- Военный сувенир. Пару лет он выглядел прекрасно. У парня, на которого я работал, был летний дом на побережье Джерси, в Барнегате. Однажды в августе я заснул на пляже, а когда проснулся - он расплавился изнутри.
- Теперь воск для подобной операции не используют.
- Мне так и сказали. - Я встал и оперся о стол. - Теперь выдайте все, что знаете об Эдварде Келли.
- Это было давно, - протянул доктор, - а люди меняются.
- Как давно, док? Какова дата отъезда Либлинга из клиники?
- Это было в 1943-м или 44-м. Во время войны. Точнее мне не вспомнить.
- У вас снова приступ амнезии?
- Прошло больше пятнадцати лет, что вам еще нужно?
- Правду, док. - Я уже терял терпение с этим стариком.
- Я и говорю правду, насколько могу ее припомнить.
- Как выглядел Эдвард Келли? - прорычал я.
- Тогда он был молодым человеком, лет тридцати пяти. В любом случае, сейчас ему за пятьдесят.
- Док, вы меня задерживаете.
- Я встречался с ним всего три раза.
- Док. - Я потянулся и ухватил узел его галстука, зажав его между указательным и большим пальцами. Не слишком крепкая хватка, но когда я поднял руку, Фаулер подскочил с легкостью пустого кукурузного початка.
- Поберегите свое здоровье, док, не заставляйте меня выбивать из вас правду.
- Я рассказал все, что мог.
- Почему вы покрываете Келли?
- Вовсе не покрываю. Я почти не знал его, я…
- Не будь ты таким старым пердуном, я расколол бы тебя, как пустой орех. - Он попытался было вырваться, но я затянул на нем узел галстука чуть сильнее. - Ну к чему такие грубости, когда все можно сделать гораздо проще. - В налитых кровью глазах Фаулера сквозил неприкрытый ужас. - А вы уже в холодном поту, док. Видно, ждете не дождетесь, пока я исчезну, чтобы взяться за свою отраву в холодильнике?
- Каждому нужно что-то, помогающее забыть. - прошептал он.
- А я не хочу, чтобы вы забывали. Хочу, чтобы вспомнили, док. - Я взял его за руку и повел прочь из кухни. - Вот почему мы пойдем сейчас наверх, в вашу комнату, где вы полежите и подумаете как следует, пока я схожу куда-нибудь перекусить.
- Что еще вам нужно? У Келли были темные волосы и тонкие усы, под стать Кларку Гэйблу.
- Этого маловато, док. - Я силой втащил его по лестнице за воротник твидового пиджака. - Пара часов хорошей ломки поможет освежить тебе память.
- Он всегда дорого одевался, - взмолился Фаулер.
- Строгие костюмы, ничего яркого.
Я втолкнул его в узкую дверь его спартанской спальни, и он повалился вперед, на кровать.
- Подумайте как следует, док.
- У него были отличные зубы. Очаровательная улыбка. Пожалуйста, не уходите…
Я закрыл за собой дверь и повернул длинный ключ в замке. Такими ключами пользовалась моя бабушка, храня свои секреты. Я опустил его в карман и, посвистывая, сошел вниз по лестнице.
Глава шестая
Я вернулся в дом доктора Фаулера после полуночи. Свет еще горел в спальне. То, что этой ночью доку не удастся хорошо выспаться, мою совесть не тревожило. Я прекрасно поужинал в гриле и посидел в кинотеатре на двухсерийном фильме от начала до конца, не испытывая при этом ни малейшего сострадания. Такая уж у меня бессердечная профессия.
Войдя через главную дверь, я прошел по темному коридору на кухню. Холодильник жужжал в полумраке. Сняв бутылочку с морфином с верхней полки, я направился наверх, подсвечивая путь узеньким фонариком. Дверь в спальню была крепко заперта.
- Уже иду, док! - возвестил я, нашаривая в кармане ключ. - Я принес вам вашу конфетку.
Повернув ключ, я открыл дверь. Доктор Альберт Фаулер не произнес ни слова. Он лежал на своей постели, опираясь на подушки. Левой рукой он прижимал к груди фотографию женщины, а в другой держал "Уэбли-Марк 5".
