего он хотел?
- Он ищет Джонни Фейворита.
- Зачем?
- Он не сказал мне зачем. Он детектив.
- Полицейский?
- Нет, частный детектив. Что все это означает?
Слабо звякнул фарфор, и Маргарет Круземарк сказала:
- Я не уверена, что знаю. Он побывал здесь. Но не сказал, что он - детектив; притворился клиентом. Я знаю, это покажется грубостью, но я должна попросить вас немедленно уйти. Мне и самой нужно выйти. Боюсь, это срочно.
- Вы думаете, что мы в опасности? - голос Эпифани дрогнул на последнем слове.
- Не знаю, что и думать. Если Джонатан вернулся, может случиться все что угодно.
- Вчера в Гарлеме убили одного человека, - выпалила Эпифани. - Моего друга. Он знал маму, и Джонни тоже. Мистер Энджел расспрашивал этого человека.
Послышался скрип стула по паркету.
- Теперь мне пора идти, - сказала Маргарет Круземарк. - Живо, я возьму твое пальто и мы спустимся вместе.
Я сорвал с двери контактный микрофон и, выдернув из аппарата наушник, сунул все добро в карман пальто. Держа "дипломат" под мышкой, я промчался через длинный коридор будто гончая, нагоняющая зайца. Ухватившись за перила для равновесия, я понесся через четыре, а то и пять ступеней вниз по пожарной лестнице.
Ждать лифта на девятом этаже было слишком рискованно из-за большой вероятности очутиться в одной кабине с двумя леди, поэтому я бежал по пожарной лестнице вплоть до пустого вестибюля.
Я выбежал на тротуар и, спотыкаясь, пересек Седьмую-авеню, не обращая внимания на уличное движение. Очутившись на противоположной стороне, я начал прохаживаться у входа в здание Осборн-Апартаменте, сипя будто жертва эвфемизмы. Проходившая мимо гувернантка с детской коляской сочувственно поцокала языком.
Глава двадцать шестая
Эпифани и Круземарк вышли из здания вместе и прошли с пол-квартала до 57-й улицы. Я двигался прогулочным шагом по противоположной стороне авеню, держась вровень с ними. На углу Маргарет Круземарк нежно поцеловала Эпифани в щеку, будто тетушка, прощающаяся с любимой племянницей.
Когда зажегся зеленый сигнал светофора, Эпифани направилась через Седьмую-авеню в моем направлении. Маргарет Круземарк лихорадочными взмахами руки останавливала проходящие такси. Я подозвал к тротуару новенький "кэб" с включенным фонарем на крыше и влез внутрь прежде, чем меня заметила Эпифани.
- Куда едем, мистер? - осведомился круглолицый таксист.
- Хочешь получить пару долларов сверх счетчика?
- А что ты задумал?
- Проследить за машиной. Остановись-ка на минутку у "Русской чайной".
Он сделал, как я просил и повернулся, чтобы посмотреть на мои документы. Я позволил ему взглянуть на "почетный жетон", пришпиленный к бумажнику, и сказал:;
- Видишь даму в твидовом пальто, которая садится в такси возле Карнеги-Холл? Не упусти ее.
- Это пара пустяков.
Указанное такси вдруг резко развернулось на 57-й улице. Нам удалось повторить маневр, не привлекая к себе внимания, и мы тронули следом по Седьмой-авеню, держась за пол-квартала от них. Круглолицый поймал мой взгляд в зеркальце и улыбнулся:
- Ты обещал пятерку, парень, верно?
- Пятерку и получишь, если тебя не заметят.
- Я в этом деле дока.
Мы проехали по Седьмой до Таймс-сквер, и тут первое такси свернуло налево и помчалось по 42-й улице. Искусно маневрируя среди потока машин, мы держались достаточно близко. Однажды, видя, что мы отстаем, таксист газанул и проскочил на красный у Пятой-авеню.
Два квартала между Пятой и Гранд-Сентрал были забиты транспортом, и движение резко замедлилось.