Пуля вошла в правый глаз. От сотрясения он наполовину выскочил из глазницы, делая дока похожим на пучеглазую тропическую рыбку.
Я коснулся тыльной стороны его ладони - она была холодной. Прежде чем потрогать еще что-нибудь, я поставил на пол мой "дипломат", извлек из внутреннего кармана с клапаном пару хирургических перчаток из латекса и надел их.
Что-то здесь было не то. Довольно странный способ покончить с собой выстрелом в глаз, но предположим, что медики разбираются в подобных вещах лучше меня. Тогда я попытался представить себе дока с перевернутым "Уэбли" в руке, откинувшего назад голову, как будто для того, чтобы закапать себе глазных капель. Это совсем не походило на правду.
Дверь однако была заперта, а ключ находился у меня в кармане. Самоубийство - единственное логическое объяснение. "Если глаз твой - враг твой…" - бормотал я, пытаясь найти выпадающую из общей картины деталь. Комната выглядела точь-в-точь по-прежнему, военный гребень и зеркало лежали на бюваре, а нетронутый запас носков и белья - в ящиках.
Я поднял с прикроватного столика кожаную Библию, и на коврик высыпались патроны из открытой коробки. Книга была пустой внутри, "кукла". Я был такой же набитой "куклой", не найдя патронов раньше. Подняв их с пола и выудив закатившиеся под кровать, я вернул их вместе с коробкой на место, в пустую Библию.
Я прошелся по всей комнате с платком, вытирая все, к чему прикасался во время предыдущего обыска. Полиции Пафкипси вряд ли понравится то, что заезжий сыщик вынудил к самоубийству местного выдающегося гражданина. Я повторял себе, что они не будут искать отпечатки пальцев, если констатируют самоубийство, но продолжал тереть все вокруг платком.
Вытерев дверную ручку и ключ, я закрыл дверь, оставляя ее незапертой. Внизу опорожнил пепельницу в карман своего пиджака, отнес ее на кухню и вымыв, поставил на подставку рядом с тарелками. Я убрал в холодильник морфин и картонку с молоком и тщательно прошелся платком по всей кухне. Затем отступил назад, до самого подвала, протирая за собой перила и ручки. Но со скобой на двери сарая делать было нечего. Хотя я и поставил ее на место, втолкнув шурупы в ноздреватое, точно губка, дерево, любой, делающий свою работу как следует, сразу заметит следы взлома.
На обратном пути мне никак не удавалось отделаться от мысли, что именно я толкнул старика на смерть. В душе зашевелились печаль и сожаление. Запирать его таким образом, да еще вместе с револьвером было ни к чему. Тем хуже для меня: док многого не успел рассказать.
Я попытался мысленно представить сцену его смерти.
Доктор Фаулер, вытянувшийся на кровати с дырой в глазу и с мозгами на покрывале. На столике, рядом с Библией, горит электрическая лампа. Фотография в рамке, снятая с бювара, крепко зажата в его холодеющей руке. Указательный палец на курке револьвера.
Я просматривал эту сцену бессчетное количество раз, но в ней по-прежнему чего-то не хватало, буквально одного кусочка мозаики всей картины. Но какого? И где ему место? Это нечто ускользающее тревожило меня, как заноза. Может, я просто не хотел примириться с сознанием собственной вины? Но я-то был уверен, что смерть доктора Альберта Фаулера - не результат самоубийства.
Глава седьмая
Утро понедельника выдалось ясное и холодное. Поплавав в бассейне "Молодежной христианской лиги" напротив Челси-отеля, я съездил в "Ипподром Гэридж", поставил там свой "шеви" и пешком прошел в свою контору, остановившись на углу Таймс-Тауэр, чтобы купить в киоске, торгующем провинциальной прессой, вчерашнюю "Пафкипси Нью - Йоркер". О докторе Альберте Фаулере нигде не было написано ни слова.
В начале одиннадцатого я отпер дверь своего кабинета. Напротив, через улицу, обычные плохие новости: "НОВОЕ НАПАДЕНИЕ ИРАКА НА СИРИЮ… ПОГРАНИЧНИК РАНЕН В СТЫЧКЕ С БАНДОЙ НАРУШИТЕЛЕЙ ИЗ ТРИДЦАТИ ЧЕЛОВЕК…" Я позвонил в юридическую фирму Германа Уайнсэпа на Уолл-стрит, и вышколенная секретарша тут же соединила меня с адвокатом.
- Чем могу служить вам сегодня, мистер Энджел? - спросил поверенный, и голос его напомнил мне звук хорошо смазанной дверной петли.
- Я звонил вам в выходные, но горничная сказала, что вы уехали в Сэг-Харбор.
- У меня есть местечко, где я могу расслабиться. Никакого телефона. Выяснилось что-нибудь важное?
- Есть кое-какая информация для господина Сифра. Но я не смог отыскать его номера в телефонной книге.
- Вы позвонили как раз вовремя. Мистер Сифр в эту минуту сидит за столом напротив меня. Передаю ему трубку.
Послышался приглушенный разговор сквозь придерживаемую ладонью трубку, и я услышал мурлыкающий голос Сифра.
- Как любезно, что вы позвонили, сэр, - произнес он. - С нетерпением ожидаю от вас новостей.
Я рассказал ему большую часть того, что удалось узнать в Пафкипси, умолчав о смерти доктора Фаулера. Закончив, я слышал лишь тяжелое дыхание в трубке. Я ждал. "Невероятно!" - пробормотал Сифр сквозь крепко сжатые зубы.
- Существуют три варианта развития событий, - пояснил я. - Келли и девушка хотели устранить Фейворита и увезли его с собой; в этом случае его уже не найти. Возможно, они работали на кого-то другого, но увезли Джонни с той же целью. Или же Фейворит симулировал амнезию и инсценировал все это сам. В любом случае, дело кажется мне совершенно безнадежным.
- Я хочу, чтобы вы нашли его, - сказал Сифр. - Не имеет значения, сколько времени это займет или во что обойдется, мне нужен этот человек.
- Довольно сомнительное предприятие, господин Сифр. Пятнадцать лет - большой срок. След уже холоден, как лед. Лучшее, что вы можете сделать - обратиться в Бюро по розыску пропавших.
- Никакой полиции. Дело сугубо личное. Я не хочу, чтобы оно получало огласку на радость назойливых гражданских служащих. - Едкому презрению в голосе Сифра мог позавидовать любой патриций.
- Я предлагаю все это вам потому, что в бюро есть достаточное количество людей для такой работы, - заметил я. - Фейворит может быть в любом конце страны или за границей. Я же работаю в одиночку и не могу добиться таких же результатов, как организация с международными информационными связями.
Кислота в голосе Сифра стала еще более концентрированной.
- Скажем короче, Мистер Энджел: согласны вы на эту работу или нет? Если вы не заинтересованы, я найму кого-либо другого.
- Ну конечно, я заинтересован, господин Сифр, но с моей стороны было бы нечестно не поставить вас, как клиента, в известность о возможных сложностях проекта. - Почему Сифр заставляет меня казаться себе мальчишкой?
- Разумеется, я ценю вашу откровенность в этом вопросе, поскольку я понимаю огромные трудности этого предприятия. - Сифр помолчал и я услышал щелчок зажигалки и вдох - видимо, он закурил очередную "панателлу". Он продолжал, и голос его несколько смягчился под воздействием ароматного табака.
- Я хочу, чтобы вы немедленно включились в работу. Тактику я оставляю на ваше усмотрение. Делайте то, что считаете нужным. Впрочем, главное в этом деле - конфиденциальность.
- Я могу быть конфиденциален, как исповедник, если постараюсь.
- Я в этом уверен, мистер Энджел. Я распоряжусь, чтобы мой поверенный выписал вам чек на пятьсот долларов, авансом. Он придет по почте сегодня. Если вам понадобится больше, пожалуйста, свяжитесь с Уайнсэпом.
Я сказал, что пять сотен определенно хватит, и мы распрощались. Меня охватило страстное желание приложиться к бутылочке, имеющейся в моей конторе, чтобы отпраздновать соглашение, но я подавил его и закурил сигару. Пить до завтрака - плохой знак.
Вначале я позвонил Уолту Риглеру, знакомому репортеру из "Таймс".