- Видел бы ты это местечко вчера, - извиняющимся тоном произнес Круглолицый. - Тут был парад в честь "Святого Пэдди". Заварили кашу на весь день…
"Кэб" Маргарет Круземарк снова повернул к центру на Лексингтон-авеню и остановился у Крайслер-Билдинг. На крыше такси вспыхнул индикатор "свободен".
- Останови-ка здесь, - приказал я, и Круглолицый подъехал к Чэнинг-Билдинг. На счетчике набежало полтора доллара. Я протянул ему семь - он отработал их до единого цента.
Я зашагал через Лексингтон-авеню. Маргарет Круземарк уже исчезла. Но это не имело значения. Я знал, куда она направляется. Пройдя через вращающиеся двери и очутившись в угловатом, отделанном хромом и мрамором вестибюле, я выяснил в справочном бюро, что компания "Круземарк Маритайм Инкорпорейтед" находится на сорок пятом этаже.
Уже выйдя из лифта, я передумал встречаться с Круземарками лицом к лицу. Сейчас они с легкостью могли побить все мои козыри. Дочь выяснила, что я разыскиваю Джонни Фейворита, и помчалась прямо к папаше. Видно то, что она хотела ему сообщить, было слишком важно, чтобы довериться телефону. Я начал было жалеть о том, что не могу услышать их дружескую беседу за семейным столом, но к счастью, в эту, минуту заметил мойщика окон, собирающегося приступить к работе.
Лысый, пожилой, со вдавленным носом бывшего боксера мойщик шел по блестящему коридору, фальшиво насвистывая прошлогодний шлягер "Птичник". На нем был зеленый комбинезон, а крепления пояса безопасности болтались позади, напоминая пару расстегнутых подтяжек.
- Минуточку, приятель! - окликнул его я, и он, оборвав мелодию, замер со сложенными в трубочку, будто в ожидании поцелуя, губами. - Держу пари, ты не сможешь сказать мне, чей портрет находится на пятидесятидолларовой бумажке.
- В чем дело? Это что, телепередача "Откровенная камера"?
- Ни в коем случае. Просто, я держу пари, что ты не знаешь, чье лицо изображено на полтиннике.
- Ну ладно, умник: Томас Джефферсон.
- Ты ошибся.
- Неужто?… Ну и что с того?
Вытащив бумажник, я извлек из него сложенную полусотенную, которую ношу при себе на крайний случай для непредвиденной взятки и поднял так, чтобы он увидел ее достоинство.
- Мне показалось, тебе захочется глянуть на счастливчика-президента.
Мойщик окон кашлянул и моргнул.
- Ты что, чокнутый, или как?
- Сколько тебе платят? - продолжал я. - Не стесняйся, выкладывай. Надеюсь, это не секрет?
- Четыре-пятьдесят в час, благодаря профсоюзу.
- А каково сделать в десять раз больше? Благодаря мне?
- Вот как? А что я должен сделать за эти бабки?
- Дай мне на часок свой костюм и прогуляйся. Спустись вниз и купи себе пива.
Он почесал макушку, словно она нуждалась в дополнительной полировке.
- Сдается, ты все же чокнутый, - В голосе его послышалось явное восхищение.
- А тебе что за разница? Все, что мне нужно - твоя упряжь и никаких вопросов. Сделаешь полсотни, посидев часок на своей заднице. Ну как, согласен?
- Идет. Заметано, приятель. Если хочешь выложить бабки - я беру.
- Вот и умница.
Мойщик окон кивком головы позвал меня за собой и отвел в конец коридора, к узкой дверце рядом с пожарным выходом. Там был шкафчик для обслуживающего персонала.
- Оставишь мое барахло здесь, когда закончишь, - сказал он, расстегивая пояс безопасности и стягивая грязный комбинезон.
Я повесил свое пальто и пиджак на ручку швабры и натянул комбинезон. Он был заскорузлый, со слабым запахом аммиака, напоминающим пижаму после оргии.
- Лучше сними свой галстук, - предупредил он, - не то подумают, что ты баллотируешься в местные органы самоуправления.
Я сунул галстук в карман пальто и попросил его показать, как пользоваться упряжью. Это оказалось довольно простым делом.
- Ведь ты не собираешься вылезать наружу? - спросил он.
- Ты шутишь? Я всего лишь хочу подшутить над знакомой дамой. Она секретарша на этом этаже.
- Ну и на здоровье, - заметил мойщик окон. - Только оставь барахло в шкафу.
Я всунул сложенный полтинник в нагрудный карман его рубашки.
- Можешь пойти выпить вместе с Улиссом Симпсоном Грантом.
Его лицо осталось равнодушным, как кусок отбивной говядины. Я посоветовал ему взглянуть на картинку, но он, посвистывая, удалился.
Прежде, чем задвинуть свой "дипломат" под бетонную раковину, я извлек свой револьвер. "Смит и Вессон-Сентенниэл" - удобная штука. Его двухдюймовый ствол уютно ложится в карман, а отсутствие курка не позволяет ему цепляться за материю в ответственный момент. Однажды мне пришлось стрелять, не вынимая револьвера из кармана пиджака. Жаль было гардероба, но это куда лучше, чем заполучить казенный костюм без спинки из похоронного бюро.
Упрятав в карман комбинезона свой пятизарядник, я переложил контактный микрофон в другой карман. С ведром и щеткой в руке я заспешил по коридору к внушительной бронзово-стеклянной двери "Круземарк Маритайм Инкорпорейтед".
Глава двадцать седьмая
Дама из регистратуры смотрела на меня, как на пустое место, когда я шел мимо нее через устланную коврами приемную, минуя модели танкеров в застекленных кубах и гравюры с парусниками. Я подмигнул ей, и она отвернулась прочь на своем крутящемся стуле. Вместо ручек на матовых дверях внутреннего "святилища" находились бронзовые якоря, и я толкнул двери, тихонько бормоча старую морскую песенку: "Йо-хо, сбей парнишку пулей…"
За дверьми открылся длинный коридор. Я вперевалку зашагал по нему, помахивая ведром и читая вывески на дверях. Нужной среди них не было. В конце коридора находилась большая комната с парой грохочущих телетайпов. У одной стены стоял деревянный корабельный руль, а на остальных стенах опять-таки висели гравюры с парусниками. За столом со стеклянной крышкой сидела блондинка, вскрывающая ножом конверты. На полированной двери красного дерева слева от нее бронзовыми буквами было написано: "ЭТАН КРУЗЕМАРК".
Блондинка подняла на меня глаза и улыбнулась, пронзая письмо ножичком с ловкостью леди Д‘Артаньян. Стопка неразобранной почты рядом с ней достигала высотой фута. Так что мои надежды на уединение с контактным микрофоном рассыпались в прах.
Блондинка не обращала на меня внимания, занятая своим простым делом. Пристегнув ведро к моему снаряжению, я открыл окно и закрыл глаза. Зубы у меня застучали, и вовсе не от порыва холодного ветра.
- Эй! Пожалуйста поторопитесь, - попросила блондинка. - Мои бумаги разлетаются по всей конторе.
Крепко схватившись за нижнюю перекладину рамы, я сел спиной вперед на подоконник, удерживая ноги в безопасности помещения. Потянувшись вверх, я прицепил один из ремней упряжи к наружному ограждению. Перехватив руки, я защелкнул другой ремень.
Чтобы встать, я собрал в кулак всю свою волю. Я пытался припомнить боевых приятелей, не получивших ни царапины после сотни парашютных прыжков, но это не помогло. Мысль о парашютах лишь ухудшила мое состояние.
На узком карнизе едва нашлось место для пальцев ног. Я толкнул раму вниз, и утешительный стук телетайпов исчез. Я приказал себе не смотреть вниз. Но посмотрел именно туда в первую очередь.
Подо мной зиял темный каньон 42-й улицы. Пешеходы и машины уменьшились до размеров муравьев и металлических жуков. На востоке за бело-коричневыми вертикальными полосами Дэйли-Ньюс Билдинг и блестящим зеленым обелиском здания Секретариата ООН виднелась река. По ее ленте пыхтел дымком игрушечный буксир, в серебристом фарватере которого ползла цепочка барж.