- Что ты можешь рассказать мне о Джонни Фейворите? - спросил я его после обычной легкой болтовни.
- Джонни Фейворит? Похоже, ты шутишь. Почему бы тебе не спросить о том, как звали других ребят из тех, что пели с Бингом Кросби в "Эй-Пи Джипсис"?
- Серьезно, можешь что-нибудь откопать про него?
- Я уверен, что в "морге" ведут досье. Дай мне пять-десять минут, и я приготовлю для тебя весь материал.
- Благодарю, дружище. Я знал, что могу на тебя положиться.
Он проворчал "пока", и мы повесили трубки. Разбирая утреннюю почту, - большей частью счета и предписания, - я потушил сигару и закрыл контору. Обычно я спускаюсь по пожарной лестнице, - это быстрее, чем на служебном, тесном как гроб, лифте, - но на этот раз я не спешил и нажал кнопку, слушая, как в соседнем кабинете стучит на арифмометре Айра Кипнис.
В здание "Таймс-Билдинг" на 43-й улице я вошел, чувствуя себя преуспевающим бизнесменом. Вышедший же из глубины "комнаты новостей" Уолтер в рубашке и с ослабленным узлом на галстуке, кроме репортера из фильма, не напоминал мне никого.
Мы пожали друг другу руки и вошли в комнату, где в сигаретном тумане стучала сотня пишущих машинок.
- С тех пор, как в прошлом месяце умер Майк Бергер, это место стало чертовски мрачным. - Он кивнул в сторону пустого стола в первом ряду, на котором в стакане воды, помещенном на зачехленной машинке, стояла увядшая красная роза.
Я последовал за ним мимо грохочущих механизмов к его столу посредине комнаты. На подносе для входящих бумаг, на проволочной корзинке, лежала толстая картонная папка. Я поднял ее и просмотрел собранные здесь пожелтевшие газетные вырезки.
- Не возражаешь, если я прихвачу кое-что из этого с собой? - спросил я.
- Контора говорит: "нет". - Уолтер просунул указательный палец под воротник шерстяного пиджака, висевшего на спинке крутящегося стула. - Я отправляюсь завтракать. В нижнем ящике есть несколько конвертов. Если что-нибудь пропадет, моя совесть будет чиста.
- Спасибо, Уолтер. Если когда-нибудь я смогу тебе чем-то помочь…
- Ну да, еще бы! Для парня, читающего "Джорнэл Америкэн", ты выбрал себе для расследований идеальное место.
Я смотрел, как он тащится между рядами столов, обмениваясь остротами с другими репортерами. Усевшись за его стол, я более основательно просмотрел папку.
Большинство старых вырезок принадлежали не "Таймс", а другим ежедневным газетам и национальным журналам. Большей частью они касались выступлений Фейворита с оркестром Спайдера Симпсона. Некоторые из них рассказывали о нем подробнее, и я внимательно прочел их.
Он был подкидышем. Его нашел полицейский в картонной коробке. К казенному роддомовскому одеялу была прикреплена лишь записка с его именем и датой рождения: "2 июня, 1920". Первые месяцы он провел в больнице для найденышей на Восточной 68-й улице. Воспитывался он в приюте в Бронксе, в шестнадцать лет начал работать посыльным и сменил несколько ресторанов. Через год он уже играл на пианино и пел в придорожных закусочных на севере штата.
"Открыл" его Спайдер Симпсон в 1938 году, и вскоре Джонни успешно выступал с оркестром из пятнадцати музыкантов. Он поставил рекорд посещаемости на недельном договоре в "Парамаунт Театре" в 40-м и рекорд не был побит вплоть до Синатры в 44-м. В 1941 его пластинки перевалили тиражом за миллион, а предполагаемый доход превысил семьсот пятьдесят тысяч долларов. Существовало несколько историй о его ранении в Тунисе; одна из газет ухитрилась даже сообщить о "предполагаемой смерти" артиста. Материалов о его госпитализации или возвращении в Штаты не было.
Я просмотрел остаток материала, отложив в маленькую стопку все то, что мне хотелось подержать пока у себя. В том числе два фото, на одном из них Фейворит был запечатлен во фраке, с блестящими от помады волосами. Сзади на карточке стоял штамп с именем агента и его адресом: "УОРРЕН ВАГНЕР, ТЕАТРАЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ, 1619 БРОДВЕЙ (БРИЛЛ БИЛДИНГ). УИНДХЭМ 9–3500".
На другом снимке был заснят оркестр Спайдера Симпсона в 1940. Джонни стоял сбоку, сложив руки на груди как мальчик из церковного хора. Имена оркестрантов были отпечатаны рядом с ним, прямо на фотографии.
Я позаимствовал еще три вырезки, показавшиеся мне интересными, потому что не подходили к общей подборке. На первой было фото из "Лайф", снятое в баре Дики Уэллса в Гарлеме, где Джонни облокотился на кабинетный рояль. В руке у него был бокал. Он пел в сопровождении негритянского пианиста по имени Эдисон "Туте" Суит. Еще я взял вырезку статьи из "Даунбита", рассказывающую о суевериях различных певцов. История гласила, будто Джонни каждый раз выступая в городе, посещал на Кони-Айленд цыганку, предсказывающую будущее по ладони; ее звали Мадам Зора.
На последней вырезке был памфлет в колонке Уинчелла, датированный 20 ноября 1942 года, в котором объявлялось, что Джонни Фейворит разрывает свою двухлетнюю помолвку с Маргарет Круземарк, дочерью Этана Круземарка, владельца судов и миллионера.
Сложив все это вместе, я вытащил из нижнего ящика картонный конверт и уложил материал в него. Затем, словно по наитию, я выудил обратно фото Фейворита и позвонил по указанному на нем номеру.
- Товарищество Уоррена Вагнера, - ответил мне бойкий женский голос.
Я назвался и попросил встречи с мистером Вагнером в полдень.
- В двенадцать - тридцать у него деловой завтрак, поэтому он сможет уделить вам лишь несколько минут.
- Этого достаточно, - заверил я.
Глава восьмая
Брилл Билдинг находился на углу 49-й улицы и Бродвея. Подходя к зданию я попытался вспомнить, как выглядела площадь в тот вечер, когда я увидел ее в первый раз. С тех пор много изменилось. Был канун Нового 1943 года. Предыдущий выпал целиком из моей жизни; я только что вышел из армейского госпиталя с новеньким лицом и пустыми, не считая мелочи, карманами. В тот же вечер кто-то украл у меня бумажник вместе со всем, что у меня было: водительскими правами, выписными бумагами, "собачьими жетонами" и прочим. Стоя в тесной толпе, глазеющей на чудеса электрической пиротехники, я чувствовал, как мое прошлое слезает с меня как со змеи старая кожа. У меня не было ни документов, ни жилья, ни денег. Тем не менее я направлялся в центр города.
Целый час я добирался от Палас-Театра до Площади, между Астором и магазином одежды "Бонд", местом рождения "двубрючных костюмов". Именно там я и увидел огни конторы "Кроссроудс" и доверился инстинкту, который привел меня к Эрни Кавалеро и работе, которую я до сих пор не бросил.
В те дни электрический водопад на крыше "Бонд" замыкали с двух сторон гигантские статуи - мужчины и женщины. Теперь на их месте - огромные бутылки "Пепси". Интересно, не прячутся ли внутри этих металлических бутылок те алебастровые статуи, словно гусеницы в тесной оболочке куколки.
Перед Брилл Билдинг расхаживал туда-сюда бродяга в потрепанной армейской шинели, бормоча всем, кто входил внутрь "подлец, подлец". В конце узкого Т-образного вестибюля я сверился с указателем и нашел, где располагается "Товарищество Уоррена Вагнера". Скрипящий лифт поднял меня на восьмой этаж, и я бродил по тускло освещенному коридору, пока не нашел в углу здания несколько перегороженных комнатушек, соединенных между собой дверьми.
Секретарша что-то вязала. "Вы - мистер Энджел?"
- пробормотала она сквозь огромный ком жевательной резинки.
Я достал карточку из запасного бумажника. На ней я числился представителем страховой корпорации "Западная жизнь". Мой приятель, владелец печатной мастерской в Виллидже снабдил меня дюжиной профессий: от водителя скорой помощи до ученого-зоолога.